Счастье в пути

Когда они добираются до указанного Кибой места, корабля и след простыл. Белый волк некоторое время кружит на месте, втягивает ноздрями воздух, в бессильной ярости бросается из стороны в сторону, а потом замирает и смотрит наверх, в небо, словно готовясь выть от отчаяния. — Прости, — тихо говорит Тобоэ и, поддаваясь всеобщему унылому настроению, даже несколько раз поскуливает. Киба опускает на волчонка тяжёлый взгляд и отрицательно качает головой. — Это был мой выбор — вернуться, — медленно отвечает он, — и я о нём не жалею. Он ещё несколько минут тщательно обнюхивает место, поворачиваясь вокруг своей оси, как стрелка компаса, а потом вздрагивает всем телом, подаётся вперёд, всматриваясь, вслушиваясь. — Нужно преследовать в том направлении, — произносит он без тени сомнения, но если бы в любой другой раз он немедленно пустился бы бежать, сейчас он всё ещё стоит на месте, точно ждёт одобрения, или согласия, или чего-то ещё. — Не оглядывайся на нас, — Хиге неожиданно серьёзен, даже сумрачен. — Просто иди. Мы за тобой. Но Киба всё равно оборачивается; его поза постепенно теряет боевое напряжение, проходит слепой азарт, исчезает болезненное желание двигаться вперёд немедленно, сию секунду. — Почему? — спрашивает он. Ещё ни разу Киба не интересовался, почему трое волков так упорно шли за ним по пятам. Просто он прокладывал путь, а они замыкали, и это было в порядке вещей. — Да, знаю, ты не считаешь нас своим вожаком, а нас своей стаей, — продолжает Хиге, в то время как Тобоэ прижимает уши к голове и опускает хвост, а Цумэ неотрывно смотрит в жёлтые глаза полярного волка, пытаясь прочитать в них новое чувство. — Но знаешь, что? Это попросту нечестно. Сначала ты говоришь о рае, убеждаешь нас, что он существует, переворачиваешь всё с ног на голову, вырываешь нас всех из своих миров, а потом удивляешься тому, что мы следуем за тобой? — Раньше никто не шёл за мной, а если и пытался, то очень скоро возвращался обратно, — в глазах Кибы определённо отражается что-то, и Цумэ — поначалу с недоверием — понимает, что это печаль. И что ему наконец-то тоже пора вступить. — Я соврал, когда сказал, что не хочу сбежать из города с тобой. С самого начала я только об этом и мечтал. С того самого момента, когда обнаружил тебя… ты был другим, не таким, как все, и меня потянуло… только я сопротивлялся, потому что трудно осознать, что меняешься спустя столько лет. На такое откровение можно ответить только откровением. Киба садится на снег, окончательно отвернувшись от намеченной дороги. — Я отказался быть вашим вожаком не потому, что не хочу этого, — он неподвижен, как статуя, но его выдаёт мелкая, совсем незаметная дрожь в груди. — Я ничего не боюсь, когда я один. Между отступлением и смертью я выберу смерть, но быть ответственным за чью-то ещё жизнь… то единственное, что меня пугает. Моя родная стая исчезла, стёрта с лица земли, и с тех пор у меня не было другой, а если она появится… Не хочу кого-то ещё терять, — его пронзительный взгляд в очередной раз задерживается на Цумэ. — Ты потеряешь нас всех разом, если заставишь уйти назад, — твёрдо говорит Хиге, а Тобоэ заявляет очень значительно: — Я хоть и провёл большую часть жизни с людьми, но всё равно знаю, что вожаком становится тот, кого выбирают. Это вне его воли. Просто его признают главным, и этому нельзя противиться. Цумэ готов поклясться, что Киба мельком улыбнулся этой тираде. Белый волк долго молчит, но никто не торопит его, пока он снова не подаёт голос: — Нас слишком мало. И мы слишком многое преодолели, – нет, он совершенно точно улыбается. — Давайте просто будем равны. Хиге уже лыбится в открытую. — Замечательно, это несомненный успех в твоём переосмыслении ценностей, но поскольку нужный путь всё равно знаешь ты один… веди! — Веди! — радостно подхватывает Тобоэ. Цумэ, как обычно, медлит. Прислушивается к собственным мыслям, пытается сделать правильный выбор и смотрит на Кибу, а Киба смотрит на него. — Веди, — повторяет он и одним прыжком оказывается возле полярного волка, прижимается левым боком к его правому боку, так тесно, что почти врастает в него; куда повернёт один, туда и второй. Если они действительно равны; если их тяга обоюдна, он согласен мириться с ней.