Непрощённый

Гарри Появление Джинни усугубило незавидное положение старшего аврора: ему стало ещё и стыдно. Но жена явилась ангелом-спасителем: — Я принесла антипохмельное. Кофе и блинчики будут готовы через минуту. Умывайся и завтракать, а то на работу опоздаешь. Только тихо, дети ещё спят. Уже допивая кофе, Гарри вдруг вспомнил: — Мордредовы копыта! Мне же Снейп приснился или даже привиделся. Джинни, это вообще было что-то с чем-то! Как живой! — В самом деле? — приподняв брови, холодно поинтересовалась Джинни. — Он показался мне таким реальным… ну как ты сейчас. — Ты о нём вспоминал накануне, вот он и приснился. Когда ты погнался за бродягой, тебе ведь показалось, что это Снейп? Так? Гарри почувствовал, что краснеет, словно школьник. Прозорливость жены дико раздражала. — Да, мне хотелось, чтобы это оказался он… — Грязный бродяга? Попрошайка? Лучше быть мертвым. Конечно, Джинни была права, и Гарри был полностью с нею согласен, но… На кухню, визжа, примчались близнецы и принялись гоняться друг за другом вокруг обеденного стола. Потом Альбус забрался на колени к отцу, заявив, что он «в домике». Потом Джеймс тоже захотел «в домик», и Гарри оказался втянутым в веселую возню сыновей. С утра в Аврорате Гарри пришлось присутствовать на нудной еженедельной летучке, которая длилась два часа. После совещания Гарри решил несколько текущих вопросов и только тогда отправился в архив. На папке с делом Снейпа была приклеена широкая черная полоса с одним словом: «Умер». На десяти тонких листках колдовством удерживалась информация величиной в десять томов. Читать их не было смысла, Гарри интересовали колдографии. Их было достаточно много, штук десять. На одной Снейп был совсем молодым — фото времён его первого ареста, когда Дамблдор спас его от Азкабана. Его можно было узнать по немытым волосам, но в остальном это был совершенно незнакомый Гарри парень. Именно парень, ведь Снейпу на фото не исполнилось и двадцати лет. Огромные тёмные глаза на тощем лице, тонкий сломанный нос и выражение тоскливого, непробиваемого упрямства делали Снейпа похожим на ворона с переломанными крыльями. Такого Гарри однажды подобрал в парке. Тот клевался и верещал, а когда Гермиона, к которой Гарри обратился за помощью, срастила птице кости заклинанием, улетел в раскрытое окно, даже не дав себя погладить. Выбрав фото, где Снейп был старше, Гарри понёс его к магическому сканеру. Сканер выдавал как копии колдофото, так и простые фото, совершенно маггловского вида. Потратив около часа, Гарри составил запрос в Интрепол с фотографией Снейпа, отправил его от имени одного из следователей Скотланд-Ярда и с чувством выполненного долга сел пить чай. На его столе оказался свежий номер Пророка, и Гарри по привычке начал читать его с последней страницы. Когда он добрался до второй полосы, ему в глаза бросился заголовок крупным шрифтом: «Стремительная карьера выпускника Хогвартса в маггловском шоу-бизнесе». Речь шла о Томасе Ричленде. Гарри знал его, этот парень учился на одном курсе с Колином Криви. В прошлом году на Министерском балу в честь Победы Томас выступал со скетчем про мага, страдающего склерозом. Томми перевоплотился в двухсотлетнего мага, постоянно путающего бытовые заклинания. Зал рыдал от смеха. В статье было написано, что маггловская пресса захлёбывается от восторга, когда речь идёт о талантах мистера Томаса Ричленда: «Он будто и не играет своих персонажей, он становится ими! Его глаза темнеют от гнева так, что не нужны никакие спецэффекты, а когда ему нужно сыграть радость, то он и есть сама радость». Гарри усмехнулся про себя: развить в себе возможности антропоморфа не так уж и сложно. БЛЯДЬ! Чашка вспорхнула со стола как бабочка, успев-таки пролить несколько капель чая на брюки старшего аврора. Блядь! Антропоморф! Гарри, будучи в личине Хагрида, пропустил мимо ушей сплетни про Джинни. А теперь эти сплетни, плюс странное поведение Джинни утром (без упрёков, без ругани, она даже собственноручно принесла ему антипохмельное), плюс призрак Снейпа, теплый и осязаемый… И плюс выражение лица Джин, когда он сказал ей про свой будто бы сон… Всему этому могло быть логичное объяснение: антропоморф Томми Ричленд. Он мог шутки ради превратиться в любого актёра, в Дауни младшего или Джуда Лоу, чтобы в таком виде пообедать с Джинни. Гарри вспомнил, как весело болтала Джинни с Томми на том же балу, как сияли её глаза, как она поправляла высокую прическу. Их приняли в Хогвартс в один год, только Джинни была гриффиндоркой, а Томми – пуффендуйцем. Гарри знал, что в последнее время почти не уделяет жене внимания. Их субботняя вылазка в кафе — скорее исключение из правил, чем правило. Вполне вероятно, что устав от отсутствия мужского внимания, Джинни завела любовника. Карьера Томми на подъёме, о нём говорят, о нём пишут. Это вполне могло привлечь его честолюбивую жёнушку. Если предположить, что Томми — любовник жены, то всё сходится. Вчера вечером, разозлённая тем, что Гарри явился пьяный как тролль, а перед этим гнался за бродягой, похожим на Снейпа, Джинни позвала Томми, чтобы тот изобразил перед Гарри Мастера Зелий. Томми это ничего не стоило, он ведь хорошо знал слизеринского декана. Наверное, Джинни здорово повеселилась вместе с Томми, когда Гарри вопрошал темноту, переполняемый ужасом и надеждой одновременно. Гарри стало так тошно, что он испепелил ни в чём не повинную газету Инсендио. *** В ту последнюю ночь, проведённую под чужим отныне кровом, мне приснился сон. Или это не было сном. Я плыл на лодке по озеру, и ко мне приближалась громада замка, освещённого яркими, будто бы праздничными огнями. Не знаю, плыл я один или в лодке были другие люди, но чувствовалось, что этот замок самое необычайное и великое творение в мире и именно там находится мой истинный дом. Во сне кто-то произнёс: «Хогвартс». Я проснулся и повторил: — Хогвартс. Теперь я знал, почему я должен уйти: я должен найти свой дом — Хогвартс. Я собрал вещи и на рассвете распрощался с пристанищем последних двух лет. Я не сомневался и не горевал, потому что знал: мне теперь принадлежит весь мир. Поначалу, когда у меня были деньги, и я мог позволить себе ехать, а не идти пешком, ночевать в недорогих гостиницах, а не под открытым небом, по сути, я мог сойти за путешественника. А когда деньги кончились, я стал просто бродягой. Племянник миссис Роджерс остался должен мне пять тысяч фунтов. Вместо денег он дал мне расписку, в которой обещал погасить долг в течение трёх лет. Я знал, что не увижу своих денег, однако был уверен, что другие взыщут с него мои долги. Так в конечном итоге и случилось. Но об этом я узнал годы спустя. Видение замка из сна преследовало меня: я решил, что он находится в Шотландии. Наверное, потому, что в переводе с кельтского «Хогвартс» обозначает «вепрь». Не спрашивайте, откуда я это знал. Просто знал и всё. Должно быть, это было одним из моих воспоминаний о прошлой жизни. На автобусе я добрался до Эдинбурга и обошёл его вдоль и поперёк, расспрашивая у словоохотливых прохожих, нет ли в окрестностях города замка возле озера. Таких замков оказалось несколько. Обзаведясь недорогим путеводителем, за пару дней я обошёл их все. Ни один из них не напоминал мне замок из сна. И я понял, что ошибся, пытаясь найти Хогвартс, опираясь лишь на собственные умозаключения. Мой уставший и повреждённый мозг не в силах решить такую задачу, следовательно, нужно полагаться только на сердце, и оно со временем приведёт меня туда, куда надо. И я продолжил свой путь. *** Быть бродячим садовником хорошо летом, когда всё цветёт буйным цветом, когда тепло, и ночлег можно найти буквально под каждым кустом. Зимой нужно беречь силы и тепло. Моя первая зима отобрала у меня много сил. Но я пережил её благодаря подаркам миссис Роджерс — тёплому пальто и крепким, с меховой подкладкой, ботинкам. Порой меня настигала слабодушная мысль: осесть в каком-нибудь большом городе, где для бездомных всегда найдётся постель в ночлежке и тарелка бесплатного супа, но я гнал её от себя, как шелудивую собаку. Мои странствия стоили того: пройдя многие десятки километров или выполнив какую-либо работу, я засыпал крепко-крепко, а под утро мне снились волшебные сны: будто я колдун и могу спичку превратить в широкую удобную кровать, а комок снега в роскошный ужин. Прошептав заклинание, я превращал кружку в кролика, а стакан в синицу. Восторг, который меня при этом охватывал, удивлял меня самого: такие сильные эмоции мне не свойственны. Во сне я варил зелья, одна капля которых могла излечить человека от самых жутких ран, или другие страшные зелья, которые таили в себе столько смерти, что хватило бы на небольшую локальную войну. После этих снов я всегда просыпался бодрым и полным сил. Мне казалось, что скоро всё наладится, Хогвартс будет найден, и моя жизнь обретёт смысл. Во время своих странствий я встречал много людей. Для одних я был просто безликий бродяга, другие видели во мне человека с временными трудностями и относились с сочувствием. Бывало так, что совершенно незнакомые люди, у которых я работал, рассказывали мне всю свою жизнь, самые тайные горести и несчастья, неведомые даже близким людям. И часто в ответ они желали выслушать историю моей жизни. С трудом подбирая слова в оправдание своих поступков, я рассказывал, как отдал дом, завещанный мне, совершенно незнакомому человеку и пошёл странствовать, чтобы найти себя. Обычно ответом на мои откровения было молчание. Очевидно, никто не понимал, как можно оставить налаженный быт, уют и пойти странствовать, пусть даже с благой целью. Никто из тех, кто слышал мой рассказ, не одобрил мой выбор. И я перестал рассказывать о себе. В любом возрасте не поздно чему-нибудь научиться. Я научился молчанию. Изабелла, Джо и Лили Однажды, в начале лета, издалека заприметив небольшую бухточку, окружённую зарослями можжевельника, я решил искупаться в море. Но когда спустился вниз, увидел двоих детей: мальчика, который удил рыбу и девочку, очевидно, его сестру. Я замер в нерешительности: не хотелось никого смущать своим присутствием, к тому же для купания у меня не было подходящего костюма. Эта бухта и привлекла моё внимание именно своей уединённостью и отгороженностью: можно было разгуливать, в чём мать родила. Детский голосок разрешил мои сомнения: — Спускайтесь, не бойтесь. Спуск совсем не такой крутой, как кажется! — маленькая блондинка с покрытым веснушками носом приветливо улыбалась мне. Но её осадил старший брат: — Пусть человек идёт куда шел. Не приставай, Лили! — Не слушайте его! Здесь всем можно купаться! — Он распугает всю рыбу! — прошипел мальчишка, невольно напомнив мне кого-то. На мгновение я даже покрылся ледяным потом от невероятного усилия, предпринятого мною, чтобы удержать мелькнувшее воспоминание, но оно улизнуло от меня, как проворная рыжая лиса. Именно поэтому я решил спуститься к воде и познакомиться с детьми. В надежде, что мальчик снова разозлится и напомнит мне кого-то. — Вы бродяга? — спросила девочка, когда я, сняв ботинки и завернув штанины, полез в воду. — Нет, я не бродяга. Я странствующий садовник. Меня зовут Александр. — А меня Лили, а моего брата Джо. А у нас как раз весь сад поела тля. Уже нету вишен, и скоро не будет яблок. Мама говорит, что проще все сжечь и посадить заново. — От тли можно избавиться, нужно только время и терпение. — Это никакая не тля, наш сад проклят, — буркнул мальчик, которому тоже, видно, хотелось поучаствовать в разговоре. — Проклят? Кем? — Соседкой, она ведьма! — Мисс Сандерс не ведьма, и она нам не соседка, она живёт в пяти милях от нас! — Какая чушь, никаких ведьм нет. За садом нужно ухаживать. И это не женское дело, а вашему отцу, видно, недосуг. — У нас нет отца, он утонул в море три года назад, — не поворачивая головы и не отрывая взгляда от поплавка, сказал мальчик. — Мне очень жаль… — Он бил маму… — А вы посмотрите наш сад? — словно колокольчик прозвенел голос девочки. Так, совершенно неожиданно, я нашёл себе пристанище. Мать Лили и Джо, Изабелла, сдавала комнаты отдыхающим. В том году кто-то из постоянных жильцов не приехал, и одна из комнат пустовала. Когда-то дом принадлежал смотрителю маяка, но маяк упразднили, а дом вдали от города, от удобных пляжей и магазинов, остался бы в запустении, если бы его не купил художник — отец Изабеллы. Художник несколько лет назад умер, а Изабелла жила тем, что сдавала внаем комнаты разным художникам и прочим странным личностям, желавшим пожить вдали от цивилизации. Возле дома был огромный сад, и в хорошие годы он давал великолепный урожай яблок, слив и вишен. Но сейчас сад был похож на обугленное пепелище. Цветущие деревья будто бы облили серной кислотой. Но их ещё можно было спасти. Дотемна я вытаскивал из веток мохнатые коконы и бросал их в ведро с бензином. Сад нужно было очистить вручную. Применение химикатов могло бы погубить нежный яблоневый и сливовый цвет, местами ещё оставшийся на деревьях. Четыре дня я потратил на то, чтобы собрать все коконы паразитов, отпилить самые повреждённые ветви и сжечь их. После этого сад стал прозрачным и светлым. Изабелла сказала, что рекомендует меня своим знакомым в городке. Я думал остаться на месяц, а время всё шло и шло, наступила осень, а я всё ещё жил в доме возле маяка. Работы в городке было для меня предостаточно, а немногое свободное время я проводил с детьми. Рассказывал им про растения и цветы, про их лечебные свойства, про то, где и в каких условиях они растут. Таких сведений у меня в голове была уйма, каким-то чудом они сохранились от моей прошлой жизни. Увлекшись, я мог говорить часами, а Лили и Джо могли, не отвлекаясь, долго слушать мои рассказы. Это даже удивляло меня, но Изабелла говорила, что всё просто: у меня педагогический талант. Однажды Лили попросила научить её различать ядовитые и съедобные грибы. Я сам не особо разбирался в грибах, но проведя несколько часов в публичной библиотеке, унёс оттуда ворох заметок и несколько рисунков с особо ядовитыми экземплярами и был готов удовлетворить любопытство Лили. Но она уже потеряла интерес к грибам: бабушка прислала ей из Лондона новую куклу. Зато у меня нашлись другие благодарные слушатели — Изабелла и Джо. Изабелла сказала, что в небольшой сосновой роще в миле от дома по осени всегда много грибов, но, на её взгляд, они все ядовитые. — А я говорю, они съедобные и очень вкусные! — упрямо повторил Джо. — А мы не можем их попробовать, потому что мама боится! Я помню, что после этого разговора я отправился спать и увидел очень интересный сон: в нем я собирал белые цветы: лилии, ландыши, белые пионы и объяснял какому-то сероглазому мальчику с тонкими светлыми волосами, что этот сбор помогает от безумия, а ещё им лечат шизофрению и одержимость. — А кого ты собрался лечить, Северус? — Одного мага, его замучили жуткие видения. — Он преподаёт в Хогвартсе? — Ты задаёшь слишком много вопросов, Драко… Я проснулся в холодном поту… Драко... Какое странное имя… Совершенно неподходящее для такого хрупкого ребёнка. А ведь мальчик и меня назвал по имени — Северус, кажется… Но это просто невероятно, таких имён не бывает! Северус. Северус. Я не мог представить, что это моё имя. Какое угодно, только не такое. Осенью Джо отправили в школу для мальчиков, а Лили забрала к себе в Лондон бабушка. Девочка пошла в первый класс. Без детей в доме стало совсем тихо. Постояльцы — художник и подслеповатый сочинитель детективов — вели себя тихо. Однажды в мою дверь негромко постучали. Это была Изабелла. — Александр, я тут как раз шла мимо той рощи, где грибы… Там их столько! Может, сходим туда вместе? Вы мне подскажете, не ядовитые ли они? — С удовольствием. Погода была сырая, туманная, но тёплая. Кажется, именно такие условия хороши для грибов. В роще их действительно оказалось целое море: в основном это были маслята и грузди. Мы за двадцать минут набрали две огромные корзины. Изабелла присела на поваленную сосну и мечтательно потянулась. Её волосы сверкнули золотом под тонкими лучами закатного солнца. — Сегодня у нас на ужин будет жюльен! — Замечательно! — Вы поможете мне их почистить? — Конечно! — Ах, Александр, что бы я без вас делала? Вы – замечательный! Я вдруг заметил, как сильно разошлись края блузки под незастёгнутой курткой, и стала видна соблазнительная ложбинка между грудей. Мне пришло в голову, что я бы мог поцеловать Изабеллу, и она была бы не против. Вернее, она хотела, чтобы я её поцеловал. Клянусь, это были её мысли, а не мои. — Садитесь рядом, давайте отдохнём перед обратной дорогой. Её голос был участливым, а взгляд совсем другим: её раздражала моя недогадливость. Тем более начало холодать, и в распахнутой куртке и расстёгнутой блузке было не слишком уютно. Я осторожно присел рядом: бревно качнулось, и Изабелла взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие. Я схватил её, чтобы она не упала, и, сам не знаю как, поцеловал. Она положила руку мне на пах, а я пробрался под блузку, и, отодвинув бюстгальтер, сжал в ладони так манившую меня грудь. После этого мы перестали контролировать себя: скатившись с поваленной сосны, мы принялись стаскивать мешавшую одежду, и вдруг зарядивший мелкий косой дождик не был нам помехой. Между ног у Изабеллы было влажно, скользко и горячо. Когда мой член полностью погрузился в её лоно, она выдохнула: — Как хорошо… Мы возвращались домой перемазанные в грязи с ног до головы. — От нас на три километра пахнет грехом, — открывая дверь, рассмеялась Изабелла. В полутёмной кухне на стуле сидел какой-то человек в зелёной армейской куртке. Изабелла вздрогнула и непроизвольно прижалась ко мне. Человек встал: — Да от вас просто воняет сексом! Муж пропал, можно сказать, умер, а ты и рада, сука! —Карл? Ты – жив? Но как? Где ты был? — Узнала, наконец… Мужчина подошёл ближе и занёс руку, видимо, для удара, но я перехватил её. И его ярость обратилась на меня. Я бы мог сказать, что завязалась драка, но не могу погрешить против истины, это было скорее избиение. Мы с Карлом были одного роста и одного телосложения, но он был больше изощрён в кулачных боях. Я мог только качественно сопротивляться, не переходя в нападение. — Карл, остановись! Он не сделал тебе ничего плохого! Лишь пригрозив мужу полицией, Изабелла смогла остановить его, хотя под горячую руку досталось и ей. — Через десять минут чтобы духу его здесь не было, — тяжело дыша и размазывая кровь по лицу, прорычал муж Изабеллы. Я собрал вещи и покинул дом возле маяка без всякого сожаления. Мне давно надо было уйти. К тому же, если бы не муж Изабеллы, каким-то чудом вернувшийся с того света, я бы, возможно, остался там навсегда. А это было неправильно. Я должен найти Хогвартс и ответить на все свои вопросы. Мои странствия продлились ещё на полгода, пока случай не свёл меня с лордом Кемпбеллом, шестнадцатым бароном Роквеллом. Сэр Ричард Кэмпбелл Однажды я шел по краю крутого берега, как вдруг прямо на меня из кустов выскочила и понеслась лошадь. Я бы мог отойти. Но тогда лошадь и всадник рухнули бы в море. Я знал, что могу одним словом остановить лошадь, но никак не мог вспомнить это слово. И лишь когда моих ноздрей коснулся запах лошадиного пота, я вспомнил: — Ступефай! Конь остановился как вкопанный в десяти дюймах от меня. Высокий, крупный и очень бледный мужчина лет шестидесяти, с большими залысинами на голове буквально выпал из седла. — Как ты это сделал? Ты цыган? — Я ничего не делал. И я не цыган. — Эта лошадка несла меня прямиком к дьяволу. А ты что-то сказал, и она остановилась. — Я часто говорю разное. — Ты не цыган, я не люблю цыган, но ты бродяга? — Я — садовник. — У меня есть садовник. Мне нужен конюх. Пятьдесят фунтов в неделю, стол и кров. Согласен? Я не привык отказываться от работы, когда она сама идёт в руки. Мне отвели небольшую комнату в мансарде. Кровать, шкаф и стул — вот и вся обстановка. У сэра Ричарда Кэмпбелла было всего три лошади, и ухаживать за ними было не труднее, чем работать в саду. Сэр Кэмпбэлл был большим любителем и знатоком лошадей. Отставной военный, он не боялся физического труда. До того как нанять меня, он три месяца сам ухаживал за лошадьми. Конюха он выгнал, потому что тот однажды забыл налить воды его любимой кобыле. Барон научил меня, как чистить лошадей, как подходить к ним, чтобы не напугать, и ещё много чему. Я помню, что лето в том году выдалось жарким. Душным июльским вечером я чистил лошадей после прогулки. Футболка на мне промокла насквозь, и я снял её совсем. Сэр Ричард приучил меня разговаривать с лошадьми, пока я за ними ухаживаю. Гнедой конь боялся щекотки и очень нервничал, когда его собирались почистить. Когда с ним разговаривали, он успокаивался. Я разговаривал с конём и сам с собой и не заметил, как барон подошёл ко мне сзади. Поэтому мне бог знает что почудилось, когда его руки обхватили меня за талию. Я вздрогнул так сильно, что это почувствовал гнедой и тоже заволновался и заржал. Сэр Ричард быстро вышел из стойла, оставив после себя крепкий алкогольный шлейф. Я уже засыпал, когда моя дверь тихонько отворилась и над моей кроватью легла широкая полоса лунного света из коридора. Половицы жалобно заскрипели под тяжёлыми шагами. В темноте невозможно было рассмотреть вошедшего, но по запаху виски я опознал сэра Ричарда. Возле моего уха раздался жаркий шепот: — Ты ведь не против, я же вижу, что ты из таких. Ты сам похож на элитного жеребца, такой же худой и поджарый. Глаза, как молнии, усмирить такого – огромное удовольствие. И он лёг на меня, придавив всем своим весом к кровати. Я пытался сопротивляться, хотя понимал, что это было бесполезно. Сэра Ричарда мало интересовали пустяки вроде согласия партнера, он привык получать то, что хотел. Не говоря о том, что он был раза в два сильнее меня физически. И он усмирил меня… три раза за одну ночь. Овладел он мною на удивление легко: — О, да тут наезженная колея. А строил из себя целку. Кто-то до меня драл тебя с большой страстью, сука! — И он ударил меня ладонью по затылку. Но тут же прижался ко мне всем телом. — Но теперь ты мой мальчик! Не отдам никому! Думаешь, я не знаю, что нужно делать в постели с такими горячими парнями, как ты? Я хотел уйти на следующий день. Деньги у меня были, погода стояла прекрасная, ничто не мешало продолжению моих странствий. Но когда я зашёл в конюшню, гнедой конь положил мне голову на плечо, и я растаял как кусок сахара на солнце, понадеявшись, что сэр Кемпбэлл, который почти не пил алкоголя или пил совсем мало, забудет о своей ночной пьяной причуде. Но он не забыл. Он стал приходить ко мне чуть ли не каждый день, трезвый и в полной боевой готовности. Смешно было смотреть, как этот огромный, сильный и довольно жестокий мужчина от самой простой ласки превращался в мурчащего котёнка. Однажды он сказал, что захотел меня едва только увидел. Из уст старого вояки это звучало как признание в любви. Всё это отчасти смиряло меня с ролью наложника. Я пытался расспросить своего любовника, как он понял, что я «из таких», но он только отмахнулся: — Не будь идиотом, Александр, ты же сам знаешь. Это невозможно описать, дурачок, это сразу видно. Я всё собирался уйти, но сэр Ричард с каждым днём был со мною всё ласковей. Он даже поднял мне зарплату до ста фунтов в неделю. Мы много разговаривали, мой хозяин был отличным рассказчиком. Сэр Ричард повидал на своём веку много чего и дома, в тепле и покое, отчаянно скучал. Его вылазки ко мне по ночам снова придали его жизни риск и азарт. Но я стал замечать странные взгляды прислуги и даже жены сэра Кэмпбэлла, леди Мери, и уже твёрдо решил уйти, как разразилась катастрофа. Накануне выпив холодной воды, я слёг с совершенно невероятной в такую жару простудой. Поднялась температура, я весь горел. Сэр Кэмпбелл явившийся за своей долей секса, потрогал мой лоб и сказал, что утром сам уберет за лошадьми и покормит их. Утром кухарка принесла мой завтрак в мансарду и сказала, что будто бы хозяин тоже заболел, и не выходит из своей спальни. Кое-как я сполз с кровати и пошёл задать корма лошадям, раз уж барон тоже болен. На конюшне я и нашёл сэра Ричарда. Он лежал ничком, с развороченным затылком прямо перед стойлом гнедого. На окровавленных волосах сидели две жирные, зелёные, блестящие мухи. У меня посерело в глазах, а потом я вообще перестал видеть что-либо и отключился.