Дрейф чёрной бабочки

«Мама… Мама… Где ты сейчас? Где и… Зачем?..» *** — Что ты там бормочешь? — юноша вновь ухватил её за бёдра и силой усадил себе на колени. Падая, Орооре ударилась копчиком о твёрдое бедро черноволосого шинигами с шевроном. — Больно, — прошептала она, жмурясь. Вместо ответа парень ухватил её за грудь, пропустив пальцы под косоде с красными полосками и вздёрнув под рубахой Орооре её ситаги. Девушка попыталась воспротивиться, но руки шинигами только сильнее и глубже погрузились под её одежды. Тёплые груди Кучики накрыло струёй враждебного холода. — Не надо! — растерянно пролепетала она, — пожалуйста! — А ты думала, я согласился на встречу из чувства сострадания? — злобно улыбнулся Ямада Сейноске. По крайней мере, этим именем он назвался ей в прошлый раз, когда пообещал юной курсантке разобраться с ей проблемой. Пока он разобрался лишь с проблемой сосков Орооре, которые не хотели твердеть от его пальцев первые минуты. — Да, но я… — руки лейтенанта уже вовсю мяли её пухлые груди. Пытаясь встать с колен юноши, курсантка чувствовала, как прямо сейчас ей в спину тычется что-то длинное. — Я не… Я правда не думаю, что ты можешь… — Я лейтенант, девочка, — сурово произнёс Сей. В наказание он больно ущипнул кроткую простушку за ареолу под ситаги и крепко сжал зубами мочку её уха. — И если ты не прекратишь звать меня на «ты», то обещаю, ты вернёшься в свой вонючий Руконгай до конца триместра и никогда, слышишь, никогда больше не приблизишься к Готею-13… Слова произвели должный эффект: черноволосая напряглась всем телом и напряжённо замолкла, давая рукам партнёра абсолютную волю рядом со своими девственными красотами. — Но если ты будешь вести себя хорошо, то я, быть может, даже выполню твою просьбу, малышка Орооре, так ведь тебя зовут? — спросил он и, дождавшись её вялого кивка, продолжил: — Если перестанешь корчить из себя крутоголовую молчунью и отработаешь со мной до конца, то я проведу тебя в бараки четвёртого отряда, в которые тебе зачем-то так сильно хочется попасть, уже завтра… Парень освободил одну руку и сейчас разглаживал ею складки на красных хакама Орооре. Медленно и детально он прощупывал её нежные ножки, поднимаясь по вязкой ткани всё выше. — Я сомневаюсь, что это тебе сейчас нужно, — улыбнулся он, когда ненароком задел «ушко» банта на тугом поясе курсантки и развязал петельку одним отрешённым взмахом руки. Когда все подготовительные работы были завершены, хакама упали на пол, оставляя аппетитные бёдра девушки под защитой одних лишь трусиков, прикрытых недлинной бахромой рубахи. Орооре тревожно задышала, едва почувствовав руки шинигами в опасной близости от своей крохотной щёлочки, которая ещё не досталась пока ни одному мужчине в этом мире. Прежде Орооре даже не думала об этом. За всю свою жизнь она ни разу не ощутила нехватки чужих ладоней где-то со внутренней стороны бёдер, где сейчас отчего-то стало так горячо, что девушка, сама того не желая, неожиданно ощутила, как будто бы раскрывается от этих ладоней. Словно её нежный цветок немного расправил лепестки и испустил каплю весеннего благоухания. Боже, она была уже вся красная, так стыдно ей было в этот момент. Сейноске водил пальцами вокруг киски своей партнёрши, направляя движения так, чтобы не касаться даже её половых губ, а возбуждать наполовину невербально, лаская лишь нежную кожу. Что-то стремительно набухало под тонким бельём молоденькой Орооре и растягивало его, заставляя впиваться краями в её плоть. Её соски тоже были очень твёрдыми. Их рельефность была немного заметна под растрёпанными одеждами курсантки. Подобно её киске, они горели он одного взгляда длиннорукого любовника девушки. Ямада поднял свою пассию, как пушинку и уложил её на стоящую неподалёку кровать. Сняв с неё всю верхнюю одежду и оставив её в одних трусиках и широком бюстгальтере, левая чашечка которого безбожно отставала от груди, а тесёмки держались на самых краюшках угловатых плеч скромницы, Сейноске продолжил её ласкать по наработанной схеме. Правая рука — на грудь, левая — гладит по трусикам вокруг промежности, губы целуют упругий животик и шею курсантки. — Хм, пожалуй, хватит с тебя ванили, — усмехнулся шинигами, когда влажное пятно между ног Орооре расползлось и промочило её бельё. — Сними их, — приказал юноша, медленно раздеваясь на глазах черноволосой. Раньше она никогда не видела того, что было у мужчин ТАМ, и поэтому, когда футоши слетели с его бёдер и оказались на полу, Орооре готова была поклясться в том, что её лицо задымилось. — Ну, я жду, — холодно произнёс он, отрывая девушку от созерцания того, что болталось между его жилистых ног. Той самой запретной штуки, которая, когда она сидела на коленях Сея, долбилась о её спину так сильно, что так наверняка остались синяки. — Грязная похотливая сучка… — П… Простите, — она быстро сняла с себя трусики и, устранив с их помощью избыточную влагу межу ног, положила рядом с собой. В чём-то этот парень был прав… имея таких высоких родителей, она едва ли могла позволить себе показывать щель в обмен на какую-либо услугу. Конечно же, речь шла не только о том, чтобы показать… Покончив с окольными играми, лейтенант четвёртого отряда раздвинул ноги Орооре пошире, заставляя что-то внутри неё натянуться, словно шпагат и, безо всякого предупреждения, вошёл в неё своими пальцами. Первое мгновенье было таким же приятным, как и все предыдущие прикосновения Сейноске, однако уже в следующую секунду натянутую промежность девушки обожгло какой-то доселе неведомой и странной болью. Терпеливая к усталости и ранам девчушка дёрнулась под его ласками так сильно, что едва не ударила партнёра ногами в челюсть. Из груди её вырвался совершенно дикий безумный визг. Дефлорация прошла с небольшим осложнением. — Что? — от неожиданности он даже замер с пальцами между ног подруги, причиняя той совсем уж невыносимую боль. Его правая рука окрасилась в алый. — Девственница? Да неужели? Это открытие привело лейтенанта в совершенно неописуемый восторг. Вытащив руку из тела курсантки и оставив натянутую плеву разодранной только наполовину, он с диким хохотом навалился на девушку и безжалостно всадил в истекающую кровью Орооре свой непропорционально длинный член. Погрузившись в свежую кровь девушки, Ямада Сейноске возбуждённо засопел, наслаждаясь ещё совсем сырым и тесным отверстием, которое именно ему выпала честь опробовать в деле. Стоило ожидать, что лейтенант медицинского отряда не побрезгует лёгкой кровью и воплями. — Тише, родная, тише... — затыкая рот курсантки кулаком, Ямада нежно мусолил ей щёку своими губами. Крики постепенно затихали. — Ты ведь не хочешь действовать на нервы своему драгоценному проводнику в Готей? Он будто бы трахал кипяток. Так сильно поднялась температура в теле любовницы. Члену Сейноске было внутри неё очень комфортно. А что могло быть лучше красивой большегрудой девушки, которую так приятно было иметь холодным осенним вечером до возвращения к баракам? Боже, как сильно эта соплячка напоминала ему сейчас его блистательную капитана Унохану… Внутри у той тоже кипела лава. Каждый раз, когда она раздвигала ноги после тяжёлого дня… Пыхтя над стонущей партнёршей, он тянул за её жидкие прядки волос, стараясь найти в них замену привычно длинной косе капитана, которая так сильно не любила, когда он тянул за неё во время секса… Что же, эту, по крайней мере, можно заткнуть одним взглядом… И трахаться с ней можно было сколько угодно — из спальни она не прогонит. — Ты просто богиня, деточка, — стонал он, подхватывая на лету ноги Орооре и закидывая их себе на плечи. Двигаясь в тесной девушке так вольготно, словно она была его собственностью, он не унимался ни на секунду: — Скажи, а тебе никогда не казалось странным, что форма для учениц Академии именно красная? Красный ведь цвет ярости и агрессии — стопроцентный мужской цвет… Так я раньше думал, до того, как стать лейтенантом… — оперевшись на руки, он продолжала погружаться в неё сверху, заставляя юную Орооре поджимать коленками груди и задирать свой таз в потолок. — Красный — это всё же ваш цвет… Цвет молодых девушек, которые приходят в Академию ещё девственницами, с сахарными облаками за спиной и сотнями тысяч невинных мыслей об устройстве мира… И… — он хохотнул, — в особенности, цвет вашей крови, когда мужчины-шинигами впервые срывают с вас оковы непорочности и дерут во все дыры перед тем, как вы становитесь настоящими женщинами… Всё происходит здесь — в Академии. И так было всегда, сотни и тысячи лет назад. Общество Душ, на самом деле, никогда не переставало оставаться диким… — он грубо навалился на девушку всем своим весом. — И жестоким… — следующий толчок разбрызгал давно уже пролитую кровь. — И твёрдым… — он высунул из её лона свой член и перебрался на кровати повыше. — Очень… Твёрдым… — во рту Кучики неожиданно почувствовала вкус этой самой крови, смешанной с чем-то ещё… Солёное… Она и думать не могла, что сперма, что он выплеснул ей в рот своим покрытым кровавым пятнам членом, будет настолько отвратительной на вкус… А в животе у неё, тем временем… «Б… Боже… Что это за чувство?..» Перед глазами Орооре замелькали красные и оранжевые круги. Внутри размякшей девичьей щёлки что-то очень сильно сжалось и задрожало, а уже в следующую секунду по ногам курсантки потекло. Сейноске довольно хлопнул зелёную Кучики по бледной заднице. «Твёрдый… Очень твёрдый…» — мозги Орооре еле-еле встали на место. Тяжело дыша, брюнетка перевернулась на бок. «Я не хочу, чтобы он был настолько болезненным… Внутри меня… И я не хочу верить, что меня когда-то бросили только из-за того, что кто-то из верхов Сейрейтея оказался твёрдым… Ведь я стала шинигами для одной-единственной цели… Убежала из поместья, оставляя и отца, и Гинрея-сама, который так много сделал для меня, брошенной, без любви и тепла, под бесконечно длинным снегопадом… Всё ради одного моего желания… Мама… Пожалуйста… Когда мы завтра с тобой увидимся… Умоляю, пусть у тебя будут ответы… Перед тем, как моё желание исполнится, и я выну твое драгоценное сердце у тебя из груди…» *** Когда она стояла в условленном месте на следующий день, обесчещенная и с жалко трясущимися от притупившейся боли ногами, она вдруг поняла, что та самая твёрдость, о которой ей говорил Сейноске, ждала её гораздо раньше, чем она планировала — лейтенант просто не пришёл за ней… Между Академией и Готеем-13 для неё вновь выросла непреодолимая стена.