Ледяная свобода

      Не отпустил его от себя швед, как покинули они вместе дом датский, не спрашивая, в доме своем поселил, на хозяйстве оставил. А дела его земли на себя взял. Как ни бился Тино, как ни просил его - лишь хмурил брови молчаливый Бервальд, дома запирал. Не мог драться с ним Тино, все его усилия пропадали втуне, только синяки себе наживал. И не вполсилы, в четверть прикладывал его Оксеншерна, так, для острастки, но и этого хватало - уж слишком силен был он.       Тогда и придумал финн сбежать из дома шведского, лишь только хозяин на ловы выедет или на сходку куда.       Он сбегал уже несколько раз. Да только не было ему места в родной земле. Словно видел его Бервальд, словно чувствовал. Как из ниоткуда появлялся он на своем высоком, черном, как смоль, жеребце, в окружении огненноглазых псов и вновь привозил финна к себе. Не злился, не наказывал. Только движения его становились резче. И чаще хмурились брови над холодными синими глазами. Первое время он следил за финном, давал больше работы. Но проходило время, снова уезжал страшный Оксеншерна, и Тино убегал.       Убегал к соседу Норвегии, в надежде спрятаться в изрезанных фьордами скалах, в каменных пещерах на пастбищах высоких, но там находил его Бервальд. Словно заговоренный от троллей, бил копытом его черный конь по холодным скалам над Северным морем. И Кетиль подчинялся и снимал свои заклятия, падали мороки, и отдавала беглеца земля Норвегии. Прятался финн среди морей у его брата Исландии, и туда приплывал за ним на драконоголовом корабле Оксеншерна. В лесах пытался скрыться легконогий охотник, но земля горела у него под ногами. Даже отравить пытался он гончих псов, да только не брали они еды из чужих рук.       На этот раз Тино решил бежать в центр континента, туда, где хотел затеряться, где среди многочисленных горожан сотрется его след. Это решение приходит к нему, когда он вспоминает прошлогоднюю поездку с Бервальдом во Францию.

***

      Много диковин тогда увидал неприхотливый лесной парень. Высоченные, как мачтовые сосны, соборы, которые три раза в день оглушительно звонили колоколами, мосты через реку, тесные вонючие улочки. Каменные мостовые, ни одной травинки, ни деревца. Толпа, обступавшая их со шведом, пугала Тино, пока они шагали ко дворцу Франциска, и он жался порывисто к Бервальдовой руке. Тогда Бервальд смотрел коротко на него сверху вниз, расправлял плечи могучие и шагал величавее.        Столько лавок видел Тино с множеством разнообразных удивительных товаров, разглядывал красивых дам в пестрых блио*, боевитых кавалеров, упитанных горожан. С ужасом взглянул на казненного на Гревской площади. Болтался мертвец на веревке, как живой, а за плечом его стояла страшная Калма** с белесыми глазами и длинными зубами, готовая пожрать свою жертву. Увидал финн ее здесь, прямо в центре города, где столько людей, задрожал от ужаса всем телом и намертво вцепился в ладонь Оксеншерны. Бервальд спокойно сжал его пальцы в своей большой теплой руке и больше до самого дворца не выпускал.       Дворец поражал воображение размерами и золоченым убранством. А хозяин дворца, Франция, изрядно повеселил: длинноволосый, в длинном, до колена, женском платье, щедро расшитом бисером и камнями, он переваливался, словно гусь, в своих непомерных туфлях с загнутыми кольцом носами. Тино сначала перепутал его с женщиной и сказал, как научили его: "Мадам". В ответ на это Франциск расфыркался, обозвал его неучем и повел их с Бервальдом в пиршественную залу, нашептывая по дороге что-то шведу.       Прекрасная зала, украшенная паноплиями*** и гербами полна была гостей в пышных одеждах. На столах в изобилии были изысканные вина и яства, источавшие дивный запах. Там финн и познакомился с двумя германскими братьями-раубриттерами**** - Людвигом и Гилбертом. Оба светлоголовые, плечистые, высокие, неловко затянутые в узкие парадные дублеты*****. Но понравились они Тино куда больше женоподобного хозяина и остальных его развязных гостей. Людвиг оказался страстным охотником, поняли они с Тино друг друга с полуслова. Тогда-то финн и получил приглашение на охоту в баварские леса. - Хочешь, кабана завалим, а хочешь, на оленя пойдем, - говорил Людвиг, руками разрывая тушку жареного фазана. Прозрачный сок тек по его рукам, пятная расшитые рукава. Он огляделся вокруг, убедился, что никто из гостей на него не смотрит, и принялся глодать фазана без всяких приличий, зубами отрывая мясо от тушки. - У меня такие кабаньи леса есть - осенью от зверя ступить негде. Ты с чем на кабана, к примеру, ходишь? - Я с луком предпочитаю охотиться. Или с ножом. Силки ставлю на птицу. На серую утку или на гагару. - Лук против кабана - детская игрушка, - убеждал его Людвиг. Блестели его глаза: он уже не раз приложился к кубку. - Это только если в глаз ему попадешь. А так он не заметит даже.       Его красноглазый брат, тоже изрядно пьяный, успевал при этом разговоре еще и задирать датского посла и смеяться над подростком-англичанином. Тино англичанин тоже показался забавным - такая пухлая детская мордаха и такой злобный норов! - Копье - вот сила. Кабан - он хитрая тварь, вроде, кажется, все, откинул копыта, ан нет, поднимется и норовит тебя на клыки поднять. Тут только на копье его брать надо, чтоб он тебя не порешил.       Тино слушал его и поглядывал неприметно, как за верхним столом для почетных гостей вертлявый Франциск кокетничает с Бервальдом, поворачивается к нему то одним боком, то другим. Улыбочки, ужимочки, тарелочки. Финну было противно.       Потом пришел третий брат суровых германцев, как выяснилось, прекрасный лютнист, и после ужина все чинно танцевали. Потом он сел и стал петь какую-то длинную песню о сокровищах на дне реки******. Тино удивлялся, какая прихоть природы сделала этого изящного миннезингера родным братом сидящих рядом мужланов.       После ужина заметил финн, как ушел Бервальд с Францией. Огорчиться не успел, как самого его утащили по кабакам хорошо подвыпившие германцы, жаждущие более простых развлечений, чем великосветский прием. К его удивлению, с ними пошел и миннезингер. Его звали Родерих, и он был единственным, кто не позволил им всем скатиться в полное свинство в ту ночь.       Наутро долго заседали. Говорили о военном походе в какие-то очень далекие страны. Франциск был очень убедителен и пестр. От Бервальда, который сидел рядом, едва уловимо пахло его противными сладкими духами. Душно и скучно было Тино. Он никак не мог понять, зачем ему самому, Бервальду, германцам, вчерашнему пухлощекому англичанину и остальным ехать к чернолицым людям, чтоб отбить чей-то гроб*******. Сама по себе война из-за гроба казалась Тино просто нелепой. Сражаться можно за территорию или за семью. Но зачем биться за того, кто уже давно умер? Ему же уже все равно.       Чтоб отвлечься, Тино стал представлять себе родные леса, смоляной чистый запах, пронизанные солнцем ветви, осторожную белку на ветвях. Эх, пробежаться бы сейчас на лыжах до дальнего озера, проверить закиды на щуку и к вечеру сварить жирную наваристую уху. Бервальд огромным колуном нарубит целую поленницу дров, ввалится, замерзший, в дом, а тут уха. Тино отлично ее варит! Тогда на закате cядут они за стол, из туеска хлеб пахучий, свежий достанут, Тино молоко по чашкам разольет, а молчун Бервальд будет греть замерзшие руки о горячую глиняную миску да сосредоточенно грести из похлебки щучьи куски покрупней. Нет, не хочется Тино воевать за какой-то глупый гроб.       Но боялся он очень, что после сегодняшней ночи пойдет на поводу у смазливого француза Оксеншерна, и поэтому по приезде домой, лишь только швед отвлекся, снова сбежал.       На восток, к Польше.        В огромных палатах жил Феликс вместе с Литвой и Украиной и бахвалился, что так силен, что задирает самого Россию. Тино показалось, что вот она, его спасительная гавань, вот тот, кто избавит от ненавистного шведа. Лишь узнав только, что притесняет неведомый враг его дорогого "друга и родственника", Феликс сразу пригрозил оторвать обидчику ноги.       При польско-литовском дворе всегда праздник и неразбериха. Паны рядятся один с другим, кто боевитее и славней. Столы ломятся от дичи и французских вин. Польша в зубчатой короне с легкой пренебрежительной улыбкой принимает клятвы верности от своих вассалов. Глядя на лихую бородатую армию Феликса, на пышное разнообразие их одежд радовался финн втихаря и с удовольствием развлекал хозяина и его гостей своей знаменитой стрельбой из лука. За это пожаловали ему эмалевый кубок с гербом Польского королевства и назначили пожизненным советником легкомысленного величества.        Нежданно появился Оксеншерна и очень страшно. В полдень, когда польский двор сидел за обедом, раздался со двора страшный шум, звон, крики и лай. Панове, подскочившие к окнам посмотреть, в чем дело, разбежались в ужасе в разные стороны с криками: "Дьявол! Это сам дьявол!"       "Это Бервальд," - с отчаянием подумал Тино. И подошел к окну. Было, с чего испугаться: Оксеншерна в сверкающих серебристых доспехах, укрытых белоснежным гауном******** в черных крестах, на могучем черном жеребце гарцевал на площади перед палатами. Конь то и дело вставал на дыбы, а швед, поднимая к небу огромный двуручный меч, громовым голосом приказывал польскому государю: "Верни Финляндию!" Тино мог поклясться, что изо рта коня вырывается пламя, а сам Бервальд не меньше, чем всадник Апокалипсиса. В этот момент он казался Тино страшным и... величественным.        Вышел Польша в окружении своих вассалов на крыльцо своих хором. Подбоченившись, осмотрел его строго и заявил: - Финляндия никуда не пойдет!        Всадник подъехал к нему. Все окружение дружно попятилось к дверям. - Тогда я сожгу твои земли, - последовал краткий ответ. Не снял даже шлема Оксеншерна. - Отдай Финляндию.       Тино уже расталкивал толпу у дверей. Ему ли не знать, как страшен в битве Оксеншерна, как он силен. Ругал себя последними словами, ведь знал, что так и будет, только зря подставил родича под удар. - А если нет?! - для виду сопротивлялся Феликс.        Взмах меча - и золотая корона с польской головы падает оземь, звеня по камням. Острый кончик меча впивается в беззащитное горло поляка. Бросился Тино меж ними, отвел опасность. С ненавистью крикнул в укрытое железом лицо: - Вот я, проклятый швед! Оставь их в покое!       Оксеншерна ехал быстро. Словно раба или девку завел в свой дом за локоть и швырнул на пол.