Глава 9
17 сентября 2014 г. в 18:49
«Пожалуйста, не поступайте со мной так! Я не бесстыжий, или что вы там обо мне решили…» - хотел я сказать и не сказал, прикусив язык. Я всё поставил на кон и проиграл. Тому, кто нужен мне, я оказался не нужен. Эка невидаль для тебя, правда, Янош?
Я скрепил сердце и сделал, как велено, - убрался восвояси. Назавтра, делая вид, жизнь лучше не бывает, вышел на тренировку. Играл жёстче обычного, борясь за мяч, и игроки трунили: зря только босс тебя воспитывал, где манеры?
- Мои дурные манеры всегда со мной, - сказал я. – А у босса наконец сыскались дела поважней, чем промывать мне мозги.
Парни заржали и развлекались, подкалывая меня, ещё пару дней, но потом – нашлись новые поводы для шуток, и тема сошла на нет. Не для меня.
Я не мог прийти в себя. Вертел так и сяк, перебирал наши встречи заново, ел себя поедом из-за последней. Прежде я был точно снулая рыба и только с Абакумовым стал живым, и теперь доходил до ручки, понимая – всё кончилось, навсегда. Я никогда не получу этого человека.
В один из дней, в двусторонке после безуспешного прорыва к кольцу я снёс защитника. Толкнув, повалил на траву, и был готов с ним сцепиться, когда нас растащили.
После игры я предстал перед тренером. Казённость его кабинета скрашивал только блеск чемпионской медали на стене – успех, достигнутый им давненько.
Тренер метал громы и молнии.
- Что, чёрт возьми, с тобой происходит?! На поле ты тень себя, несобранный, дёрганный, теперь ещё драка. Ничего не хочешь сказать?
- Простите, этого больше не повторится.
- Не сомневаюсь, что не повторится, - жёлтые кугуарьи глаза посмотрели в упор. – Я хочу знать причину.
Я открыл было рот, чтобы сказать, мандраж, дескать, перед вторым кругом, но вместо этого к своему удивлению произнёс:
- Один человек, важный для меня, сказал мне убираться. Вот почему.
- Девчонка бортанула, и ты психуешь?
- Вроде того…
- М-да, шестнадцать годков – атомный возраст.
Тренер откинулся на спинку кресла и помолчал.
- Послушай-ка меня, Янош. Видишь это? – он ткнул пальцем в медаль. – Когда я сам играл и бился за чемпионство, от меня ушла жена. Десять лет вместе, я переживал. Потом наша команда взяла титул, первый и единственный для меня. Когда мы, перепившись вусмерть, отмечали победу, я вспомнил свою экс, и знаешь, что почувствовал?..
Я покачал головой.
- Ничего, - сказал тренер. – Всё как отрубило, потому что люди приходят и уходят, а слава навечно. У многих есть мечта – стать лучшим, прославиться, но лишь единицы добиваются этого. Я когда-то добился, и, поверь, жениться во второй раз было куда проще, чем повторить успех в ристболе. Теперь шанс исполнить мечту есть у тебя. Скажу без обиняков, Янош, ты чертовски талантлив. Не майся дурью и пойдёшь далеко. А подружек у тебя ещё будет как грязи. Ну что, убедил?
- Н-не знаю. Я подумаю над тем, что вы сказали.
- Сделай милость. - Мой потерянный ответ пришёлся ему не по душе, и тон тренера стал жёстче: - Подумай ещё о том, сколь многие ждут победы «Алмаза». На днях прошло совещание клубного руководства. Вадим Александрович был там и спрашивал про тебя, я заверил, ты бодр и рвёшься в бой. Ты ведь не разочаруешь патрона? - Тренер умолк и уставился на меня.
Я его едва слышал. Абакумов спрашивал обо мне?! Вправду тревожился или интересовался формой призового скакуна накануне забега?
- Так что, Янош? – Тренер явно приписал моё волнение страху перед начальством.
- Я знаю, Вадим Александрович обожает ристбол, и постараюсь…
- Обожает? – перебил он. – Детишки конфеты обожают, а он важная шишка, купил клуб и ждёт от нас чемпионского титула. В этом году подавно.
Я хотел спросить, что такого в этом году, но тренер, повысив голос, не дал мне вставить слово:
- Хватит с меня шекспировских страстей. Хочешь играть в основе, тогда подбери сопли. Джульетта!
Я пулей вылетел из кабинета. Щёки пылали, руки тряслись от злости. Тренер сволочь, но задеть за живое умел. До чего я, в самом деле, докатился?! Убиваюсь, что какой-то толстосум побрезговал меня трахнуть. У меня была цель – выиграть чемпионат, стать лучшим игроком, а я на всё махнул рукой. Я всё исправлю, поклялся я. Не нужен мне никто, я сам по себе.
Взбучка помогла взять себя в руки. Я с головой ушёл в тренировки и сделал всё, чтобы вернуть доверие тренера и место в составе.
Игры возобновились, когда с океана задули тёплые сырые ветра, будоража столицу. Вот тогда меня правда затрясло – как-то всё пойдёт после перерыва? Что будет, если Абакумов явится на матч?
Я вышел на поле на нетвёрдых ногах, гул трибун не мог заглушить грохот крови в висках. Все нервничали – и наши, и чужие, игра покатилась стремительной, бестолковой лавиной. Капитан сделал мне передачу, разрезав оборону противников, и я в прыжке схватил мяч. Жёлтый ворсистый шар лёг в ладонь как литой, а я уже стрелой рвался вперёд, втаптывая траву в грунт. Соперники, опомнившись, попытались блокировать, но – поздно: огненная зарница сверкнула в овале кольца. Трибуны вздохнули, расправляя стотысячные лёгкие, и разразились восторженным рёвом.
Я нёсся по бровке, раскинув руки-крылья, и смеялся во всё горло. Впервые за долгое время. Наконец-то всё хорошо, всё правильно, это моя стихия, и ничего иного - не надо.
После финального свистка команда едва не взбесилась на радостях. Первая победа, добрый знак, заявка на чемпионство. Понурые побеждённые скрылись, а мы – скакали вдоль трибун, совершая круг почёта под крики болельщиков. У западной трибуны я будто споткнулся. Замедлив шаг, всмотрелся в стёкла вип-ложи, и грудь сдавило. Он там?
Будто в ответ – в проёме поднялась статная мужская фигура. Игроки притихли и застыли на месте, задрав головы. Абакумов окинул нас сверху взглядом, развёл руки и неспешно похлопал, приветствуя победителей.
- Раньше он так не делал, - заметил кто-то, когда команда спустилась в раздевалку.
- Дык, прежде нужды не было, - сказал капитан. – А теперь весь стадион его видел и хрен знает сколько по телеку. Пиар в такой-то год.
- А что такого в этом году? – Я перестал застёгивать рубашку и уставился на него.
- Выборы, в парламент.
- И?..
- Абакумов выдвигается от прогрессистов. Если те победят и сформируют правительство, как пить дать, быть ему в министрах.
Я заморгал, и Равич, который подслушивал рядом, ткнул меня в бок:
- Как всегда всё узнаёшь последним, а, Янош?
Пф-ф, было бы что знать. Мне-то политика была до фени. А вот для жителей столицы - второй религией. Первой, само собой, ристбол. Но в премьер-лиге играло две дюжины клубов, у всех находились сторонники, а в политике имелось всего два стана – Лига хранителей и «Гражданский прогресс».
Последние годы власть держали «охраныши». В нашем захолустье правление их поддерживали – мораль, традиции, все дела. В столице же хватало тех, кто скрежетал зубами и ходил с фигой в кармане. Выборы, как я прознал, должны были состояться ещё через несколько месяцев, но страсти уже кипели. Продукты вздорожали, безработица выросла, и на фоне экономических неурядиц у прогрессистов появился шанс.
Я провёл несколько вечеров, роясь в сети, чтобы выяснить – при чём тут Абакумов. Известный предприниматель, из уважаемой семьи, он вышел из тени, и его готовность выступить за прогрессистов укрепила их позиции. Писали, «Алмаз» он купил не только из-за страсти к игре, но и в расчёте на паблисити.
Почему-то мне это не понравилось. Чем больше я читал, тем сильней бесился. Кому вообще есть дело до этих партий?! Что одни, что другие – хрен редьки не слаще.
Я завязал лазить по сайтам, но от политоты некуда было деться. Новостные заголовки, болтовня парней в раздевалке, даже дядечка-завхоз имел свой прогноз. Имя Абакумова всплывало там и сям, и, наверно, поэтому я не мог перестать думать о нём. Мысли эти наводили чёрную тоску, от которой хоть вой.
Когда я стану лучшим, то буду счастлив, говорил я себе. Отныне и вовеки, что бы там ни было. А пока – надо держаться и не давать себе погрязнуть в хандре. Я занимался, обложившись учебниками. Много читал и под влиянием одного из книжных героев начал вести дневник. По старинке – в тетради и ручкой, выложишь, что скопилось на душе, и на время отпустит.
Диво дивное, но хоть в команде дела пошли на лад – отношения выправились. Я ничего не делал для этого, только стал одеваться, как шутил Абакумов, комильфо, да старался не забывать здороваться и прощаться – тоже его наука. Подвижки ли эти причиной, невольная жёсткость, из-за которой стали меня опасаться, а, может, просто притёрлись, но смешки сошли на нет. Даже Равич наконец заткнулся и отвял от меня.
Впрочем друзей у меня не прибавилось. Лишь изредка заглядывающий Марек да кошки. Серая и белая морды ежедневно караулили меня – точней, объедки из столовой, что я им выносил. Чтобы никто не приметил и не посмеялся, я уводил их подальше в парк, в укромное место, и кормил там.
Однажды я сидел на земле, подложив куртку, и смотрел, как зверюги, тряся ушами от жадности, пожирают котлету, когда за спиной раздался шум - с вершины лестницы, что вела в верхнюю часть парка. Будто хлопнула дверца машины.
Что за чёрт? Тут нельзя парковаться! Раздосадованный, что меня могут застукать с кошками, я вскочил. В этот миг над головой, вынырнув из-за гранитного парапета, вонзилась в сырой воздух аспидно-чёрная авиетка и, заложив вираж, исчезла в сторону центра, оставив позади опадающий шлейф сухих листьев.
Сердце подпрыгнуло. Я постоял, часто дыша и глядя ей вслед, затем ринулся вверх по ступенькам. За кустами шиповника, на пожухлой траве – отпечаток полозьев. Один и чуть дальше другой, будто машина садилась тут не раз. Значит, мне не привиделся этот хищный силуэт, будто знакомый…
Я запрокинул голову. Небо было пусто и безвидно. Его серая пасмурная гладь отрезвила. Может, это папарацци. Или мажоры на пикнике, которым плевать, где парковаться.
Место я переменил и той авиетки больше не видел. Зато в один из дней, когда пришёл на парковую лужайку, увидел там бело-жёлтое кружево первоцветов. Я встал на колени, наклонился и, зажмурившись, втянул сырой запах земли и тонкую цветочную сладость. Дышал глубоко, чтобы задержать внутри. Непременно настанет день, когда я тоже преображусь, как мир весной.
Чемпионат двигался своим чередом, напряжённый, точно провод под током. Домашние игры, разъезды, тренировки. «Алмаз» на равных сражался с грандами и мало-помалу из крепкого орешка выбился в главные претенденты на золото. Парни превосходно справлялись, моя заслуга тоже была весомой. Я вышел на пик формы – птицей летал по полю, вепрем дрался за мяч и, казалось, мог забить с другого края арены.
И однажды этот момент наступил: после очередного тура во главе списка бомбардиров стояло моё имя – Янош Нойман. Когда прочёл в свежем выпуске спортивной газеты, голова закружилась от восторга и жути. Будто вместо твёрдого пола под ногами оказался канат над пропастью, и мне надо удержаться и дойти до конца.
«Алмаз» выдал десятиматчевую беспроигрышную серию, и к последнему туру на излёте мая мы пришли ноздря в ноздрю с главным соперником.
- Расклад такой, парни, - сказал тренер, собрав нас накануне игры. – Победим – и по очкам мы чемпионы. Поражение или ничья – второе место, о котором помнит только статистика. Всё в наших руках.
Когда игроки выходили, тренер меня задержал.
- На тебя большая надежда, Янош.
Я молча кивнул.
- Тяжела шапка Мономаха, да?
- Не жалуюсь.
- Правильно. Сыграй так, чтобы этот день запомнился навсегда.
Навсегда, не знаю, но до сих пор помню ту игру в мелочах. Потоки слепящего света, что били из прожекторов над полем. Рёв тысяч лужёных глоток на трибунах, неистовство «алмазных» флагов – будто синие птицы, слетевшись, машут крыльями разом. Резкий запах травы, когда на счастье я дотронулся пальцами до газона, прежде чем рвануть в центр поля.
Есть игры, достойные того, что стоит на кону. Голы сыпались как из дырявого мешка. Пять – четыре, наша победа и мой хет-трик. Когда раздался финальный свисток, жёлтый мяч – никем не подхваченный – запрыгал по полю и подкатился прямо к моим бутсам. Я застыл и переводил взгляд с него на табло со счётом, не веря, – неужто?..
- Мы чемпионы! – рявкнул кто-то из наших, и замерший на миг мир, сверкая и грохоча, пустился галопом.
Шутихи, сыпля искрами, взметнулись в ночную высь. Конфетти закружилось, покрывая газон цветным снегом. Проигравшие сгинули, будто их и не было никогда. Тренеры и запасные рванули на поле, журналисты с камерами и микрофонами наперевес – следом. Болельщиков пытались удержать на трибунах, но десятки их прорвались за ограждение. В минуту поле превратилось в кучу-малу.
Я брёл наобум, сквозь кутерьму, рот разъехался до ушей. Собрать счастье всех детей мира от подарков на Новый год – и половины моего не будет. Меня дёргали, хлопали по плечу, сжимали в объятиях, орали в ухо.
- Янош, ты был крут!
- Пару слов для нашего еженедельника…
- Всегда болел за тебя, чувак.
- Внимание, снимаю. Оп!
- Эгей, Нойман, автограф-то дай!
И рефреном, ритмом, повтором – мы чемпионы, навсегда.
- Хотите что-нибудь сказать? – В лицо мне ткнулся микрофон.
- Я хочу пить.
Майка была мокрой от пота, хоть выжимай. Капитан сунул мне прохладную бутыль и потащил прочь от репортёра.
- Держи. Пока водичка, а скоро будем распивать напитки погорячей. «Фантасеадор» снят на всю ночь.
Рука дрогнула, и вода потекла по подбородку. «Фантасеадор»?..
Предсердие полыхало тысячью огней. Диадема в жемчужных нитях авиатрасс, застёжках мостов. В свете фонарей колыхалась листва, и с реки тянуло прохладой.
Внутри всё переменилось, вместо увитых лозами беседок – огромный золотистый грот в цветных гирляндах. В шумной толпе игроков я слонялся с бокалом в руке и чего-то ждал.
Разошлись матовые створки дверей, в помещении появилось клубное руководство - и Абакумов. Он был без пиджака, в тёмно-алой рубашке с расстёгнутым воротом. Шум притих, головы повернулись в его сторону. Абакумов обвёл всех взглядом и широко улыбнулся.
- Такой чудесный момент не для официоза, поэтому буду краток. Вы претворили общую мечту в явь. Вы лучшие, горжусь вами.
Раздались одобрительные крики и хлопки. Маховик праздника закрутился с новой силой. Парни были на седьмом небе – золото наше, и долгий тяжёлый сезон позади. А мне казалось, что-то ещё не закончилось, или не началось.
Капитан, устроившись за угловым столиком, ворковал в телефон, прикрыв ладонью трубку. Я сел рядом и пригубил вино. Кислит.
- Жене звонил, - сказал капитан, закончив разговор. – Сын приболел, так она с ним.
- Что же ты их бросил, кэп?
- Скажешь тоже! Посижу полчаса, да рвану домой. Как без семьи отмечать. - Он поднялся и потянулся с блаженным видом. – Хорошо-то как всё, эх! А ты побудь тут, не торопись.
Капитан исчез в толпе, и я проводил его взглядом. Куда же мне спешить?! На базе теперь ни души. Тёмные ряды окон, над входом фонарь, шелестит под ветром трава в палисаднике.
Мне стало не по себе, желудок сдавило. Перед игрой я почти не ел, чтобы не потерять лёгкость, да теперь выпил – вот, видно, и мутит. Алый цвет мелькнул у дверей. Я поспешно встал и двинулся к выходу – в уборную, лицо сполоснуть.
В фойе Абакумов прощался с клубными менеджерами. Перекинув через руку пиджак, он собрался уходить, когда заметил у стенки меня и застыл.
- Привет, Янош.
- Здравствуйте.
Повисла пауза.
- Поздравляю. Всегда знал, ты станешь не просто чемпионом, - звездой.
- Спасибо.
Я ждал, теперь он повернётся и уйдет, но Абакумов переложил пиджак в другую руку и не двинулся с места.
- Как ты живёшь?
- Ристбол моя жизнь, тут вы сами в курсе.
- Жизнь не только ристбол, даже у тебя. - Я промолчал, и он улыбнулся: – Кошки-то в ристбол не играют. Как твои?
Я поёжился и через силу ответил:
- Белая пропала месяц назад. Я думал, загуляла, а потом… нашёл то, что от неё осталось. Бродячая свора шаталась в парке, вот что. Собаки мрази, ненавижу их.
- Мне очень жаль, - Абакумов помолчал. – Ты окончил школу и теперь взрослый. Можешь завести свой дом, поселить там серую.
- Угу. Будет меня ждать в пустой квартире, выбегать навстречу. Приятно, наверно. Зёбра вас встречает?
Абакумов посмотрел мне в глаза.
- Не надо мне дерзить, Янош, - сказал мягко.
- Что вы.
Матовые двери разъехались, выпустив кого-то, из зала загрохотала музыка. Мы, не сговариваясь, придвинулись друг к другу.
- Как время летит. Ты бреешься, - голос Абакумова звучал странно.
- Ага. – Я почувствовал знакомый горький аромат, и голова пошла кругом. – Поделитесь опытом, что у вас за лосьон.
- Лосьон?
- Ну да, этот запах.
- Какой ещё запах? - Абакумов будто очнулся. - Я не люблю сильные запахи.
- Чабрец, - настаивал я.
- Тебе кажется.
- Да нет же!
- Прости, мне пора.
Абакумов зашагал к выходу. У дверей обернулся и чужим голосом бросил:
- Празднуй, Янош.
- Непременно, - сказал я закрывающимся створкам.
Сорвался с места и кубарем выкатился следом. Площадку у ресторана заливал лиловый свет фонарей. Шофёр держал перед Абакумовым дверцу машины.
- Слышите, вы! Ещё как!
Дверца хлопнула, и аспидно-чёрная авиетка оторвалась от поверхности. В миг набрала высоту и слилась с потоком авиатрассы, что млечным путём сверкал над головой.
Посреди дворика я стоял один.
Следующее, что помню, - я несусь по неоновым улицам, куда глаза глядят. Кровь грохочет в висках. Празднуй, значит, и ни в чём себе не отказывай. Сволочь! К чёрту Абакумова! К чёрту всех!
Набережная встретила музыкой из кофеен и ветром. Освещённые пролёты пешеходного моста россыпью огнистых бликов дрожали на тёмной глади реки. Я сбавил ход, глотая свежий воздух. Нащупал в кармане брюк денежную карту. Переберусь на берег и возьму такси. Чего носиться, пора на базу, твою мать.
На мосту было пустынно, шаги отзывались эхом. Я брёл – и как на стену наткнулся: не хочу! Ни в свою конуру, ни изображать веселье в ресторане, никуда. Привалился к металлическому поручню и глянул вниз. Тёмные воды реки, плеща, стремились к океану. Вот я тоже всю жизнь стремился – и что?..
- Янош Нойман? Вот это да!
Я обернулся, парень в синем шарфике таращился на меня.
- Вы обознались.
- Чего? Да я на всех твоих играх бывал.
- Говорю же, я не он!
Не чемпион и не звезда, а набитый дурак. Думал, стану лучшим – всё станет лучше. Наконец-то скину груз с души, заживу. Нет, вру, в глубине надеялся: он – восхитится мной и передумает, позовёт, и тогда мы... Да вот хрен тебе! Боже, какой я идиот.
Тускло-оранжевый свет играл на полотне моста. Через равные промежутки крест-накрест поднимались балки, что держали пролёты.
- Эй! Ты чего делаешь?
Я не ответил и, цепляясь за косую перекладину, продолжил лезть вверх. На высоте десяти метров перекладина упёрлась в балочное перекрытие. Пришлось повиснуть на руках и, раскачавшись, ухватиться ногами, чтобы втащить себя на верхнюю балку опор моста.
Я сел на брус и перевёл дыхание. Не обращая внимания на крики внизу, свесил ноги и посмотрел окрест.
Левый берег терялся за огнями Предсердия. На правом – вздымались небоскрёбы делового квартала. Далеко впереди дышал океан. Взбаламутив огнисто-чёрную воду, под мостом – и под моими кедами - проплыл акваход. Не больше игрушки. Чёрт, высота-то какая.
- А ну слезай! – Народу внизу прибыло.
- Сейчас, - сказал я.
Встал, ни за что не держась. Майка не спасала от полуночного ветра. Всю-то жизнь мёрзну, никак не согреться. Раскинув руки, двинулся к перекладине, чтобы спуститься вниз. Стальная полоса балки пружинила под ногами. Ветер притаился на миг – и хлестнул в бок. Сердце захолонуло, брус, по которому я только что ступал, мелькнул перед глазами и исчез в тёмном небе.
Я падал камнем. Грохот взорванной моим телом воды заглушил крик. Река хлынула в лёгкие, и свет померк.