Счастье в пути

Конечно, Киба не погиб. Цумэ даже удивился тому, как подобная мысль пришла ему в голову, пока их вожак, неуклюже припадая то и дело грудью к земле и подволакивая заднюю лапу, возвращается, словно возрождается из груды дымившихся обломков. Тобоэ носится вокруг него с радостным визгом, больше мешая, чем помогая; Хиге услужливо подставляет плечо, когда нужно было преодолеть особенно большой сугроб, а Цумэ не трогается с места, будто примёрзнувший к тонкой корке скрытого под снегом льда. В нескольких шагах от него Киба всё-таки сдаётся и ложится, опуская морду на лапы. Вокруг носа у него клубятся облачка пара, сопровождающие каждый тяжёлый вздох, но жёлтые глаза кажутся необыкновенно спокойными, даже сконцентрированными, точно он пытается исцелиться силой мысли. Что ж, такой фанатик, как он, даже это может считать возможным. А впрочем, ускоренное исцеление не помешало бы ему сейчас: рваные края ран дымятся, распахнутые, вывернутые наружу, исходящие тонкими струйками, быстро подсыхающими на сильном морозе. Сколько бы Цумэ ни жил, избегая встречи с другими волками, сам он не перестал быть волком, и зрелище раненого сородича по-прежнему заставляет его хотеть скулить, огрызаться и выть в никуда. Даже если это такой невыносимый гордец, как Киба. Особенно если это такой невыносимый гордец, как Киба. Если бы сейчас было полнолуние, всё прошло бы куда легче, но на небе только тоненький серп растущего месяца. У них нет никакой помощи извне. — Некоторое время будем идти медленнее, — говорит Тобоэ, пытаясь лизнуть кровоточащий бок Кибы, а тот мягко, но непреклонно отстраняет волчонка. — Будем держаться того же темпа, что и прежде, — отвечает он так непринуждённо, что Цумэ едва сдерживает фырканье. Как же! Слишком много он возомнил о своих способностях. Никто не сумеет долго бежать в таком состоянии. Киба тем временем поднимается, переступает попеременно каждой лапой, нетерпеливо шевелит хвостом, запрокидывает и тянет шею. Потом замирает ненадолго, как перед нырком, и устремляется вперёд. Хиге корчит весьма красочную рожу, наглядно демонстрирующую всю степень сумасшествия Кибы, и, не медля больше, рысью бросается за ним, торопливыми прыжками их догоняет Тобоэ, последним место короткой схватки покидает Цумэ. Он так и не сказал ни слова; стоило бы поблагодарить, пожалуй, но ведь он не заставлял его вмешиваться. Он замечательно бы справился один. Он не просил его спасать. Киба хромает, время от времени теряет равновесие, притормаживает иногда, чтобы отдышаться, и Цумэ не знает, что точно испытывает: удовлетворение от того, что белый волк теперь не напоминает ему запрограммированный на конечную цель автомат, или горечь, потому что больше не может любоваться со стороны на его отточенные движения, на его неукротимую мощь. Что, разве не может один самодостаточный самец отдавать должное другому такому же? Действительно, ничего необычного. Когда ветер усилился так, что почти сбивал с ног, идея сделать привал пришла в головы волков почти одновременно. Всем, кроме Кибы, который, как обычно, оставался недовольным любому промедлению, даже если это промедление необходимо для того, чтобы не умереть от усталости. Хотя уж кому-кому, а ему этот короткий отдых был необходим больше всех. До чего упёртый безумец! Больше Цумэ не мог сдерживаться. — Зачем ты это сделал? — спросил он как можно тише, изо всех сил стараясь не показывать ни раздражения, ни злости, ни кое-чего другого. — А зачем ты защитил Тобоэ? Это совершенно ясный и простой ответ, а Цумэ никогда не любил лишние расспросы, но в этот раз что-то изнутри не даёт ему закончить, толкает продолжить. — Мог бы просто предупредить меня или оттолкнуть. Необязательно было ложиться грудью на эту штуковину, — бурчит он. — Нужно было уничтожить её. Чтобы другие волки, оказавшиеся на этом пути, не пострадали. Цумэ не удерживается и язвительно хмыкает. Он что, издевается? — Другие волки? Никто не пойдёт по этой дороге. Мы одни такие психи, — Киба только недовольно дёргает плечом, и серый волк продолжает говорить неизвестно зачем. — Но вообще, это было похвальным благородством. Обычно вожаки беспокоятся только о членах своей стаи… — У меня нет стаи. Рычание вырывается из горла Цумэ прежде, чем он успевает себя сдержать. Да и к чему сдерживаться перед тем, кто только что отказался от своей роли в их опасном путешествии. — Я не звал с собой никого из вас. Цумэ кажется, что он вот-вот бросится на него, но тут сзади него появляется Хиге, осторожно берёт за холку, настойчиво толкает в сторону. Если он и слышал последние слова Кибы, то ничем этого не выдаёт. — Назад, назад. Будете грызться позже, когда снова окажетесь в равном положении, — бормочет он. Уходя, серый волк фыркает снова. Равное положение? Были ли они хоть когда-нибудь равны?