Monster Plazza

После последних сборов со старейшинами, Хончоль накрепко запомнил, как выглядит проклятие Тэхёна. Они с Тэ редко пересекались, но старший издалека его оберегал, а когда появился Чимин (точнее, когда сам Тэхен появился в доме Чимина), старшему пришлось изредка за ним следить, матери было плевать, где Ви пропадает сутками, а иногда и неделями. Хончоль жил отдельно от отца, который подал на развод с мамой. Да уж, спустя долгие годы, узнать, что ты живешь под одной крышей с вампиром не самое приятное... Мать спилась, но при этом работала, иногда, все еще любящий ее вампир приходил к ней и одалживал немного, но она понимала, что это ради Тэхена. Суд решил, что дети будут с тем, с кем захотят, но мать требовала оставить обоих, тогда старший признался, что они с отцом одной крови, пусть и не так давно, и что ему лучше будет с ним. А как только ему исполнилось девятнадцать, он оставил и дом отца. Квартира, в которой он жил, напоминала смесь авангардизма и дизайна двинутого растамана. Непонятные формы мебели, зеркало над кроватью, кожаный диван с абстрактными рисунками из красной, черной и белой кожи, стульев нет и в помине, а ковры совершенно неожиданных цветов. Все это, в купе с развешанными всюду картинами и фотографиями в непропорциональных рамках, смотрелось так, будто тебя ведет с бодуна, не иначе. Но Хончоль свою норку любил, хотя и бывал там из-за работы редко. В день перед полнолунием он все-таки решил покараулить брата, а тот, как назло, несколько часов не появлялся. Тогда он просто зашел в подъезд, нашел нужную квартиру и попросил сообщить, как только мелкий появится. Чимин его не узнал, но запах почуял, а это значит, что его он хорошо помнит. Придя к выводу, что раз Тэ тут часто бывает и все еще человек, то вряд ли ему навредят, вампир со спокойным сердцем поплелся к себе. - Надеюсь ты ел сегодня, - едва слышно отворив двери, он входит в свой дом и слегка улыбается, почуяв любимый запах. - Я вот дико голоден, - Хончоль привык, что его ждут, привык, что важная составная его жизни всегда в этом доме. - Покормишь? - Не хочешь сообщить, где ты шлялся три дня? - тяжелый уставший взгляд из под пледа, сопровождается сердитым сопением. - Айрон, какого черта на этот раз? - Заткнись, - спокойно по буквам проговаривает старший и сдергивает чертов плед, непривычного для этой квартиры адекватного кофейного цвета. - Я голодный и злой, Хесан, не нарывайся. Джин вздыхает и встает с дивана. Дожидается, когда усядется Айрон, и мостится у него на коленях. От вампира пахнет морозной улицей и прохладой, от Хесана сигаретами и гелем для умывания. Удивительно, но даже оголодавший Чон никогда сразу не кусает. Сначала в ход идут слишком ласковые для вампира руки, а потом и пухлые губы, мажущие по шее и ключицам. Кидо его понять не может, потому что спят они в разных постелях, и старший постоянно напоминает, что для него он лишь сосед и еда, но когда он голоден, у Хесана возникает чувство, что он еще и по ласке голодает, а не только по крови. К тому же у него первая, не самая вкусная... В этот раз схема повторяется. Напряженные руки ведут по худым бедрам, поднимаясь выше, переходят на поясницу, тесно прижимают. Когда кожу прокусывают острые зубы, у Хесана глаза стекленеют, он неконтролируемо обхватывает чужую шею и немного ближе к себе притягивает. Впервые это приятно до закатывающихся глаз и пугающе до дрожащих пальцев. Шея вампира покрывается царапинами, а у Хесана по ключицам скатывается винного цвета капля, оставляя за собой красную полоску, которую тут же слизывают. Когда Айрон заканчивает, Кидо совсем плохеет, он бледнеет, и сил держаться нет совершенно. Он валится назад, но его ловят, укладывают на диван. - Что-то ты совсем... - Хончоль проходит на кухню и думает, что можно приготовить из того, что есть в холодильнике. Он знает, что парень ест мало и редко, и вообще напоминает анорексика больше, чем просто тощего. - У тебя малокровие, надо есть побольше... Когда вампир возвращается в гостиную, младший уже сопит. Совсем безжизненный и опустошенный, руки лежат вдоль тела, голова наклонена, словно у поломанной куклы. Круги под глазами за пару часов стали еще темнее, бледность внушительнее, и Хончоль понимает наконец, что он делает и что пора остановиться.