Чмо

- Ты везучий, - заметил Длинный, выслушав рассказ Быка, когда он, очухавшись минут через 40, добрался до забегаловки «Весна», где они всегда собирались под вечер. – Тебе повезло, что он решил посмотреть на тебя, прежде чем грохнуть. Значит, профессионал попался – они детей не трогают в таких ситуациях. - Я тебе не… - попытался окрыситься Бык. - Да заткнись ты, - Длинный был встревожен, - тебя спасло, что ты выглядишь пусть и не на свои сопливые пятнадцать, но до восемнадцати тоже не дотягиваешь… Профессионал: глушитель, фонарик, никакой суеты. - Закончил Длинный мысль и протяжно сплюнул в пепельницу, в которой уже противно вонял сигаретный фильтр. Бык все это понимал, просто не хотелось, чтобы его подвиг так уж принижали перед пацанами, которые смотрели на него с восхищением – как же, живой труп… - Деньги сохранил? - Да, вот – Бык полез в рюкзак и вытащил пачку в полиэтилене. - Точно, профессионал, - окончательно уверился Длинный и внимательно посмотрел на Быка. – Денег не взял. Сегодня пойдешь со мной к Шаху, расскажешь, что как было. К тому времени уже всему городу стало известно, что в доме цыганского барона было найдено три трупа: два охранника и сам Илья с дыркой во лбу. Ментов понаехало – жуть, прибыл даже сам начальник УПОБа. В криминальной хронике показывали сюжет за сюжетом, потому что даже для их не тихого, прямо скажем, городка - слишком громкое событие. У Быка защекотало в животе - Шах был чем-то вроде смотрящего над старой частью города: наркотики, проститутки, угон тачек и проч. – все это было под ним. Чтоб такую мелочь – ну, в смысле иерархии – тащили пред темные очи… - У него как раз сегодня днюха – вот и подарочек, - хмыкнул Длинный, впрочем, неуверенно. - Какой подарочек? - Ты - свидетель, который ко всему прочему еще и бабки не проебал. Не тупи и не ссы - не пристрелит, только послушает. Расскажешь, короче, только безо всяких там своих выводов и всякой фантастики. Если спросит, че думаешь, - тогда скажешь. Да, и прикид сообрази какой-нибудь – без галстука, но и не по-дворовому, все-таки в «Арабелу» пойдем. «Арабела» - самый крутой кабак в городе, там тусовалась взрослая козырная братва, встречали дорогих гостей и зажигали солидные люди: коммерсы, менты, московские… Башка от удара еще болела, и, наверное, поэтому в нее пришло не очень вовремя никчемное предположение, что слишком много всего для одного дня… Перебор какой-то – двадцать три, бля… Хотелось пойти домой и выспаться. И почему-то совсем не хотелось идти в «Арабелу», хотя попасть туда еще, например, сегодня утром было трудноисполнимой бычьей мечтой – ну, это как первый раз трахнуться. Это – признание, приобщение, обретение веса, криминальная дефлорация. Он теперь будет не просто крутым, а очень крутым… Но все равно почему-то очень не хотелось, хотя вроде и не накосячил чего, а даже – наоборот. - Значит, смотри, - инструктировал Длинный. – Стоишь в коридоре, как позову, все расскажешь, и стой - жди. Спросит – ответишь. Опять жди. Махнет рукой на выход – уйдешь, махнет на стул – сядешь и будешь сидеть мышью. И чтоб не нажирался. И не шароебься нигде, сегодня там разные люди отдыхают – даже покруче Шаха будут. Не на то напорешься – на помойке найдут с кишками наружу. Понял? Бык давно все понял, и его уже стал доставать бубнеж Длинного, который, - с удивлением заметил Юрка, - тоже не очень уютно себя чувствует. Перед входом в обвешенный новогодней иллюминацией кабак стояло несколько очень крутых тачек, некоторые – с московскими номерами. - Ну, бля, сегодня понаехало перцев, - еле слышно сказал Длинный, чтобы не смогли уловить гороподобные громилы, которые обступили «мерс» представительского класса, прикрытый от дороги квадратным джипом. Охранник с бесформенным лицом остановил Длинного на входе, окинув попутно Быка невидящим взглядом. - Чо? - К Шаху, - буркнул Длинный, - ты же знаешь меня. - Тя – да, его – не… - Бык. Его звали. - Ща… Охранник скрылся за входной портьерой и появился спустя минуты три в сопровождении маленького человечка неопределенного возраста – из того типа, что Бык никогда не любил, – шакалистый тип: постоянно ухмыляющийся, подхихикивающий, держащий шматок говна за пазухой, прислужливый, трусливый, но защищенный крутью своего хозяина. - Львович, - обратился к нему Длинный, - это – Бык, Шах сказал привести, потому что он… - Там скажешь, - перебила его шавка на удивление низким голосом. Львович повернулся, и Длинный с Быком потопали за ним через затемненный холл. Быку показалось, что охранник с акульими глазками как-то сочувственно на него посмотрел. - Че трепешь не к месту? – взъелся на Длинного Львович. – У этого барана тоже уши есть, и стучать он умеет… - Э-э-э, ну-у-у, - замычал Длинный. - Все, не о том базар, глохни… - рявкнул Львович. – Ты – здесь, позовут. – Это он уже Быку, когда вся троица притормозила перед дверью отдельного кабинета. – А ты – пошли, - и почти впихнул Длинного внутрь. В целом, для Быка все прошло хорошо. Шах – седоватый мужик с хищным чуть одутловатым лицом, но подтянутой фигурой, с перстнем на пальце и со шрамом на горле, его внимательно выслушал. Задал пару уточняющих вопросов. Его мнением не поинтересовался. И махнул рукой на дальний стул: - Садись, выпей, закуси что, да и иди с богом. Будет надо – позову, - и отвернулся к своей свите, начав что-то обсуждать вполголоса. Бык был, как еж в тумане, – наверное, все-таки башку ему сегодня стрясли, потому особо никого не разглядывал, просто плюхнулся в конце стола рядом с Длинным - его все-таки посвятили в этот мир. Он хотел этого, но отчасти боялся - что-то ему подсказывало, что выхода обратного может и не быть. Зато теперь блатные будут уважительно здороваться, а городская, а не только районная, шпана, смотреть, как бабы на поп-звезду. Его теперь будут бояться вообще жутко. «И даже Чмо», - почему-то вспомнил Бык, мысленно сплюнул и решил выпить. Наверное, выпить - все-таки была плохая идея, учитывая вероятное сотрясение мозгов: очень скоро окружающий треп слился в один сплошной невнятный гул. Длинный был спокоен – его пронесло, и даже похвалили за умных бакланов, что он притянул к общему делу. Но вид пьющего Быка внушал опасения – малолетка мог что-то по пьяни и учудить. Потому тряхнув его за плечо, Длинный внятно и раздельно сообщил: «Тебе пора». Бык икнул и согласился. Посмотрел в сторону Шаха – тот был занят разговорами с тремя мужиками, чьи лица было трудно разглядеть – то ли из-за полумрака, то ли по причине выпитого. - Не… И не думай. Не на дне рождения у бабушки. Топай отсюда по-английски, - шепотом заорал на ухо Длинный. – И – никуда, домой тут же. - Отлить зайду, и домой, - уверил Бык и, пошатываясь, направился к выходу. Его никто не окликнул. Бык опять очутился в темном холле с несколькими дверями. Охранника не было. Где сортир, он понятия не имел, и пошел тыкаться во все двери – ну, ссать очень хотелось… «Лучше б в штаны нассал», - пронеслось в гудящей голове, когда, толкнув очередную дверь, которая оказалась, в отличие от остальных, не запертой, Юрка просто-таки ввалился в еще один отдельный зал кабака, только неплохо освещенный. Его тут же с двух сторон подхватили чьи-то отнюдь не любезные руки. Они, конечно, удержали от падения, но спасибо говорить почему-то не хотелось - за плечи Быка держали две тумбы-юмбы, типа тех, что тусовались у «мерса». Бык моментально протрезвел, жопой почувствовав опасность, - влип. А потом опасность пришла уже в иных ощущениях. В зале стояло несколько столов – какие-то заняты, какие-то пусты, а на диванах Бык увидел… И волосы даже на причинном месте встали дыбом от ужаса. На диванах сидели: глава местного УБОП по кличке Горыныч - его, как рассказывали люди знающие, до блера боялись даже московские бандюганы; а еще - человек, которого очень часто показывали по телеку в занимательной рубрике «разыскивается» – Гиви Кутаисский, самый разнастоящий вор в законе, законнее которого Бык и не знал. Считалось, что трупов за ним больше, чем за всеми остальными ворами вместе взятыми, и что он купил всех ментов, которые только существуют в природе. И вот Горыныч и Гиви тихо-мирно сидели в кабаке после убийства местного наркобарона, ржали о чем-то и выпивали. Шум у дверей их отвлек, и теперь две пары глаз – жесткие, почти черные, Гиви; и неопрятно-коричневого цвета Горыныча – уставились на ввалившегося к ним пьяного малолетку. Впрочем, вне зависимости от цвета глаз, во всех читался однозначный приговор: Быку – пиздец. То есть – совсем. Из-за дальнего столика поднялся мужик средних лет с военной выправкой и махнул рукой двум другим лбам, что стояли в углу. - Охранника так… чтоб лежать не мог. Этого – сами знаете, - сказал он тихим и ровным голосом, как советовал бы жене досолить пельмени, будто подобные решения принимались им с регулярностью поездов метрополитена. «Почему – будто бы?» - шарахнулась мысль и запуталась в отупевшем от страха сознании. Бык понял: его уже ничто не сможет спасти – он видел то, что видеть не мог никто и никогда. Руки заломили еще жестче и развернули к выходу. – «На помойку», – некстати вспомнил Бык слова Длинного. - Не надо этого делать, - раздалось неожиданно откуда-то из-за спины. И «д» было произнесено, почти как «т». Этот голос с дефектинкой в произношении и с ледяной интонацией весь день звучал в юркиных ушах помимо его воли - он не мог бы перепутать. Бык дернулся, добившись лишь еще более болезненного захвата, его даже немного приподняли, и он, обвиснув, болтался как сопля в носу. - Я непонятно сказал? Или очень тихо? – с удивлением уточнил тот же ледяной голос. – Поставьте ЭТО на место. - Ты уверен, Стас? – спросил кто-то, - судя по акценту, Гиви. - Разберемся. – Ответил голос так, будто разговаривал с кассиршей в магазине, которая перепутала ценники. - Но… какого хуя? - дернулся Горыныч. - А ты, полковник, не шуми лишнего. Ты сегодня весь в косяках оказался, так что лучше водки пацану налей, а то его сейчас падучая хватит, - так же медленно, но уже с ноткой заметного раздражения продолжал распоряжаться голос. «Вотки», «патучая»… - что за черт, Бык, как отгоняя глюки, мотнул головой. - Во, уже начинается, - неожиданно весело и звонко засмеялся парень (от мальчишеских обертонов стало точно понятно, что точно - не мужик). – Ну, - вдруг рыкнул он на охранников. И в этом «ну» не было уже ни капельки веселья. Бугаев, как током тряхануло, они выпустили Юрку из рук, и тот, наконец, смог повернуться – на спасший его голос. Ну - его ровесник, лет пятнадцати, в весьма узких синих джинсах и светло-голубой, идеально отглаженной рубашке с широким рукавом и косым воротником – расстегнутая застежка-молния оголяла плечо и часть груди, на подростково нежной шее блестел какой-то кулон. Волосы - русые, не коротко, но и не длинно стриженые, уложены в художественном беспорядке. Тонкие черты лица, скульптурная фигура, руки с тонкими, почти женскими, запястьями. И ледяные, серые, оттенка опасной злости, глаза - с острым, колючим и в тоже время чуть-чуть насмешливым взглядом. Но вот если надеть на это надменное лицо старые заляпанные очки, а на тело – безразмерные брюки и старую рубашку в клеточку, это был бы Чмо, просто причесанный и переодетый. Юрка сопряг разбегающиеся, как тараканы от света, размышления с действительностью: голос, это «д» – «т», этот взгляд… Да, это – Чмо, то есть Влад Рукавишников, его глубоко презираемый одноклассник. Но этот парень просто не мог быть Чмом. Чмо даже первоклашек, которые ржали над ним, не мог заткнуть, не то, что Горыныча. Чмо не умел почти разговаривать, а не то, что указывать Гиви, что делать, а чего нет. Чмо мухи не боялись, а не то, что лбы-охранники, урывшие уже не одного «клиента». Почему, если это - Чмо, ему не перечил начальник охраны – тот, из бывших военных? Это просто не может быть тот Чмо, которого сегодня Бык хотел вытолкнуть без трусов на всеобщее посмешище. Ну, не мог – и все. Бык решил, что сходит с ума. - Ну, здравствуй, дорогой одноклассничек, - развеивая все сомнения, произнес парень с издевкой, но, впрочем, без злости. – Садись, что свет заслоняешь? «Стоп, а почему Стас?» - забилось молнией в черепной коробке. Наверное, молния была слишком сильной, потому что Бык произнес все это вслух. - Ты жить хочешь? - спросил Чмо, тьфу – Влад, тьфу - Стас, мать его, и, не дождавшись ответа, порекомендовал. – Тогда заткни фонтан вопросов. - Тогда вообще надо, ну… раз он тебя знает, - начал развивать ужасную для Быка мысль Горыныч. - Вить, решай свои проблемы с городом, что заполнен киллерами и распиздяями, а с этой «проблемой» я как-нить сам справлюсь, ладно? И я просил ему налить, нет? Горыныч потянулся за бутылкой виски, плеснул в стакан, протянул его абсолютно охуевшему Юрке, которого все-таки успело резануть слово «проблема», сказанное с особым ударением, будто обозначая кавычки: - Держи, пацан, - сказал Горыныч, странно усмехнувшись. У Гиви вид был отстраненный, но по огонькам, мелькавшим в зрачках, можно было сделать вывод: вся эта сцена почему-то доставляет ему удовольствие. Юрка же вообще ничего не понимал – не хотел понимать, кроме того, что он дважды за один день чуть не попрощался с жизнью. Да и непонятно еще, не захочет ли это Чмо ему отомстить, благо поводов и причин – навалом, так что еще не все потеряно с точки зрения помойки и выпущенных погулять кишок. И Бык начал тупо пить виски. - Ты чего-то задумал? - вдруг резко спросил Гиви у Стаса-Влада-Чмо. - Этот – из шпаны Шаха. Он сегодня нес деньги цыгану. Видел киллера. Шах утаил - играет свою игру. Пригодится, - что-то жуя, ответил Чмо. – Пока… Кстати, Шах тут же гуляет, можно и спросить с него. День рождение, конечно, но дела не терпят. Бык, дернувшись от «пока», как сквозь пыльное стекло, наблюдал за двумя бугаями, которые чуть ли не волоком притащили Шаха, попутно вмазав кому-то из его охраны, было попытавшегося сунуться за шефом. Шах дергался до тех пор, пока не увидел столь высокой собрание, - и как-то сник, а заметив уже практически невменяемого Быка, чуть ли не стал ниже ростом. - Ну? - спросил Гиви. – Мы тут твоего курьерчика словили. Он страшно испугался, ну, как ты сейчас… Ничего не хочешь рассказать? Бык с ужасом смотрел, как недосягаемая до сегодняшнего дня криминальная величина, которая только что удостоила его своим хлебом-солью, заплетаясь языком, повторяет юркин рассказ, при этом глядя даже не на Гиви, а на Стаса-Чмо, будто именно от этой наглой детской рожи зависит его жизнь. Юрка уже не мог анализировать - наливал себе виски и продолжал ужираться, он не хотел ничего видеть, слышать, чувствовать, понимать… - Значит, профессионал… ну-ну… и кто же тут чего без нас играет… а ты, Вить, даром, что крутой мент, а – мудак, – доносились до него обрывки фраз. Шаха, судя по всему, уже не было, а троица за столом: Гиви, Горыныч и Стас-Влад-Чмо, - что-то обсуждали. Вернее, Бык тоже сидел за этим столом, но мало чем отличался от дивана. Потом, как всегда невпопад, подорвался: - Ну, я… м-м… пойду, да? – Бык с трудом поднялся и, запинаясь на каждом шагу, поковылял к выходу. Быстрые и почти бесшумные шаги догнали его уже в холле, сильные руки развернули и впечатали в стену, металлические пальцы впились в плечи. «Чмо», - узнал хватку Бык, вспомнив, как казалось теперь, уже далекое прошлое – школьную раздевалку. Юрка поднял голову. На него, не мигая, смотрел Влад Рукавишников – очень безжалостно смотрел. Потом, приблизив лицо практически вплотную, тихо выдохнул в губы: - Ты чего-то попутал? Здесь я решаю, когда и кому уходить. Даже если на кладбище. Понял? Вернулся. Сел. Пей дальше. И не вздумай еще раз устроить самодеятельность… «Странно, я раньше считал, что он мелкий, а он, оказывается, одного со мной роста», - зачем-то думал Бык, все еще ощущая дыхание это придурка у себя на лице и легкий запах горько-лимонно-сладкого парфюма. Поплелся обратно. А дальше – темный провал, который иногда перемежался обрывками цветной мозаики. Чьи-то руки, взвалившие его на плечо, колыхание пола, почему-то безумные глаза Длинного, какая-то тачка, чей-то разговор, как бу-бу-бу, ну, а потом – вообще ничего.