Подо льдом

Назавтра Абакумов держал себя как ни в чём ни бывало, и я тоже пытался изо всех сил. Утром пошли купаться. Когда, срезая путь, свернули с аллеи на выложенную плитами тропку, он зашагал впереди. Придержал хлёсткую ветку азалии, чтоб не стегнула меня по лицу, и улыбнулся через плечо. В груди сладко замерло. Сколько времени прошло, а никак в голове не уложится – я всё-таки ему нравлюсь. Дико вспоминать, какой мороженой рыбой я жил прежде, до встречи с ним. Тем сильней теперь донимал призрак угрозы, что сквозил в летнем роскошном дне. Я не хочу потерять его, не могу, и должен понять, что происходит. У Абакумова шёл отпуск, впрочем довольно условный. Он часто проверял электронную почту, отвечал на письма и звонки, запирался у себя в кабинете и торчал там подолгу, занимаясь делами. Я относился к этому философски – у всех своя работа, я вот наматываю круги по парку и стучу на площадке мячиком, чтобы не растерять форму. В один из дней - где-то через неделю после нашей недоссоры – мы собрались на прогулку. Абакумов, взглянув на часы, сказал мне чуть обождать, ушёл в свой кабинет и как сквозь землю провалился. Я мерил шагами холл, а его всё не было. Когда, не вытерпев, я поднялся к нему и неуверенно постучал, изнутри донёсся голос. Я вошёл и застыл – Абакумов был не один. Мужчина в тёмно-сером костюме вскинул на меня острый взгляд. - Простите. – Я попятился. - Всё в порядке, - очень спокойно ответил Абакумов. – Я сейчас спущусь. - Добрый день, Янош, - сказал вдруг тёмно-серый. - Здравствуйте… Чёрт, он меня знает. Откуда этот хмырь взялся?! Я наконец заметил на столе полусферу проектора голографической связи, и мне стало не по себе – не люблю эти новомодные штучки. Будто с привидением поздоровался. Я вышел, продолжая спиной чувствовать пристальный бестелесный взгляд, и притворил дверь. Не до конца. - Что Нойман тут делает? – в тоне тёмно-серого сквозило напряжение, и я притих, навострив уши. - Гостит, - ответил Абакумов. - Или живёт? - Не твоё дело, Артур. - Так это то, о чём я подумал?! – взвился тот. – Что у тебя в голове, Вадим? Партия в предвыборном периоде, мы рвём жилы за рейтинг, и если пресса пронюхает, что ты… - Что я – что? – рявкнул Абакумов. – Нойману некуда было податься на лето, я пригласил его к себе. У меня, знаешь ли, есть право звать гостей. - Гостей?.. - Именно! - Ладно, извини, - после паузы сказал тёмно-серый. – Парень на тебя так смотрел, что… Гостит, да. Участие в судьбе юной звезды спорта похвально в глазах публики, но прошу, будь осторожен. Про тебя многие в курсе, не дай повода для подозрений. - Всё под контролем. Голоса стали глуше, и я с колотящимся сердцем сбежал вниз. Выборы, значит. Но при чём тут я? Мне вспомнилась другая предвыборная гонка. Тогда из пересудов воспитательниц в приюте я как-то узнал, что на одного кандидата вывалили компромат: тот изменял жене. Супружеская неверность не преступление, вот только популярность его накрылась медным тазом. Похоже, абьюз, про который говорил Абакумов, проступок того же рода. Похоже, близость со мной, выйди наружу, его опорочит. - Прости, что вломился, - сказал я, когда Абакумов спустился в холл. - Ничего страшного, - лицо его было непроницаемо. – В другой раз всё же стучи громче. - Непременно. А кто это был? - Артур? Он политик, глава штаба прогрессистов – и мой друг. Были вопросы по избирательной кампании. Ну что, идём?.. В этот раз Абакумов гулял, будто работу работал, думал о чём-то своём. Впрочем, я тоже. На обратном пути ему сказал: - Вадим! Я хочу в город съездить, проветриться. - Конечно, поезжай. – В спутники он не набивался. – Чего сиднем сидеть. Вот только… - Абакумов замедлил шаги. – Если встретишь знакомых, не афишируй, что живёшь у меня. Идёт? - Как скажешь. Просьба его сидела занозой, когда на другой день, вызвав воздушное такси, я отправился в путь. Под днищем машины стелилось побережье – в зелени парков и с редкой россыпью белокаменных вилл. Потом впереди заблестело устье реки, и жаркое марево на горизонте оформилось в башни и купола столицы. Я вылез из такси в Предсердии, посреди запаха кофе из бессчётных кофеен и треньканья уличных музыкантов, и остался стоять, не зная, куда податься. Я придумал поездку в город, чтобы побыть одному и всё обмозговать, вот только в голове было – шаром покати. Группки туристов спешили в сторону центра – к парламентскому дворцу, и я двинулся следом. В небе, белее кучевого облака, парил алебастровый купол парламента. На площади перед ним – прорва туристов, праздношатающаяся молодежь и стаи воркующих голубей. Я побрёл по нагретым на солнце плитам, глазея по сторонам. Интересно, что подумают все эти люди, узнай они про меня и Вадима… - Янош! Здорово! От кучки парней с пивными банками в руках отделилась фигура и устремилась ко мне. - Марек?.. Бритый череп, чёрная майка и, несмотря на жару, увесистые ботинки из кожи – я едва узнал бывшего соседа по комнате. - Дай пять, чемпион! – громко произнёс тот и, напоказ тряся мне руку, покосился в сторону примолкшей компании. - Спасибо, Марек. «Алмаз» чемпион, так что и ты тоже. Марек поскучнел. - Ты разве не в курсе? Выяснилось, ещё по весне его отчислили из молодёжки за «бесперспективность». Я тогда был захвачен играми и своей драмой, и отчисление его прошло мимо меня. Марек потыкался в другие столичные клубы, но пока без успеха. - Что же ты делаешь? – спросил я. - Перехватываю копейку то тут, то там. Караулю шанс! - Ясно… Бритые на бортике фонтана тянули пиво, поглядывая на нас. - Это чистильщики, да? - Ага. – Марек оживился. – Мировые парни! Чистильщики, выходцы с городских окраин, балансировали на грани закона, дерясь с приезжими и колошматя витрины магазинчиков, где задирали цены. Поговаривали, вожаков их подкармливает власть. - Мы тут с утра на митинге были, - продолжал Марек. – Наорались до одури. - За кого митинг? - Ясное дело, за Лигу хранителей. Против прогов и прочих гомиков. Я как раз достал из рюкзака бутыль с водой и едва не поперхнулся. - Чем они тебе насолили?! - Гомики-то? Пусть живут, но гейские браки, что проги продавливают, дерьмо. Не должно такого быть. Марек помолчал. - Болтают, Абакумов тоже из этих. Было дело, светился с каким-то патлатым, не то дизайнером, не то фотографом. Енотик!.. Сердце ёкнуло. Не торопясь, я убрал бутылку и поднял взгляд. - Вадим Александрович ни при чём, что тебя отчислили. - Походу он меня вообще не знает, - сквозь зубы ответил тот. – Вот только Абакумов в первых номерах списка прогов. Если он тот, что про него говорят, не хрен ему делать во власти. Я не нашёлся, что ответить. День склонялся к вечеру, исчерна-синие тени от скульптур на стилобате парламента прочертили площадь. - Мне пора, Марек. Держи. – Я протянул ему купюру. – На пиво тебе и твоим… соратникам. - Вот спасибо! – обрадовался тот. – А ты всё на базе? Или хату снял? - Пока нет. Гощу у друга. - У кого это?! – округлил он глаза. Не было у меня друзей, и Марек это знал. - Ну, бывай! – Я заторопился прочь. Вслед донеслись пьяноватые выкрики. Когда я обернулся на миг, тощий парень в косухе – по виду главарь – панибратски помахал мне рукой. Пока возвращался, сидя в кабине авиетки, чего только не передумал. Марек… С ним случилось то, чего я сильней всего страшился, когда год назад ехал в столицу. Окажись я тогда один посреди огромного города – не знаю, что стал бы делать и к кому бы в итоге прибился, чтобы выжить. Я не мог его осуждать, но разговор с ним довершил картину и наполнил страхом. Пока я летний гость в доме Абакумова, мы ещё под прикрытием, но что потом? Зачащу к нему – заметят и заподозрят. Что будет, если наша тайна выйдет на свет? Я представил, как шушукаются в команде, и под ложечкой засосало. Наверно, я смогу это пережить, вот только для Абакумова ставки куда выше. Времена официальной гомофобии миновали, но хранители ухватятся за мой возраст и подчинённое положение, чтобы прищучить оппозиционеров, показать всем их «распутство». Многие порядочные люди от них отвернутся, а есть ещё злобная накипь из тех, что науськивает Марека. Абакумову не отмыться. Авиетка стремглав летела домой, но стало ясно: спрятаться в платановом рае навеки не выйдет. Надо что-то решать. - Я заждался, - сказал Абакумов, обняв меня. - Есть хочешь? Давай ужинать. Гостиная тонула в вечернем медовом свете, таком густом, что хоть ложкой черпай, но нервный холод в груди – не проходил. Я без аппетита ковырялся в тарелке. - Что с тобой, Янош? Ты какой-то смурной. - Устал в городе. Шум, гам, толпень. - Ну, ничего, - улыбнулся Абакумов. - Зато тут тихо, как на краю света. Я взглянул на него и, набрав в грудь воздуха, решился. - Вадим! Ты пригласил меня погостить летом. Что будет, когда лето закончится? Улыбка его потухла. - Я думал обсудить это позже. - Обсудим сейчас. Что не так? – настаивал я, зная ответ. - Что ж, давай начистоту. – Абакумов со стуком поставил чашку и, помолчав, произнёс: – Наши отношения касаются не только нас, вот что не так, Янош. Ты несовершеннолетний, мой подопечный и сирота. Не будь я сам замешан, первый бы сказал, история нехорошая. Просочись что в прессу, грянет гром. Это в любое время скверно, а теперь ещё выборы на носу. Охранышы, случись что, раскрутят дело на всю катушку. Нам нельзя подставляться. - Что это значит? - Ближе к осени придётся жить порознь, чтобы не искушать судьбу. После выборов, когда всё устаканится, и если ты будешь не против, - Абакумов исподлобья посмотрел на меня, - мы снова будем встречаться. Втайне. Я предвидел такое, но сердце сжалось. Мы не делаем ничего плохого и должны прятаться, точно какие-то крысы. Я молчал. - Мне тоже это не по душе, - сказал он. – Никогда не размахивал своей частной жизнью, но и не тихарился нарочно. Вдвойне муторней, что приходится впутывать в это тебя. Но я не вижу других путей. - Почему нет? Сиротство моё не изменить, но ведь я не навеки несовершеннолетний. Ещё я могу перестать быть твоим подчинённым. – Я собрался с духом и произнёс: - Уйти из «Алмаза». - Уйти? – напрягся Абакумов. – «Алмаз» чемпион, любой переход будет понижением. Слишком большая жертва с твоей стороны. Мне не улыбалось переходить в другой клуб, но иначе никак не вывести Абакумова из-под удара. - Куда меньше твоей, - ответил я. - Моей жертвы? Ты о чём? - Вадим! Я ведь понимаю, что навязался, - вырвалось наконец то, что меня грызло. - Когда ты меня тогда выгнал, то всё для себя решил. И не переменил бы решения, не загреми я в больницу. Ты боялся, я что-нибудь с собой сделаю, вот и… Я не нарочно, но это выглядит шантажом. Тогда я не понимал, а теперь не могу перестать об этом думать. – Я перевёл дыхание. – Не лезь я к тебе, не было бы проблем. На лице Абакумова застыло непонятное выражение. Сноп золотого света из окна освещал его, как прожектор. Позабытая кошка с треском драла диван. - Ты прав, - сказал он. – Не было бы проблем. Я съёжился и опустил глаза. Абакумов поднялся из-за стола и, подойдя, встал надо мной. Приподнял мне подбородок, заставив посмотреть на себя. - Не было бы, - повторил он. – Я знаю, что должен жалеть о своём поступке и бояться последствий. Но я не жалею, ни минуты, и сделаю всё, чтобы ты тоже не пожалел. Мы справимся. Всё будет хорошо, рыженький. Я вздохнул прерывисто и уткнулся ему головой в живот. Обнял изо всех сил за пояс. Пряжка ремня впечаталась в щёку, но я бы тыщу лет так просидел, если бы Абакумов рывком не поднял меня. - Ну ты откормился! – выдохнул он, роняя меня на диван. Зёбра с негодующим мявом порскнула прочь. - Чья бы корова мычала, - выдавил я, когда Абакумов меня подмял. Губы его нашли мои, оборвав шутливую перебранку. Под горячей тяжестью его и настойчивым ртом страхи мои выцвели и истаяли. Мы справимся, всё будет хорошо. Я обнял его за шею, прижимая к себе, и ответил на поцелуй. Абакумов навалился сильней, вторгнулся языком, всё жёстче шарил по телу, задрав мне майку. В последнее время он заводился с пол-оборота. Как и я сам. Какого чёрта?! Ставить всё на карту, так хоть бы за дело! - Вадим! – сказал я, когда он дал мне отдышаться. – Никто ведь со свечой не стоит. - Говори ясней, рыженький. - Куда ясней? Через пару недель мне стукнет семнадцать. Ещё не совершеннолетие, но почти… Абакумов приподнялся на руках и улыбнулся с прищуром. - Помню-помню про твой день рожденья - и готовлюсь. - Да?! – Я не думал, что он знал, и просиял. – С тебя подарок, угадай какой. - Сказал же, готовлюсь. Он снова придавил меня, целуя до одури. Комнату накрыл пепельный сумрак, под столом горели два зелёных уголька. Зёбра с интересом пырилась на нашу возню и шум, но сыскались дела поважней, чем прогонять полосатую мерзавку. Казалось, лету не будет края. Абакумов ездил в город, занимаясь своими коммерческими и политическими делами, вечера мы проводили вместе. Всё чаще он мелькал по телевиденью – новости, интервью, ток-шоу. Маясь бездельем, я рылся на сайтах и штудировал предвыборные программы хранителей и прогрессистов. Чем дольше думал, тем меньше мне нравились – и одни, и вторые. Но всё затмевало предвкушение. Я считал дни, и сердце замирало. Ох, что-то будет! В первый день августа – мой день рожденья – Абакумов вернулся раньше обычного и без разговоров прогнал меня к себе, наказав явиться, когда стемнеет. В гостиной, где за запертыми дверями шебуршал робот-«мажордом», что-то происходило, и я изгрыз ногти, дожидаясь, пока за окном в лиловых сумерках затрещат цикады. Гостиная преобразилась в сказочный чертог. Фонарики на стенах, душистые цветы, круглый столик в блеске бокалов. Абакумов был при полном параде. Я оробел. - Зачем это? - Ради романтики, - рассмеялся он. – Не тушуйся, именинник! Я поводил носом над подарками: книги, диски, запонки. - Гвоздь программы впереди. – Дыхание Абакумова задело шею. - Гвоздь? Не пугай меня, Вадим. Тот заржал и потащил меня к столу. Смуглые пальцы сжали горло бутылки, наполняя фужеры. Из манжеты выступило крепкое запястье. Скоро я увижу больше, куда больше – и не только увижу. Я ёрзал на пятой точке, страшился и изнывал. Когда пошли тосты за именинника, я сказал: - Давай выпьем за тебя. Чего ты хочешь? - Гм. – От взгляда, каким он меня смерил, щёки вспыхнули. - Я тебе не «чего»! Загадай ещё что-нибудь. - Ладно, - согласился Абакумов. – Выпьем за победу на выборах и мой портфель министра. Он чокнулся и залпом осушил бокал. Я, чуть помедлив, последовал его примеру. - Давно хотел спросить, - сказал я. – К чему тебе политика? - Наша семья всегда поддерживала прогрессистов, отец проходил в парламент. Теперь моя очередь. С концерном я разобрался, надо брать новые рубежи. - Но чего ты там хочешь? - Я тебе как-то говорил, чего хочу, - улыбнулся Абакумов. – Быть лучшим, всегда. Он потянулся плеснуть мне вина, но я, покачав головой, накрыл бокал рукой. - Политики не высшие, они слуги народа. Разве нет? - Ну да, да. Вроде того. Мы всяко лучше охранышей с их закручиванием гаек. - В моём родном городке гаек не было, - сказал я. – Только бухло, драки и работа за гроши. Абакумов поскучнел. - Янош, не начинай. - Что? – ощетинился я. – Просто пытаюсь понять, что изменится, если ваши придут к власти. Свобода слова и легализация браков – прекрасно, но что ещё? - Всегда есть те, кто наверху, и те, кто внизу. Это не изменится. Я аж затрясся от злости. - Ты говоришь как Тракай! - Он старый хорёк, но дело знает, - процедил Абакумов. Потом взял себя в руки и сказал мягче: - Опять ты за своё, Янош. Ты давно не голь перекатная. Для твоих земляков ты теперь богатей. Он сказал правду, и у меня в глазах потемнело от бешенства. - Нет! Да! Неважно! Я помню, кем был, и не считаю себя выше других. Лучше, лучше… - передразнил я. – Да лучше бы ты клепал роботов, чем людьми помыкать. Абакумов вскочил, едва не опрокинув стул. Мгновение жёг меня взглядом, потом принялся сдирать с себя галстук. Я похолодел – сейчас стегнёт меня по лицу. Он швырнул галстук на спинку стула и зашагал к выходу. В дверях бросил через плечо: - У тебя много талантов, Янош. Посраться из-за политики на романтическом ужине – это надо уметь. Дверь грохнула, и я остался один. На стенах мигали фонарики. Язык мой – враг мой. Всю жизнь молчал в тряпочку, раздухарился, оттаяв с Абакумовым, и вот результат. Я кусал локти и всё-таки в глубине души считал: пусть не к месту и не ко времени, но я был прав. Завтрак наутро прошёл в гробовом молчании. Под конец Абакумов, не глядя на меня, произнёс: - У меня для тебя новость, хорошая. Федерация ристбола, подводя итоги сезона, признала тебя лучшим нападающим. Награждение на днях. Поздравляю. Он наконец взглянул на меня, будто чего-то ждал. Подбивают итоги прошлого сезона, скоро сборы и новый. Лето идёт к концу. Я пожал плечами и ничего не ответил. Молчанка моя вернулась, как напасть. В последующие дни я с трудом цедил слова и фразы. Когда позвонили из федерации, чтобы сообщить, церемония состоится в банкетном зале одного из столичных отелей, похоже, сочли, что на радостях я онемел. Абакумов пропадал допоздна, и я начал подумывать не пора ли собирать вещички и выметаться. Жизнь крошилась, как кусок хлеба. В тот вечер, когда пришла пора ехать на награждение, я мог думать только о том, поедет ли со мной Абакумов. По протоколу должен. Он ждал меня внизу, вывел на крыльцо и махнул в сторону авиетки. - Адрес в автопилоте. Отправляйся. - А вы… ты? - Я поеду позже. Почему-то его обещание приехать меня не успокоило. Я спустился по ступенькам, Абакумов остался стоять, и я замер, обернувшись к нему. Вокруг гранёного фонаря, что освещал крыльцо, роились мотыльки. Шумели высокие тени платанов. В чёрном небе моргали алым огоньки какой-то машины. Если я и сейчас промолчу, то не вернусь сюда никогда. - Вадим! Я взлетел на крыльцо и обхватил Абакумова руками. - Вадим! Прости меня. Он напрягся так, что померещилось, оттолкнёт. Затем выдохнул и обнял в ответ. Тёплая ладонь зарылась мне в волосы. - Ты меня прости, Янош. Пусть я тщеславная скотина, но я не могу без тебя. У меня камень с сердца свалился, и я приник губами к его губам. - Ну ты и смутьян, – сказал Абакумов, когда мы перестали целоваться. – Подрыватель основ. Я фыркнул, потом заржал в голос. Мы покатывались оба, давая выход пережитому. Когда подошли к поджидающей авиетке, Абакумов сцапал меня, прижал к дверце и всего истискал. Наскоро приведя в порядок, запихнул в машину. - Я следом! Жди! На скулах его полыхал такой румянец, будто он только что целовал не меня, а раскалённую печь. Море огней и лиц, букеты роз, тёплый цитрусовый воздух – всё воспринималось острей во сто крат. Кроме меня, награждали ещё нескольких парней, игравших на других позициях, и девушек из женской лиги. Массированный удар внимания гостей и прессы рассредоточился, позволяя выжить. После официальной части я бродил по залу со статуэткой золотого стрельца в руках и отвечал на поздравления. Абакумов с кем-то беседовал и кивнул мне издали. Я ушёл в угол и сел за пустой столик. Раньше, чем место рядом занял кто-нибудь из жаждавших пообщаться гостей, на него плюхнулся Абакумов. - Поздравляю, Янош. Ты находка для «Алмаза». – Улыбка смягчила суховатый тон, рассчитанный на чужие уши. - Спасибо, Вадим Александрович, - подхватил я. – С вас подарок, вы обещали. Зрачки его расширились. - Верно. Официант поставил перед нами шипучие бокалы и отступил назад. Я пригубил свой – и едва не подавился: Абакумов откинулся на спинку стула и, вытянув под столом свои ласты в модных штиблетах, вклинился мне между ног, заставив их раздвинуть. Я попытался свести колени, тщетно. Сердце грохотало молотом. Скатерть не доставала до пола, чтобы всё скрыть. Абакумов убрал ноги и как ни в чём ни бывало отхлебнул вино. В глазах его прыгали черти. Его это заводит, осенило меня. Наплевав на опасность, у всех на виду играть с огнём. Вот сумасброд! Меня тоже затрясло от адреналина публичности, но сильней была жажда остаться наедине. - Фух, что-то я притомился, - сказал я. – Может, по домам? - Вы можете подняться наверх, - выступил вперёд официант. – Передохнуть в номере или, как некоторые из гостей, переночевать. Ах да, это же отель! Я оглядел зал. Время шло к полночи, и толпа гостей поредела. - Я поднимусь, - громко сказал Абакумов, вставая. – Устал от шума. Попозже можешь присоединиться, Янош. Номер, куда я через четверть часа вошёл, был двухместным, но на конспирацию мне было уже насрать. Это наше дело, мы в своём праве. Раз Абакумов, щекоча нервы, готов рисковать, я – тем паче. Как только дверь закрылась за мной, мир за пределами комнаты исчез. Я замер на пороге. Пара настенных светильников разбрасывала тёплый искристый свет, в углах притаился золотой полумрак. Виднелась накрытая шитым покрывалом кровать, односпальная, но широкая. Я сглотнул и перевёл взгляд на Абакумова, что развалился в кресле. - Как хоромы, Янош? - Класс! Я прошагал вперёд и со стуком водрузил статуэтку на стол. - Ты раздобыл, что нужно, Вадим? Смазка там, все дела. - Не волнуйся, всё в порядке. И не строй из себя тёртого калача. Я ведь вижу, как тебя трясёт. - Чушь, – отрезал я. Вот только от возбуждения пополам со страхом колени, правда, подламывались. Может, дать задний ход?.. Нет! Надо нырять махом, будто с трамплина. - Поклёп! – повторил я с вызовом. Опёрся на столешницу и, запрыгнув, уселся, качая ногами. – Если опять будет пшик, я взорвусь. - Пшик?! – Быстрей, чем я успел ответить, Абакумов поднялся, сделал шаг и, оказавшись у меня между колен, схватил за талию. – Ты взорвёшься, но не поэтому, рыженький. По его жёсткой хватке я понял, он взведён в край. Абакумов принялся лапать и целовать меня, обдавая горьким духом. Я задышал пойманной рыбой и зажмурился, подставляясь под его рот. Этой ночью вести не мне. Он содрал с меня пиджак и рубашку. Не моргнув глазом, опустился на колени, чтобы разуть. Я прыснул, а он поднял шальной взгляд и улыбнулся. - Мне нравится прибирать тебя к рукам, Янош. Стоять перед тобой на коленях тоже нравится. У меня пах завязался узлом. Но когда Абакумов схватился за пряжку моего ремня, я упёрся ему босой ногой в грудь и отпихнул. - Нетушки! Твоя очередь раздеваться. Он ухмыльнулся. Мигом скинул пиджак и расстегнул сорочку, затем – ширинку. Член у него стоял, как штык. - Ну что? Похож на твой. - Толще. - Не бойся, я буду осторожен. Абакумов толкнул меня в грудь, повалив на стол. Спустил мне штаны и бельё, пополнив ими ворох брошенной на пол одежды. Я лежал перед ним на столе, полностью нагой, свесив раздвинутые ноги. Сердце громыхало в клетке рёбер. - Вадим! Я не хочу на столе. - Тогда не будем. – Он помог мне сесть и подхватил под ягодицы. – Держись. Подняв, переволок меня на кровать и скинул. Как только я перекувырнулся и встал на четвереньки, мне прилетел такой увесистый шлепок по заду, что по комнате разнёсся звон. - За что?! - А вот захотелось. - Самодур! Я притворно зарычал, сгрёб его за пояс и повалил. Мы боролись в горячке, перевернув постель вверх дном. Затем Абакумов уткнул меня носом в матрас и велел: - Ну-ка, приподнимись! Под бёдра мне просунули подушку. Вот оно, начинается. Я затрясся и скомкал в кулаках покрывало, будто сейчас налетит шквал и меня сметёт. Абакумов стоял на коленях между моих ног и наминал мне задницу. Я извивался, крутился под его руками и был готов просверлить членом подушку, но когда кожи коснулась зябкая смазка, тело вмиг одеревенело. Абакумов что-то почуял, убрал палец и погладил меня по напряжённой спине. - Янош, - сказал после паузы. – Если ты не готов, можно потом. - Сколько ещё тянуть?! – Негодование перешибло страх. - Давай уже! - Давать сейчас будешь ты, - Абакумов внезапно охрип. Сжал мне бёдра так крепко, что не вывернуться, и приставил член. Стоило ему качнуть тазом, как он проник в меня. Пара толчков, и вжался до упора. От резкой боли, распиравшей внутренности, перехватило дыхание. В меня точно кол вогнали. Нет, не такое я предвкушал. - Потерпи, скоро отпустит. – Абакумов навалился на меня, накрыв тяжёлым телом. – Так лучше? - Д-да… Похоже, выучил мои повадки. Стоит мне оказаться под ним – накатывает чувство защищённости. Боль не прошла, но вправду стало легче. Я сморгнул слёзы и шире раздвинул ноги. Абакумов дышал с натугой, но не двигался. Член внутри накалёно пульсировал. - Что… ты чувствуешь? – выдавил он, и я сказал правду: - Что я твой. Абакумов с шумом выдохнул, бёдра его резко толкнулись, впечатываясь мне в зад. Он сдержался и, обхватив меня руками, задвигался неторопливо и мерно. Я распластался под ним, хватая ртом воздух и дёргаясь взад-вперёд. Минуты через две боль притупилась. Ритм вгонял в транс, я поймал себя на желании получше подставиться. В горле что-то булькнуло, рвясь наружу, и я впился зубами в ладонь, чтобы подавить стон. - Не смей! – Абакумов, не прерывая движений, перехватил мне запястье. – Кричи. – Он заполнил меня, вышел и снова наполнил. – Кричи, мой молчаливый. Я замычал, борясь сам с собой. Вечно скрываюсь за стеной и немею. Сколько можно?.. Абакумов двигался во мне, жарко дыша над ухом. Стена внутри с льдистым треском рухнула. - Аааргх! – рванулось из груди. – Вадим! Сильней! Аааах! Абакумов довольно крякнул и наддал жару, вбиваясь. Я полностью отдался его движениям – дышал, стонал и раскачивался в свирепом ритме, что сплавил нас воедино. При каждом толчке из глаз сыпались искры. Когда надёжная тяжесть на мне пропала, и внутри возникла пустота, я протестующе задрыгал ногами. - Вадим! Ты чего?! - Без паники. – Абакумов перевернул меня на спину и, подхватив под колени, снова вошёл. – Хочу видеть твоё лицо, когда кончишь. Глаза закатились, всё заволокло пеленой. Я собрался с силами и, обхватив его за шею, притянул к себе. Прижал, не отпуская. - А я хочу чувствовать тебя всем телом. Бёдра мои вскидывались навстречу его мощным и жёстким толчкам. Налитой член тёрся между нашими животами. Я заорал как резаный, прозрачно-белые брызги оросили потную грудь. Абакумов тотчас покрыл меня поцелуями. Я разжал руки и растёкся под ним в жаркой истоме. Абакумов привстал, упираясь кулаками в матрас, и ещё с полминуты меня утюжил. Я безвольно дёргался от его толчков. Когда он издал горловой рык, горячая жидкость обожгла мне внутренности. Он рухнул на меня и, не вынимая член, обмяк. Я лежал под ним, мокрый как мышь, в эйфории. Не было сил даже открыть глаза. Я не видел его, зато слышал. Ероша мне потные волосы, он без остановки шептал: - Янош, Янош, Янош… В душевой, под струями горячей воды мы вымыли друг друга, смеясь и целуясь. Пахучий лавандовый пар окутывал нас и не развеялся по возвращении в комнату. Я повалился на смятую постель. Абакумов, стоя у кровати, вытирал махровым полотенцем поджарое тело и улыбался мне. - Вадим, ты лучше всех. - Есть с кем сравнивать, рыженький? - Я не про то, - махнул я рукой. У него снова стояло. Пятая точка настаивала: на сегодня - шабаш. Абакумов поймал мой озабоченный взгляд. - Перебьюсь. Не бери в голову, Янош. - Ты подал мне мысль. Когда я встал перед ним на колени и обхватил за бёдра, Абакумов вытаращил глаза. - Детка, ты пересмотрел порнухи. - Угум. – Рот был уже занят. Скоро Абакумов задышал чаще, его потряхивало. - Дай-ка теперь я сам. – Он сжал мне затылок и задвигался. Позже, когда он кончил мне в рот, то сел на кровать и уложил меня животом к себе на колени. На нёбе таял солёный привкус, в горле першило, как от простуды. Абакумов принялся втирать мне в зад какую-то мазь, что откопал в аптечке. - Ну вот, - сказал он. – Всё как рукой снимет. - Ненадолго ведь, да? - Пожалуй… да! - Лады, я не против. Абакумов выключил свет, комната погрузилась в пепельно-синюю темноту. Он сгрёб меня и, замотав в кокон из простыни, подтащил к себе. Промахнувшись в потёмках, поцеловал в нос. - Спи, рыженький. Сам он тотчас сонно задышал. Я свернулся в тепле его рук, в горьковатом запахе его тела. В какой-то старинной книге герой всю жизнь искал мгновение, настолько счастливое, что захотелось бы ему сказать: «Остановись!» Я находился в таком миге, навеки. Когда я проснулся, за окном серел рассвет. Я поворочался, не понимая, что меня разбудило. Абакумова рядом не было. Я сел на кровати, кутаясь в одеяло. Внутри отдалась несильная тупая боль. Ну, в уборную он пошёл, чего ты волнуешься. Я оглянулся и напрягся. В номере было две комнаты, во вторую мы вчера не заходили. Сейчас под дверью её горел свет. Доносился голос Абакумова – вот, что меня подняло, - негромкий и натянутый, как тетива. С кем он говорит в такую рань? Путаясь в простыне, я побрёл к двери. В глаза ударил резкий свет. Абакумов, увидев меня, опустил руку с зажатым в ней телефоном. Из трубки нёсся истеричный крик. - Я перезвоню, - сказал Абакумов и швырнул телефон на стол. - Кто это? - Из штаб-квартиры партии. - Партии? Я посмотрел на часы. Шесть утра. - Что случилось? Когда он ответил не сразу, по спине хлынули мурашки. - В чём дело, Вадим?! - Вот в чём. – Он протянул мне «салфетку». На экране – позумент снимков. Я поднёс дисплей к глазам и узнал его дом в платанах, снятый с высоты, и на крыльце нас двоих. Вчера. Вот мы стоим вместе. Вот я обнимаю его. Вот тянусь к нему в поцелуе. Совсем не братском. - Журналюги пронюхали, ты мой гость. Приняли за чистую монету, но хотели нащёлкать неформальных снимков перед твоим награждением… Алые огоньки в тёмном небе, да. Я смотрел на последнее фото, не отрываясь. Когда мы развлекались, воображая, что играем с огнём, настоящий пожар уже полыхал. - Это шантаж? – спросил я. - Им нужны деньги? Абакумов обнял меня и прижал к себе. - Нет, не шантаж, - ответил он. – Снимки уже в сети, Янош.