Подо льдом

Чёртово интервью я-таки дал. Полчаса позора под немигающим оком телекамеры, что парила над полом. Казалось, молол несусветную чушь. Но, когда всё закончилось, журналистка обворожительно мне улыбнулась, а Феликс так просто сиял, явно переводя дух, и я решил, раз им довольно, мне – тем более. После эфира, показ которого я благоразумно пропустил, на телефон мой с незнакомого номера пришло сообщение. Из одного слова: «Умница!» Без подписи. «Вадим Александрович», - вбил я номер в память с ёкнувшим сердцем. Скажу прямо, Абакумов меня покорил. Умный и понимающий человек, дружественный ко мне – прежде жизнь не баловала меня такими встречами. Я навострял уши всякий раз, когда имя его мелькало в разговорах. Выходя на поле, невольно искал взглядом застеклённый прямоугольник ложи на западной трибуне – все знали, Абакумов не пропускает ни матча. Но время шло, пути-дорожки наши с владельцем «Алмаза» больше не пересекались, и постепенно интерес мой, не исчезнув, всё же вытеснился на задворки. Было не до того. Национальный чемпионат по ристболу катился к экватору. «Алмаз» и ещё пара-тройка клубов шли ноздря в ноздрю, и об исходе первенства можно было разве что метать кости. Болельщики упивались интригой, игроки выкладывались наизнанку. Игра следовала за игрой, как валы в штормовом море, – не продохнуть. В таком режиме или утонешь, или станешь закалённым бойцом. Я – не утонул. Я выходил, и забивал, и снова выходил на матч, и сам не заметил, когда перестал мучиться нервной бессонницей. В снах моих свинцовый шар уже не грозился меня раздавить. Как бы ни были сложны задачи, мне они оказались по плечу. Чаша «звёздной болезни» меня миновала. Приютское недоверие к подаркам судьбы сыграло роль, и я не по возрасту видел вещи, как они есть. Пока я всего лишь перспективный дебютант. Рукоплескания трибун, интерес болельщиков и журналистов – стоит оступиться, всё схлынет пеной: ещё одна «звёздочка» вспыхнула и погасла. Чтобы завоевать место под солнцем, нужны прочные достижения. Чемпионский кубок и первое место в споре бомбардиров. Добьюсь и вот тогда… О! Тогда тот жаркий золотой свет, что пронизал меня во время игр, перельётся наконец через край арены, заполнит и преобразит мою жизнь. Я снова мечтал о будущем – потихоньку, будто грыз единственный кусок сахара. Мечтал тем слаще, чем сильней вступала в спор с мечтами реальность. Ристбол ристболом, но за всё время, что я уже прожил в столице, я не нашёл не то что друзей, но хотя бы приятелей. Прежде для сверстников из юношеской команды я был слишком ничтожным, теперь – чересчур великим. Во взрослом составе все были старше меня, многие – с жёнами и детьми. Мне было трудно вписаться в коллектив. Меня ценили, да. В перерывах тяжёлых матчей в раздевалке бросали в мою сторону полные надежд взгляды: как там самородок? Вывезет? Взгляды эти грели, но в остальное время - было что-то ещё. Странный привкус в том, как обращались со мной товарищи по команде. Кроме Равича, никто открыто меня не третировал. Но в отношении ко мне чудилась тайная насмешка. Улыбки, которые я ловил краем глаза. Делано-терпеливый тон, каким отвечали, когда я бывало, расхрабрившись, встревал в разговор. Так говорят с детьми – и дурачками. Я молча бесился. Опять двадцать пять. За что?! Вышло так, что именно Равич открыл мне глаза. В последнее время он изрядно скис, подрастеряв гонор на скамейке запасных, и нападки его стали реже. В тот день, заслужив одобрение тренера на тренировке, он на время раздухарился. Я, переодевшись, застёгивал молнию на вороте любимого серого свитера, что перебрался в столицу вместе со мной, когда поймал его колючий взгляд. - Твоя приверженность моде, Янош, потрясает, - громко произнёс он. - Моде? - Угу. Провинциальной, двадцатилетней давности. Капитан команды – добродушный малый, игравший в полузащите – подавил улыбку и сказал ему замолчать. Но через день-другой выловил меня и протянул стопку ярких бумажек. Рекламки торговых центров, взятые в фойе базы. - Держи! Выбери, что поближе, и наведайся как-нибудь. - Зачем? - Там интересно. Кафе, кино, а ещё можно обновить гардероб. Капитан хлопнул меня по плечу и ушёл. Я остался с глянцевым ворохом в руках и нахлынувшем чувством униженности от позднего понимания. Да! То, что было очевидно для всех, до меня дошло только теперь. Всё это время я жил одним ристболом, едва замечая мир за пределами поля. Сверкающий столичный мир, в котором другие игроки – любимцы публики-ристболисты – были как рыбы в воде. Премьеры кино и театра, что гремели из конца в конец мегаполиса. Авиетки, новёхонькие и всё равно меняемые каждый сезон. Марки одежды, названия которых звучали чужестранным языком. Каждый стремился быть на высоте и не отстать от других. Каждый, кроме меня. Пропуском в тот мир служили деньги, и у меня их теперь куры не клевали. В том-то и была затыка. Помню момент, когда впервые после подписания контракта я сунул карточку в терминал – и остолбенел, увидев на экране сумму. Всё по договору и всё-таки до конца не верилось – тысячи крон. Эти деньги правда мои? Я купил телефон, пару книжек и кило конфет, и всё равно осталась прорва. Через месяц пришло ещё столько же, затем ещё, и я испытал дурацкое чувство, когда хочется сказать: «Горшочек, не вари». Глупо, да, но с деньгами у меня отношения не складывались. При всём моём честолюбии я никогда не мечтал разбогатеть. В приюте иногда хотелось иметь ту вещь или иную, но чтобы быть богатым вообще… Я просто не думал об этом и теперь не понимал, что должен делать. Другие игроки покупали дома и машины, тратили деньги на одежду и развлечения. Меня же устраивала моя комнатка, а мотовство претило. Так ничего и не решив, я просто отодвинул вопрос в сторону, погрузившись в то, что считал единственно важным, - ристбол. Может, я разберусь с этим позже. Я не понимал, что со своим взращенным бедностью аскетизмом и приютскими обносками выгляжу для всех юродивым прямо сейчас. Наконец понял, и вместе с унижением накатила злость. Будто мало было преград между мной и людьми, так теперь ещё это. Среди приютских я тоже никогда не был своим, но там хоть мой образ жизни никому не казался из ряда вон – все жили так же. «Какое им вообще дело?!» - бесился я, выбрасывая рекламки в мусор. Жаль, мысли из головы нельзя было выкинуть с такой же лёгкостью. Стало ясно – надо что-то решать. Этот мир – такая же чужая для меня стихия, как аквариум с тропическими рыбами, – шёл в нагрузку к ристболу, от него нельзя было отвертеться. Мне придётся жить в столице годы. Может, всю жизнь. Каково моё место в этом новом мире? Как войти в него? И главное – хочу ли я этого… Декабрь накрыл город туманом, и на душе было так же смутно, как в дымно-сером небе мегаполиса. Приближались рождественские каникулы, когда на время праздников чемпионат замирал. Я ждал перерыва как манны небесной. Выдохнуть хоть чуть-чуть и, выйдя на время из бешеной гонки, разобраться в себе. Но прежде, решил я, съезжу в центр. Встряхнусь и поглазею, как украсили город к празднику. Я и не думал, что скоро окажусь не то, что в центре, а в эпицентре великосветских торжеств. На перерыв «Алмаз» ушёл на третьем месте в турнирной таблице – неплохой плацдарм для рывка. После последней, победной, игры в раздевалке царило приподнятое настроение. Появилось запретное прежде шампанское, звучали шутки и смех. Я собирался уходить, когда капитан окликнул меня. - Янош! Это тебе. - Он протянул мне прямоугольник матовой бумаги с завитками официального шрифта. - Что это? - Приглашение на рождественский приём у мэра. На твоё имя. - Что это? – повторил я, и не думая брать бумагу. - Каждый год в ратуше собирают видных людей столицы. Всех, кто привлёк внимание в бизнесе, искусстве и спорте. Большая честь, что ты попал в их число. - Какое рождество без сиротки, - проворчал из своего угла Равич. - Довольно, Вук! – оборвал его капитан и принялся уговаривать меня. – Говорят, каждый приём – просто фантастика. Ты пожалеешь, если не увидишь. Там будет полтыщи людей, никто не станет до тебя докапываться. Хочешь, можешь вообще рот не раскрывать. Разве что с Абакумовым поздороваться. - Вадим Александрович там будет? - Ещё бы. Ну, как? Идёшь? - Да! - Я схватил приглашение и, достав из рюкзака книжку, бережно положил между страниц, чтобы не помять. Через два дня авиетка, подрагивая на виражах, несла меня над рождественскими огнями столицы. Горло стягивал галстук костюма – подарок от клуба. Было жутковато, но и весело, как в карнавальную ночь. Вот и посмотрю, на что похожа эта светская жизнь, думал я. Может, я зря боялся. Может, мне понравится. Признаюсь в несусветной наивности: приём, рисовавшийся мне в воображении, сильно смахивал на подлакированную версию школьных праздников, что устраивали в районном доме культуры. Я был не готов к тому, что увижу, когда полозья авиетки коснулись земли. Дворец ратуши – неоготическая громада – горел янтарём стрельчатых окон. Машины, похожие на рой стрекоз, прибывали и прибывали, выпуская из своего нутра десятки нарядных людей. Шорох шагов их звучал по мокрым после зимнего дождя плитам, ведущим к высокому крыльцу. А внутри… Внутри шёл снег. Валил хлопьями с каменных сводов. Я протянул руку. Снежинки, коснувшись ладони, рассыпались белыми цветками остролиста. Душистый ветерок, веявший в вестибюле, схватил их и бросил на высокую причёску дамы, что проходила мимо. Женщина, запрокинув голову, звонко расхохоталась и прошествовала дальше, в анфиладу помещений, куда вливался поток гостей. Один я стоял на обочине. - Позвольте показать вам дорогу, княж Нойман. Служитель учтиво поклонился. Я вытаращил глаза. Никто и никогда за всю мою жизнь ещё не называл меня таким почтительным обращением, и я смешался, как ответить. - Я сам провожу… княжа Ноймана, - раздался звучный баритон. Абакумов, приблизившись, окинул меня взглядом и тепло улыбнулся. - Привет, Янош. Хорошо выглядишь. Владелец «Алмаза» выглядел куда лучше. В строгом костюме цвета графита и с тёмно-алым галстуком, что притягивал взгляд, он показался мне ещё импозантней и в то же время приветливей, чем я запомнил его по первой встрече. - Пойдём потихоньку. – Абакумов чуть сжал мне локоть, подталкивая. – Программа вечера состоит из двух частей. Сначала концерт, а затем можно будет пофланировать в зале. Сидим мы порознь, но потом я тебя найду, и мы поговорим. Расскажешь о своём житье-бытье. Идёт? - Идёт. - Наслаждайся вечером, Янош. Ты заслужил. Чтобы перекрыть говор толпы и скрип сидений, Абакумов на миг склонился ко мне, и я уловил в воздухе свежую горьковатую ноту. Чабрец. Абакумов двинулся между рядами дальше, а я устроился на своём месте, раздумывая, не приложил ли он руку к моему приглашению. Затем свет притух, стены переполненного зала раздвинулись, открывая ночной снежный лес, ярко вспыхнула огнями сцена, и я забыл обо всём, кроме действа, что развёртывалось передо мной. После поздравительной речи мэра зрелища сменялись калейдоскопом – классические и джазовые оркестры, оперные арии, танцы. В яркой череде всего сильней поразила меня пляска феникса – женщины, объятой огнём, что шипел и метался, подчиняясь взмахам её рук. Пламя было такой же иллюзией, как лес и снегопад в фойе, но от безрассудных прыжков и вращений плясуньи нельзя было оторвать взгляд. Из концертного зала я вышел будто во сне. На круглых столиках пузырилось шампанское, и всё огромное помещение, тянувшееся куда хватало глаз, полнилось смехом и ровным журчанием речи. Абакумова нигде не было видно. Я встал у колонны и решил не сходить с места, пока он меня не найдёт. Я не пригубил вина, но в голове шумело как во хмелю. Рядом беседовали и прохаживались люди – женщины в струящихся платьях и мужчины, похожие на рыцарей со средневековых гравюр. Будто в сказке, думал я. Будто на эльфийском балу. Как же здесь чудесно! Ну и пеньком я был, когда лишал себя этого. Игры – моя жизнь, но что было между ними? Я сидел в своей клетушке, читая книжки и считая парковых кошек за окном. Люди правильно делали, что держали меня за чудика. - Вы не поможете?.. Узкий позолоченный ноготь указывал на бокал шампанского, что стоял на столике рядом. Глаза женщины-феникса были цвета шафрана, почти вровень с моими. Я подал фужер. На миг она задержала мою руку в своей. - Что-то ещё, княжина? - Нет, - ответила она после паузы. – Ничего. Выпустила мои пальцы и, бросив на прощание взгляд, растворилась в толпе гостей. Я ещё смотрел ей вслед, когда услышал: - Да вы кремень! Отклонить благосклонность такой красотки. Приблизившись, незнакомец раздвинул губы в улыбке. Я сказал – незнакомец, потому что не знал его, но в этот момент готов был поклясться, что видел прежде это породистое лицо с чёрной, будто нарисованной, бородкой-эспаньолкой и прозрачными глазами навыкате. - Она просто попросила вина. - Разумеется. Янош Нойман, не так ли? Не назвав своего имени, он протянул мне руку. Пожатие его было сухим и крепким. - Признаюсь, с большим интересом слежу за вашей судьбой, молодой человек, и рад видеть вас здесь. Отрадно, когда даровитые выходцы из низов достигают жизненного успеха. Из «низов»? Я пристально посмотрел на него. - Вы болеете за «Алмаз»? – спросил, помолчав. - Не то чтобы. Я всей душой болею за процветание нашего общества, что невозможно без притока свежей крови. Достойной и здоровой крови, конечно. И тут я его вспомнил. Имя ускользало из памяти, но лицо его часто мелькало по телевизору. Крупный банкир и один из руководителей правящей партии – консервативной Лиги хранителей. Политику я не любил, но посматривал новости, где таких рассуждений было хоть ложкой ешь. - У меня самая обычная кровь. Если бы не ристбол, я бы сейчас тут не стоял, а работал за гроши в шахте. - Шанс есть у всех, и раз вы здесь, значит, свой вы не упустили. Поздравляю! – Банкир взял со столика два бокала вина и протянул один мне. – Я рад дважды. Как частное лицо и как государственный деятель, который видит, что верный курс приносит плоды. Плоды в виде энергичных и честолюбивых молодых людей, которые, поднявшись снизу, составят славу нашей страны. Похоже, в его системе координат есть только два направления – верх и низ, подумал я со злостью. - А вы вообще кто? – спросил я. - Хм. Не думал, что есть нужда представляться. Меня зовут Гедимин Тракай. Слышали про «Тракай-банк»? Меня будто чёрт дёрнул. - «Сраный банк»? Нет, не слышал. Банкир, склонив голову к плечу, посмотрел на меня. Выражение благосклонности пропало с его лица. - Тра-кай, - повторил он по слогам. - Сожалею, ослышался. - Мой вам совет, молодой человек, держите уши востро. Если не хотите вернуться на ту помойку, откуда выбрались. Тракай повернулся, чтобы уйти. Но застыл – когда красное вино из моего бокала заструилось по его лицу и белоснежной манишке. Мгновение мы буравили друг друга взглядами. Бешенство во мне боролось с ужасом перед тем, что я натворил. Не дрогнув ни мускулом, Тракай достал платок и вытер лицо. - Щенок помойный, - произнёс бесстрастно. Я кинулся на него. Но прежде, чем успел ударить, сильная рука схватила меня за плечо, удержав на месте. - Что тут происходит? – Абакумов, не отпуская меня, перевёл взгляд на заляпанную сорочку банкира. Рука на моём плече сжалась крепче. – В чём дело? - Вадим Александрович! Мне необходимо с вами переговорить, - процедил Тракай. - Мне с вами тоже. Через минуту. Иди за мной! – бросил он мне. Глаза Абакумова метали молнии, но, сдерживая себя, он шёл по залу неторопливо и кивал знакомым. Стоило выбраться наружу, как он прибавил ходу, и я почти бежал позади. Грохот шагов метался по пустым коридорам. Абакумов втолкнул меня в какое-то помещение. - Жди здесь. Стукнула, захлопнувшись, дверь, и в наступившей тишине я остался один. Я находился в небольшой комнате, похожей на кабинет – стол, пара шкафов, стеллажи с рядами папок. Пыл стычки схлынул, и я без сил повалился на стул. Вот тебе и «бал эльфов»! Купился, как ребёнок на фантик, под которым – гниль. Денежный мешок просто вытер об меня ноги. Не зря я бежал мира богатых, как чумы, мне тут не место. Но в одном он прав, возвращаться на «помойку» я не хочу. Выходит, мне нет места нигде. Нигде в мире, где есть «низшие» и «высшие» - мудаки вроде Тракая. Абакумов – такой же, ничуть не лучше. Я пытался распалить себя, но сердце переворачивалось при воспоминании о взгляде, каким он меня одарил прежде, чем уйти. Я утратил его расположение. Дружбу единственного человека, которому было не наплевать на меня. Зачем всё так вышло?! За дверью раздались, приближаясь, шаги, и я поспешно вскочил. Вытер глаза и выпрямился. Минуту Абакумов молча изучал меня. Лицо его ничего не выражало. - Сядь, - приказал он. Я опустился на стул. Абакумов встал напротив, смотря на меня сверху вниз. - Гедимин Ольгердович был так любезен, что согласился не накалять ситуацию и счесть происшедшее досадным недоразумением. Другие гости ничего не заметили. Но для меня - инцидент не исчерпан. Я хочу знать твою версию. Рассказывай! Я пересказал, что случилось. - Поведение Тракая было не вполне тактичным и только, - подвёл итог Абакумов. – О чём ты, чёрт возьми, думал, когда бросался на него с кулаками?! На приёме у мэра, среди гостей. Тронь ты его хоть пальцем, и все двери навсегда закрылись бы перед тобой. В глубине души я надеялся, что, выслушав меня, Абакумов примет мою сторону. Его жёсткий тон меня обозлил. - А кто вам сказал, что я хочу входить в эти двери?! Мне от этих людей не нужно ничего! - Ты ещё более дикий, чем показался мне в первый раз, - после паузы произнёс Абакумов. Я задохнулся. Вот, значит, как! - Для вас я тоже зверёк из приюта, да?! Я нападал на Абакумова и приготовился встретить шквал, но в лице его что-то дрогнуло. - Нет, - ответил он. Он отвернулся и, отойдя от меня, пересёк комнату. Заложил за спиной руки и, упёршись взглядом в ряды стеллажей, неожиданно спросил: - Янош! Ты знаешь, что твои родители в некотором роде работали на мою семью? Я помолчал, не понимая смены темы. Для меня Абакумов прежде всего был владельцем «Алмаза», но богатство его зиждилось на металлургическом концерне, который перешёл к нему по наследству. В карьерах рядом с моим родным посёлком добывали никель, и местная контора была «дочкой» концерна. Когда погибли родители, во главе его скорей всего стоял не сам Абакумов, а его отец. - Знаю. - То, что случилось с ними, подпадает под несчастный случай на производстве. В каком-то смысле компания теперь отвечает за тебя. После твоего выхода из приюта тебя бы не бросили на произвол и оказали поддержку. - Зачем вы это говорите? - Просто хочу, чтобы ты знал. Но ты прав – теперь это ни к чему. Ты сам смог пробиться в жизни, да ещё так рано. - Абакумов наконец перестал сверлить взглядом стеллаж, взял стул и, подойдя, сел рядом. – Теперь ты успешен и известен, и я пытаюсь понять, какого чёрта ты ведёшь себя так, будто ты всё ещё нищий и гордый мальчик из приюта? Я вздрогнул – именно так я себя и чувствовал. - Давай-ка расскажи, как ты живёшь, - потребовал Абакумов. – Я хочу разобраться. С кем ты больше всего общаешься в клубе? - С Мареком, он играет за молодёжку. - А из старших? Я пожал плечами. - Ясно. Как насчёт учителей в школе? – заметив, что я поперхнулся, Абакумов сощурился. – Кстати, когда ты там в последний раз был? Я уставился на носки своих ботинок. Когда я играл за молодёжную команду, тренеры время от времени гнали нас в классы, заставляя делать необходимый минимум, чтобы получить аттестат. Перейдя во взрослый состав, я вышел из-под их надзора, но под ничей другой не попал. Главному тренеру, бьющемуся за чемпионство, моя школа была до лампочки. Я не появлялся там уже месяц. - Ясно, - в тоне Абакумова скрежетнул металл. – Чем ты вообще занимаешься, кроме игр? Я попытался отмолчаться, но он не отступал. - Куда ходишь? Что покупаешь? У тебя большая зарплата. Куда ты тратишь деньги? Под этим допросом я чувствовал себя как уж на сковороде. - Я… я покупаю книжки и всякие пустяки. Когда помню. - Как это, когда помнишь? - Иногда я забываю, что у меня есть деньги. Вижу журнал с ристбольным постером и думаю по привычке: будь у меня деньги, я бы это купил. Иду дальше и только потом вспоминаю, что деньги-то у меня теперь есть. После моих слов воцарилось молчание. Затем грянул хохот – звонкий, как у мальчишки. Я вскинул на миг глаза. Абакумов смеялся до слёз. - Ну, ты даёшь! Всегда думал, стоит дать молодому парню деньги и волю, он будет пить, курить, чёрте чем заниматься. Выходит, бывает и наоборот. Он вдруг посерьёзнел и, упёршись локтями в колени, наклонился ко мне. Я раздул ноздри, вдохнув горький запах трав. - Янош! Ты бы хотел вернуться домой? - Нет, - ответил я. – Нет. Приют никогда не был мне домом. - Тогда тебе придётся привыкать к жизни в столице. Я перевёл взгляд со своих ботинок на сверкающе-чёрные туфли Абакумова. - Сказать правду, - продолжал он, - я не особо виню тебя за Тракая. Это такой тип, что меня самого иногда подмывает запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Но, Янош, не все такие, как он. Ты можешь найти своё место в жизни, не теряя себя и не прогибаясь. - Я бы так этого хотел, Вадим Александрович! Но я гожусь только на то, чтобы играть в ристбол. У меня не получится. Широкая ладонь легла мне на лоб и надавила, заставив поднять взгляд. Тёмно-карие глаза Абакумова были прямо напротив. Губы его тронула улыбка. - Придётся тебе помочь, рыженький, - сказал он и взъерошил мне волосы.