За тонкой кромкой стекла

Осколок 4 — Желания

Желание — так называется река, в которой вместо воды — мечтания, вместо воли — жажда, таится в ней крокодил страсти, а над ней кружат вороны забот, она подмывает корни дерева мужества, полна глубоких и трудно минуемых водоворотов иллюзий, берега ее усеяны острыми скалами тревог; лишь те, кто переправился через нее, радуются. Бхартрихари

Мальчик резко сел. Гарри даже не заметил, когда успел заснуть. Глаза из-за большого количества слёз, пролитых малышом накануне, опухли и покраснели. Нос хлюпал. Щеки чесались из-за засохших дорожек солнечных слезинок. Все это в сочетании с худым телом, про которое отзываются не иначе как «кожа да кости», выглядело как-то жалко. К тому же не до конца зажившие синяки и редкие порезы дополняли далеко не привлекательный вид. «Красавец,» — едко заметил про себя ребёнок. Он и так не считал себя привлекательным или хотя бы симпатичным, а теперь и на человека был похож только издалека. Что же касается более тщательного осмотра, то теперь Гарри можно было без обиняков назвать свежеоткопанным зомби. Конечно, если привести малыша в порядок, выкупать, вылечить, откормить, то из него может получиться очень красивый ребёнок, мимо которого вряд ли можно будет пройти и не обернуться, чтобы напоследок запечатлеть в своей памяти малыша. Мальчик обвел всё окружающее себя пространство цепким и не по-детски серьёзным взглядом. Ничего не изменилось, всё та же тьма, не пропускающая через себя ни лучика яркого солнца. «Есть хочу, было бы хорошо, если бы тут появился поднос, набитый едой», — и как бы в подтверждение его слов желудок пронзительно закричал, напоминая, что в него уже двое суток, как ничего не клали. Пространство рядом с мальчиком заискрилось всеми цветами радуги, а в следующую секунду на месте искр со звуком разбивающегося стекла появился поднос с едой. Чего тут только не было: и аппетитно прожаренная курочка, и запеченная картошка, и сладкие груши, и, что больше всего порадовало малыша, — большая, на двести граммов, плитка шоколада. Гарри, как и все нормальные дети, сначала хотел наброситься на сладость, но все же в последний момент отговорил себя и принялся за хрустящую курицу, заедая ее картошкой. Когда с едой было покончено, ребёнок почувствовал себя как никогда сытым. Впервые он съел так много. «Наверное, мне не стоило так наедаться,» — подумал малыш, хватаясь за тяжелый живот. Хотя больше ребёнок расстроился не из-за переедания, а из-за того, что в него уже не влезет ни кусочка шоколадки. - Можно, пожалуйста, попить? — тихо спросил мальчик, впрочем, не надеясь на ответ или исполнение его пожелания. И каково же было его удивление, когда рядом с ним возник хрустальный стакан, доверху наполненный прозрачной водой. Даже на вкус она казалась самой вкусной из всех, что он пробовал. В несколько глотков он опустошил бокал и с лёгким стуком поставил на чёрный, тёплый пол. Затем огляделся в поисках того, кому может выразить свою благодарность. - Спасибо! — так никого и не найдя, прокричал малыш в пустоту. И он получил ответ, но это не были слова или какие-то действия. Нет, это были чувства, он просто почувствовал ответную реакцию. Какое-то тепло накрыло малыша с головой, окутало, как в тёплое шерстяное одеяло. Наверное, так себя чувствует одинокий человек, сидящий холодной зимой у камина; он наблюдает за огненным танцем, плотнее кутается в плед, и неосознанно одиночество отходит на второй план. Также чувствовал себя и Гарри. Мальчик ещё раз удивлённо оглянулся по сторонам, но ничего, кроме тьмы и себя, выделяющегося белым пятном, он больше не увидел. Странно... Гарри странно себя чувствовал, впервые в жизни он ощущал себя в безопасности, защищённым... Как-то резко в голове ребёнка пронеслось, что тут чересчур темно и... пусто? Да, именно это слово, здесь, в этом зеркальном мире, было пусто, здесь не было совершенно ничего, лишь маленький мальчик выделялся на фоне общей пустоты. Он был тут один-одинёшенек. Совсем один. Но почему-то он не чувствовал себя одиноким, настолько одиноким, как в том чулане под лестницей в доме тети Петуньи. В доме предателей и лжецов. Всё то время, что он провёл в их доме, они ему врали... во всём. К своему стыду мальчик почувствовал, что ему приспичило в туалет. Это было настолько смущающим, что малыш думал провалиться сквозь землю. Запинаясь и стыдясь своей просьбы, Гарри попросил у мрака туалет, и тот появился. Он даже не успел как следует удивиться. Где-то на переферии сознания он почувствовал, что так и должно быть, именно так и никак иначе. Но мальчик быстро затолкал эту мысль обратно, туда, откуда она и пришла. Мальчик вышел из помещения и снова огляделся, дверь сзади него со звоном растворилась. И опять тьма, и только он один в ней. Отчего-то в душе стало так тоскливо, захотелось ощутить вокруг себя много-много книг, обычно они помогали ему отстраниться от всего мира. И опять яркая вспышка, и стопка книг появилась перед ним. Мальчик от удивления радостно взвизгнул и ринулся к книгам. Детская ручонка цепко схватила верхнюю книжку, и мальчик углубился в чтение. Почему-то Гарри не показалось удивительным то, что он отлично видит в темноте без очков, или то, что эти книжки не погрязли во тьме. Наоборот, мальчику казалось, что всё так и должно быть. Где-то глубоко в разуме мальчика засело, что это правильно, так и нужно. Как-то резко книга кончилась, дочитав последнюю строчку про приключение трёх братьев, пытавшихся обмануть Смерть, он задумался. Эта история задела что-то глубоко в детской душе, и зачем-то он стал размышлять об этой истории, пытаться понять мотивы, подвигшие каждого из братьев попросить именно этот подарок от Смерти. Наверное, именно среднего брата малыш понимал больше всего. Если бы у него был такой камень, он бы, не задумываясь, воспользовался им. Ребёнок замечтался. Он стал представлять себе, как встречает Смерть и просит её воскресить его родных, как обнимает своих родителей. Малыш настолько погрузился в свои желания, что неосознанно стал представлять, какими же были его родители. Наверное, его папа был полной противоположностью дяди Верона, его бы папа был высок, строен, с длинными чёрными, как у самого малыша, волосами, он бы был неприветлив с посторонними, а в семье добр и отзывчив, он бы читал ему на ночь книги, играл, учил чему-нибудь интересному. Да, именно таким и был его папа. Что же касается мамы, она могла быть невысокой, яркой, как летнее солнышко, и доброй, как никто на свете. У неё были бы такие же зелёные глаза и круглое, с редкими веснушками, лицо. Она бы любила его и папу. Они бы ходили вместе по магазинам, качелям, кафе. Они отмечали бы его День Рождения, ели большой вкусный торт, дарили подарки, много-много подарков. У Гарри, возможно, был бы свой велосипед, свои игрушки, много книг и красивой одежды. Наверняка мама любила бы ему покупать одежду, она бы сама ему выбирала, и, может, когда он был поменьше, одевала бы его. Малыш настолько погрузился в свои мечты, что совсем не заметил, как перед ним всего в трёх шагах быстро появлялись и исчезали зеркала, в них мелькали какие-то лица, люди, вещи, магазины. Вокруг мальчика появлялось всё больше вещей. Так бы могло продолжаться ещё долго, если бы мальчик не почувствовал, как его окутывает чье-то тепло. Гарри чуть не подпрыгнул от неожиданности, оглянулся и обмер. Он ещё никогда не видел столько игрушек, книг и сладостей. Первой мыслью было желание наброситься на все и сразу. Ему хотелось и играть большим плюшевым медвежонком, и есть шоколадные конфеты в разноцветных обертках, и с упоением вчитываться в строчки очередной книжки. А главное, знать, что это всё его. Все эти вещи принадлежат только ему и больше никому. Он не сдержался, с веселым кличем и радостной улыбкой ребёнок набросился на игрушки, сграбастал в охапку медвежонка, о котором мечтал всю свою осознанную жизнь и принялся читать ему следующую историю из книги, в которой он узнал о трёх братьев. Будь тут Дадли, он бы обсмеял Гарри, сказав, что тот большой для таких игрушек. Хотя, нет, сначала бы толстяк отнял у него все, что есть у малыша, избил, а уже потом начал смеяться. Но, несмотря на то что Гарри было уже целых восемь, и он считался, в некотором роде, уже большим, самого ребёнка это не волновало, ему нравились все эти игры, ему нравилось читать плюшевому животному книги или совсем не по-мальчишечьи играть с куклой и кормить ее сладкими пряниками. Мальчик был просто в восторге от всего, что с ним происходит. Здесь у него было все, что ему надо, все, что он хотел, но не мог иметь. *** От долгой игры у ребёнка начали слипаться глаза, а тело — клониться в сон. Гарри протяжно зевнул, потёр маленькими кулачками сонные глазки и пожелал кровать. Как и раньше, его желание было исполнено. Лёгкий звон стекла, и большая кровать появляется на месте пустоты в шаге от мальчика. Мягкая перина накрывает деревянный каркас, прилетают две белоснежные подушки, одеяло, размахивая углами, как большая птица — своими гигантскими крыльями, ложится поверх этой красоты, и всё это великолепие накрывается плотным балдахином, который будет надежно оберегать малыша в его теплых и, несомненно, приятных снах. Маленькая мысль, и пространство искажается, покрывается рябью, со всех сторон слышится перезвон тысячи колокольчиков. Каждый сантиметр странного мира меняется, подчиняясь мысли малыша. Еще минута, и чернота приобретает очертание детской комнаты в приятных теплых цветах лета. Яркий жёлтый потолок ограждает небо. Голубые стены создают пределы, а мягкий, пушистый зеленый ковер ластится к маленьким детским ножкам. Малыш счастливо улыбается. Всё это для него впервые, но это так приятно, что есть кто-то, кто о тебе заботится, пусть это и что-то нематериальное. Ему хорошо, он быстро скидывает с себя одежду и забирается с босыми ножками в теплую кровать. Постельное белье ласково трётся о маленькое голое тельце, нежно утопая в своей белизне. Малыш впервые спал на чём-то таком мягком. Впервые у него было большое, чистое, а главное, теплое одеяло. Он пытается ещё сильней закутаться, почувствовать, что это не сладкий сон, а реальность. Он боится заснуть, боится, что, когда проснется, в дверь его каморки будет тарабанить тетя Петунья и требовать, чтобы он вставал и готовил еду. Боялся проснуться не под теплым и мягким одеялом, а под старым, колючим, порванным в трех местах пледом. Это было страшно, и он до последнего пытался сопротивляться сонливости, но все же Морфей смог утянуть малыша в свои чертоги.