Драбблы (Брюс/Тим)

Соулмейты На самом деле Тим не догадывался до тех пор, пока… Ну. Вообще-то, он догадывается вот только что. Сейчас, когда пробегается пальцами по костяшкам Брюса, который откинулся в кресле и даёт глазам отдохнуть. Сейчас, когда на всех экранах в пещере открыто по досье, но в углу одного из них в крошечном окне играет «Властелин колец: Две крепости». Сейчас, когда Брюс одет в старые спортивные штаны и древнюю футболку с потрёпанным воротником, которая чудом спаслась от Альфреда и его периодических чисток гардеробов, с пластырем-бабочкой на виске и порезом на нижней губе. Сейчас, когда Тим сидит в кресле рядом с ним, постукивая пальцами по его костяшками, босыми ногами на холодном полу, с влажными после душа волосами, и плечо мёрзнет в растянутом воротнике старой футболки Дика. Сейчас — когда почти десять лет прошло с того дня, как он впервые заставил Брюса взять его в Робины. Сейчас, когда Тиму почти двадцать четыре, а Брюс — чуточку помолодевший после своего путешествия по времени — может похвастать сединой, тронувшей виски. Сейчас, когда между ними одна на двоих чашка кофе на консоли и полтарелки давно остывших тостов. — Мудень ты, — говорит Тим, надавливая большим пальцем на одну из костяшек. Брюс хмыкает. — До задницы из тебя величайший детектив. Ты знал, что мы предначертанные? Брюс открывает один глаз. — Ещё месяц назад не знал. — Никому не говори. Если кто-то спросит, то мы знали с самого начала, просто ты ждал, пока моя задница достигнет положенного возраста, — говорит Тим. — Не хочу, чтобы Дик налетел на меня со своим купидоньим гневом за то, что я был слишком занят спасением твоей шкуры, чтобы опознать в тебе своего предначертанного. Не-а. Не буду я это терпеть. Ни за какие деньги. — Это ты тут должен быть эмоционально зрелым, — говорит Брюс, закрывая глаз обратно. — Сам говорил же. — Уж прости, что не сделал скоропалительных выводов о том, что Бэтмен мой предначертанный просто потому, что у меня в груди теплело каждый раз, как я на тебя смотрел. Хотя, справедливости ради, меня много чего согреть может. Еда Альфреда, например, мысль о сне, хорошо сконструированные автомобили, собаки и иногда члены нашей семьи. — Ты так со всеми своими потенциальными пассиями общаешься? Я начинаю понимать, почему Стефани была так часто… фрустрирована тобой. — Нет, я так общаюсь с тобой. Моим предначертанным. Видимо. — Тим фыркает, сжимает руку Брюса и отпускает. Брюс садится ровно, чтобы продолжить печатать. Тим закатывает глаза. — И я могу быть романтичным, когда захочу. Но мне кажется, что в наших отношениях это я тебя балую знаками внимания и всячески увиваюсь за тобой. Сейчас бы самое время тебе начать ухаживать за мной. Ухаживай давай, Брюс. — Разумеется, дорогой. Позволишь ли мне начать с того, как чудесны твои глаза теперь, когда тот, что тебе подбили, почти зажил? Тим пинает его кресло. — Вот поэтому мы эту хрень с предначертанностью так долго и не замечали. Друзья детства — Мы уже сколько лет дружим, но теперь ты решил сказать мне, что хочешь моего отца, — говорит Джейсон. Тим моргает. — Ты меня как будто не знаешь. Чему ты вообще удивляешься. — Я просто уточняю, — говорит Джейсон. — Правильно ли я тебя понял. Потому что это очень необычно и я не знаю, как на это реагировать. Типа… Тим, меня к этому жизнь не готовила. Ничто не могло подготовить меня к тому, что ты захочешь рассказать мне, как горяч мой приёмный отец и как благородно выглядит его седина. Ты понимаешь, как мне тяжело сейчас? — Расслабься. Я не то чтобы собрался что-то предпринимать. — Тим фыркает. — Ты на него посмотри. Он вообще вне моей лиги. — Погоди-погоди, я не сказал, чтобы ты ничего не предпринимал. Да блин — ты же знаешь, он безнадёжный идиот, вы друг другу идеально подходите. В общем, я не говорю, что тебе светит успех, но я считаю, ты должен попробовать. Жизнь коротка, и нужно брать от неё всё, даже если взять ты хочешь почему-то Брюса. — В каком смысле, он идиот и мы друг другу идеально подходим? — Тим прищуривается. — То есть, я-то знаю что он идиот, я с ним разговаривал. Но это прозвучало как какое-то оскорбление в мой адрес. — Твой вкус, — говорит Джейсон, выразительно глядя на Тима, — очень сомнителен. Но с учётом того, что ты одеваешься как блудный лесоруб и считаешь откидные кресла подарком богов человечеству, я не удивлён. Ты идиот, он идиот. У вас эмоциональный диапазон как у изюмины. Одной на двоих. Одной жалкой изюмины, которую вот-вот замесят в тесто для ужасного рождественского кекса. — Рождественские кексы замечательные, не понимаю, о чём ты. Брюс, думаю, на вкус тоже отличный. — Даже если я поддерживаю твоё желание соблазнить моего отца — отчасти потому, что лучше уж ты мне будешь приёмным кем-нибудь, чем Талия, отчасти потому, что только ты сможешь как-то сделать его жизнь лучше, — это не означает, что я хочу знать подробности. Преподаватель и студент — В каком смысле, вы — вы его спроектировали. Это планшет вашей компании. Весь софт в этом здании разработан вами. Это здание принадлежит вам. Я ваш работник. Вы не можете — вы первые на рынок с этим продуктом вышли. Мистер Уэйн только моргает и улыбается. — Не нужен вам курс обучения. Я вам не верю. — Тим прищуривается. — Мистер Уэйн, уходите, пожалуйста. У остальных студентов из-за вас приступы тревожности начинаются. — Я всего лишь пришёл за знаниями, мистер Дрейк. — Мистер Уэйн делает невинное лицо. — Я столько замечательного о вас слышал, и пока что ещё не разочаровался. Тим смотрит на своего ассистента, потому что ему нужно удостовериться, что не он один стал свидетелем вот этой вот херне. Его помощник, как выясняется, трус и предатель, потому что тот всё это время внимательно изучал что-то на своём ботинке. Тим хочет спросить что-то вроде: «Да вы, блядь, серьёзно?», но он страшится ответа. Его не пугает перспектива быть уволенным, потому что давайте-ка откровенно, он и так слишком высоко квалифицирован, чтобы учить людей пользоваться планшетами и сообщать о глюках удалённо. Он вообще в это ввязался по дружбе, и ему не то чтобы платят много. Не нужен он им здесь на летних занятиях в этом году. Тим почти уверен, что дело в том, что в его школу взяли целую кучу новых преподавателей и решили так помочь им освоиться. Или сломать их дух. — Мистер Уэйн, — начинает Тим и обрывает сам себя. — Я не уверен, что вы тут делаете — с учётом того, что это ваш гаджет, и по-хорошему, это вам бы стоило вести занятие. Но если вы засомневались в моей компетентности, я мог бы просто переслать вам мои рекомендации. Я не слишком рад таким проверкам. Мистер Уэйн хмыкает. — Хорошо, что я не с проверкой пришёл, значит. Вы у нас временно, да? Только на лето? — Мистер Уэйн, меня занятие ждёт. — Занятие с классом, где истерическое перешёптывание становится всё громче, и отдельные студенты уже пытаются улизнуть из аудитории или хватаются за телефоны, чтобы заснять это. Тим наводит порядок одним взглядом. Это не так сложно. Его нейтральное выражение лица — если верить друзьям — выглядит таким же осуждающим и разочарованным, как и злобное. — А вы свободны, когда у вас нет занятий? — Ну — когда я не преподаю, я не преподаю. Так что да, я свободен, — говорит Тим, а потом его накрывает дурным предчувствием, и чувство самосохранения бьёт его в живот с размаху. — О боже. — Замечательно. Ваш урок заканчивается, если я верно помню, как раз перед ланчем. Увидимся в пентхаусе, мистер Дрейк. Жду не дождусь, когда мы сможем обсудить вашу компетентность. Преподаватель и родитель-одиночка — Ты специально на проблемы нарываешься? — спрашивает Грейсон уже в безопасности машины. — Потому что я тебя знаю, малый. Если бы ты в самом деле делал хоть половину того, что этот преподаватель перечислил, ты бы никому не попадался. — Дрейк прозорливый. — К сожалению. — Ты только при нём на рожон лезешь, — продолжает Грейсон. — Дэмиан, я, может, не такой великий детектив, как наш отец, но я коп, и чертовски хороший при том. Он даже не твой преподаватель, и если бы я не знал тебя, я бы сказал, что ты таскаешь его за метафорические косички. Но я тебя знаю, так что, уверен, у тебя есть причина. Ты что-то задумал. С одной стороны, я тобой горжусь. С другой, подозрителен. Расскажешь мне всё же, почему тебя всё время вызывают, или нет? — Или нет, — говорит Дэмиан, и Грейсон косится на него, заводя машину. Ну, попытаться стоило. — Что ты думаешь о Дрейке, Грейсон? — Он умный. И терпения у него как у святого, раз у него хватает сил иметь с тобой дело без нервного срыва и непрофессионального поведения, когда ты его доводишь до ручки специально. И я удивлён, что он преподаёт в вашей школе, потому что его родители готовили ему место генерального директора чуть ли не с его зачатия. — Его таланты зря пропадают в этой дыре. — Дэмиан скрещивает руки. — Все так думают. Дрейк хотел наняться к отцу. Ему отказали. — А ты откуда знаешь? — Я заглянул в наши архивы, когда вы с Кейн притащили меня на семейный день. — Хуже дня не придумаешь. Делу не помогло и то, что Дэмиан тогда не выспался из-за раннего патруля. — Он мог бы стать полезным союзником. — Ты что, Б. свести с ним пытаешься? Дэмиан фыркает. — У отца такой взгляд делается, когда он разговаривает с Дрейком. Мурашки по коже. Но я готов потерпеть. Грейсон мычит, и у Дэмиана возникает характерное ощущение, что на него смотрят, при этом не глядя на него. Дэмиан натягивает капюшон. Толстовку он носит под форменным блейзером, и всех преподавателей это с ума сводит. Кроме Дрейка, который, как ни удивительно, дважды вступился за него на этот счёт. («Он одет в школьную форму, как положено. В студенческом руководстве не сказано, что толстовки запрещены. И потом, здесь холодно; что мы делать будем, если он простудится оттого, что вы заставили его снять тёплую одежду?»). — Значит, ты нарываешься на неприятность с Дрейком — который даже не преподаёт у тебя — потому что узнал, что его не взяли в УЭ. И ты посчитал, что Б. и Дрейк хорошо поладят. И что тогда, может быть, Б. предложит ему работу. Потому что ты думаешь, что Б. нравится Тим, — говорит Грейсон. — Я всё правильно понял? — Да. Грейсон вздыхает и смеётся, тормозя. — Ну что же, Дэмиан. Отдам тебе должное, потому что это очень мило с твоей стороны. Но с другой, мы оба знаем, что это не сработает, потому что Б. — это Б. Тебе придётся пойти на крайние меры, чтобы до него начало доходить. Дэмиан щурится. — Например? — Давай-ка доберёмся до дома сначала. А потом позвоним Джейсону и Касс. А там — что-то придумаем. Случайный секс и беременность — Поверить не могу, — рявкает Тим и сдерживается, чтобы не швырнуть в него чем-нибудь. — Ты переспал по пьяни с Талией! Талией, Брюс. А теперь она беременна. Какого хрена. Брюс морщится, и сказать ему нечего. — Я даже не знаю, что сказать. — Тим стискивает кулаки. — Это насколько надо безответственным быть, чтобы напиться с Талией. Из всех возможных глупостей. А потом переспать с Талией. Заняться пьяным сексом с Талией. Что она тебе сказала, Б., что скучает? Что любит тебя? Боже, одно и то же каждый раз. Я даже не знаю, почему это до сих пор с тобой работает, но работает же, раз ты ведёшься каждый раз. И ты не просто занялся с ней сексом — ты занялся сексом без защиты, и она теперь, блядь, беременна. Тим выдыхает, разъярённый. Кипит от гнева и неверия. — И зная её, ребёнка ты теперь даже не увидишь. Этот ребёнок вырастет без тебя, потому что единственный выход здесь — отобрать его силой, а она знает, что ты на это не пойдёшь, потому что если вы сцепитесь, то это травмирует этого ребёнка на всю его гребаную жизнь. И она это знает. Ра’c это знает. Все вокруг знают, что это просто гребаная уловка, чтобы прибрать к рукам УЭ, при этом к УЭ и пальцем не прикасаясь. Тиму шестнадцать, он взвалил на себя больше, чем может вынести, и почему-то он работает ассистентом одного из самых восхитительных идиотов на планете. Родители отправили его сюда, чтобы он учился. Потом они умерли, и Тим научился многому. Например, он узнал, как сильно его могут вывести из себя те, кого он любит, когда совершают безответственные, опасные поступки, из-за которых он и их может потерять. — На твоё счастье, — шипит Тим сквозь зубы. — У меня таких проблем нет. Потому что я не дам этой женщине вырастить пешку, которой можно швырнуть тебе в лицо. Это жестоко. Несправедливо по отношению к Талии. К ребёнку и к Брюсу. Это несправедливо по отношению ко многим. Но Тим помнит своих родителей. Очень ясно помнит, каково было расти в пустом доме в окружении витрин с наградами, помнит эйфорию, когда папа не забывал попрощаться, вешая трубку, или когда мама вспоминала про его аллергию на клубнику. Тим хорошо помнит, что это такое — когда родители видят в тебе не ребёнка, а предмет обстановки. Тим тычет пальцем в грудь Брюса и упивается тем, как того передёргивает. — Поздравляю, Б. Ты папочка.