Счастье в пути

Как Цумэ ни старается, он не мог слишком долго бежать без цели. Даже если их проводник утверждает, что цель ясна. Кажется, что четыре цепочки следов уходят в бесконечность. — Куда мы идём? — спрашивает он — уже в который раз, а Киба в который раз отвечает: — Прямо, — он не чувствует злой иронии в повторяющемся вопросе или притворяется, что не чувствует. Но прямо по курсу на многие мили только снежные холмы и пустые равнины. — Откуда ты знаешь? — продолжает допытываться Цумэ. После вчерашней ночи ему неловко, и он вымещает смущение, пытаясь смутить Кибу в ответ, но это ему не удаётся. — Запах, — коротко отвечает тот. — Я чувствую запах цветов. Всё, что ощущает Цумэ — это резкий запах крови, перебивающий все остальные. Мелкие капли срываются с шерсти Кибы и оставляют дорожку на белоснежном снегу. Как пятая цепочка следов к уже имеющимся четырём. И внутри у Цумэ опять тяжело, и он чувствует себя виноватым без вины, но больше он не будет останавливать его, потому что Кибе не нужна ничья забота, а сам он тоже в этом не мастак. — Что ты будешь делать, когда доберёшься до цели? У тебя есть план? — серый волк не любит задавать лишних вопросов, но сейчас, когда он уже накрепко застрял вместе с их компанией, он хочет знать хоть что-то из того, что знает Киба, чтобы не чувствовать себя подневольным, чтобы не полагаться совсем уж вслепую. Ещё совсем недавно он заправлял собственной шайкой, а теперь бежит сам не зная куда и слышит только отговорки про инстинкты и рай. — Первый шаг — отыскать Чезу. Всё остальное пока неважно. Он почему-то даже не сомневался, что первый ответ Кибы будет касаться этой подозрительной девчонки. Ему хочется выть и кусать себя за хвост, а вместо этого он говорит как можно более небрежно: — Я смотрю, ты здорово к ней привязался. — Она нужна мне. Цумэ и сам не знает, отчего ему так тоскливо. С чего он взял, что тот перестанет думать о Деве Цветка, на которую глядел в прошлый раз с такой безнадёжной страстью? Что он вдруг оглянется и обратит внимание на него — на того, кто с самой первой их встречи только язвил и сомневался, всем своим видом выказывая непричастность к тому, что их объединяло? — Она — мой проводник, — продолжает Киба, и Цумэ кажется, что тот наблюдает за ним украдкой, не спускает с него жёлтых глаз. — Я люблю её, как волк любит цвет и запах лунных цветов. Без ключа не откроется дверь, вот почему я спешу найти её прежде, чем с ней что-то случится. Кажется, будто он прочитал его мысли и теперь пытается доказать что-то. — Думаю, ты тоже её полюбишь, — заканчивает он. Цумэ готов согласиться с чем угодно сейчас. Короткое откровение Кибы совершенно ничего не значит, но ему всё равно. Он на многое закрывает глаза в последнее время, потому что их четверо на краю умирающего мира, и границ всё меньше, а если они всё-таки найдёт рай, то границ не будет совсем. Ему даже немного жаль, что он не верит в рай. — Значит, ты всё-таки остаёшься? — спрашивает Киба, укладываясь у стены неглубокой пещеры для очередного короткого сна, после которого наступит новый бросок и так до тех пор, пока новый порыв не развернёт его в другую сторону. — Назад возвращаться опасно, тем более одному, — ворчливо отзывается Цумэ. — Уверен, ты отлично справишься и в одиночку. — А ещё из-за твоей выходки я чувствую себя обязанным, — спешно добавляет он. — Не нужно, — искренне говорит Киба. — Хорошо, я просто хочу остаться. Вот так и получилось, что за время знакомства Цумэ успел поступиться главным своим принципом, а Киба каким был, таким и остался, и даже тот случай ничего не изменил; для него это просто небольшая схватка, очередная боевая царапина. Для того, чтобы лечь рядом, Цумэ нужна причина, но никто из них двоих больше не испытывает холода; и тогда он мысленно сдаётся и прикасается шершавым языком к подсохшей ране, а Киба не отстраняется. Даже Тобоэ не дал помочь, а ему позволил. Снежное крошево тает на его языке, оставляя металлический привкус до сих пор сочащейся крови, и полярный волк закрывает глаза, словно бы убаюканный этими нехитрыми действиями, впервые так открыто показавшим свою слабость. И самое приятное для Цумэ заключается не в том, что он наконец-то может ощутить превосходство, а в том, что он больше не хочет испытывать это чувство.