Чмо

Утром Быка, как подменили. Мрачный тип с черными кругами под глазами превратился в прежнюю веселую шпану, он позвал всю свою шоблу с пучком дополнительных девок на сабантуй, который решил устроить в «Весне» – на «Арабелу» ему денег бы не хватило. Гуляли до поросячьего визга, потом Бык сосредоточенно трахался на чьей-то квартире, потом, под утро, опять трахался – сейчас бы и не вспомнил, с кем. Оргазм испытал, но удовольствия не было, вместо него возникло ощущение гадливости – девки стелились сами, понимая, что это их какой-то там призрачный шанс. И вот что еще: чем ближе бык подходил к финалу очередного сексуального упражнения, тем ярче перед ним проносились выдержки из его снов. На следующий вечер все повторилось. И на следующий. Бык был уже измотан непрекращающимися попойками и иссушающим тело и мозги тупым трахом. Нарвался на пару двоек, которых ему, правда, пообещали исправить. А над Чмо, который как всегда находился одновременно и в классе, и вне реальности, измывался с особым цинизмом – аж белел от злости. Даже Ирка спросила его как-то на перемене, что он так бесится по поводу Чмо - мол, раньше были шутки, как шутки, разной степени дебильности, а теперь просто ежеминутный пресс, вроде не может быть это бесполезное существо – его главным врагом. Бык лишь отмахнулся, он вообще пытался не думать о Стасе – то есть думал постоянно, но запрещал оценивать, копаться в неясностях и пытаться в чем-то разобраться. Когда очередная вопросительная мысль по поводу столь страшных для Юрки переживаний заставала его в школе, на Чмо тут же обрушивался поток ругательств и подзатыльников, которые с каждым разом становились все ощутимее. А когда Бык был не в школе, то очередную шальную мысль он моментально заливал водкой. Юрка стал походить на чайник, которому хоть и заткнули носик, но он все равно выпускал пар – из-под крышки, из внезапно обнаружившейся дырки – и грозил вот-вот взорваться. Чем дальше Бык гнал от себя все сексуальные ассоциации, тем навязчивее они к нему возвращались в самых неожиданных обстоятельствах. Например, на физре, в раздевалке, он вдруг предложил пацанам трахнуть Чмо, чтобы тому неповадно было быть таким уродом, и - осекся, увидев, как опасно напряглась знакомая спина. Перевел все в шутку, заржав в том смысле, что не получится, поскольку даже у бомжа на ЭТО не встанет. Чмо же продолжал запихивать себя в широченные спортивные штаны и даже не дернулся, даже не посмотрел. А Быку очень хотелось достать так, чтобы эта сука, это чудовище в итоге сдалось и хоть на мгновение скинуло свою идиотскую маску – пусть с ненавистью посмотрел бы, ну, хоть какую эмоцию запустил бы в Быка. Короче, если бы у Быка был настоящий друг, то он бы ему уже давно сказал: ты, брат, по какой-то причине съехал с катушек. Но такого человека у Быка не было, а мама, конечно, может, и догадывалась о чем-то, наблюдая за постоянно психующим сыном, но не спрашивала. Не до того ей было - она несколько дней переживала тот разговор, что случайно услышала в вагоне ее поезда уже на подъезде к Москве. Очень солидный кавказский человек, пивший со своим приятелем дорогой конъяк, обмолвился о том, что надо будет обязательно съездить в их город, найти кафе «Весна», а в нем - пацана по кличке Бык. Он, типа, может донести их проблему до весьма серьезных людей, «даже себе не представляешь, каких»; ну, и заплатим ему – он много не берет. Бынина мама зашла в купе проводников и бессильно опустилась на полку – она знала кличку своего сына, но думала, что его так называют в шутку, за то, что он такой большой и красивый мальчик. Шурик, конечно, был не совсем другом – ну, так, чтоб за него все отдать, но приятелем был – единственным, кто в последнее время остался с Быком на равных. Он и спросил как-то вечером: - Юр, а че творится? Ты как… это… крышей едешь? Даже на бокс не ходишь Бык хотел наорать, потом вспомнил, что это - Шурик, а с ним так не стоит; затем решил – отшутиться, но не смог. Сел на лавочку, закурил: - Я запутался. Ты прости, я не могу тебе ни о чем рассказать. - Юрке захотелось выть: ведь он действительно, даже если бы и захотел, никому о том, что происходит, рассказать бы не смог – даже (черт с ним, можно решиться – дело молодое, что не бывает) про свои ночные кошмары еще можно, но только если бы этими кошмарами не был Стас, потому что тогда нужно рассказывать много такого, за что и рассказчика, и слушателя просто убьют. - Ты бы ушел от этих своих бандитов, это из-за них все. Я тебе всегда об этом говорил, а ты хотел быть крутым. Вот – стал, и стало только хуже. - Шур, я уже не смогу. Ты был прав, наверное, но… тут уже ничего не исправишь. Даже удрать нельзя. И не только потому, что найдут, может, и не найдут, но от себя… От себя, как убежишь, а? Я – получилось так – знаю столько, что убиться хочется. Понимаешь, убиться!.. Я чувствую такое, что не могу объяснить себе. Я себя уже боюсь… Повисла неловкая пауза. - Ладно, Шурик, прорвемся… Не бери в голову, забудь. – Бык потряс товарища за плечи и попрощался очень тепло. «Как хорошо, когда можно вот так…» А вечером Бык традиционно нажрался. Захотелось быть галантным, и он поперся провожать какую-то очередную мымру в надежде ее трахнуть. Мымра была не против, но дома были родители. Все закончилось засосами и неудовлетворенным стояком. Бык поперся обратно, погрузившись в поток неструктурированных мыслей, потому не заметил три достаточно крупные фигуры, появившиеся у него на пути. - Малчик, иды суда, - только этот оклик вывел его из путешествия по закромам своего мозга. «Хуево», - оценил ситуацию Бык, увидев, наконец, источник шума. Три кавказца - может, чечены, Бык не особо разбирался - лет по 20-23. - И шо ты тут делашь, Бык? Про тебя говорят, шо крут, да?.. Ща пасмотрим… Денги, часы – давай. Штаны сымай. – Заржал кто-то из них. Бык молчал: «Двух, может, на время и вырублю – а так, кирдык, короче. А может, и к лучшему», – он не стал ожидать развязки и пошел месить кулаками. Бык уже проваливался в гулкую темноту, когда услышал вдалеке мотоцикл. И выключился. Пришел в сознание, когда его весьма жестко приложили пощечиной. Открыл глаза и увидел Стаса. С трудом сел, оглядел поле боя, увидел три фигуры, валяющиеся в живописных позах из советских фильмов про войну. - Они живы? - По хуй… - Стас пытался поднять тяжелую тушу Быка. - Бля, ну, ты хоть сам во что-то ногами упрись. Почему я постоянно должен волочь к себе домой этот мешок костей после того, как он в очередной раз шлепнется в говно, - похоже, Стас это говорил сам себе. Он довел Юрку до мотоцикла, взгромоздил перед рулем – как девушек возят на велосипеде, сам сел сзади, так, что его руки обнимали Быка, не давая ему упасть. - Не трогай меня, - зашипел Бык, все его тело болело, но причина каприза была в другом. – Быку стало не по себе, когда сильные руки обвили его бока, а Юркина голова оказалась на плече человека, который пах горько-сладким лимоном. - Пошел в пизду, - Стас взялся за руль и скосил глаза на юркино лицо, которое, кажется, пылало, кажется, гневом в нескольких сантиметрах от его губ. – Потом повыебываешься, - зло шепнул он Быку в нос. Бык заткнулся. Ему на самом деле было плохо, грудь и живот болели, башка гудела, и было ощущение, что внутри все переломано и превратилось в фарш. Держась за Стаса, хотя делать этого очень даже не хотелось, Юрка добрался от мотоцикла до холла и плюхнулся без сил на ковер. Все кружилось перед глазами, хотелось отрубиться, но, кажется, даже на это не оставалось сил. Стас, поставив BMW в гараж, зашел в дом, прислонился к косяку и оценивающе посмотрел на бесформенную кучу, которая еще несколько часов назад откликалась на кличку Бык. Ни слова не говоря, перешагнул через него, и ушел вглубь коридора - послышался шум воды, наполнявшей ванну. Стас попытался поднять Быка, но тот методично сползал на пол. Наконец, Юрку все же удалось поставить на полусогнутые, и Стас поволок его на себе, как раненого после артобстрела. Затащил в ванну, еще раз с сомнением осмотрел валяющееся на полу недоразумение и, молча, принялся стаскивать с Быка куртку. Успешно. Не без трудностей, но тело было освобождено и от рубашки, пропитанной кровью в нескольких местах. Майка тоже была отправлена в ссылку – в угол ванной. Кровоточащие ссадины и подтеки превратили Быка в индейца периода межплеменных войн. Стас цокнул языком. Еще раз оглядел хирургический экспонат. И взялся за ремень джинсов. Бык взвился: - Ты что делаешь? – закашлял он. - А ты дома моешься в штанах? - Не трожь. Я сам. - Сам ты сейчас даже поссать не сможешь, - успокоил его Стас. – Не дергайся. – И ощутимо стукнув Быка по рукам, которые вцепились в пояс джинсов, вытряхнул парня из штанов. Бык проклял все, особенно, когда ловкие руки расстегивали пуговицы на ширинке, но рыпаться у него, действительно, не было никакой возможности. - Хочу тебя огорчить, - Стас почти хихикал, как чудилось Быку, - я с тебя еще и трусы сниму. - У-у-у, - возмутился Юрка и собрался было дотянуться до наглой морды. - Че ты себя ведешь, как хрен знает кто?.. На хера я тебя только из-под этих чечей отбил? Тебе, мудило, надо раны промыть и обработать, так что кончай тут дурку ломать. Или тебе по башке совсем сильно настучали? Стас злился и был больше не намерен миндальничать. Он просто разорвал юркины семейки. Такого подвоха Бык ожидать не мог, потому и пропустил коварный выпад. - Порчу имущества компенсирую, - и Стас - было видно, как тяжело ему это далось, - поднял Быка на руки и аккуратно погрузил в теплую ванну. Потом мочалкой стал смывать кровь и грязь, прибившуюся к телу сквозь порванную одежду. Юрка потихоньку приходил в себя. Ему было стыдно, что он такой здоровый, а его купают, как мама в детстве. И еще он был рад, что тело болело везде и сильно, потому что ему было очень даже хорошо в этой ванне, настолько, что он боялся за отдельные части своего организма – выдаст ведь, насколько хорошо… И что после этого ему, Юрке, делать? - Спасибо, - тихо сказал он, с трудом разлепляя разбитые губы. - Обращайтесь. Мой телефон «02» гудок «03». - Я в норме. Я сам могу… - Ну, сам – так сам. Стас вышел, потом вернулся уже в футболке и своих детских бриджах, повесил на крючок полотенце и легкие шорты. - Вот, оденешь. Я в холле. Когда Юрка справился с полотенцем и шортами и, покачиваясь, появился в холле, Стас как всегда сидел за стойкой и пил виски. Отставив в стакан, он взял Быка под руки и повел в сторону лестницы. - Давай, шевели половинками. - Куда? - В твою комнату, - странно усмехнулся Стас. Они действительно доплюхали до той спальни, в которой уже дважды ночевал Юрка. На прикроватной тумбочке стояли лекарственные пузырьки и лежали тюбики мази. - Ложись. Металлические пальцы принялись ощупывать конечности Быка и пересчитывать ему ребра. - Где будет больно, скажешь, и расскажешь, как именно болит. Спустя минут десять экзекуции, когда перед глазами Быка уже опять заплясали звездочки, Стас, откинувшись на стуле, с видом военно-полевого хирурга констатировал: - Жить будешь. Одно ребро либо сломано, либо трещина… Остальное – хуйня. И началась пытка. Юрка даже не мог себе представить, какие у этого ублюдка могут быть нежные и осторожные пальцы. Какими могут быть в захвате, он очень даже хорошо помнил, потому и удивлялся все больше. Бык по-прежнему боялся возбудиться, но пальцы Стаса были прохладными, касания почти невесомыми, успокаивающими не только боль, но и самого Юрку. Он лишь однажды дернулся, когда потребовалось обработать ссадину на внутренней стороне бедра, рядом с пахом. - Цыц, - немедленно отреагировал на это Стас. Перетянул ему грудную клетку бинтом и укрыл одеялом. - Спасибо. - Смени пластинку. Мать когда возвращается? - Через два дня. - Значит, останешься пока здесь, не хера людей пугать в таком виде, - и, не дожидаясь ответной реакции, ушел. Потом открыл дверь и добавил: - Выпей таблетки. Вон лежат – это анальгетик сильный и седатив. Потому как всем известно, что сон лечит лучше, чем патологоанатом. Юрка остался один. Голова была пуста. Он выпил таблетки, и минут через 15 его накрыл глубокий сон. Проснулся днем, не успел вспомнить, собственно, что было, как взглядом напоролся на тумбочку, на которой стояла кружка с еще теплым куриным бульоном. Рядом таблетки и записка, написанная незнакомым почерком. «Меня не будет до позднего вечера. Сожри таблетки и - спать. И только попробуй дернуться из дома - будет больнее, чем вчера». Вот как? Почерк Чмо он помнил, а этот был иным – разборчивым, красивым, а текст абсолютно грамотным, даже с интонационными знаками препинания. «Эта сволочь даже почерк подделывает», - изумился Юрка. И опять заснул. На улице было уже темно. Тело и башка почти не болели, а валяться бревном страшно заколебало. Одежды Бык не нашел, плюнул и как был – в хозяйских шортах, туго его облегавших, все-таки в кости был покрупнее, чем Стас, - вышел в коридор. Из дальней комнаты – гостиной, как помнил Бык, сквозь щель в двери пробивался свет. Юрка хотел найти Стаса, чтобы забрать одежду и уже пойти домой – слишком что-то загостился. Шагов босых ног по ковролину слышно не было. Бык решил постучаться, но одернул руку: «Какого хера стукаться буду – к директору, что ли, вхожу», - и уже собрался открыть дверь, как услышал… - Давай, раз такое дело, нашу бригаду пришлем, - говорил мужской голос с неприятной хрипотцой. Незнакомый Быку – то есть это был не Гиви, не Петрович – начальник охраны, и не Горыныч. - Рано. Еще движухи нет… - возразил голос Стаса. - Ну, как нет? Инфа есть? Есть. Подтверждается? Подтверждается и по нашим источникам. Бойцы заехали? Заехали. У тебя там, в соседней комнате, вещдок дрыхнет. Чего ждать? - Они должны раскрыться, сильно дернуться, чтобы вся связи и крыши засветить. Так только десятка два отморозков прихлопнем, они выждут и вновь соберутся, и тогда – хрен ты с ними просто так, что сделаешь. - Что предлагаешь? - Нужно их заставить, чтобы сюда на разборки приехали не девятки, а хотя бы короли. Понятно, что тузы не попрутся… - Как? - Нужно завалить их бригадира – очень жестко и внаглую, и быстро. Чтобы шоком для них стало. - Ну, да… Я тоже о чем-то подобном думал. Гиви? - Нет, обосрется своих подставлять и устраивать Чикаго под боком у Москвы. - Надо кого-то прислать? - Чтоб запалили? Сам сделаю все. - Ты тут совсем, что ли, уже рехнулся? - А есть лучше варианты? Бык прикусил руку, и, пытаясь даже не касаться ногами пола, поскользил в «свою» комнату. «Он же все жопой чует. Наверняка прочухал, что я был у двери… Бля, вот это всем попадосам попадос – после того вообще не живут. А вдруг они подумают, что я и собеседника видел?» Быка накрыла истерика. Он резко сел на кровать, поразившись неожиданному выводу. Вдруг стало ясно, почему ему казалась знакомой фигура того киллера, - ну, у дома цыганского барона, - которую он вспоминал в кошмарных снах. Эти кошачьи бесшумные движения. Этот смешок. Это был Стас. Стас – киллер. И еще страшнее вот что: об этом не знает ни Гиви, ни Петрович, иначе бы они с таким усердием не расспрашивали бы его и Шаха о нападении на дом барона. Стас просто водит за нос всех этих страшных уродов. Бля, на кого же эта сволочь работает? «Значит, киллер – профессионал», - вспоминал Бык слова и Длинного, и Шаха, и Гиви. Как так может быть, чтобы 15-летнее Чмо с крошками на пиджаке от ворованного из столовки хлеба было профессиональным киллером? - Очнулся. - Бык подпрыгнул, когда услышал голос, как водится бесшумно вошедшего Стаса. Он не спрашивал, а описывал случившийся факт. – Значит, так. Сейчас 9 вечера, мне нужно будет уехать по делам на два-три дня. Я сейчас тебя отвезу домой. В школу пока не ходи - отлежись. Стасу даже в голову не могло прийти, что Бык вздумает возражать, потому, не дожидаясь ответа, ушел, потом вернулся с какими-то штанами, футболкой и курткой. - Вот - одень, твое не годится - все в крови и грязи. Юрка поспешно одевался. Он был уверен, что все понял правильно – раз нарисовался этот отъезд «по делам». Брюки чуть-чуть были маловаты в бедрах, майка – тоже, они обтягивали тело Быка, как плавательный костюм. Стас ждал его внизу со шлемами в руках, увидев Быка – хмыкнул: - Прям модельный бизнес… И че постоянно черти в чем ходишь? Быку стало жарко под этим оценивающим взглядом, славу Богу, было темно – потому что Юрка, кажется, покраснел. - А сам-то, - отбрехался он, забирая у Стаса второй шлем. - Тебе плохо? – проорал Стас, когда, повинуясь непреодолимому желанию, парализовавшему волю, Бык положил голову на плечо впередисидящему на мотоцикле парню. «Нет, мне очень хорошо», - хотел сказать Бык, но, вовремя прикусив язык, проорал в ответ: Башка… кружится, - «Что же это все-таки со мной?».