В вопросах борьбы с самодержавием, мы должны опираться на весь пролетариат, без различия языка и национальности, сплоченный совместным постоянным решением теоретических и практических, тактических и организационных вопросов.© В.И. Ленин
Убийца-дворецкий! © Автор всегда мечтал это сказать.
Утро у меня было отнюдь не бодрым. Открыв глаза, я осознала, что если вчера мое сознание расширилось и потеряло форму, то сегодня, загнанное в рамки моего мозга, очень теснилось. Оно давило на черепную коробку изнутри. В следствии чего, у меня были на лицо все признаки похмелья — головная боль, сухость и привкус дерьма во рту. Я почувствовала настоящую ненависть и отвращение к алкоголю. Однако, стоило что-то с этим делать. Интересно, каково сейчас ведьмаку — он выпил намного больше и не факт, что после нашего расставания больше не принимал в себя эту отраву? Сознание лениво начало шевелиться, вспоминая вчерашние события. Надралась в стельку, устроила Йорвету очередную истерику. Йорвет? Он же был здесь! Я вскочила, чем заработала внеочередное головокружение. Эльфа, как и признаков его присутствия здесь когда-либо, не было. Зато на полу, у самой двери, прямо в одежде расположился ведьмак. Надеюсь, что они не встретились нос к носу. Вместо подушки Геральт использовал собственный монстрариум и любовно прижимал к себе свой серебряный меч. Своим оглушающим храпом и запахом помойки изо рта, он распугивал всех на расстоянии ста метров. Думаю, у меня нет права его порицать: стоило мне случайно дыхнуть в сторону Сэра Ланселапа, не подозревающего о моем коварстве и мирно лежащего на подушке, как котейка резко сорвался с места и предпочел временно поселиться у одной из самых крупных щелей. Свежего воздуха жаждал. Значит, Йорвет ушел. Вчера он не воспользовался ситуацией и просто уложил меня в кровать. Я почувствовала одновременно радость и разочарование. А мог бы, твою мать. Хотя, опять же, тогда я бы чувствовала себя использованной. Что ж я за существо такое? Делают больно — не нравиться, ласково относятся, а я не довольна. Правильно говорил мой отец: «Много собак — свора. Много птиц — стая. Много баранов — стадо. Много противоречий — баба». Боюсь представить, что еще решит испробовать Йорвет, чтобы определить порог моей доброты. Я попыталась просто прикинуть, что творилось у него в голове вчера, и пришла к неутешительному выводу: скорее всего он догадался, что я к нему не ровно дышу и просто таким образом меня угомонил. Ловить потом по лесам мою бушующую тушку ему, наверное, не улыбалось. Да и Геральт, который скорее всего заметил, что отстали мы вдвоем, его бы размазал по стенке тонким слоем. Поэтому это был самый лучший выход из сложившейся ситуации — довести, уложить и, так уж и быть, поцеловать. Типа, в качестве поощрения за хорошее поведение в конце. Голова гудела и ощутимо расширялась в размерах до масштаба туманности Андромеды. Нужно срочно искать воду — в горле пересохло, кожа шелушилась и стала шершавой. Больше всего на свете сейчас я мечтала об «Алкозельцере», он бы мигом снял все симптомы, и я вновь почувствовала бы себя сейчас человеком. Но в Средневековье были только исключительно народные методы лечения подобного рода болезней, включавшие в себя рассол, водичку, проспаться и страдать до следующего утра. С трудом закончив водные процедуры, я начала одеваться. Ланселап жалобно мяукал, требуя чего-нибудь покушать, да побольше. Я пыталась его успокоить — не дай бог разбудит Геральта. С тяжелого бодуна ведьмак был способен на все — от убийства до ссоры по самым разнообразным вопросам мироздания. Чтобы достать еды моему чаду требовалось преодолеть друга-преграду и спуститься вниз. Но ведь внизу люди, поэтому надо хорошо выглядеть. Насколько сейчас это возможно, конечно. Ну, не распугивать же ранних клиентов только из-за того, что твое лицо сейчас являет собой иллюстрацию к термину «лютый похмел»? В дверь нетерпеливо постучали, и, не дожидаясь ответа, к нам ввалился Лютик. Выглядел он крайне неважно — помятое лицо, опухшие глаза. Вот уж он точно понимает сейчас мои чувства. Поэт препятствия в виде ведьмака не ожидал, поэтому на скорости споткнулся об друга, попытался сгруппироваться при падении, но весьма неудачно и с размаху поприветствовал копчиком пол. Геральт недовольно заворчал, заворочался, но героическую битву с дремой проиграл и вновь провалился в сон. — Я пришел сообщить пренеприятное известие, друзья, — обреченно начал поэт. Я ожидала что-нибудь в стиле городничего: «К нам едет ревизор!», но Лютик о Гоголе никогда не слышал, с Великой Русской литературой не был знаком даже понаслышке. Зато, как пташка ранняя, уже был в курсе последних новостей, которые заставили меня выпучить глаза от ужаса: — Крестьяне хотят казнить принца Стенниса. Я, офигев, подпрыгнула на месте и, причитая, плюхнулась на пол рядом с Лютиком, осознавая сказанное по второму кругу. У поэта же не было времени ждать пока мой головной компьютер изволит-таки заработать как надо, поэтому повторил сказанное и сразу же пощелкал пальцами перед моим лицом. Я кивнула на Геральта, все еще мирно видевшего десятый сон, не догадывавшегося о проблемах, которые вот-вот ураганом пронесутся по городу. Как личность известная, политически подкованная и нравственно контуженая, Белый Волк просто обязан был вмешаться, ибо от этого зависело наше благополучие, целость города при атаке Хенсельта, ну, и жизнь Стенниса, в общем-то тоже. Но нам было на нее плевать. Матерясь, мы вдвоем принялись трясти ведьмака, но тот упорно изображал из себя Степу Лиходеева. А именно был согласен и на казнь принца, и на собственную тоже, лишь бы его оставили в покое. Воображая себя Воландом, я обещала его расстрелять, если тот не прочухается в срочном порядке, и сослать в Ялту. Наконец, Геральт сел и, потирая глаза, потребовал чего-нибудь опохмелительного. На мои доводы, что бодун лечат алкоголем только алкаши с огромным стажем, ведьмак никак не реагировал, искренне считая, что лучший способ борьбы с похмельем — оставаться пьяным. Ворча про то, что так не долго посадить печень, я выдвинулась на поиски избавления от временного забвения моего друга. Пришлось спускаться и покупать пиво, от одного запаха которого меня мутило и мозг снова начал люто колотиться о кость затылка. Корчмарь смотрел на меня с нескрываемым одобрением, приговаривая, под нос что-то про большую выручку, которую мы сделаем с ведьмаком, если уйдем в запой. Прихватив молоко и немного мяса своему котику, я подвигала обратно, испытывая непередаваемые трудности в отношениях с собственным телом. Оно упорно не желало слушаться и шло своей дорогой, а лестница для него и вовсе стала настоящим испытанием на прочность и координацию. Пару раз я почти свалилась, но тут же брала себя в руки, хваталась за стеночку, клялась себе больше не пить и продолжала взбираться вверх — Белого Волка надо было безотлагательно спасать, чтобы он сам потом смог не допустить гибели больших человеческих жертв*. Когда мы соизволили скинуть из-за ушей ужасное состояние и ввалились во дворец, там уже собрался весь цвет местного общества — от низов в виде кметов и работников шахт, до самых богатых дворян и рыцарей. Высшее сословие полным составом делало рожи кирпичом, объясняя жалким и неразумным овцам стада своего, крестьянам, что если нет доказательств — нет и преступления. Крестьяне в ответ размахивали виллами и факелами, грозя спалить весь дворец к чёртовой матери вместе с принцем и его защитниками, просто за компанию. В общем, на наших глазах явно вершилась пролетарская революция в масштабе закрытого города. Я впервые присутствовала при линчевании и поэтому с интересом поглядывала по сторонам, ловя момент самой настоящей демократии. При каком еще политическом строе могут сжечь человека, только потому что народ сам попросил об этом? Вот она, истинная власть в руках толпы — жестокая и беспощадная, готовая убить любого, кто попадется на ее смертоносном пути. Не то, что эти ужасные тоталитарные режимы с их судами, выборами и интернетом, где можно послать кого угодно, и тебе ничего не будет. Среди переругивающихся сторон, как не странно, появилась совершенно отдельная кучка людей, которой этот балаган чертовски надоел, но которая понимала, что спускать весь этот цирк на тормозах чревато глобальными разборками. Это была группа очень угрюмых лиц, крайне замученных бесперебойно галдящими кметами и уставшая от не менее тугодумных представителей голубых (порой, во всех смыслах) кровей. Вместе с этой группой стоял Золтан, крайне взволнованный нашим появлением и размахивающий своими лапищами на манер мельницы, привлекая к себе внимание. — Геральт! — уже из далека закричал он, подпрыгивая в нетерпении, но сквозь такую галдящую толпу услышать его было весьма проблематично. Мы стали пробираться навстречу друг другу, но народ стоял настолько тесно и не желал двигаться просто так, что не выспавшийся Геральт в результате психанул, отвел нас с поэтом к стене, а сам, словно профессиональный плавун, нырнул в море людей и через десять минут выплыл уже с Золтаном, прицепившемся к другу на манер якоря. Когда мы собрались плотной кучей, вроде тех, что показываю в фильме, когда команда переговаривается и придумывает стратегию, краснолюд заговорщицким шепотом поведал: — Хорошо, что вы здесь. Мужики решили, что Стеннис отравил Саскию. Едва самосуд не учинили. — Можно подумать, у него не было повода, — вздохнул Лютик, всем своим видом выражая солидарность крестьянскому движению. Правда, если он и принял их сторону, то только потому что дворян он не любил в принципе, хоть однажды и проболтался, что тоже, в общем-то, не жалкий смерд. Причина же такого отношения крылась отнюдь не в том, что ему было жаль Саскию или он искренне разделял идею линчевать принца просто из любви к экшену. Некоторые из присутствующих здесь благородных представителей знати могли оказаться папашами ночных подруг пиита и вполне догадывались о похождениях поэтического дарования, а посему жаждали надавать под шумок пару смачных пинков под талантливую задницу — мало ли кто в толпе это сделал, ищи потом концы… — Насчет того, чтобы прямо отравить ее — нет никаких улик «за» и «против». Я не вижу и не слышу четкой аргументации. «Одна сорока на хвосте принесла» — это не самый достоверный источник. Но ему вполне могло надоесть быть принцем на привязи — тут соглашусь, — задумчиво произнесла я, припоминая давний разговор Трисс и Филиппы еще во Флотзаме по мегаскопу. «Делает хорошую мину при плохой игре» — так и выразилась старшая магичка о принце, имея в виду только то, что ему приходится подчинятся приказам Саскии, выдавая их за свои собственные. По сути армией управляет она, народом тоже, причем, весьма успешно. Стеннис работает венценосной декорацией, не имея при этом ни реальной власти, ни даже шанса ее получить. Несчастный мальчик, карьера не задалась с самого начала. — Что помешало крестьянам? — перебил меня Геральт. Хмурый, он все еще не до конца оправился от пробуждения и настроение его блуждало где-то у плинтуса. А галдящая толпа не добавляла покоя в его шумную голову, и ведьмак ощутимо страдал от всеобъемлющей его тело болезни «как-же-меня-все-заколебало-не-пойти-ли-всем-нахрен». Ему определённо не хотелось ничего решать, а взять и уйти домой со мной подмышкой, и завалиться спать. — Рыцари, — ответил бард, указывая на почетную охрану венценосца. У дверей покоев, пока еще мирно, стояли рыцари, в тяжелых доспехах и с руками на мечах, призванными намекнуть нам, что если потребуется — они будут держать оборону до последнего. Эти средневековые VIP-гопники, с суровыми лицами, спрятанными под забралом, уже и сами готовы были вот-вот ринуться на толпу и изрубить тех, кто обижает их вассала в капусту. — Их сиятельства, Аэдирнские дворяне. Не так-то легко поднять руку на голубую кровь. — На совете был мужик по имени Кальтон, — припомнил ведьмак, со скрипом шевеля извилинами. Он указал на крестьянина особенно воинствующего вида, размахивающего видами больше остальных, грозя при этом случайно покарать ими и своих, и чужих. — Не заметил, что бы он испытывал большое уважение хоть к кому-нибудь. Зачем ему восставать против одного и вставать на сторону других? — Дело не в уважении, — вздохнула я, поясняя простые истины тоном пятиклассницы, советующей не совать в глаз вилку. — Представь, какой раскол вызовет убийство принца. Кметы решат, что им все можно, и учинят еще парочку казней попроще. Дворяне обидятся, возьмут в руки оружие и начнут выкашивать своих вчерашних слуг с не меньшим рвением за мельчайшую провинность. Крестьяне еще больше разозлятся и начнутся настоящие суровые разборки, с погонями и интригами. Замкнутый круг. В результате город утонет в крови раньше, чем Хенсельт сюда доберется, и ему останется потом только объявить Верген своей территорией. Мы все в весьма огороженном от внешнего мира пространстве, как пауки в банке. Если один из нас загорится — погибнут все. — Похоже, в этот раз все будет… жестко, — заметил бард, указывая в сторону, призывая нас обратить внимание на происходящий вокруг пипец. К крестьянам вышел Скален Бурдон — племянник городового. На его лице не было ни тени вчерашнего веселья, наоборот, он весь являл собой честь, порядок и суровость. Я позавидовала крепкому организму краснолюдов — у меня самой внутри словно стадо слонов станцевало. Крестьяне не сбавили голоса ни на децибел, дворяне сделали вид, что его не существует и с пеной у рта доказывали свою правоту. Набрав побольше воздуха в могучую грудь, краснолюд громко, почти оглушающе пробасил, перекрикивая всех: — Я Скаллен Бурдон, слежу за порядком в Вергене. Что здесь происходит? — Ну ты и проследил, — угрожающе надвинулся на него Кальтон, как бы невзначай помахивая вилами. Остальная толпа громкоголосо запричитала в том же духе, что и он, соглашаясь со своим лидером, чей глас отвечал разом за всех: — Где ты был, когда Саскию отравили?! — Давайца принца! — завопил другой крестьянин с лицом, не обременённым интеллектом. Его крики поддержала толпа — кажется, они действительно вот-вот сорвутся с катушек и сметут всех рыцарей, отделяющих от так обожаемого ими монарха. — Под цепы его! Все вновь заголосили, буквально сметая Скалена с арены, но тот не собирался просто так сдаваться и терпеливо махал руками, ожидая, когда наступит хоть секунда заминки, чтобы вновь попытаться навести здесь порядок. Золтан присоединился к сородичу, пытаясь призвать окружающий балаган к тишине и спокойствию. Толпа ревела, наперебой доказывая, что все кругом говно и пытаются обидеть крестьян, выгораживая подлеца и не давая народным мстителям совершить праведный суд. Геральт чесал репу, размышляя, чем все кончится, а Лютик и я начали делать ставки, предлагая самые разные варианты исхода событий. Поэт поставил двадцать оренов на то, что мы спляшем на поминках принца, я же считала, что толпа крестьян перебесится и уйдет с носом. Как бы то ни было, но еще немного, и я буду должна поэту горсть золотых. — СТОЯТЬ, — где-то за моей спиной появился лидер скояʼтаэлей, в сопровождении небольшого, но весьма скептически настроенного отряда. По толпе сразу прошел боязливый шепот: «Йорвет». Эльф, как мне показалось, был доволен произведенным эффектом, особенно чувством панического ужаса, так и прокатившегося волной по участникам конфликта. Даже я, от неожиданности, опешила и потеряла на секунду дар речи. Вот же любитель выпендриваться и придать своей персоне большое значение. Кметы отступили под натиском флюидов командира белок, боясь попасть под раздачу и схлопотать пару фирменных эльфийских стрел в задницу, которые, вот ей богу, могли вырваться прямо из разозленных глаз Йорвета. Лицо его и так редко имело выражение доброе и радостное, но сейчас — это был полный атас, глобальный писец и вообще, я бы предпочла не вставать у него на пути, ибо дорожу своей шкуркой. Он окинул взглядом собравшихся — у всех, я уверена, прошли мурашки по спине от дворян до ополчения. Если бы я была страусом, то предпочла бы зарыться головой в песок и больше никогда с ним не спорить. — Если хотите уйти целыми — держите лапы подальше от оружия, — обратился он к бунтовщикам. Ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. А как же мои мечты о наших прекрасных остроухих детях? Мог бы хоть сказать мне «Привет»! Стоп, я снова веду себя как аутичная дура. Он вроде как «на работе», исполняет роль сурового лидера, усмиряет бунтующую ораву. Сделаем такое же непроницаемое лицо, чтобы не сводить его старания к полному ничто. Он, тем временем, продолжал: — Мне все одно — мужик или господин. Надо будет — всех перебью. — Что тут происходит? — вмешался ведьмак. Наконец, кажется, до его сознания дошла вся тяжесть ситуации, и он решил взять урегулирование в свои руки. В самом деле, не оставлять же эту привилегию Йорвету — иначе все зачинщики будут перевешаны в алфавитном порядке на ближайшем суку. Геральту хоть не свойственна повышенная жажда крови. Крестьяне, увидев, что на них давит уже не один, а целых два серьезных авторитета, окончательно притихли и выперли из толпы самого главного говорильщика. Тот, почти что скромно шаркая ножкой, пояснил: — Слуга, тот, что вино разносил на совете, говорит, что принц и жрец Ольшан отравили Саскию, — это как заявить, что одна бабка другой сказала, что Оля из соседнего подъезда — наркоманка, потому что не поздоровалась. По качеству, такие обвинения не уступают обвинениям кметов ни по одному пункту. Эх, такую бы энергию, да в другое русло — смели бы Хенсельта, как бронепоезд зазевавшегося монтера. Увидев, что бить его не будут, Кальтон осмелел и стремительно повышал уровень наглости в своих речах: — Мы хотим справедливости! — Вы хотите мести, — поправил крестьянина ведьмак. — Это не одно и тоже. — Как по нам, все — одно, — крестьянин стремительно набирал из своих ментальных резервов хамство. Безнаказанно повышая голос, он все больше и больше смелел, похоже, не до конца осознавая, что Йорвет и правда может прострелить ему башку, если устанет слушать перебранку. Геральт сложил руки на груди, скептически смотря на главного ополченца. Он ему не нравился, но взять и настучать по кумполу просто так, на глазах тысяч, воспитанный, в отличии от эльфов, ведьмак не мог, хоть руки у него уже явно чесались: — Саския без чувств лежит, а принц-отравитель и дворяне только и ждут, что нас на поле загнать и Хенсельту продаться! Не позволим! — Ты лжешь, Кальтон! Никто не собирается никого продавать, — подошел кто-то из дворян. Судя по всему, член совета — он был не молод, но и не стар и на фоне большинства не выглядел глупым, но до этого он уже проштрафился перед нами, ругаясь с кметами самыми последними словами. — А виноватого надо схватить и судить по закону. Я прыснула, выражая всеобщее мнение простого люда. Если виноватым окажется принц, то единственное, что ему сделают, это погрозят пальчиком со словами: «Ай! Нельзя так делать, нехороший Стеннис» и дадут по попе пару раз, чисто символически. Это вот воришку, которого поймают за руку на базаре при попытке стырить себе хоть немного еды будут судить по всей строгости закона. У высших эшелонов власти свои привилегии — хоть в воровстве, хоть в убийстве. Пожалуй, это единственное, что осталось в моем времени со времен раннего средневековья неизменным. Стабильность, мать ее. Правда вслух я свои мысли не стала озвучивать, потому как не вовремя и не к месту. Не бабское это дело — лезть в большую политику, лучше пойти к плите и приготовить кастрюлю борща. А то голову еще снимут и не пожалеют потраченного времени. — И что вы ему сделаете? Штраф наложите и по гузну отшлепаете? — не у одной меня появились сомнения в исполнительных органах местной власти. Крестьянско-пролетарская толпа вновь зашуршала. — Мы сами его отшлепаем. Секирой по горлу. — А где, собственно, сам виновник торжества? — спросила я у дворянина. — Принц Стеннис в своих покоях, изволит отдыхать. — Да нет же, слуга где? — я начала злиться. Принц-принцем, но не из-за него весь этот сыр-бор начался. Если бы кто-то по-пьяни не решил чего ляпнуть, так может быть этого разговора вообще бы не было. Никто бы не терзал мои барабанные перепонки с утра пораньше, и я спокойно страдала себе с похмелья в своем номере. А теперь из-за одного крайне болтливого мужика, который вполне мог и наврать товарищам, дабы покрасоваться, мне приходится стоять здесь и смиренно чесать репу, ожидая разбора полетов венценосного молодняка: — Виночерпий Саскии, говорю, где? — Он в безопасном месте, — сообщил мне Йорвет, опережая раскрывшего рот дворянина. — Его охраняют скояʼтаэли. — А что принц тогда заперся, ежли он не виновный? — логично вопросил один из крестьян, размахивая перед моим лицом весьма солидной дубиной шириной с руку. Еще немного, и они на нас кинуться — зуб даю. Я на всякий случай зашла за спину Геральта, дабы не попасть в призовую тройку трупов, до которых еще сможет дотянуться рука правосудия кметов. — Хватит, — разозлился командир белок, то ли поняв смысл моих действий, то ли просто потеряв терпение. — Если кто-то из вас, твари, возьмется за оружие, сначала я прострелю ему руку. Потом полетят головы. — Нас больше, — начал бахвалится Кальтон, но толпа его соратников была иного мнения. Рабоче-крестьянская партия предпочла собраться и не очень могучей кучкой встать за спину своего предводителя, пустив того на живой щит. Тот снова потерял свою твердость и не очень уверенно добавил: — Со всеми не сладишь. — Тогда ты будешь первым, — мстительно пообещала я, решив действовать древней, как девять миров, стратегией запугивания. Раз до этого я не подавала особенно голоса, выглядела несолидно и вообще многие меня видели чуть ли не в первый раз, то сейчас Кальтон опешил, не понимая, откуда я вообще вылезла с такими вот «предъявами» а-ля крыша эльфийского ларька из девяностых. — А теперь расходитесь. Сейчас все разрулим. Поговорим с вашим виночерпием, с принцем поговорим и уже потом будем решать, что тут у вас за драма такая. — А ты, девка, что самая умная, да? — подозрительно взирая на меня, спросил главный ополченец, надвигаясь на меня, не замечая моей личной охраны в лице ведьмака и поэта. Он встал ко мне вплотную и навис, словно громадная жирная туча, воняющая рыбой и пойлом. Углядев во мне нечто вроде слабого звена, он пододвинул свое лицо к моему, пытаясь доминировать и морально подавить этим жестом, но не тут-то было. Я резко подалась вперед, с целью откусить нос этой зажравшиеся морде. Кальтон инстинктивно отпрянул и стушевался, не понимая пока, как это произошло. — Да, — со злостью бросила я. Кажется, я недавно уже слышала этот вопрос. От кого-то, подозрительно похожего на несостоявшегося лидера местной революции. Не могу вспомнить, где. Мы вновь отошли в сторону и стали шептаться, производя при этом странный эффект на окружающих. И рыцари, и дворяне, и разъяренная толпа поглядывала на наш скромный совет с неподдельным интересом, смешанным с ужасом. По сути, они вверяли нам разрешение ИХ общей проблемы. Горстке чужаков, которые прибыли сюда меньше недели назад и уже изображали из себя власть. Их это возмущало, конечно, но никто не собирался спорить с нашей братией просто по одной причине: чтобы было на кого переложить ответственность, в случае, если что-то пойдет не так. Третья сторона всегда была нужна именно для этого — пока пинают кого-то левого, обычно, рассорившиеся друзья снова начинают доверять друг другу и жаждут сплотиться. — Нам надо действовать быстро, — зашептал Йорвет, не заметно вплотную прижимаясь плечом к моему. Он выглядел обеспокоено — подобное ЧП явно не входило в его планы и сильно выбило из колеи. Эльф был весь сплошное напряжение, даже венка на виске взбухла, выдавая его волнение и желание поскорее разобраться со всем этим. — Есть идеи? — спросил ведьмак, окидывая нашу компанию туманным взором человека, которому очень плохо и который мечтает только поспать, пожрать и поскорее сдохнуть, лишь бы не принимать участия во всем этом дерьме. — Предлагаю устроить разделение труда, — произнесла я, оглядев тех, кто собирался устраивать следствие. — Надо поговорить с ними обоими — с принцем и виночерпием. Думаю, им есть что нам рассказать, причем делать это без лишних свидетелей — каждая из сторон может истолковать слова в свою пользу. Поэтому надо быть вдвойне осторожными — мало ли кто чего учудит в наше отсутствие или пойдет за нами… — Я их припугну, а если надо пущу немного крови, — покивал Йорвет, соглашаясь с таким планом. — Я дам вам время, но боюсь, что долго их ничто не удержит. Нужно расспросить крестьян, дворян, краснолюдов, что они думают по этому поводу. — Если он виновен, то уже придумал себе красивую сказку, — отрицательно покачал головой Геральт. У него был самый большой опыт общения с монархами, плюсом, он и сам умел за пару минут выдавать Трисс такую легенду про свое ночное отсутствие, что даже сам начинал в нее верить. Рыбак рыбака, как говорится. — Думаю, ты разберешься, — я вздохнула и почесала затылок, прикидывая сколько у нас есть времени до апогея, когда все это зрелище перерастет в драку. — А мы с поэтом тем временем сходим к слуге. Нужно выслушать все стороны конфликта. — Может лучше ты пойдешь к Стеннису, — предложил Геральт устало. — Ты женщина и применив все свое обаяние… — У меня с принцами вечно какая-то фигня получается, ты же знаешь, — я постаралась сразу откреститься от общения с несостоявшимся монархом. Мне его стонов на поле боя хватило — слишком уж он хлюпик и морально не готов для такого потрясения, как я. — Последний принц, с которым я поговорила стал причиной того, что я мешаю тебе жить. Понимаю, что еще дальше меня уже не сошлют, но, все-таки, у меня теперь аллергия на всех тех, кто происходит родом из семьи управленцев страной. Думаю, даже Стеннис перепугается, если на переговоры к нему пошлют Убийцу Королей, и тут же все выложит. Он же не совсем дурак, верно? — хотя лично я в последнем очень сомневалась. На том и порешили. Провожая меня, Йорвет тихонько отвел мою персону до выхода, потом уволок в сторону и объяснил, где сейчас его люди прячут свидетеля, как туда добраться и как потом не заблудиться, возвращаясь. Я рассеяно кивала, хотя мысленно уже придумывала ход беседы, которую мне предстояло провернуть с виночерпием. Вдруг выражение лица Йорвета резко изменилось, стало нежным, и он улыбнулся, поднимая руку к моей опухшей физии. Словно ненароком убирая пыль с моего лица (а со стороны именно так и могло показаться), почти не касаясь, ласково провел по кончику моего носа, едва задел губы и удалился, вновь накидывая на себя суровое выражение настоящего викинга. Очки немного заляпал своими действиями, и я, недовольно-умиленно пофыркивая, покинула дворец, ступая легкой окрыленной походкой по земле, как по облаку. Думаю, что сейчас лучше всего поиграть в Каменскую. Повторив опыт Йорвета, я сменила выражение лица на более брутальное, соответствующее профессионалу, и прихватив поэта, направилась в сторону людских районов, коих тут было, к сожалению, не много — город-то краснолюдский. Лютик, видимо, заметив перемену в наших с эльфом отношениях всю дорогу выпытывал, что вчера произошло, какие события он пропустил и что я буду теперь делать. Я таинственно отмалчивалась, посмеиваясь над собой, предпочитая никак не комментировать события, свидетелем которых стал вчера весь Верген, а следом и мой кот. Тем более, что ничего такого серьезного не было. Если Йорвет не жаждет каких-то публичных признаний, то мне они и подавно не нужны. Да и выставлять себя недалекой девочкой-припевочкой просто не хотелось. Слуга Саскии находился относительно недалеко, но этого хватило, чтобы поэт начал действовать мне на нервы. Уже собравшись высказать все, что я думаю по поводу извечной дилеммы Варвары на базаре, я резко осознала, что поэт свой допрос устроил неспроста. Его работой было подмечать мелкие детали в отношениях людей, чтобы потом их удачно описывать в поэмах, иногда раздувая из одной улыбки стихотворение о любви на пару страниц. Возможно, и в этот раз Лютик что-то заметил и спешил переработать информацию. И если он уже знал про мою влюбленность в Йорвета, то дело было не во мне… Вокруг подозреваемого стояли четыре эльфа, которые даже не попытались мне перегородить дорогу. Они вообще с мечтательным выражением разглядывали малопонятные дали и явно грезили о чем-то своем, что не имело отношения к тому, чтобы стеречь какого-то Dhʼione. Хороша охрана, а вдруг я его убить пришла? Хотя — нет, уж кто-кто, а эльфы мою физиономию выучили досконально и знают о моей жизни весьма много, может даже больше, чем я сама. Если я уж попытаюсь сделать больно виночерпию, об этом тут же доложат Йорвету в форме отчета вплоть до числа морганий моих глаз. Подбегая к свидетелю, как к спасению Божьему от злого поэта, я сразу накинулась с вопросами, пытаясь выведать как можно больше информации в минимальные сроки: — Привет, — вежливо поздоровалась я. Разговор, конечно, всегда стоит начинать издалека, тем более такой важный, но мне ничего не приходило в голову, да и время откровенно поджимает, и я сразу спросила в лоб: — Это ты подавал вино Саскии? Мужчина побледнел и заерзал по стулу, на котором до этого сидел, куря трубку. Он был невысокого роста, кряжист и ужасно небрит. Одет был как все крестьяне — вообще ничего примечательного, что могло бы выдать в нем господского слугу. Те всегда выглядели хорошо — гладкие подбородки, со вкусом подобранная, простая одежда. На улице я бы прошла мимо этого типа и даже не заинтересовалась ни кто он, ни чем занимается — сплошная серость. Свидетель дрожащим голосом ответил, стараясь отодвинуться вглубь стула и вообще, по возможности, испариться: — Я тебя не знаю-ю… — Я тебя тоже не знаю, — задумчиво произнесла я. Потом радостно встрепенулась и протянула ему руку. Похоже, я не вызываю доверия. Вот совсем. Интересно, почему? — Давай знакомится. Я — Аника, а ты? — Лелард, — пожал мою руку мужчина. — Вот, Лелард, мы и знакомы, — на моем лице проступило самодовольство. — Давай поговорим о той каше, которую ты заварил сегодня с утра. — Я ничего н-н-не вари-и-ил, — от ужаса мужчина даже начал заикаться и нервно подергиваться всем телом, словно я его сейчас пытать начну. Нет уж, это у Роше и его компании такой очаровательный стиль, а тут другие методы. Да и от вида пыточных инструментов меня мутит. — Я н-ничего не делал. Я н-ничего не знаю. — Да ты не пугайся так, — попыталась его успокоить, понижая голос. Если он тут свалиться в обморок, то, пока его будут приводить в чувство, а потом вновь начинать разговор заново, можно просто не успеть вернуться во дворец и весь замес пройдет без меня. И тогда будет не важно, что скажет виночерпий — принцу уж точно — все решится само собой. Я убрала волосы с лица и пообещала: — Я тебя не обижу. Я же девушка, у меня и сил не хватит даже чтобы ударить тебя. Люблю быть девушкой, всегда и на все есть оправдание. Просто никто не знает, как мы коварны, и, порой, у БЕЛАЗа способны поменять все колеса, имея в руках только разводной ключ, при том не того формата. Особенно, если рядом нет мужчины. Иначе мы будем ошибаться в подсчете сдачи с десяти рублей и не знать, как самим переустановить винду. Я называю это «профессиональной женской беспомощностью», проявляется которая только в присутствии сыновей Адама. Слуга покосился на стоящего за мной Лютика, прикинул габариты и насколько опасен поэт, подумал и, видимо взвесив ситуацию, спросил: — Чего говорить-то? — Все, что знаешь, — понимая, что рассказ сразу может начаться с очень-очень далеких времен, я поспешила уточнить: — Как ты вообще узнал, что принц хочет отравить Саскию? — Я слыхал, как жрец гутарил с принцем… Святоша сказал, что дева — бестия в людском обличье. — Святоша —это кто? — зная привычку крестьян называть всех одним и тем же словом, я решила уточнить, что он не Папу Римского имеет ввиду. Ну, или кого-нибудь вроде него. Да и вообще, я впервые слышала еще о ком-то, кто был замешан в сием деле. Надо в следующий раз будет либо слушать, как следует, либо завалить вопросами окружающих и досконально изучать дело. Мама, о чем ты думала, когда нашла в капусте такую идиотку-дочь? — Жрец Ольшан, ты имеешь ввиду? — спросил Лютик свидетеля, и, словив мой полный непонимания взгляд, пожал плечами, пробормотав: «Да все про него знают, чего ты…» — Да-да, именно он, паразит! Не зря ему голову отрубили! — старик погрозил кулаком в небо, в гневе багровея лицом. Простые, общедоступные человеческие эмоции — если чувак умер, то он на небесах. Не хочется расстраивать его и говорить, что ад внизу и в московском метро в 8 утра. — Значит теперь твои слова никак не проверить? И подтвердить их больше некому? — подозрительно спросила я, размышляя, что ниточка оборвалась сразу же, как только появилась, а значит толку ровным счетом никакого. Слуга вновь перепугался, словно я ему пообещала, что сейчас откушу член, и озираясь, продолжил повествование: — Вы только не казните меня, я ж не думал… Могилой матери клянуся — чистая правда! — Да никто тебя не казнит, — я начала терять терпение, видимо, заразившись таким мерзким свойством личности от эльфа вчера ночью. Интересно, а вредность тоже передается поцелуем? Ой, простите, задумалась не о том и улетела мысленно в объятия Йорвета. О чем я? Ах, да… Слуга пугался любого слова и это начинало раздражать — в пятках тех парней, его друзей-собутыльников, что сейчас стоят в замке больше храбрости, чем во всем этом слуге в целом. И с такими бойцами мы хотим идти и воевать! Он же на землю упадет сразу, как только издалека покажется хоть один воин вражеской армии и сложит лапки на груди, прикидываясь трупом. Стоп, хватит ругать виночерпия, сама та еще паникерша. Представь себя на его месте. Сажают под стражу, едва ты рассказал друзьям-знакомцам о том, что слышал, за кружечкой горячительного, потом узнаешь, что во дворце бунт, произошедшей с твоей легкой подачи, и, в конце концов, приходит какая-то настырная баба, которую часто видят то с Йорветом, то с ведьмаком и начинает выпрашивать все тоже самое. Тут и до нервного срыва недолго. — Ну, как я прибирал комнату Саскии так жрец пришел, — Лелард вспоминал события, приведшие к сегодняшним разборкам, стараясь не особенно показывать свою панику. — А у прынца комната рядом была. Громко не гутарили, но я ж слыхал, как жрец говорит: «Ты только отзови слугу из кухни». Ничего больше. Только жрец Ольшан знает, что было дальше. — Мертвые не потеют, — пробормотала я. — И не дают показаний. — А может после него чего осталось, — предположил Лютик, перенимая манеру разговора слуги. — Следы какие-то или шо… — Все может быть, — я кивнула и быстро распрощалась с Лелардом. Проходя мимо охраны, я, шутки ради, хлопнула в ладоши, выводя парней из оцепенения, но безрезультатно. Стража даже не шелохнулась, только ветер немного пошевелил их волосы. Я повернула ко дворцу, стараясь сопоставить в голове факты, но Лютик схватил меня за плечо, дабы привлечь внимание, чем остановил слишком резко — я чуть не грохнулась. Поворачиваясь, я готовилась дать ему отпор, что, мол, не время сейчас обсуждать, что вчера было, да и не твое это дело, не доводи до греха, поэт. Но друг опередил мои гневные выкрики и предложил: — Может сходим в дом жреца? — Ты знаешь, где это? — я изумилась. Как мне самой не пришла в голову такая гениальная, и в тоже время простая идея. — А там открыто? Может, имущество покойника опечатали? — Ключик у меня имеется, — бард кивнул и покрутил перед носом латунной железякой, хвастливо добавляя: — Скажи, что я полезный. Лютик, ты самый лучший и распрекрасный поэт на свете. Талантливей и прозорливей тебя никого нет, золотце мое. Я могу еще долго петь дифирамбы в твою честь — лишь бы почаще радовал так, как сейчас. — Где ты его взял? — изумленно проговорила я, чуть не писая кипятком от восторга. Лютик потянул меня за собой, углубляясь в город и ловко маневрируя между прохожими, при этом набирая немаленькую скорость. Я с трудом поспевала, переходя на мелкую рысь. Словно все в городе вдруг встало за нас — прохожие услужливо расступались, никто не перегородил дорогу тележками и у таверны вечно просящие мелочь пьяницы опустили глаза в пол, делая вид что нас не знают. Если по городу уже разлетелась весть о нашем расследовании, то это все объясняет, но, может быть, дело было в серьезной физии поэта, который, подобно крепости, способной отразить снаряд «Авроры», прокладывал нам путь сквозь улицы. — Места надо знать, — многозначительно бросил поэт по дороге. Жрец, оказалось, жил когда-то недалеко от рынка. Внутри его «квартиры» (а как назвать однокомнатное помещение, обставленное скромно и без вкуса, не знаю) я ожидала увидеть что угодно — призраков, светящиеся зловещие сундуки, пентаграммы на полу и кучу черепов, портрет Сатаны на стене, наконец, и прочие атрибуты злого жреца, а увидела только безбожный беспорядок. Вроде как умер Ольшан не так уж и давно, а срач был такой, словно тут год назад пронесся ураган, после которого никто не прибирал. Повсюду пыль и паутина, местами ободранные стены, краска слезла, на кровати крошки. Тряпка, служившая паласом на полу и вовсе была заляпана в какой-то жидкости. Вместо картин на стене были рисунки, напоминающие наскальную живопись времен раннего палеолита. Из украшений — только ковер на стене (привет от советской моды!) да пара очень уродских ваз. Настоящая холостяцкая берлога, дом сильного, независимого мужчины, так сказать, только что пельмешками еще не пахнет. А вот аура, царившая здесь, была немного странная — воздух как будто был наэлектризован и пах озоном, вот-вот в помещении случится гроза. На столе светила магическая, не прогорающая свеча, в опасной близости от бумаг, на которых скопился воск. Хорошо, что до пожара дело не дошло. Мы с поэтом мысленно разделили комнату на две половины, и начали обыскивать каждый дюйм — от двери до ковра на стене и обратно. Ползали на карачках, заглядывая под кровать и роясь во всяком мусоре — если жрец хотел что-то спрятать, то, по-любому, положил это на сохранение в потаённое место, о котором знал только он один. Вопрос только в том, где же этот проклятый тайник и как его открыть. Уставшая, вся в пыли и паутине, я мечтала лично отрубить голову жрецу во второй раз, с особым садизмом, потому что ничего похожего на сейф не обнаружилось. От поэта и вовсе не было никакого проку — он, брезгуя, аккуратными движениями пальчиков двигал туда-сюда разные мелкие предметы, попросту отнимая время и занимаясь откровенной фигней. В поисках я просмотрела все книги, что валялись на полу, в надежде увидеть хотя бы подсказку, и на всякий случай стащив том про сопряжение сфер. Я пихнула его под рубашку — лишним не будет, зато там может быть информация о перемещении между мирами. Плюнув на книги, я полезла снимать ковер — это уже в стиле лихих девяностых, прятать в стене сейф, прикрыв вычурной тряпкой. На Лютика упала бесполезная и, следовательно, почти новая швабра. Поэт не возвышено ругнулся, и полез ставить ее на место. Пока он пытался заставить ее принять вертикальное, устойчивое положение — смахнул со стола тарелку, развивая череду неудач. Градус раздражения Лютика поднялся выше температуры солнца, он практически кинул тарелку на стол и резко затих. Я повернула голову и увидела, что гений в душе, и поэт снаружи разглядывает свитки. — Аника! — он обратился ко мне, шурша бумажками и досконально изучая каждую чуть ли не под микроскопом. — Взгляни, что тут нарисовано. «Если хочешь что-то прятать — прячь на виду», — похоже именно такого принципа и придерживался Ольшан. Или он просто не собирался ничего прятать, думая, что все равно оправдают. На столе, среди кучи бумаг, лежали чертежи чаши, большим шрифтом в углу было приписано «Мастер Торак». Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что это копия кубка Хранительницы Аэдирна, только с единственным различием — там была предусмотрена закрывающаяся полость для яда. Значит, Ольшан и правда был замешан в этом деле и теперь против принца тоже имеются кое-какие косвенные доказательства — хотя бы слова того виночерпия. Но если подумать логически: у него не было повода именно сейчас ее травить. Хенсельт практически под стенами города, а Стеннис вряд ли смог бы самостоятельно командовать армией. Он, конечно, принц, но уж больно тупорылый и неопытный. В то время как Аэдирнская Дева была грамотным полководцем, который сумел заставить объединиться сердца людей и нелюдей. Саския является связующим звеном и если она умрет, но ничто не спасет Верген от жестокой расправы. Надо быть полным придурком, чтобы вытворить такое сейчас. Бард на подозрения согласился, добавив, что это скорее тянет на попытку самоубийства с последующим прихватом целого города с собой на тот свет. В найденном чертеже меня смущала одна маленькая, но весьма существенная деталь. Полость для яда, конечно, закрывалась, дабы не привлекать внимание излишне любопытных, но, если посмотреть на план чаши сверху, то отчетливо можно увидеть и то, что крышка, служащая барьером, прикрывалась не плотно — ее можно было разглядеть невооруженным взглядом. Механизм же открытия был еще более странным — стоило только с небольшой силой сжать ножку (спасибо, жрец, что разбирался в подобных вещах, видимо, не очень хорошо и тот, кто создавал для тебя чертежи, подписал каждую, даже самую незначительную деталь, из-за которой все эта конструкция становилась не непонятной махиной из преисподней, а просто хреновиной с плохо продуманными механизмами), то полость открывалась внутри и яд смешивался с вином. — Лютик, а Лютик, — не отрывая взгляда от свитков, спросила я. — А виночерпии пробуют вино из бочонка, или из чаши своего господина? — Из чаши, конечно, — поэт пожал плечами. Видимо, в начертательной геометрии, как истинный гуманитарий, он разбирался даже меньше меня и считал, что ее название происходит от вопроса «на черта?». Посему в планах копии кубка Саскии Лютик мог понять только то, что это сборище линий и завитушек, из которых, при хорошем воображении, можно сконструировать красивую посуду. — Если бы они не пробовали вино непосредственно… А что? Ты что-то нашла? — Надо вернуться к тому гению, который подавал вино, — констатировала я, хватая чертежи под мышку и стремительно выбегая на улицу. Времени оставалось все меньше, а вопросов — все больше. В голове не укладывались мелкие детали, упорно не желали сходиться. Он что, бессмертный, что ли, этот виночерпий? Обратное расстояние до слуги мы проделали меньше чем за минут десять — я, аки Олимпийский чемпион-спринтер, бежала сломя голову, боясь что хитрый Лелард может запросто сделать ноги, попросившись в туалет, например, и скояʼтаэли, которые его охраняют и ничего не подозревают, проворонят столь важного свидетеля. А еще дурачком прикидывался, сволота поганая! Увидев меня вновь, уже сменившую выражение с добро-пацифистического на злобно—перекошенное, слуга либо догадался о цели моего повторного визита, либо предположил что-то гораздо более худшее. Он сразу же побледнел и попытался быстренько сделать ноги вверх по улице, но ушлые эльфы поймали нерасторопного неудачника, едва тот попытался рвануть от них дальше, чем на пару шагов. Лелард забился в истерике, почти как я при первой встрече с накерами, начал размахивать руками и нести несусветную ересь про то, что дома его ждут детишки, жена и больная мать. Охране было глубоко пофигу, на все мольбы — скояʼтаэли выполняли приказ, и, дабы усмирить почти потерявшего рассудок слугу, с силой усадили его на стул, и для пущей вежливости, доступно объяснили, что убегать не хорошо и вообще, так и ног можно лишиться. Про целость его конечностей, видимо, Йорвет ничего не говорил. — Слышь, ты случайно в боги не записался? — с разлету начала я, размахивая пергаментом перед носом Леларда, почти колотя того по носу. — Ты как мог отпить из кубка и не отравиться?! Заранее литр зеленки выпил, она всю заразу пожгла?! — Я н-н-не понимаю, о чем в-вы, — заикаясь пуще прежнего, пролепетал слуга Саскиия. —Я все вам рассказал. — Знаешь, я бы на твоем месте рассказала правду мне, чем потом — Йорвету, — вздохнув, ударила мужика по голове чертежами. Не больно, просто что бы подкрепить свои доводы. — Он вообще мужчина общительный, только вот с головой не очень дружит. С пыточными предметами дружит, с кровью, а с головой как-то не очень. Не срослось у них общение, понимаешь? Лелард побледнел. Весь его вид выражал несправедливо осужденного мученика, который вот-вот пострадает за веру, царя и отечество. Понимая, что щенячьи глазки не действуют ни в каком виде, скорее наоборот, начинают еще больше злить — время все еще утекало и не факт, что во дворце кого-то не искрошили в капусту — мужик горестно вздохнул и совершенно нормальным, почти раздраженным голосом бросил: — Вы хоть знаете, сколько времени я убил, чтобы устроиться на эту работу? А потом сколько прислуживал, знаете? Вам никогда не понять чувств патриота. Единорог вот-вот встанет под стены, чего ж мне бояться? — бормотал сам себе, опустив взгляд на пол. — Каэдвенская разведка? — со знанием дела спросил Лютик. — Да, — кивнул Лелард. — Мне было приказано отравить Саскию, едва завершаться переговоры с королем. Вы думаете, этот фанатик Ольшан додумался бы совершить такое? Он слишком богобоязлив, чтобы решиться на такой грех в одиночку. Главным было убедить его, что Саския — дочь дьявола, а остальное дело техники. — Угу, дочь дьявола, ведущая народ к славной победе, — буркнула я. — Он и правда был таким дебилом? — Он был фанатиком, повторяю! Но даже при наличии идеи, у него не хватило ума продумать план тщательно — пришлось отправить к нему агента с чертежами кубка, — Лелард указал на свитки. — И тут он провалился. Ему же ясно было сказано, после того, как Торак закончит чашу, сжечь свитки. Мы договорились, что Ольшан раздобудет яд и найдет того, кто изготовит чашу, а я завершу дело. — Как ты сам не отравился? — спросила я, уже успокоившись. — Я спрятал безоар за щеку. Да и не пил я само вино — просто держал во рту, пока не появилась возможность выплюнуть. Если что-то и попало в организм, то его нейтрализовал камень. — А у нас есть люди, которые эти самые яды в малых дозах специально пьют, чтобы быть здоровее. Гомеопатия называется. Упустил свой шанс стать бессмертным, — я вздохнула и попросила скояʼтаэлей сопроводить виночерпия-интригана в замок, дабы представить доказательство воочию. Те покивали и подняли мужика, связывая ему руки на запястье. «Лелард» смотрел на их действия со здоровой обреченностью и спокойствием, словно его это не касалось вовсе. Я обратилась к нему: — Слушай, а принц все-таки в сговоре, или нет? — Представления не имею, — отвечал каэдвенец. — Я не уверен, но это вполне возможно. Он же ненавидит Саскию, да и мне на руку, если докажут, что народная героиня была отравлена королевским отпрыском. Мы двинулись было вперед, но не пройдя и пары метров, Лелард вдруг споткнулся, упал и забился в страшных конвульсиях, как при эпилептическом припадке. Изо рта у него пошла пена, тело задёргалось, словно по нему проходил высоковольтный ток, но продолжалось это страшное зрелище меньше двух секунд. В мгновение тело расслабилось, развалилось по земле, а взгляд Леларда стал стеклянным, пустым и безжизненным. Лютик сразу же бросился проверять пульс, приложив руку к шее, и, помедлив, отрицательно покачал головой. Эльфы, которые искренне делали вид, что они еще кого-то охраняют, начали разворачивать мертвеца на живот, один из них указал на тонкую иголочку, удивительным образом воткнутую, с силой, в венку на запястье. «Узнаю методы разведки! Всех сдал и предпочел откинуть лапки!» — почти радостно заявил Лютик. Я только покосилась на поэта, затем, взяв его за руку, развернулась, оставляя мертвеца на скояʼтаэлей, и рванула вперед. Мы побежали обратно ко дворцу, боясь, что не успеем со своими находками, и принца разорвут без нас. Душа требовала быть в самой гуще событий, потому что главным событием должны были стать мы. По дороге бард придумывал все новые и новые пытки, чтобы заставить принца признаться в содеянном перед всем честным людом, навеки сдать бразды правления своей несостоявшейся жертве. Я пыталась возразить, что после монаршей смерти крестьяне могут устроить погромы на дворян, а это ничем хорошим не закончиться. Лютик на такие мелочи внимание предпочитал не заострять, потому что творческая фантазия уже ушла в дальнее плавание и, размахивая оттуда ручкой, каждый раз выдавала все более жестокие идеи расправы со Стеннисом, которому, наверное, сейчас жутко икалось. Похоже, Саския со своими идеями пришлась по душе и Лютику, буквально, смогла околдовать всех, кроме меня — но это уже совсем другая история. Мы пришли как раз вовремя — народу уже окончательно сносило башню, и от Стенниса, похоже, скоро останется только пара строк в мировой истории и весьма внушительная лужа крови. Судя по всему, Йорвет уже прострелил кому-то руку, но это не помогло — крестьяне уже почти начали тыкать виллами всех, кто, по их мнению, покрывал принца, грозя жесткой расправой правым и неправым. Все-таки толпа — могучая сила, хоть и бестолковая. Взять бы их всех, да и закинуть воевать, что бы умнее были в следующий раз. Скален Бурдон был единственным, кто пытался хоть как-то навести порядок, выступая голосом разума среди всего этого беспорядка, но его не слушали. — Давай кумовья, вынимай принца из холупы! — бушевали люди, бурля как океан во время шторма. — Почему так долго? — к нам подошел Йорвет, недовольно оглядывая поэта, кося на свитки в моих руках со злостью и любопытством одновременно. Дело принимало уже нешуточный оборот, и он ощутимо нервничал — градус его раздражительности вкупе с недовольством волной прокатывали по той половине лица, что еще сохранила остатки былой красоты. Ведьмак рядом с ним угрюмо о чем-то размышлял, в забытьи проверяя пальчиком лезвие. Надо было брать решение ситуации в своих хрупкие женские ручки, просто потому что я начинала хотеть жрать, и задерживаться здесь мне больше десяти минут не хотелось. Толпу пора было урезонить, иначе скоро полетят руки-ноги-головы. Как личность очень нервная и еще больше ранимая, к подобного рода мордобоям я относилась крайне отрицательно. — Слышь, народ, заканчиваем праздник, — я не стала отвечать эльфу, а сразу направилась к толпе, вставая между сторонами конфликта так, чтобы все могли меня видеть, словно я — тамада на этом празднике жизни и смерти. Поджилки тряслись, и почти физически ощущалось, как от переживаний умирают в голове нервные клетки. Пора было показать в действии присутствующим все аспекты римского права: — Хватит спорить, нужно что-то решать. Осудить и покарать может любой дурак. Попробуйте сначала доказать его вину. — Холопский прислужник пустил слух, будто принц Стеннис отравил Саскию, — начал было один из дворян объяснять свою сторону. Вот прикольно им все заново гнать по пятому кругу, что ли? — Зачем принцу затевать этакую подлость, позоря свой славный род? — А вот затем! — крикнул Кальтон, обрызгав слюной всех, кто попал в радиус поражения. — Короны паршивцу захотелось. Я пробила фейспалм, приложив руку к лицу, затем, потерев переносицу, вмешалась: — Я говорила с вашим «холопским прислужником». У меня есть минимум три свидетеля, которые докажут, что это был каэдвенский шпион, — толпа ахнула и кто-то сразу же потребовал доказательств. Вполне логично, если рассуждать здраво. Лютик закричал откуда-то сбоку, что слышал все лично своими ушами и все желающие могут пойти и посмотреть на труп этого паршивца (который своей смертью подложил нам грандиозную свинью!). Тут кто-то из оравы заявил, что мы сами его прикончили и потребовал немедленно убить вообще всех, просто на всякий случай. И вообще, все мы покрываем принца, поэтому его нужно срочно казнить самым первым, а потом уже пустить в расход остальных. — Вы помните, как бесстрашно стоял принц вместе с Саскией на переговорах с Хенсельтом? — попытался урезонить его высокородный хрен, наступая своим пузом, словно таща перед собой щит. — Он притворялся, лисья морда, чтобы мужиков провести, — ответил бунтовщик-лидер. Его соратники с готовностью закивали, выражая всеобщее соглашение с данным мнением. — Да только мужики не так глупы, как господа думают. — И поэтому вы решиливзять в свои руки его судьбу? А если он не виновен? Если бы любому из вас выдвинули обвинения в том, чего вы не совершали, что бы вы делали? — Он виновен, больше все равно некому, — гудела толпа. Это просто лучшая аргументация, прямо-таки, непробиваемая и железная. Их доказательства от противного просто уж очень убедительны. — Сами посмотрите, госпожа ведьмачка, как они ненавидят принца, — дворянин машущим жестом указал на толпу. — Брызжут ядом хуже змей! Это заговор с целью избавиться от законного наследника. — Почему никто не берет в расчет еще и жреца Ольшана? — я начала подводить мысли наличествующих к нужной стадии. У меня в голове созрел временно гениальный план — свалить всю вину на Ольшана и отвести от подозрения принца, сохранив тому жизнь, и убивая двух зайцев сразу. А там пускай Саския сама разбирается — травил или нет, это её дело и её тело. Думаю, она сделает правильные выводы, если хочет остаться при власти. Без поддержки богачей и дворянства это будет тяжело. Такое только Ленину удалось провернуть и где он? Лежит себе в стеклянном гробу, окруженный туристами и некрофилами — не думаю, что Саския хочет повторить его судьбу. — А че покойник-то мог сделать? — спросил меня Кальтон, не вполне понимая цепь моих логичных женских рассуждений. Я молча извлекла недавно найденные чертежи и продемонстрировала окружающим. Правда, пришлось объяснять, что именно изображено — кметы вряд ли разбирались в инженерной графике, пусть и такой примитивной. Копия кубка местной Жанны ДʼАрк с тайником для яда произвела эффект бомбы. Кметы ахнули, дворяне с подозрением стали разглядывать свитки — проверяли на подлинность. Нотариальные заверения, что ли, ищут? — Но мы не знаем тогда, как кубок попал к Саскии, — сделал вывод один из дворян, судя по всему, обычный «соглашала». Стремился выслужиться перед более высоко стоящими или и правда пытался выведать истину? — Повторяю, для тех, кто в танке… в смысле, не понял. Слуга был каэдвенским шпионом, и его задачей было именно избавление от народной любимицы прямо перед осадой города. Виночерпий подавал ей вино, но прежде его распробовал, спрятав во рту безоар. И выплюнул отраву при первой же возможности. То, что эта парочка вдвоем пыталась избавиться от Саскии — не подлежит сомнению. А был ли Стеннис… Пожалуй, я соглашусь, что мы не знаем — в сговоре принц со жрецом или нет, — констатировала я. Отпираться в данном случае не имело смысла. — Стеннис тряпка! Куда ветер подует — туда и повернется! Все это знают! — крикнули из толпы. Массовка одобрительно заулюкала. — Ты должен доказать его вину, а не оскорблять его, смерд, — возразил представитель дворянских кровей. — А скажите, — Кальтон стал угрожающе подходить, пытаясь давить морально и не хилой дубинкой-авторитетом. Я предпочла остаться на месте: показать сейчас слабину означало загубить дело. Зато Йорвет и Геральт резко напряглись — взяли в руки оружие и были готовы атаковать в любой момент. — Кто бы другой это желал больше остальных? Жрецу или шпиёну? Нет, госпожа ведьмачка. Прынцу надобно это было больше всего, потому что при ней господские псы с нами должны считаться! — увидев, что я вновь не дрогнула под его напором, мужик вернулся на место, немного вжав голову в плечи. — Да что вы заладили? — нахлынуло раздражение, но я быстро досчитала до десяти, вспомнила, что дома ждет мягкий, успокоительный котейка и более мирно сказала: — Шпион был из Каэдвена, и расчет его короля был прост: нет Саскии — нет и обороны города. Он собирался отдать вас на растерзание вражеской армии! Жрец же и вовсе считал ее дьяволом во плоти. — Ольшан Стеннису сапоги вылизывал. — Жрец пытался склонить его к участию в заговоре, — подтвердила я. Этот спор определенно вновь заходил в тупик, грозя остаться кровью монаршей особы. — Но мы не знаем, смог ли он сделать это или нет. Пока доказательств нет. — Вот как, а Стеннис, значит, дитё неразумное? Ему каждый святошка что угодно может в вдолбить в голову? Это стало напоминать срач в комментах к какой-нибудь политической фигне — процесс высококультурного интеллектуального взаимного метания вербальными фекалиями, ой, простите, обмена мнениями, которые в результате сводятся к диалогу в стиле «ты — дурак», «нет — ты дурак», «от дурака слышу!» Я вздохнула, закатывая глаза. Непрошибаемый ум — не хочется ему упорно понимать мои домыслы, ему хочется раскроить принцу череп. Халк злится, Халк крушит. — Ольшан получил, что причиталось — Хенсельт ему башку раскроил! А теперь очередь Стенниса, — не унимался Кальтон. — Это только слова, — он уже порядком достал своим тупоумием и железным упрямством. — Нет доказательств — нет вины. На том, что вы в корчме порешили, нельзя всерьез строить обвинение. Вам просто хочется разделаться с принцем, разве нет? За моей спиной кто-то кашлянул, привлекая внимание. Крестьяне удивленно вытаращили глаза, меньше всего ожидая увидеть новую фигуру в нашем разговоре — перед нами предстал принц собственной персоной. Он выглядел намного лучше, чем во время нашей последней встречи — не такой бледный и напуганный, румяный, откормившийся, блистающий своей бритой черепушкой. В позолоченных парадных доспехах, с выражением наигранной мужественности на лице — прям сама брутальность и власть сосредоточились в этом теле. Сразу видно — монаршая морда, пусть пока без короны и почета. — Чего вы добиваетесь? — обратился принц к толпе. — Осудить мою особу? Или, по-вашему, принц не отличается от ярмарочного вора? Вы стоите перед королевским высочеством! И смеете посягать на него! Если принца когда-то учили ораторскому искусству, то ему срочно нужно казнить своего преподавателя за профессиональную непригодность. Кто ж будет указывать в такой ситуации на то, что ты выше простых смертных и тебе все можно, подобно солнцеликому? Видимо, Стеннис был не в курсе, как вести подобные переговоры, и откровенно свел на нет все мои старания по спасению его королевской задницы, и шансы дожить до выздоровления Саскии стремительно покатились вниз. — Есть на этом свете преступление, которые можно простить! А есть те, которые нельзя, — продолжал надувшийся от самодовольства индюк-венценосец пытаться устроить собственное аутодафе. Может он того… Самоубиться решил все-таки? — Так же, как нельзя простить мать, убившую своего ребенка. Как нельзя простить мужчину, который перерезал горло брату! Так нельзя и простить преступление против того, кого на трон поставили сами боги. Кто поднимет руку на помазанника божьего — тот не может спокойно ступать по земле. Ты вообще когда-нибудь историю изучал? Во все времена люди спокойно выкашивали королей пачками и ничего. Апокалипсиса не случилось — страны и народы продолжают существовать. А если почитать историю древнего Рима, то там вообще, от силы, три или четыре императора закончили свою жизнь самостоятельно, прожив, так сказать, положенное им время. И ты, видимо, решил присоединиться к небесной жизни. Если так, то передавай привет Фольтесту. — А тот, кто отравляет девицу — он кто? — спросили из толпы. Принц даже на это не смутился и с выражением крайнего слабоумия продолжил: — Во-первых, Саския жива, поэтому никто не может обвинить меня в ее смерти. Во-вторых, у вас нет никаких доказательств того, что я пытался ее убить. А в-третьих, я заверяю всех собравшихся, что не преступлю закона. Но судить меня может только она — Дева из Аэдирна. Да, теперь понятно, почему переговоры с Хенсельтом с треском провалились. Если он здесь, под страхом смерти, заливает такие безмозглые речи — что ж принц ляпнул такого, что даже у короля Каэдвена, а я так думаю, что он тоже не блещет гениальностью, вспыхнул огонек надежды завоевать Верген? Может, конечно, у принца просто мало опыта, но, думается мне, он просто дурак. А это не лечится никакими средствами. Дворяне тоже понимали, что Стенниса зря понесло на откровенные разговоры со своими подданными, но сделать уже ничего не могли и готовились отбивать атаку. — Какой деловой! А ежили Саския помрет, то кто ж тебя осудит? — крестьяне и не думали успокаиваться, наоборот, все больше возбуждались. Геральт с задних рядов попытался привлечь мое внимание и приманить к себе, размахивая конфеткой, но я лишь отрицательно махнула головой, в душе страдая от голода и выходки друга. Стеннис, распухая на глазах от важности своей персоны, ответил: — Я верю, что ее удастся исцелить. Но если боги решат иначе — мы соберем совет мудрецов, который вынесет справедливый приговор. Ибо я обязан служить для вас образцом! А мои поступки да станут пламенем, что рассеет тьму. Ибо ночь темна и полна ужасов! Сколько пафоса, товарищ принц. Ваши речи достойны Большого Театра, или, в крайнем случае провинциального артистического училища, но не годятся для убеждения толпы. Слова должны быть простыми и понятными, а не заумными и красиво сказанными — это лишнее в данной ситуации. Придется брать дальнейшее в свои руки, пока эта самая ватага, что уже давно жаждет отравить Стенниса тяжелыми металлами (затыкать виллами до смерти), не растерзала на месте. Я в наглую отодвинула принца рукою, коротко извинившись и буркнув что-то в стиле: «Подвинетесь, сударь, я спасаю вашу задницу». — Что ты себе позволяешь? — сразу же зашипел венценосный олух совсем не по-королевски. — Иногда после шести не ем, а так все себе позволяю, — не менее гадко ответила я, и, уже громче, обратилась к толпе: — Виновен принц, или нет, но мы не можем отнимать у него право на справедливый суд. Крестьяне, если мы сразу его выдадим, повесят его на первом суку. Предлагаю дождаться решения Аэдирнской Девы. А пока принц будет находиться под стражей. Такое решение вас устраивает, господа хорошие? Толпа одобрительно загудела, даже Кальтон казался вполне доволен предложением — опустил дубинку и смиренно принял расслабленную позу. Дворяне и богачи тоже кивали одобрительно, мстительно припоминая принцу речь, и принялись, без особого рвения, исполнять указания. Рыцари в тяжелых доспехах заковали принца в наручники и повели в тюрьму на радость гурьбе. Один из дворян что-то шептал Стеннису, пытаясь разъяснить ситуацию и указать на плюсы будущего заключения, а будущий монарх то супился, то усмехался, сверкая глазами на подданных. И волки сыты, и овцы целы, и пастуху — вечная память. Наконец я смогла спокойно выдохнуть. Сотни пар глаз отвели от меня свой взор и слава богу. Я уже устала втягивать живот, чтобы казаться стройнее. Как-то перед людьми не удобно — девушка по определению должна быть красива. Я направилась к ведьмаку. — Ты уверена, что это правильное решение? — спросил у меня Лютик, провожая принца взглядом. — Ты не хуже меня понимаешь, что принц виновен. — Он отказался поделиться своей кровью ради спасения Саскии, — сквозь зубы проговорил Йорвет. — А ты ему поверила? — Нет, конечно, — я немного зло дернула головой. Опять он про Саскию, чтоб была она не ладна! — Я не больше вашего знаю, но даже мне кажется, что Стеннис хоть каким-то боком ко всему этому причастен — просто потому что знал о грядущем отравлении и ничего не предпринял. Не мог не знать, — убеждая сама себя последней фразой, на секунду задумалась о скользкой венценосной личности, но, вспомнив, что есть дела по важнее, чем психоанализ, продолжила: — Но, представьте, мы учиним самосуд — и что тогда нас ждет? Тут же в открытую начнут практиковать кровную месть в самой изощренной форме. Всплывут все обиды, даже самые странные, на вроде зависти из-за более низкого происхождения. Это ж в городе начнутся массовые беспорядки — число жертв может быть не маленьким, и тогда нам будет просто некого выставить на поле брани. Нет, такой вариант самый верный. Все остальное будет контрпродуктивно. — Стенниса они просто так не оставят, — возразил Геральт намекая на вилы и факелы, которые крестьяне утаскивали с собой. — Это все не кончится, пока Саския не придет в себя, — согласился с ним Йорвет. — Пять кварт королевской крови сейчас прохлаждаются в краснолюдских подземельях. Теперь мы сможем до него добраться. — Еще есть Хенсельт, — заметила я. — Проще выкрасть Стенниса, — заспорил эльф. — Если сейчас мы хоть пальцем тронем принца, то не хило бомбанет по всему Вергену, — я попыталась отговорить его от этой идеи. — Это окончательно заставит город восстать. Твои скояʼтаэли не удержат взбунтовавшихся крестьян, только больше распалят ненависть к ситхам. — Aen Seidhe, — поправил меня эльф, и, помолчав минуту, задумчиво произнес: — С меня хватит этой ругани. Саския — лучший полководец, которого я когда-либо знал, только с ней этот сброд имеет шанс остановить Хенсельта, но он крайне мал. Они готовы перерезать друг другу глотки еще до того, как каэдвенцы придут, а людей и без этого слишком мало. Через пару дней я отправляюсь за подкреплением — оно здесь будет как нельзя кстати. А еще Саския просто красивая женщина. И умная. И попа у нее хорошая, и фигурка стройная. Сплошной идеал. Как такому человеку не помочь-то? А потом может тебе что-нибудь перепадет с бабской пизд… с барского плеча, правда? Я зло дернула щекой и отвернулась, изучая стену. — Куда ты отправляешься? — решил уточнить ведьмак. — На западе ждут четыре отряда скояʼтаэлей, — проговорил Йорвет, покидая дворец. — Пора их растормошить.