Непрощённый

Миссис Синтия умерла на моих руках. Последними её словами были: «найди себе кого-то». Я кивнул, пытаясь скрыть подступившие слёзы. А когда поднял глаза, она уже была мертва. Смерть ещё не успела поставить своей печати на исхудавшем лице мисс Синтии, как появился племянник из Лондона и стал распоряжаться насчёт похорон. Мне он велел убираться вон, и не позорить имя и память его тёти. В деревне, мол, и так болтают много лишнего обо мне и мисс Синтии. Не хватало ещё, чтобы я приперся и на похороны. Неведомое доселе чувство, подхватило меня и мгновенно подчинило себе. Я как-то неловко замахнулся и ударил племянника миссис Синтии по лицу. Он свалился на пол. Удар получился довольно сильным, но всё равно, каким-то недостаточным. Мне хотелось большего эффекта, хотелось, чтобы он подлетел метра на два и шмякнулся на пол серой пучеглазой жабой. — Бродяга, вор, пошёл вон, из моего дома! — заверещал племянник, пытаясь встать на ноги. — Это мой дом, миссис Синтия оставила его мне! — я сам поразился тому, как звучал мой голос, властно, но в тоже время чрезвычайно ехидно. — Моя тётушка выжила из ума, сбрендила, это любой в деревне скажет, — предусмотрительно оставаясь на полу, — выплюнул племянник щедро сдобренные ядом слова. — Она была абсолютно нормальной. — Значит, действительно, между вами существовала преступная связь. Ты соблазнил мою тётку, чтобы она оставила тебе дом. Ты трахал старуху! Никто поверит, что дом за полмиллиона фунтов достался тебе просто так. — Ты сам в это не веришь, и знаешь, что никакой преступной связи между мной и миссис Роджерс не было. Она была моим другом. — Я ждал этот коттедж пятнадцать лет, со дня смерти моего кузена. И я не позволю, чтобы какой-то мошенник встал у меня на пути! Я докажу, что ты не имеешь никаких прав на дом! Тебя ещё в тюрьму упекут! С этими словами он довольно живо вскочил на ноги и выскользнул в дверь. И тогда в моей памяти снова мелькнуло что-то, какой-то эпизод, обрывок прошлого, я совершенно точно вспомнил тень человека, исчезающего за дверью. Кажется, он подслушивал какой-то важный разговор. Утро похорон выдалось туманным и тихим, казалось, день так и не наступил. Мисс Синтию похоронили рядом с могилой её сына, Александра. Я смотрел на то, как гроб опускают в могилу, и думал: была ли у меня мать? Кто она? И что с нею стало, почему она не ищет меня? Умерла? Или бросила меня совсем младенцем? А может быть, я несчастный гомункулус, выброшенный в мир безжалостной рукой какого-нибудь тёмного мага? Подделка под настоящего человека. Самозванец. Под властью столь странных мыслей я стоял на краю отверстой могилы и испытывал неодолимое желание шагнуть в её уютную тесноту. И дело было не в смерти миссис Синтии, хотя и в ней тоже. Она в какой-то степени взяла ответственность за мою судьбу, направляла и опекала меня. Что делать дальше, без её руководства, я не знал… Два года назад, по рекомендации миссис Синтии меня приняли на должность почтальона. Но в первый же рабочий день со мной случилась непонятная вещь. С сумкой, полной газет и писем я ехал на велосипеде по узкой дороге, обсаженной липами. Неяркое осеннее солнце просвечивало сквозь начинающую желтеть листву. И вдруг на меня будто нашло затмение: тропинка, окружённая старыми липами, исчезла, я ехал посреди тёмного, по-настоящему страшного леса. Густые кроны полностью заслоняли небо. Огромные корни переплетались под колесами старого велосипеда, змеились, и выгибались как живые. Велосипед подпрыгивал, словно спятивший жеребец. Я не удержал руль и упал с велосипеда. Мои ноги сразу же попали в сплетения ветвей и застряли там. И чем больше я старался высвободиться, тем сильнее застревал. Но это не было самым страшным. Страшными были звуки: шорохи, шипение, шаги. Они не приближались, и не отдалялись. Они были рядом. Рядом со мною кто-то был. Но я не видел никого. Я замер, буквально оцепенел, в надежде, что невидимое шипящее чудовище не увидит меня. Это было похоже на кошмар. Я не знаю, чем он закончился. Меня нашла одна из местных жительниц, проезжавшая мимо на велосипеде. По её словам, я сидел на краю тропинки, посреди разбросанных в грязи газет и журналов и что-то бормотал. Почтовое отделение уведомило меня, что в моих услугах не нуждается. Я не рассказал миссис Синтии, про своё видение. Доктору Морли я сказал, что у меня сильно разболелась голова, и, потеряв равновесие, я упал с велосипеда. Впрочем, голова после приступа у меня действительно сильно болела. Миссис Синтия подбодряла меня как могла. И когда я предположил, что мог бы работать садовником, быстро нашла мне клиенток среди своих подруг. Работать в саду мне нравилось. Довольные клиенты рекомендовали меня своим знакомым. Я больше не был нахлебником миссис Синтии: я отдавал ей деньги за квартиру и за стол. Она, посмеиваясь, складывала их в коробку из под «Эрл Грея», и говорила, что на зиму мне нужны тёплые ботинки. Я, конечно, возмущался, но к холодам высокие ботинки и двубортное шерстяное пальто ждали меня в моей комнате. Миссис Синтия всегда поступала по-своему. — У тебя ведь должен быть день рождения? А я почти уверена, что ты родился зимой. Поэтому, считай, что это мой тебе подарок. Зимой в саду нечего делать, но в деревне работа для меня всегда находилась: залатать прогнившее крыльцо или разобрать беспорядок на чердаке. А солнечными деньками я помогал нашему соседу строить курятник. Ветры и метели тоже принесли мне немало монет: я расчищал дорожки от снега, высвобождал жителей деревни из зимнего плена. Видения больше не приключались со мною, но иногда, во время работы, руки сами собой опускались, и я уходил мыслями далеко-далеко. Вернее, мысли, кувыркаясь, уносили меня, куда-то очень далеко. Скалы, бушующее море, а над ним — ревущее пламя, вот, что было у меня перед глазами. Не знаю, было ли это моим подлинным воспоминанием, или это был эпизод из одного из фильмов, виденных мною по телевизору, однако, это воспоминание уже не вызывало такого ужаса, как видение про лес. Однако после них у меня также болела и кружилась голова. Доктор Морли пытался мне помочь. Он выписал таблетки от головной боли и от бессонницы, порой мучавшей меня. Миссис Синтия поила меня мятным чаем и настоем валерианы. И то и другое помогало мне мало: головная боль была непредсказуема, она приходила и уходила когда ей вздумается. Бывало, она мучила меня три дня подряд. А иногда, нанеся короткий удар в висок, исчезала почти мгновенно. Но я привык не обращать на неё внимания и приступы стали реже. Миссис Синтия подарила мне год спокойной, тихой жизни. И она же отняла его, но не по своей воле. Сахарный диабет, на время оставивший её, снова принялся стачивать древо её жизни. Доктор Морли каждый день навещал нас, но по его собственным словам, был бессилен против времени и неизлечимой болезни. Последние три месяца бедная женщина уже не вставала с постели. Доктор Морли предложил нам опытную сиделку, но я отказался. Я хотел сам ухаживать за человеком, вернувшим меня с того света. Доктор Морли одолжил мне несколько книг по уходу за тяжелобольными, и проштудировав их, я понял, что вполне справлюсь. Наблюдать, как умирает человек — тяжело. Наблюдать, как угасает близкий человек, сродни собственному умиранию… *** Гарри Поттер не смог дождаться понедельника, и аппарировал в свой кабинет в аврорате ранним воскресным утром. Пометавшись немного по кабинету, он сообразил, что выходным днём не получится задействовать свой персонал для поисков Снейпа. Архивы как маггловские, так и магические закрыты, служащие отсутствовали. Гарри решил хотя бы набросать план действия. Итак, если Снейп жив, то он либо скрывается, опасаясь наказания за участия в карательных операциях УПсов и смерть Дамблдора, либо болен, искалечен, возможно, он потерял память, голос, зрение. В любом случае, тёмный колдун жил под чужим именем. Гарри сам поразился, как такие простые вещи раньше не пришли ему в голову. Ему всего-то и нужно было — обследовать хосписы, дома для душевнобольных, приюты для престарелых. А так же узнать, какие именно люди получили новые документы и новые имена за последние пять-шесть лет. Не исключено также, что Снейп сам подстроил свою смерть, чтобы покинуть магический мир Британии и начать жизнь с чистого листа где-то на другом конце света. Тут было сложнее, но Гарри это не беспокоило: можно сделать запрос в Интерпол, разослать фотографии Снейпа по отделениям полиции разных стран, внушив всем, что это фото опасного преступника. Такой неординарный человек не может затеряться среди обывателей. Среди магглов он всегда будет вороном среди голубей. Можно для верности провести ритуал, определяющий жив человек или нет. Для этого конечно, нужна какая-нибудь его вещь… Гарри подумал, что в Хогвартсе, наверняка остались вещи Снейпа. Вряд ли МакГонагалл, педантичная во всех отношениях женщина позволила выкинуть на свалку вещи бывшего директора, блистательного шпиона и героя. Скорее всего, в Хогвартсе имеется мемориальный шкаф, где хранятся его старые мантии и ботинки. А ещё… Можно… Нет, нужно посоветоваться с Трелони. После войны она совершенно ослепла, перестала увлекаться хересом, и её пророчества и откровения стали намного точнее и яснее. Британские магические власти особым разрешением позволили ей заниматься предсказаниями для магглов. И теперь она имела свой процветающий салон белой магии в районе Сохо. Туда Гарри Поттер и направился ранним воскресным днём. Сибилла Трелони принимала посетителей по средам, пятницам и воскресеньям. Миновав внушительный ряд дам, ожидающих своей очереди в приёмной, Гарри подошёл к секретарю предсказательницы и бросил на стол свою визитку. Секретарь Трелони тоже был волшебником. В его руках визитка Гарри вспыхнула на секунду золотыми буквами, представляя своего владельца, а потом снова превратилась в кусочек простого белого картона. Секретарь вспорхнул со своего места и понёс визитку Трелони. Через несколько секунд очередная клиентка выскочила из-за чёрной двери с выражением полнейшего счастья на лице, и Гарри был впущен в храм предсказаний в обход маггловской очереди. Гарри поразился, увидев волшебницу впервые за долгое время. Без очков, которые теперь были ей без надобности, с огромными, невидящими и слегка безумными глазами, с седыми разметавшимися волосами, и в чёрном бархатном одеянии, Трелони одним своим видом могла напугать любого маггла до икоты. Обстановка её кабинета мало отличалась от обстановки её класса в Хогвартсе. Те же старинные книги, как попало сложенные на столе, на полу, на тумбах и в кресле. Стеклянные шары, маятники, связки перьев и ящички с гадательными бобами и шариками. Гарри понимал, что это всего лишь обычный антураж - чтобы предсказать будущее, Трелони не нужны были ни карты, ни шары. — Здравствуйте, Сибилла, — первым поздоровался он. Предсказательница посмотрела куда-то выше его головы. — Недобрый день. Чёрный. Живи как жил, не трогай его… — Кого его? — на всякий случай поинтересовался Гарри. — Сам знаешь… — Так он жив? — Лучше бы умер… — Что с ним? Где мне его искать? — В адском пламени. Гарри начал злиться. Пророчества часто звучат как абракадабра, но яснее сказать нельзя? Ведь Трелони явно что-то видит! Но излить свой гнев на бывшую учительницу он не успел. Щуплый секретарь с недюжинной силой вцепился в его руку и утащил от предсказательницы прочь. Очнулся Гарри на солнцепёке: «Лучше бы умер, но искать надо в аду». Значит, всё-таки жив, но почему-то в аду. Гарри подумал, что в любом случае, надо поторопиться: слова об адском огне прозвучали неслучайно. А в том, что Снейп жив, Гарри и так со вчерашнего дня был уверен. Он решил, что в понедельник заставит одного из своих помощников составить список всех психо-неврологических больниц страны. *** Когда последний ком земли был брошен на могилу и люди стали расходиться, ко мне подошёл невысокий мужчина с желтоватыми белками глаз и склеротичными прожилками на крыльях носа. — Мистер Арчер? Я адвокат мистера Роджерса, племянника мисс Роджерс. Мистер Гиббонс, к вашим услугам. Я понимаю, как вы опечалены, но выслушайте меня. Я знал, что мне нельзя было его слушать. Здравый смысл, которого я не был полностью лишен в то время, говорил мне, что я должен прогнать этого человека. Ничего хорошего из нашего разговора не выйдет, и не может выйти. Уступив его интересам, я бы грубо нарушил свои. Мистер Гиббонс говорил ровным, внушающим доверие тоном. Мне не нужно было слушать слова, чтобы понять, чего он хочет. Заметил за собой такую особенность, я мог не вслушиваться в формулировки и фразы, чтобы понять суть разговора. А суть монолога адвоката сводилась к тому, что я должен уступить мистеру Роджерсу дом в обмен на некую денежную компенсацию. Иначе меня ждёт судебное разбирательство, тяжба, сплетни и ворошение грязного белья. Просящие нотки в голосе мистера Гиббонса искусно сочетались с угрожающими или доверительными. При этом я прекрасно понимал, что никаких денег не получу, потому что и сам мистер Гиббонс сомневался, что что-то получит за свои посреднические услуги, но взялся за это дело, потому что других дел у него не было после той некрасивой истории с наследством погибшей девушки. Откуда я знал про погибшую девушку и её наследство, невозможно было даже представить. Это пахло безумием. Что бы как-то избавиться от назойливого голоса мистера Гиббонса, я спросил: — Бумаги у вас с собой? Он умело скрыл удивление и деловито расстегнул кейс. В уже готовом договоре между мной и мистером Роджерсом, я отказывался от права унаследовать дом миссис Роджерс за компенсацию в двадцать процентов от стоимости дома. Обман был так очевиден, что я с любопытством взглянул на мистера Гиббонса ещё раз — до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы взяться за столь гиблое дело. Мистер Гиббонс истолковал мой взгляд верно, и попытался скрыть свою суть и свои печали, но я уже видел его насквозь. У него был прогрессирующий рак печени, уже давший метастазы. Страховка не покрывала дорогостоящее лечение, а банковский счёт больного адвоката был истощён. Я не должен был его жалеть, и я его не жалел: он был безразличен. Подписав контракт, я дал бы ему заработок, который покрыл его расходы на лечение и продлил жизнь на несколько месяцев. Нескольких месяцев хватило бы на то, чтобы смириться с неизбежной смертью. И я дал ему это. Не из жалости, а просто потому, что так было надо. Он был несчастнее меня, он боялся смерти. А я пережил её и уже не боялся. *** Отец Драко был болен. Он болел с тех пор, как его выпустили из Азкабана, продержав там три года. Эти три года подорвали физическое и моральное здоровье лорда Малфоя окончательно и бесповоротно. Он не хотел никого видеть, не желал ни с кем говорить. Его жена, Нарцисса, целыми днями сидела у его постели и молчала, чтобы не раздражать истончённые нервы супруга своим голосом. Он поворачивался в её сторону, только когда хотел пить, или когда измождённое тело требовало хоть какой-то еды. Драко заходил к отцу каждое утро, чтобы поздороваться. Отец опускал веки в ответ и снова отворачивался к стене. Однажды утром, пожелав отцу доброго утра, Драко собрался уходить, как вдруг услышал слабый голос: — Знаешь, Драко, мне кажется, Снейп жив. — Все так говорят, отец, — обрадовавшись тому, что лорд, наконец, с ним заговорил, Драко встал на колени возле постели отца. — Почему тогда он не приходит к нам? — Я не знаю… — Найди его и приведи сюда. Отец никогда не просил его ни о чём. В редких случаях приказывал. — Хорошо, отец, я найду его. Драко хотел сказать: «Я постараюсь найти его», но вовремя сообразил, что такая формулировка не устроит лорда Малфоя. Еле заметный кивок головой, стал для Драко подлинной наградой, полученной авансом. *** Никогда воскресный день не казался Гарри Поттеру таким бесконечно длинным. Выйдя от предсказательницы, он бездумно кружил по улицам Лондона, что бы как-то унять рвавшееся наружу нетерпение: он желал немедленно приступить к поискам бывшего мастера Зелий. Ведь уже столько времени упущено зря. Ритуал с вещами Снейпа проводить не стоило, и так было ясно, что он жив, следовательно, повод посетить Хогвартс отпадал. Но убить воскресенье как-то надо было, и Гарри из густых зарослей какого-то кустарника аппарировал в Дырявый котёл. Хлебнув усовершенствованного, концентрированного оборотного, Гарри обратился в великана с аккуратно расчёсанной бородой и собранными в хвост волосами. Мадам Максим тщательно следила за имиджем своего мужа. Хагрид позволял Гарри пользоваться своей внешностью, даже поощрял его в этом. Платой были самые свежие сплетни из Дырявого котла. От Хагрида у посетителей Дырявого котла секретов не было. Гарри узнал столько всяческих историй и сплетен, что хватило бы на десять выпусков Ежедневного Пророка. Были здесь новости и про самого Гарри. Оказывается, у него была интрижка с секретаршей – вейлой. А жену героя магического мира, саму миссис Джиневру Поттер видели на прошлой неделе в ресторане с мужчиной, похожим на знаменитого маггловского актёра. Тут между посетителями бара вышел спор: одни из них утверждали, что Джинни была замечена с белокурым красавчиком Джудом Лоу, другие доказывали, что это был Роберт Дауни-младший. Слухи о собственной жене могли бы взволновать Гарри, если бы у него действительно была секретарша-вейла. На самом деле он прекрасно обходился без секретарш, своими силами. Так что доверять слухам особо не стоило. Хагрид не пил пиво из маленьких кружек, поэтому домой Гарри вернулся в неадекватном состоянии. Хорошо, не расщепился при аппарации. Джинни постелила ему в кабинете и ушла. Гарри упал на постель, и, не раздеваясь, заснул. Посреди ночи он проснулся оттого, что чьи-то сильные горячие руки снимали с него одежду. — Джинни, не надо, я сам… — пробормотал Гарри, не открывая глаз. Расстегнув рубашку, Джинни принялась за брючный ремень. Расстегнув ремень, она принялась стаскивать с него брюки. Гарри слабо запротестовал и хотел открыть глаза, но голова закружилась так сильно, что он предпочёл держать их закрытыми. Однако, провокационные действия жены не могли оставить его полностью равнодушным, даже не смотря на плачевное состояние. — Джинни, милая, иди ко мне, — Гарри поймал руку жены, поправляющей ему подушку, и быстро прижал к своему паху. Но рука с неожиданной силой вырвалась из его захвата: — Поттер, вы идиот! От звука знакомого голоса головокружение мгновенно прекратилось. Гарри вытаращил глаза: мастер Зелий, Северус Снейп, собственной персоной, в голубом джемпере, с растрёпанными и привычно сальными патлами, стоял над Гарри и всем своим видом выражал высшую степень презрения. — Профессор, о, Мерлин! — простонал Гарри и сделал попытку коснуться призрака, или чем ещё там был бывший Упивающийся Смертью. Попытка не удалась: плохо владевший конечностями Гарри попросту свалился с диванчика. По этой причине Снейп на долю секунды выпал из его поля зрения. А когда Гарри снова был готов к созерцанию удивительного явления, Снейп исчез. — Профессор? — спросил Гарри в темноту кабинета, но темнота хранила молчание. Обессиленный Гарри сразу отказался от мысли штурмовать диван. Он удобно устроился на ковре и задумался. Они с Джинни жили в собственном доме на окраине Лондона, выстроенном к рождению близнецов. Никто, кроме самых близких людей, не знал, где обитает чета Поттеров с детьми. Снейп, будучи человеком во плоти, вообще не смог бы найти их дом, укрытый защитными чарами, не то чтобы проникнуть внутрь. Значит, это был призрак. Но призрак, не смог бы раздеть Гарри. А рука, которую Гарри приложил к своему паху (Мордреда вам в зад!) была весьма реальной и даже горячей. Очень даже горячей. У Гарри снова потеплело в паху. — Мордред, я прижал руку Снейпа к своему члену! — мысленно прокричал Гарри. — Умереть со стыда! Но со стыда собралась умирать лишь голова Гарри, руки и ноги находились в каком-то полнейшем умиротворении, а по нижней части живота продолжал разливаться приятный жар. «Плевать», — подумал Гарри и заснул. Снился ему, естественно, Снейп. Гарри брал его за руку и прикладывал эту руку к разным частям своего тела. Прикосновения согревали на какое-то время, а потом снова становилось холодно. И лишь пах горел огнём. А рука Снейпа, тем временем, отдав Гарри всё тепло, стала ледяной. И Гарри решил поделиться своим жаром, пристроив руку бывшего преподавателя на свой поднявшийся член… Утро у Гарри выдалось на редкость мерзким: хотя в комнате было тепло, он проснулся окоченевшим от холода, в мокрых трусах и с дикой головной болью…