Боссы-тройняшки

— Выпей, — приказывает Рик и сует бокал с шампанским Генри в руку. — Но я ведь никогда… — Да пей уже! — с нетерпением повторяет брат, и Генри неуверенно обхватывает тонкую ножку бокала, не в силах сопротивляться повелительному тону. — От одного бокала ничего не будет, — заверяет Макс, и Генри, как и всегда, внутренне расслабляется. Они втроём сидят на диване гостиной своей родной квартиры, встретившись всего второй раз за этот год. Все они приехали домой на Рождество, приняв решение о том, что порознь праздника для них просто не будет. Им исполнилось по девятнадцать, но здесь, дома, они будто снова становились детьми. — Вкусно, — говорит Генри, и Рик улыбается. Кто бы мог подумать, что за полгода студенческой жизни вдали от братьев Генри так и не попробовал ничего крепкого. Макс кладет руку на спинку дивана позади Генри, но тот делает вид, что не замечает. Зато не стесняется заметить Рик, и собственически повторяет движение так, что их руки теперь лежат на спинке рядом, опоясывая Генри сзади. Сидя между братьями он чувствует накал, как и всегда. Сколько бы времени не прошло, но как только он оказывается посередине, начинается «это мое». Генри это раздражает, но он как всегда предпочитает просто сбежать. — Эм, пойду принесу с кухни фрукты, — быстро придумывает он, ставя бокал на столик. Он порывается встать, но будто синхронно с двух сторон его хватают за руки и усаживают обратно. — Не убегай, — просит Макс. Его рука полезет по его колену и поглаживает, заставляя брата затаить дыхание. — Не убегай. Макс медленно склоняется к Генри и касается губами его рта, нежно проводя по ним языком. Генри непреклонен. Лишь до тех пор, пока рука Рика с другой стороны не занимает место на втором бедре. Тогда он не выдерживает и немного приоткрывает рот, невольно давая Максу разрешение. Тот резво его берет и входит языком внутрь, поглаживая им небо и переплетая с языком самого Генри. Генри стонет по-настоящему. Боже. Он проигрывает. Нужно сказать свое «нет». Пока ещё не поздно. Он толкает Макса в грудь, и тот послушно отстраняется. — Хватит, — тяжело дыша, говорит Генри. Рик не слышит. Он тянет его на себя и целует тоже, но настойчивее. Он кусает его губы, а при попытке отстраниться хватает поперёк поясницы, пока другой рукой держит за волосы. Руки Макса сзади залезают Генри под свитер, оглаживают бока и тянутся к соскам. Макс любит дразнить их, и Генри понятия не имеет, почему. Рик опускает руку с поясницы на его ширинку, уверенный в поддержке Макса. Теперь Генри не сбежать. Молния вжикает, и Рик гладит его через белье, заставляя стонать. — Всё такой же чувственный, — с наслаждением произносит Рик и толкает Генри в сторону Макса, заставляя приподнять бедра, чтобы снять с брата брюки. Генри подчиняется, и остаётся в трусах и толстовке с глупыми оленями, которую на прошлое Рождество Макс подарил ему. Он по-прежнему считал оленей ужасными, но все также по-прежнему обожал толстовку. Рик снова гладит его через белье, и стон Генри вибрацией косается Макса, на которого он облокотился. — Было глупо оставаться так далеко друг от друга столько времени. — Ты стал сентементальным? — хмыкает Макс, задирая толстовку Генри вверх и щипая того за соски, напрягшиеся в прохладе комнаты. Секунду спустя он жмет брату на спину, заставляя сесть, поднимает его руки и стягивает толстовку вовсе, оставляя Генри в одном белье. — Я всегда был сентементальным, — в ответ язвит Рик и снова укладывает Генри на Макса, стягивая с него последний элемент одежды. Генри хватается за свои боксеры как за спасательный круг, не позволяя их снять. Рик выглядит раздраженным, но терпеливо ждёт объяснений. — Я просто… — Генри вообще-то понятия не имеет о том, что хочет сказать, но пытается. — Может, не надо?.. Ожидаемо, это не срабатывает, и Макс хватает его руки, давая Рику закончить начатое. Генри остаётся абсолютно голым, и, даже спустя столько лет, это не перестает до чертиков его смущать. Рик обхватывает ладонью его член, и тот наливается позорно быстро, пока Генри кусает губы и старается думать о чём-нибудь отвратительном, пытаясь перестать так сильно возбуждаться лишь оттого, что братья так голодно на него смотрят. — Не похоже, что ты против, — шепчет Макс, и все знают, что он больше успокаивает сам себя, чем Генри. — Просто… — Генри кусает губы, потому что Рик не отвлекается и продолжает двигать своей рукой, глядя большим пальцем обнажившуюся головку. — Неловко заниматься таким на этом диване… В принципе, Макс и Рик согласны, но сейчас никто уже не обращает на это внимания. Диван для семейных ужинов, бабушки Джен, приехавшей на Рождество, или для папы, смотрящего регби. Всё это было так давно, так далеко и незнакомо, так зыбко. Сейчас друг для друга существовали лишь они трое, и ничего больше. Семья. Абсолютно аморальная. Но кого это волнует. Макс расстегивает свои джинсы и тут же резво тянется в сторону, хватает Рика за волосы и наклоняется к нему, слегка потеснив Генри. Впивается в губы поцелуем, не обращает внимания на протест, пока Рик не кусает его за губу. Макс шипит и отстраняется, но выглядит довольным. Генри смеётся, глядя на них. Рик пытается выглядеть возмущенным, но его с головой выдаёт расфокусированный взгляд и сбитое дыхание. — Я смотрю, у тебя есть время смеяться? — спрашивает он и в отместку щипает Генри за сосок. Генри вспыхивает и сжимает зубы в попытке сдержать унизительный стон. Они ещё пару минут возятся на диване, целуются друг с другом без разбора и гладят везде, где могут дотянуться. Одежда остаётся где-то в стороне, и вот так, кожа к коже, они теряются в переплетении одинаковых рук и ног. Гирлянда на стене переливается разноцветными огоньками, и на коже Генри её отблески смотрятся так красиво. Макс целует его в шею, затем кусает, снова целует. Генри дышит неровно и тянется вверх, ища ещё одни губы. Рик наклоняется и сплетается с ним поцелуем, и все мысли исчезают, остаётся только обнажённая правда, в которой нет места сомнению и стыду. Генри хочет всего и сразу. Он мягко поднимается из рук Рика, видя как две пары глаз наблюдают за ним. Он тянет Макса вперёд, укладывает его на брата, и Рик злится, но терпит. Терпит, когда Макс снова целует его, терпит, когда тот пускает в ход свой горячий язык, терпит, когда он спускается поцелуями вниз по груди, терпит, когда он обхватывает ладонью его член и наклоняется к нему своим развратным ртом. Стонет, когда Макс облизывает головку и пускает его дальше в горло, стонет, когда аккуратные пальцы касаются его ягодиц. Генри наблюдает, но хочет участвовать. Он тянется за смазкой и резинками, толкает Макса и сам принимается за Рика. Он хочет так, что уже нет сил терпеть, поэтому растягивает брата небрежно, быстро. Рик постанывает от его резких движений, но его член опускает на живот вязкую каплю предсеменной жидкости и сам он дрожит в нетерпении. Макс перемещается вверх и гладит большим пальцем по его губам, прося повернуться. Рику уже все равно, и он покорно поворачивает голову и широко открывает рот, позволяя Максу провести членом ему по щекам, ударить головкой по губам и войти внутрь. Макс стонет, чувствуя, как горячий язык касается отверстия уретры, и делает резкое движение вперёд. Рик принимает толчок и расслабляет горло, позволяя брату трахнуть его в рот. Тем временем Генри умирал от желания, наблюдая, как три его пальца исчезают в узкой дырке Рика и появляются снова, как его мышцы дрожат и не хотят отпускать его руку из своего плена. Но терпение в Генри давно закончилось, поэтому он вынимает пальцы под разочарованный стон и натягивает презерватив на себя, чтобы одним плавным движением войти в брата. Они стонут в унисон. Рик распластан между ними как слой джема на тосте, и Генри нравится такое сравнение, потому что все, что он хочет — это съесть их, съесть целиком. Он тянется к Максу и грязно целует его, пока они оба трахают брата, лежащего под ними. Рик может быть снизу, но никогда не уступит главенство, и потому Генри чувствует, как его пятка давит ему на ягодицу, подгоняя. Макс же отрывается от его губ и болезненно ойкает, потому что Рик больно ущипнул его за бедро, оставив небольшой синяк. — Что же тебе спокойно не лежится, братик, — возмущается Макс и дёргает бёдрами быстрее, обещая Рику охрипший голос на следующие пару дней. Генри возбужден до предела, он чувствует, как горячее нутро брата сжимается вокруг него в такт толчкам Макса. Генри обычно нежен, но сейчас он хочет лишь кончить, и потому берет резкий темп, насаживая брата на себя не щадя. Он обхватывает член Рика рукой и ведёт его к наслаждению тем же безжалостным ритмом. — Чёрт, — шипит Макс, и резко выдергивает свой член изо рта брата, заставив того разочарованно простонать. — Я кончу тебе на лицо, понял? Рик не отвечает и закрывает глаза, высунув язык. Генри тает от его вида и стонет громче, толкается резче. Через секунду он чувствует, как Рик кончает: его задница сумасшедше сжимается, а член в его руке оставляет вязкую белую влагу. Сам он следует сразу за ним, кончая глубоко внутри с изломанными в выражении острого наслаждения бровями. Они не успевают отдышаться, когда стоны Макса становятся все надрывнее. Он толкается в свою руку прямо над лицом Рика и через секунду кончает, окрашивая его лоб, щеки и губы потеками спермы. Он продолжает постанывать и легко толкается в открытый рот головкой, собирает сперму с лица Рика и оставляет её на его губах. — Давай, очисть меня и проглоти, — самодовольно тянет он, и Рик слушается, слизывая белую жидкость с чувствительной головки и тёплых пальцев. Зрелище будит в Генри новою волну желания. И никто из них не собирается заканчивать. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.

***

Макс курит на балконе, незатейливо выпуская колечки дыма в холодный воздух праздничного Нью-Йорка. Где-то вдалеке мерцают городские огни, но в спальном районе тихо и безлюдно. Все здесь ему знакомо, каждая улица и каждый маленький магазинчик, каждый уголок тут ему близок и понятен. Ему кажется, что нет чувства на свете лучше, чем чувство принадлежности. Месту. Людям. Тихо скрипит балконная дверь, и к нему выходит Рик, трогательно накинувший халат. — Яйца отморозишь, — замечает он и облокачивается бедром о стену, осматривая Макса с ног до головы. Снег лёгкими пушинками начинает падать откуда-то сверху, заносимый ветром под крышу дома. Макс делает затяжку и, хмыкнув, ничего не отвечает. Рик и его забота, скрытая за надменностью, как всегда очаровательны. — Когда ты уезжаешь? — спрашивает он и стучит по сигарете, смахивая пепел. Он уже знает ответ. — Завтра. — Даже на пару дней не останешься с нами? Мы с Генри хотели навестить могилу мамы. — У меня есть дела, — просто отвечает Рик, а Макс закатывает глаза. Дела, как же. — Как знаешь. Макс докуривает сигарету и тушит окурок о пепельницу. Возвращаться в квартиру он не спешит. — Я устал. Рик смотрит на него без удивления. — Я устал, что мы не рядом. Я так больше не могу. — Нам всем тяжело. Фирма отца почти развалена, поэтому нам стоит задуматься о том, как мы будем расплачиваться с долгами по учёбе. — Ты как всегда чертовски практичен. Я не о том тебе толкую, — Макс зажмуривается. — Я просто люблю вас. И теперь мне тошно проживать каждый день, смотреть на себя в зеркало и видеть там твоё лицо или его, не имея возможности коснуться или услышать голос, неискаженный телефонным звонком. — Макс сжал ладони в кулак. — Этот год был одним из худших. Я запутался и не знаю, для чего вообще живу. — Успокойся, — приказывает Рик и кладёт ладонь к нему на плечо. Когда он говорит, пар короткой дымкой вырывается у него изо рта. — Так будет не всегда. — А как будет? — грустно тянет Макс. — Будем жить втроём? Будем любить друг друга? Усыновим детей? Как ты себе это представляешь? — Я предпочитаю решать проблемы по мере их поступления, — неожиданно Рик подходит ближе и неловко заключает Макса в объятия. — Я знаю, мы станем успешными и богатым настолько, чтобы нам было можно всё. Чтобы никто и никогда не смог косо посмотреть в нашу сторону, чтобы мы могли делать все, что захотим. Просто пока… Не делай глупостей. — Я постараюсь, — выдохнул Макс. Он обнял брата в ответ, пряча лицо у него на груди. Так было намного теплее.