Амойский гамбит

      ЭДВАРД СИМЕНС       - По всей видимости, Арес отклонил мое предложение, - скрестив на груди руки, бесстрастно сказал Рауль.       Разговор с Аресом вконец его измотал. Он был очень бледен, а тонкая кожа век и скул казалась почти прозрачной.       - Вы в этом уверены? – тихо спросил я.       В глазах рыжего фурнитура читалось самое настоящее отчаяние.       Рауль ничего не ответил, только закрыл лицо чуть подрагивающими руками.       Со злостью я схватил одну из чашек с недопитым кофе и швырнул ее о стену – точно так же, как Арес до этого поступил с вазой. Рыдания подступали к моему горлу, и я едва сдерживался. Не знаю, не помню, когда я в последний раз так плакал, наверное, когда еще был ребенком. А сейчас меня словно прорвало: плечи мои содрогались от рыданий, я всхлипывал, вытирая грязными кулаками слезы, и снова плакал. Наверное, на свете нет ничего хуже вот этого вот ощущения бессилия.       - Довольно, - Рауль встал и кивнул бледному, как смерть, Никки. – Рэд, немедленно вернитесь за компьютер, вы мне нужны. – А вы, господин федерал, - он бросил на меня пронизывающий, острый, как лезвие, взгляд, - пойдите-ка лучше, проверьте посты. Возможно, на нас скоро будет облава.       Он вернулся на свое место у стола к незаконченному реактору.       - Что…что вы собираетесь сейчас делать? - глядя на него совершенно дикими глазами, пробормотал я.       - Работать, - тихо, с ужасающим спокойствием сказал он. – Реактор должен быть закончен В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ. От него зависит судьба Амои.       - А от Консула Минка? – стиснув зубы, с горькой иронией спрашиваю я.       Он несколько мгновения молчит, как будто бы пытаясь проглотить острый комок в горле, а затем говорит еще более спокойно:       - А от Консула Минка сейчас уже практически не зависит ничего. Он сделал все, что мог. И теперь мы должны будем сделать все возможное для того, чтобы его жертва не оказалась напрасной.       Черт! Сейчас мне хочется его убить. Он прав – он включил сейчас холодную рассудочную логику блонди. Что бы ни случилось. Реактор должен быть закончен. Гриндеры не должны больше ступить на землю Амои. А жизнь Консула Минка теперь – вопрос вторичный.       Они работают всю ночь, не покладая рук. У Никки слипаются глаза, он практически валится с ног. А блонди по-прежнему бесстрастен и холоден – прекрасный манекен, автомат, машина. Я смотрю на него, и мне становится страшно.       Едва только рассвело, наш покой нарушил Вьюнок.       - Облава! – сообщил он, как вихрь, врываясь в квартиру. – Два часа назад в космопорт прибыли гриндеровские войска. Я не знаю, сколько их, но по предварительным данным около ста тысяч. И у них - оружие, много оружия. Они обложили Церес со всех сторон, везде расставили посты. Вам не уйти. Сквозь посты не прорваться, а в бой вступать бессмысленно - их слишком много, они просто перестреляют наших ребят, как воробьев.       - Что ты предлагаешь? – вслушиваясь в отдаленный шум, мрачно спрашиваю я.       Вьюнок опускает глаза.       - Я не знаю. Здесь оставаться вам нельзя, и уходить тоже некуда. Не сейчас, так через час, через два они все равно вас найдут.       - Чеерт! – я смотрю на блонди и рыжего, которые даже не глядят в нашу сторону, а спокойно и методично продолжают свою работу, как будто бы этот вопрос их совершенно не касается. – У кого-нибудь есть предложения по поводу того, что нам делать?       Рауль только хмыкает. У него покраснели веки и на тонкой белой коже висков отчетливо обозначились вены – видимо, этот жуткий марафон способен измотать даже блонди.       - Это ваша забота, Сименс, - холодно роняет он. – Вы взялись отвечать за нашу безопасность, вы и думайте. Мы с Никки делаем свое дело, а вы делайте свое.       Матюкнувшись сквозь зубы, я с трудом сдерживаю желание запустить в него чем-нибудь тяжелым, хотя в то же время прекрасно понимаю, что он прав. Вот только от сознания его правоты никак не легче.       Помедлив и потеряв еще несколько драгоценных секунд, я уже в который раз набираю на комме номер террианского атташе.       - Джон, крокенцы устроили на нас облаву. Церес блокирован. Ты можешь нам помочь? Как-нибудь вытащить нас отсюда и спрятать?       - О, господи, - Джон Видал шумно вздыхает на том конце провода. – Знаешь, о чем я подумал тогда, 12 лет назад, когда только-только познакомился с тобой, Эдди?.. О том, что ты парень из серии «тихий омут с шилом в жопе». Так оно и есть. Удивляюсь, как гриндеры до сих пор тебя не угрохали. Ну, а если уж не угрохали, значит, что ж, придется тебе помочь. Ты, как я понял, не один там?       - Да, - я бросил тревожный взгляд на Рауля и Никки, ни на секунду не прекращающих своей работы, - нас трое плюс еще один….хм…аппарат - небольшой, но очень важный.       - Понял, - говорит Видал и снова меланхолично вздыхает. - Оставь мне точные свои координаты, мы сейчас будем.       Через 15 минут под окнами нашей квартиры останавливается большой военный внедорожник с федеральными номерами. Я открываю рот от удивления – на таком обычно перевозят трупы в герметичных гробах-капсулах, зараженные либо радиацией, либо еще какой-нибудь фигней. И уж кого я не ожидал здесь увидеть, так это Джона собственной персоной.       - Господин Ам, я так и думал, - сказал он, быстро и цепко скользнув глазами по нашей пестрой компании. – Бывший Советник, дилер Черного Рынка Рэд Катце и федеральный шпион Сименс-Стаффел… Три самых главных преступника, за головы которых назначена баснословная награда. Ох, мамочка моя, и куда я только влип!.. А это, значит, ваша «адская машина», которую нужно вывести? – он с интересом кивнул на реактор. – Ладно, времени у нас в обрез. А потому берите все свое «не балуйся» и – быстро за мной.       Рауль бросил мгновенно-пронизывающий взгляд на Видала. Тот нервно вздрогнув, ощутив прикосновение к своему ментальному полю.       - Ну, что, господин «рентген», - усмехнулся он в ответ, - я выдержал экзамен?... Вы убедились в том, что я не желаю за ваш счет пополнить федеральную казну?       - Убедился, - невозмутимо ответил Рауль и взял реактор. - Стаффел, Никки, помогите мне – нужно очень аккуратно спустить его по лестнице.       Через несколько минут мы уже у подъезда. Двое военных открывают огромный, как склеп, багажник, и как в продолжение темы склепа извлекают оттуда четыре…блин…самых настоящих радионепроницаемых гроба.       - Э…я все правильно понял? – вытаращил я глаза на Джона.       Никки нервно хихикнул. Блонди остался невозмутим.       - Разумеется, - весело подмигнул Джон, - ты всегда был парнем понятливым. Считай этот момент своей жизни чем-то вроде репетиции собственных похорон.       - Отлично,- говорю я, щелкнув пальцем по крышке ящика: две вертикальные линии, пересеченные двумя волнистыми горизонтальными – «высший уровень радиационной опасности», до боли знакомая эмблема.       - Не думаю, что гриндеры захотят рискнуть здоровьем и влезть своими лапами в такой груз – они не дураки.       - Вот и я на это надеюсь, - вздохнул Джон.       Осторожно положив на дно одного из ящиков аппарат, мы, все трое, занимаем места в своих «апартаментах для покойников». Что ж, возможно, все еще не так плохо, и мы еще поборемся.       ЯСОН       …Я знаю: до моей казни осталось всего лишь каких-то несколько часов. И каких-то несколько часов осталось Раулю для того, чтобы закончить свой реактор. Все это время он не оставлял попыток связаться со мной ментально, не смотря на то, что проклятая «каверза» сильно блокирует мое энергетическое поле. В последний раз связь практически удалась - я почувствовал, ощутил эту теплую волну всепоглощающей нежности, которая омыла меня с головы до ног.       Я улыбнулся и закрыл глаза. Волна навеяла мне воспоминания, принесла с собой ощущения, мысли и запахи того дня и той ночи, когда мы с Раулем по-настоящему стали любовниками. Это случилось сразу же после торжественного приема в честь моей инаугурации. Я стал первым лицом государства, а Рауль – моей незаменимой правой рукой. И ночью мы скрепили союз наших судеб союзом наших тел, как планировали, как мечтали об этом уже больше года. И вот сейчас, легкое и теплое, как ветер, прикосновение сущности Рауля к моему подсознанию, словно бы возвратило меня назад, в ту ночь.       …Мы стоим возле моего лимузина. Меня слегка ведет от белого вина – я много выпил на приеме, а до этого несколько суток не спал. Рауль стоит рядом: в светло-бирюзовом сьюте, с блуждающими огоньками неоновых огней в золотых волосах, он невыносимо красив сейчас. Он смотрит на меня с улыбкой, и на щеках его играет нежный, как юное утро, румянец.       - Куда, к тебе или ко мне? – спрашиваю я.       Он качает головой и делает таинственное лицо.       - Я приготовил для тебя маленький сюрприз, Ясон. Не возражаешь?       Ах, милый мой Ра, ну, когда я возражал против твоих сюрпризов?..       Ты всегда принимал меня таким, какой я есть, и не пытался под себя переделать. Ты принимал мою дерзость, мое бунтарство, мое желание всегда и везде идти вопреки тому и тем, кто пытался меня сломать. Тебя не оттолкнула даже моя измена. Ты так и не понял до конца, почему и зачем я отдал свою девственность человеку, который ничего для меня не значит, но принял это мое право поступать по-своему и простил.       И вот сейчас мы едем с тобой в моем шикарном консульском лимузине сквозь таинственное мерцание огней Танагуры. Куда ты везешь меня, мой друг?... В свою мечту, в свою сказку, на другую планету?.. Я знаю только то, что, не смотря на всю мою усталость, эта наша ночь обещает стать восхитительной…       Он молчит все дорогу, и я только вижу на фоне темного окна его золотистый профиль – трогательные капельки испарины над верхней губой и легкий румянец молодого искристого вина. Уловив мой пристальный взгляд, он улыбается и крепко сжимает мою руку, тесно переплетая наши пальцы.       - Сегодня сбудется моя мечта, - шепчет он, чуть наклоняясь к моему уху, так что его теплое дыхание щекочет мне шею.       И я чувствую внезапную волну острого и пьяного возбуждения, пробежавшего по позвоночнику, и отвечаю на пожатие его руки таким же горячим крепким пожатием.       Автомобиль останавливается, мы выходим.       О, да это Мидас, причем его окраина. Небольшой двухэтажный домик с остроконечной крышей и флюгером-звездочкой, точно такой, какие я видел на старинных террианских рисунках… Рядом горит фонарь – одноглазое желтое чудовище; света от него немного, и он совершенно не похож на откровенную иллюминацию улиц и кварталов Мидаса.       - Что это? – я озадаченно киваю на необычный антураж.       Рауль улыбается и, прижав палец к губам, подходит к воротам, достает ключ ( черт возьми, обычный металлический ключ, каким никогда и никто не пользовался и не пользуется на нашей планете), открывает дверь и ведет меня по крошечным, словно игрушечным ступенькам к двери, небольшой деревянной, с металлическим узором. Она такая низкая, что мне приходится наклонять голову для того, чтобы войти.       С удивлением, чуть ли не приоткрыв рот, я смотрю на крошечный холл и игрушечную гостиную – бархатные, пастельного цвета обои, бежевые мягкие шторы на окнах, плюшевую мебель и золотую нишу в стене с танцующими языками пламени.       - Камин? – протягивая к огню руку, спрашиваю я. - Настоящий?       Мой Рауль улыбается и кивает. Сквозь свою перчатку я чувствую жар извивающихся, как желтые змеи, огненных лепестков.       Рауль, ласково перехватив мою руку, стаскивает с нее перчатку и прижимает к своей щеке.       - Пойдем, мой хороший, главный сюрприз ждет тебя наверху, - шепчет он.       Мы поднимаемся наверх по деревянным завиткам скрипучей лестницы. Рауль распахивает дверь, и… Я в свою очередь распахиваю глаза – я просто не нахожу слов.       Небольшая спальня в теплых бежево-голубых тонах, тяжелые бархатные шторы на окнах, на полу - блестящие кубики паркета. Огромная, словно покрытая белой пеной взбитых сливок, кровать в центре. В углу – камин, а перед ним на полу – белые шкуры каких-то животных.       И везде сквозь бархатистый уют этого великолепия – свечи…. Множество свечей. Они расставлены везде – на полу, на подоконниках, на столе, у кровати…       Золотые звездочки-светляки, невольные свидетели того, что должно здесь произойти сегодня здесь между нами.       Рядом на столе чутко дышат белые хризантемы: белоснежные лепестки с влажно мерцающей ближе к центру густой синевой. Тонкий и чувственный намек, который вгоняет меня в краску.       Я смотрю на все это великолепие, практически не дыша…       В чувство меня приводит Рауль. Он подходит сзади и ,обняв меня за плечи, зарывается губами в мои волосы.       - Тебе нравится?... Я специально два месяца назад купил этот домик…Ну, и переделал здесь все в байроновском стиле…       - Байроновском? – тихо спрашиваю я, откидываясь спиной на его грудь.       - Ага, - шепчет он, скользнув руками на мою талию, - был такой поэт когда-то на Терре.       Я чуть-чуть поворачиваю к нему голову, и наши губы встречаются. Поцелуй, нежный, сладкий, тягучий, как молодое красное вино. Рауль влажно обводит своим языком мой язык, лаская, трогая, соблазняя. Мгновение – и наши языки пускаются в неистовый, страстный, сумасшедший танец, где оба партнера доминанты, но оба готовы в любую минуту уступит друг другу.       Моей усталости как не бывало. Мы раздеваем друг друга: не срываем одежду, а именно раздеваем, медленно, с наслаждением, смакуя каждое движение. А затем, замерев в восторге, жадно смотрим друг на друга. Его тело – отражение моего тела, только цвет кожи другой, и я чуточку повыше.       - Ясон, - шепчет он и, сделав шаг вперед, соединяет наши тела в порывистом и жадном объятии.       Я чувствую гладкое скольжение его кожи по моей коже, я чувствую его волосы на моих плечах, а его губы – на своей шее. Наши члены соприкасаются и трутся друг о друга, и от этого соприкосновения, словно искры по телу разбегаются.       - Я хочу тебя, любимый, - губы Рауля обдают мои губы горячим дыханием. – Хочу быть с тобой, хочу быть в тебе… Ты представить себе не можешь, как давно и как сильно я этого хочу. Ты позволишь?       Я киваю. Я знаю, что он этого хочет. Каждый раз, когда, оказавшись со мной в постели, он проникал в меня языком или пальцами, я видел, каких усилий ему стоит себя сдерживать. Мы сами оттягивали этот момент, момент полного и безоговорочного обладания друг другом, до моей инаугурации. Я знаю, как больно ударил его факт моей измены с федералом. И, тем не менее, он не сказал мне тогда «нет», и не отказался от меня. Наверное, я очень виноват перед ним, наверное, мне не нужно было демонстрировать тогда это мое чувство протеста против доминирования Юпитер именно таким образом, но… Мы раз и навсегда решили об этом забыть. Этого никогда не было, сказал Рауль, просто никогда не было, и все.       Тонкие шелковые простыни приятно холодят влажную кожу, и из-за этого губы Рауля, скользящие по ней, кажутся почти что раскаленными. Чуть приподнявшись на локтях, я смотрю, как он облизывает мою влажную, чуть подрагивающую навстречу его жадным губам головку, затем его язык быстрой змейкой скользит вниз по всему стволу, трогая каждую венку, и вырывая из моей груди стон за стоном. Одновременно с этим я чувствую, как в меня проникает его влажный от смазки палец: сперва аккуратно, гладя и лаская неподатливые стеночки, затем все резче, сильнее и настойчивее. Мягкие подушечки, слегка нажимая, трогают простату.       Я хрипло вскрикиваю, подаваясь бедрами навстречу его руке, он стонет от наслаждения и, выпустив изо рта мой член, обводит кончиком языка мою туго натянутую вокруг его пальцев плоть.       - Рауль, - вместе со стоном я выдыхаю его имя.       Я больше ничего не говорю, он и так все понимает. Наши взгляды встречаются. Его изумрудные глаза похожи сейчас на предштормовой океан, столько в них желания, неистовости и пьяной, уже практически не контролируемой страсти.       Он приподымает мои бедра, я, резким и порывистым, полным первобытной чувственности движением, раскрываюсь ему навстречу.       - Я люблю тебя, - шепчет Рауль и, мягко качнув бедрами, входит в мое тело.       Моя кожа моментально покрывается потом, пряные капельки испарины обжигают губы. Наклонившись, мой друг с нежностью вглядывается в мое чуть исказившееся лицо.       - Очень больно?..       - Н…нет… Продолжай. Двигайся.       Его размер очень сильно отличается от размера федерала, и в первые несколько минут мне действительно очень больно. Но вот головка его члена мягко проезжает по простате, и мой позвоночник взрывается искрами наслаждения.       - Да, Рауль, да… Сделай так, пожалуйста, еще.       Его движения, то пронзительно-медленные, сладостно тягучие, как густая карамель, то резкие, рваные и даже где-то жесткие, заставляют меня стонать и извиваться. Мои бедра словно живут сами по себе, своей жизнью, отчаянно двигаясь навстречу пронзающему их наслаждению.       Мой друг на несколько секунд выходит из меня, пьяным голодным взглядом глядя на то, как отчаянно пульсирует мое, лишенное его плоти отверстие, затем одним глубоким, сильным толчком вбивается в меня до основания.       И он, и я уже не можем сдержать криков. Наслаждение зашкаливает, переплавляя наши тела в единую форму.       - Я люблю тебя, - перед тем, как упасть в горячую бездну нашего общего, сокрушительного, отдающего безумием оргазма, шепчет Рауль.       Я хочу ответить ему, но не успеваю, потому что уже в него падаю.       Его семя обжигает меня изнутри, связывая, сплетая наши тела воедино. На мгновение мне кажется, будто бы я умираю. Крепко, до мышечных спазмов обхватив ногами бедра Рауля, я еще более усиливаю это слияние. Он падает на меня, вжимаясь своим телом в мое тело, и я чувствую, как искрят и вздрагивают, соединяясь, наши ментальные поля.       Да, так, именно так, мой любимый: вместе и навсегда, плотью и духом.       …Я вздрагиваю в сладкой судороге на холодном металлическом ложе моей камеры, выплескиваясь себе на живот… Ледяной воздух каземата холодит мою раскаленную кожу, и пронзительное, чувственное томление во всем теле заставляет меня застонать… Я улыбаюсь – я все еще ощущаю теплую волну прикосновений.       Спасибо, Рауль. Спасибо за этот последний оргазм в моей жизни. Лучшего подарка ты просто не мог для меня сделать, любимый.