Ледяная свобода

       Вечереет, уходят оранжевые полосы солнца за дальний лес, в ночное с лошадками собирается молдаванин к заливным лугам у речки, девочки рукодельничают у окна, ловя последние капли солнечного света. Тино тихо сидит в углу просторной горницы, плетет веревку, а мысленным взором видит дом родной, столько лет без хозяина. Свои блестящие ледяные озера, спрятанные между сопок, свои вечнозеленые леса, величественные лапландские просторы, радужные переливы северного сияния в темном небе и пронзающий грудь свежий, морозный воздух - подумал только о них, и как будто сил прибавилось! Но молчит пока Иван, в кресле у камина сидит, недвижимо на огонь смотрит, словно спит с открытыми глазами. И Тино тоже молчит. Ждет. Каждое движение хозяина подмечает и напоминает всё себе: "Теперь я - его". Добр Иван, но самостоятельно решать не даст. Кабала. Снова кабала. И вздыхает финн.       И лишь когда осень раскрашивает желтым леса в округе, велит Иван закладывать знаменитую коляску. Сам находит в большом доме Тино, занятого починкой сети, и садится напротив. Упирает большие руки в колени и несколько мгновений молчит, наблюдает за ловкими пальцами финна - стежок, стежок, поворот, закрепить узелком и снова крючок острый наружу глядит. Первым не выдерживает финн этого молчания, глаза от работы поднимает, видит - улыбается ему Иван. Довольно и уверенно ухмыляется. А потом говорит: - Ну, пора. Собирайся, Тино. Поедем посмотрим мое новое приобретение, заодно и бумаги подпишем. Родственников, небось, давно не видал? Молчит Тино. Руки словно холод сковал. А Российская Империя продолжает: - Не скучаешь по шведу?       А сам движения души наблюдает, глаз пытливых не сводит. И как дрогнули финские руки с крючком в руках, видит, и как вспыхнули и разом погасли глаза. Удовлетворенно кивает и добавляет: - На улице коляска. Выходи, что ли.       Дрогнуло сердце Тино, неспокойно ему - рысят они по его земле, она, родная, питает своей силой духа, глубоко дышит он, закрыв глаза. Уголок в душе, который так давно пуст был и темен, теперь светом полон и надеждой. Мечтает Тино слезть с коляски, к траве припасть, под пальцами ее почувствовать, вдохнуть, впитать в себя землю родную, соединиться с ней. Утонуть в закатах, в зеркала озер наглядеться. Снежные ветки лесные руками развести, на лыжах по морозцу пробежаться. Как хорошо быть дома!       Много народу набилось в просторный зал, ведет его через толпу Иван за руку, гордо вышагивает, как победитель. Смотрят на него и расступаются остальные: и Феликс, неразлучный с Торисом, и разодетый Франциск, и датчанин. Мимоходом приветствуют его германские братья; стоя поодаль, смотрят им вслед Родерих и Лизхен, кто-то там еще. Краем глаза замечает финн, как качает головой австриец. Осуждает? За что? Чувствует Тино, словно на казнь его ведут, а не договор подписывать.       На столе с красной скатертью уже готовы бумаги, и сидит кто-то за столом этим, а кто - взглянуть страшно. За последнюю ниточку - за руку Ивана - цепляется Тино, назад тянет - не заставляй, не то сердце порвется, но с радостной улыбкой тащит его за собой сильная Империя. И выбора нет, нужно смотреть. И Тино смотрит. Двое. Англичанин с поджатыми губами и Бервальд. Бервальд. Живой.       Худой и неестественно бледный. Льняные волосы, неровно и коротко отстриженные топорщатся нелепо и жалко. Склонив голову, безучастно слушает, что ему англичанин на ухо говорит. А за спиной у него почти незримо стоит Норвегия и за плечи его держит. Дрогнули брови у Тино, на глаза снова горячие слезы навернулись, прячется за Иваном, но мягкие руки его за стол сажают, рядом. Напротив.       Окружают красный стол духи наций, глядят на противников и между собой переговариваются. Лютует англичанин, не выгоден ему этот мир, все грозится он француза порешить да и всю Европу вместе с ним. Француз в долгу не остается и датчанина в бок пихает, чтоб и тот свое слово вставил. Немцы галдят над ними, ругаются, Феликс то и дело фразы горячие выкрикивает, Ивана за рукав дергает. Болгарин с чехом за головы схватились - а ну разойдется поляк да снова через их территорию армия маршировать будет. Шумно, душно, злостью пышет Европа. А вокруг них четверых - тишина. И две бумаги, по одной на каждую сторону. - Теперь Финляндия мой навеки*, - ехидно улыбается Иван в лицо шведу, - подпиши вот тут. И пальцем в угол листа тычет.       Не видно глаз Бервальда за сверкнувшими очками, пером он, не глядя, размашистую подпись ставит. Лицо у него как из камня вырезанное. Лишь едва поглаживает его по плечам стоящий за ним едва видимый Норвегия. Тино в глаза ему заглядывает, да только без толку, не видно шведских глаз. - Ну, - поворачивается к финну Российская Империя, - вот и все.       Потом встает, поднимает Тино и зычным голосом на всю комнату возглашает: - Прошу тишины! Перед вами Великое Княжество Финляндское в составе Российской Империи!       Первым француз подходит, говорит что-то Ивану, руку трясет, рассматривает Тино, словно предмет какой. Брови хмурит, лицо знакомое вспомнить пытается, да все никак не может. Потом наскучивает это Франциску, и он вновь к Ивану отходит. Хенрик свою бывшую территорию узнает сразу, ухмыляется ему странно и потом тоже отходит. Тут же шумный Феликс с Торисом на пару окружают оглушенного финна и разом в оба уха что-то сказать ему пытаются. Венгерка Лизхен к нему пробирается, за руку австрийца тянет. Вихрастый итальянец руками размахивает рядом и лопочет быстро по-своему. Зажмуривается Тино от этой суеты, за голову гудящую хватается. Куда не повернись - руки, лица, одежда, все двигается, кружится. Вырваться бы, да нет на то его власти.       И в суете этой и галдеже и смраде незаметно исчезает швед. Оглядывает всех присутствующих Тино, взглядом его ищет, хоть напоследок запомнить, но среди шумных европейцев его больше нет. Теперь и Тино больше нет. Есть Великое Княжество Финляндское.