***
Этот сон уже снился ему, такой же отвратительный, такой же скользкий, неуловимый. Каждый раз он пытается и не может проснуться, хотя чётко осознаёт, что сновидение не имеет ничего общего с реальностью. Вот на полупрозрачной поверхности стола лежит телефон. Он работает, не обращая на гаджет никакого внимания. Серебристый корпус начинает вибрировать, едет по столу, подбираясь всё ближе и ближе к его руке, и наконец утыкается в ладонь, вынуждая его обратить на звонок внимание. Реми поднимает трубку. - Это ты убил их, Реми. Голос хриплый, насмешливый, такой, что у него мурашки бегут по спине, а липкие капельки пота стекают вслед за ними. Но оторвать трубку от уха не получается, мышцы каменеют, не слушаются, и Морно приходится слушать отвратительное многоголосье. - Ты не дал матери услышать свой голос в последний раз. - Они могли торопиться, потому что ты не взял трубку. - Ты же знаешь, как мать скучает по тебе с тех пор, как им пришлось переехать, а ты остался из-за работы. - Ты никогда не уделял достаточно внимания ни ей, ни сестре. - Малышка Лотта любила тебя так сильно, что плакала каждый раз, когда ты уезжал. - ЭТО ТЫ ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО ИХ НЕ СТАЛО, РЕМИ!!! Он слышит рёв мотора, звук удара, скрежет металлических деталей и чьи-то крики, оборванные громким взрывом. Фантазия и воспоминания услужливо подкладывают всё, что он когда-либо слышал об автокатастрофах, создавая маленький персональный ад в сновидении. Запоздало Реми понимает, что машина влетела в его дом, что бензобак взорвался, и его драгоценное жилище охватывают языки пламени. Он не может пошевелиться, не может оторвать трубку от уха, не может прийти в себя, не может вырваться из собственного сна, и Реми кричит. Кричит и...***
...просыпается в холодном поту и слезах. Врут те, кто считает, что мужчинам зазорно плакать: иногда просто нет другого способа выпустить свою боль и разочарование, подаренные этой жизнью, и Реми плачет потому, что не может справиться со своей болью. Ему скоро двадцать пять, прошло почти два года с тех пор, как его семьи, самых близких людей, которые когда-либо у него были, не стало. Реми садится на постели, глубоко дышит, озираясь вокруг широко раскрытыми глазами. Каждый раз одно и то же. Сон мучает его, заставляя крутиться на вымокающих под его телом насыщенно-синих простынях, доводит до исступления, до рыданий и криков. Дом отвечает на страдания своего хозяина молчаливой тишиной, позволяя ему отдаваться своей боли, пока она не переливается через край. Реми вытирает слезы тыльной стороной ладони и часто моргает, понимая, что снова не смог проснуться. Первые несколько недель после смерти родных прошли как в бреду. Огюст, боясь, как бы один из его лучших журналистов не сошёл с ума от свалившегося на него горя, настоял на том, чтобы Морно начал посещать психолога, и даже пытался убедить парня пожить у него хотя бы несколько дней. Реми согласился на врача, но наотрез отказался жить в семье Брюне. Видеть шефа в окружении дочерей, жены и прочих родственников было совершенно невыносимо. Реми купил пальто с высоким воротником, позволяющим ему закрывать лицо, как только картины чужого семейного счастья становились невыносимыми для его потускневших, выплаканных бессонными ночами глаз. На людях он храбрился, но в своей крохотной съёмной квартире сходил с ума. Вступив в права наследства, Морно продал всё, кроме плюшевого медведя сестры, подаренного им на день рождения, часов отца, запонок дяди и картины, нарисованной матерью. На вырученные от продажи имущества средства Реми приобрёл домик в горах. Серпантин, по которому можно было подняться к его новому жилищу, вызывал у предыдущих хозяев большие опасения. Несмотря на то, что дом был выстроен вполне добротно - к тому же расположен на великолепно красивом месте у большого горного озера, вода в котором застывала с первыми заморозками, но в течение лета поражала своей глубиной и голубизной, - хозяева поспешили расстаться со своим домом, как только Реми озвучил свою цену. С тех пор он почти безвылазно находится здесь, отправляя необходимые материалы по электронной почте и спускаясь лишь за продуктами. Первая же зима заставила его задуматься о приобретении снегохода, и необходимая покупка была совершена. Теперь никакие снега и метели не могли оставить его без транспортного средства, к тому же Реми начал ходить на лыжах, купил удочку и проводил холодные дни на рыбалке. Тишина перестала угнетать его. В одну из таких ужасных ночей он, захлёбываясь рыданиями и сходя с ума от душевной боли, выбежал на улицу в одной пижаме, чем вспугнул оленя, приближавшегося к его дому. Он, рожденный и выросший в городе мальчик, не мог даже представить, что однажды так тесно столкнётся с дикой природой, и это открытие заставило Морно замолчать, прервав стон своей боли почти на самой верхней ноте. Сейчас крики и плач уже не имели над ним такой власти, а уединение позволяло Реми быть слабым ровно настолько, насколько требовала его израненная душа. Время не стремилось вылечить его. Когда около полутора лет назад он пришёл к Огюсту и попросил позволить ему работать по удалёнке, мотивируя это тем, что после смерти родных ему требуется время на восстановление, мужчина согласился и дал ему месяц, затем ещё два, потом ещё… С тех пор Реми ни разу не был в редакции и даже представить не может, каким слоем пыли покрылись его бумаги, но это давно уже его не волнует. В горах он научился слушать новые оттенки. Если раньше его сравнения были продиктованы укутанным в манто из дымки выхлопов городом, навесившим на себя безвкусные броши ярких неонов, то теперь статьи дышали оглушающей тишиной гор, их ледяным дыханием и новыми сочными оттенками, подаренными его близоруким глазам пейзажем, словно сам бог нарисовал полотно, раскинувшееся во все стороны от его дома. Реми откидывает белоснежное одеяло в сторону и опускает босые ноги на холодный пол. Рука нащупывает выключатель, и лампа на прикроватной тумбе загорается тусклым, желтоватым светом. Он задумывал дизайн своей комнаты совершенно иначе, но цвета и оттенки словно подменили. За несколько первых недель он не только успел отречься от своей любви к городу, но и возвести обожание натуральных запахов, вкусов и оттенков в своеобразный культ. Реми умеет готовить несколько десятков различных блюд, самостоятельно разделывает пойманную рыбу и думает над тем, чтобы построить небольшую оранжерею и выращивать хотя бы некоторые сорта овощей самостоятельно. Его жизнь закрутилась по новым орбитам, но это не мешает мужчине оставаться в курсе всего того, что происходит в мире моды и мире в целом. Несколько раз в месяц он по привычке отправляется на показы или по заданию редакции, иногда навещает магазины своих любимых марок, приобретая что-нибудь достаточно удобное и красивое одновременно. Стремление выглядеть хорошо даже там, где его никто не увидит, не покидает Морно. Несколько раз в месяц к нему приезжает Огюст, качает головой и говорит, что женитьба – лучшее лекарство от подобной блажи, но Реми пропускает все комментарии по поводу ритма своей жизни мимо ушей, наливает мужчине цветочный чай и достаёт пирожные с заварным кремом. Сейчас Реми чувствует своё одиночество, инстинктивно отгоняя мысли в дальний угол подсознания. Почти никто не ездит к нему и не звонит. Иногда Огюст вызывает через скайп, иногда набирают его по мобильному несколько коллег, с которыми у Реми сложились наиболее тесные отношения, и несколько бывших возлюбленных. Реми спускается на первый этаж, проходит на кухню, чтобы попить воды или лучше чашку крепкого чая. Серебристый чайник с салатовыми вставками ещё наполовину полон, и ему остаётся только нажать кнопку, чтобы через несколько секунд услышать, как он пыхтит, начиная нагревать воду, оставшуюся внутри металлического пуза. Лампочки над столешницей, отделяющей зону кухни от столовой, горят куда ярче, чем в спальне, поэтому Реми не включает их, снимает с холодильника подсвечник с остатками оплывшей свечи и поджигает фитилёк, освещая небольшой участок вокруг себя. В детстве он боялся темноты, а сейчас с куда большим удовольствием погружается в неё после ослепительной яркости отражённых от скал лучей. Горы говорят с ним своим особым языком оттенков и переливов, завыванием ветра, раскалывающегося об зазубренные утёсы и плеском срывающихся в озеро камней. Горы говорят с ним куда нежнее, чем люди, писавшие статью за статьёй, когда погибла его семья. Тогда Реми впервые осознал, как сильно ненавидит свою профессию, всех этих людей, перепечатывающих друг у друга скупые факты о нём, о его родных, лживые цитаты из несуществующих интервью и дневников. Сначала он писал опровержения, но вскоре плюнул, решив оставить это враньё на совести авторов коротких заметок и развёрнутых статей. Он не дал ни одного официального комментария, не написал ни в одну редакцию и не ответил ни одному журналисту. А потом уехал. И вот он здесь, в своем небольшом доме, пьёт горячий чай с боярышником и несколькими каплями настойки пиона, чтобы привести потрёпанные сновидением нервы в относительный порядок. Больше никому не приходит в голову писать о нём и его потере. Кухня оформлена в бело-зелёной цветовой гамме. Ему нравится играть с оттенком и его насыщенностью. Реми помнит, как приобрёл каждую деталь, чтобы создать свой маленький идеальный уголок на этой планете таким образом, что цвета достаточно гармонично перетекают из одной комнаты в другую. Стены темнеют по мере того, как он удаляется от зоны кухни и приближается к столовой, а от зелёного и вовсе переходят к более насыщенной тёмной гостиной с ковром и камином, выполненной скорее в кофейных, коричневых оттенках. Реми никогда не говорил Огюсту об этом, но каждая комната ассоциировалась у него с кем-то из родных, словно они поселились здесь вместе с ним. Реми допивает чай, ополаскивает кружку и ставит её в шкафчик, задувает свечу, убирает обратно на холодильник, поднимаясь по деревянной лестнице в свою спальню. Голубовато-серый медвежонок сестры сидит в углублении между его подушками, и мужчина вынимает его, крепко прижимая к груди и снова заваливаясь на бок, чтобы провалиться в сон. Он всегда поступает так, если кошмары одолевают его посреди ночи. Утром нужно быть готовым к любым неприятностям, а для этого нужно хорошенько выспаться.***
Морно ставит заварочный чайник рядом с тарелкой, на которой лежат несколько блинчиков и варенье. В городе он почти никогда не утруждал себя готовкой, если только не был влюблён и объект его влюблённости не оставался на ночь, а утром не сбегал, не удосужившись даже попрощаться. Таких влюблённостей в его жизни было великое множество. Родители отнеслись к ориентации сына достаточно рассудительно и спокойно, не устраивали истерики и не пытались лечить. Правда, его обязали непременно посетить центр психологической помощи людям с нетрадиционной ориентацией, где в том числе проводились различные лекции, на которых обсуждались заболевания, передающиеся половым путём. Там Реми встретил своего первого. Вальдемар был болен СПИДом, а несчастная влюблённость слишком заманчива, когда тебе всего пятнадцать, и Реми, конечно, не смог удержаться. Их отношения носили по большей части платонический характер, хотя оба могли позволить себе заниматься сексом с использованием контрацептивов. Сейчас, вспоминая об этих «отношениях», Реми улыбался и чувствовал себя ужасно глупым подростком. Отец часто напоминал ему, что человек, желающий быть несчастным, обязательно добьётся своего и непременно намекал на то, как убивался сын, когда его влюбленность зашла в тупик. Малиновое варенье кажется ему слишком сладким, но парень не так часто балует себя подобным завтраком, предпочитая овсяную кашу или яичницу любым кулинарным изыскам, которые можно было бы приготовить к любому приёму пищи с его-то талантами. Телефон, забытый на столешнице, едет по ней, вибрируя, и Реми торопится вскочить на ноги и взять трубку. Номер телефона определяется именем «ОГЮСТА», и Морно надеется, что старший товарищ звонит, чтобы оповестить его о том, что собирается в гости и в сотый раз спросить, не нужно ли привезти чего-нибудь. - Доброе утро, Огюст. - Реми улыбается, прижимая мобильный к уху. - Доброе утро, Реми. - Он слышит, что голос Брюне звучит несколько озабоченно, но не придаёт этому значения. – К тебе можно будет приехать послезавтра? - Конечно, шеф, я всегда рад видеть вас. - Вот об этом нам и предстоит поговорить. Я больше не твой шеф, Реми, но не стоит переживать, я объяснил твою ситуацию новому главреду, и он не против твоего… твоей… в общем, пока он не станет требовать, чтобы ты возвращался в город. Реми чувствует ком в горле, чувствует, как быстрее колотится сердце, словно пробираясь в трахею и распространяя сигналы тревоги оттуда. - Мы с семьёй возвращаемся во Францию, Реми. Я хочу приехать попрощаться.***
- Не думал, что это будет так тяжело, - они с Огюстом сидят в беседке, и Реми понимает, что не может выдавить из себя ни единого слова. Слишком неожиданным оказалось это заявление. Он и подумать не мог, что однажды Огюст, пытавшийся заменить ему отца, скажет, что уезжает. Совсем. Что больше никто не станет приезжать к нему, чтобы справиться о здоровье или просто сходить на рыбалку, поговорить о работе и похвалить за успехи в освоении итальянской кухни. Те месяцы, что оставались им с того момента, как Реми переехал сюда, пролетели слишком быстро, и он снова чувствует себя так, словно судьба чересчур несправедлива к нему. - Может, всё же вернёшься в город? – Огюст смотрит на него с надеждой. – Или поедешь с нами? Мои дочери будут счастливы, если ты согласишься вернуться вместе с нами во Францию, на нашу родину, Реми. - Нет, - он улыбается, поворачивается к Огюсту и снова отрицательно качает головой, – я нашёл свой дом здесь и не могу его бросить. Надеюсь, что во Франции вы тоже найдёте свой. В любом случае, - и он сам не понимает, кого хочет подбодрить, - в любом случае, мы ведь не расстаёмся навсегда. Я буду рад приехать к вам, если позовёте, а мой интернет позволяет поддерживать связь по скайпу. Мужчина кивает, обнимает чашку обеими ладонями, грея об неё руки: - Всё это время, с тех самых пор, как маленький испуганный мальчик Реми впервые переступил порог моего кабинета, ты был мне как сын. Грустно оставлять тебя здесь одного. Никто больше не ездит навестить тебя, я прав? – Получив утвердительный кивок, он продолжает: – «Стиль» выкупил один человек… Ты должен был слышать о сети его ресторанов и торговых центров. Знаешь, сейчас это распространённая практика: у бизнесмена есть деньги, и он вкладывает их в покупку каких-нибудь изданий. Правда, наш новый хозяин вроде бы действительно заинтересован в дальнейшем развитии мужского глянца, но… Реми не перебивает - он понимает, что Огюст хочет высказаться, объяснить что-то очень важное, потому что боится, что Морно не поймёт. - Я не могу позволить какому-то выскочке с деньгами указывать мне, как делать мою работу. - Пальцы сжимаются в кулаки, только теперь Реми видит, что Огюст по-настоящему раздражён. – Я потратил несколько лет в университете, чтобы изучить всё, что относится к моей будущей профессии, а он торгует овощами. И пусть мсье Боэр одевается так, словно сошёл со страниц журнала, это не даёт ему права указывать нам, профессионалам, как стоит браться за дела. Реми кивает. Он не то чтобы был согласен, но раздражение Огюста понятно даже ему. Проработав столько лет бок о бок с мужчиной, он сумел оценить профессиональные качества Брюне и его деловую хватку. Такого человека можно легко обидеть, единожды усомнившись в его профессионализме, и, видимо, именно эту ошибку совершил мсье Боэр. - Он хочет встретиться с тобой, но я сказал, что ты почти не бываешь в городе и наотрез отказываешься подниматься в редакцию, - устало выдыхает Огюст. – А у него пока совершенно нет времени, чтобы навестить тебя здесь, но... Рано или поздно вам придётся познакомиться. Твои работы оказали на него наибольшее впечатление, и Боэр хочет встретиться с тобой лично, наверняка попробует переманить тебя в город, - впервые за этот визит Огюст улыбается. – Ты даже мясника заставишь отложить свой топор и посмотреть в зеркало. Я знал, что не прогадаю, когда брал тебя на работу. Так держать, малыш. И пусть никакой мясник не заставит тебя свернуть с этого пути. Они чокаются чашками с чаем, и глухой звук фарфора отдаётся одобрительным рокотом гор.