Мой лучший враг

Soundtrack — Beyonce feat. Andre 3000 «Back to Black» Hooverphonic «Eden» Луч солнца разве что не прожигал сетчатку глаза сквозь закрытое веко, и даже если Рон хотел ещё поспать – это стало чем-то совершенно невозможным. Недовольно перевернувшись, он попытался скрыться под одеялом, и ему это почти удалось, как он почувствовал лежащее рядом девичье тело. И это изменило все. Чуть помедлив и окончательно очнувшись ото сна, он резко отбросил от себя теперь ненужное покрывало, а потом, моргнув, повернулся и неверяще уставился на всё еще сладко спящую Панси, которая, свернувшись калачиком, выглядела сейчас так… умилительно, что у него перехватило дыхание. Серьезно, Рон забыл, как дышать. Ну, как там люди делают это – спокойно вдыхают и выдыхают, а он… Будто разучился этому. Вмиг все произошедшее ночью накатило с новой силой, а член, которой и так болел от утреннего стояка и желания сходить в туалет, ещё больше напрягся, когда Рон подумал… Когда вспомнил… Нет, сейчас он точно не должен этого вспоминать. Того, чего совсем не планировал, но что все же произошло. Да что там! Он к чёрту едва осознавал случившееся. Но… Не жалел ни о чём. Ведь сейчас, смотря на такую беззащитную, такую… трогательную в этой своей позе Паркинсон, подобравшую под свое нагое тело одеяло, Рон не знал, как вообще смел о чем-то жалеть, когда чувствовал так много всего к ней. Конечно, он соврал бы, если бы сказал, что не хотел этого. Что не мечтал переспать с ней, взять её в самых бесстыдных позах каждый раз, когда она так мерзко, так восхитительно его бесила. Ну, он всё это время, правда, думал об этом. Иногда. Как это обычно бывало с другими девчонками, которые его волновали. И все же она была… Стала особенной в эту ночь, когда удивила его, удивляла его из раза в раз, ведя себя совсем не так, как он привык. Раньше Рон чувствовал: те, другие ведьмы – они лишь хотели взять своё. Произвести впечатление любым способом, разве что не исполняя шпагат в воздухе. Показать ему, на что способна «по-настоящему любящая женщина», и так в этом старались, что это всегда… всегда хоть немного, но остужало его пыл. Но с Паркинсон всё было иначе. В эту ночь она так искренне, так горько предавалась своим чувствам, что у Рона просто не было шанса. Впервые в жизни он делал то же самое – будто нырял в этот омут неправильных эмоций, и был в этом… Блин, счастлив?! Боясь нарушить её сон, Рон окончательно перевернулся на бок и продолжил пялиться на нее, до сих пор не веря в произошедшее. По-прежнему до конца не осознавая, что всё… всё это произошло. Но это произошло, и теперь будет в нём, с ним всегда. То, как она минувшей ночью сладко и так возбужденно стонала, что он едва сам сдерживался, чтобы тут же не войти в неё на всю длину и остервенело взять её – такую хрупкую, такую… маленькую для него. Как удивительно. Она не была похожа ни на одну девушку, с кем он раньше спал. Конечно, у него было много разных ведьм, но таких… хрупких – никогда. Сказать честно, Рон не знал, что его так в ней привлекало. Он любил женщин с формами, обычно ему нравились высокие ведьмы, про которых говорили – в самом соку. Обычно он их первыми и замечал – фигуристых, холеных и, как правило, что уж греха таить, ко всему готовых девах, которые пленили его своими мягкими очертаниями фигур и объёмов. Но Панси – она была другой. Угловатая и мелкая, с этими своими острыми коленками в вечно порванных колготках, она точно не вписывалась во все его прежние понимания о женской красоте. Да и он, в сравнении с худощавым мрачным Ноттом или тем же брюнетистым Престоном, едва ли походил на мужчину её мечты (хоть и хотелось думать иначе). Рон, конечно, знал: он далеко не самый красивый парень в их магической Вселенной. И понимал, что если бы не внезапно свалившаяся на него популярность и бесконечные тренировки в аврорате, приведшие его тело в хорошую форму, то едва ли бы был удостоен того, чтобы хоть кто-то ему дал, как это происходило из раза в раз после победы в той Войне. И всё же это случилось: в какой-то момент, когда с ним вышла та первая обложка ведьминского еженедельника… После того, как он накачал пресс и сменил прическу, Рон внезапно с удивлением понял, что его кто-то хочет. Очень многие из тех, кто раньше и грудью не желал повести в его сторону (так же вроде говорят, да?). И с тех пор ему больше не нужно было никого уговаривать, чтобы переместиться к нему и продолжить… знакомство после пары бокальчиков пива или чего покрепче (до «покрепче», как правило, даже не доходило). Да, Рон очаровывал даже самых красивых и неприступных ведьм, которые после того, как узнавали, кто он такой, были готовы на всё, и это пьянило. Но не так, как это было с Панси. Совсем не так сильно. Внезапно, Паркинсон неприятно поморщилась, когда на её лицо упал свет, а потом сонно приоткрыла веки, туманно уставившись куда-то, словно сквозь него. Но в следующий момент, когда Рон с разочарованием понял – она окончательно проснулась, Панси резко распахнула веки и посильнее притянула к себе одеяло, будто желая скрыть наготу. – Уизли, – только и выдохнула она, а ему словно дали под дых, и ещё никогда это не было так больно. Видеть то, как в её взгляде вспыхивают воспоминания обо всей прошедшей ночи, а после будто растворяются в горечи понимания так, словно ничего хорошего в них и не было их. – Вчера я был для тебя Рон, – только и буркнул он в ответ, в миг об этом пожалев, и невольно потянул одеяло на себя в попытке… ну, прикрыться, но она не дала этого сделать. Лишь посильнее прижала то к себе, маленькая прекрасная стерва. За что она была такой… своенравной?! Вмиг подобрав к себе ноги, Панси протерла глаза и снова уставилась на него этим своим что-ты-здесь-делаешь взглядом, а потом, прочистив горло, спросила: – Который час? Мы опоздали на тренировку?! Рон невесело усмехнулся и откинулся на подушку назад. – Сегодня выходной, можешь расслабиться. Конечно, она не сделала этого. Лишь замерла, медленно подбирая одеяло к себе этими своими маленькими с выкрашенными в черный ногтями пальчиками, которыми ещё вчера, сегодня сжимала его член, а затем, как краем глаза заметил Рон, помотав головой, села. Интересно, кто придумал на потолке этот тупой вентилятор? Так восхитительно сжимала его член. На кой черт ему вентилятор, когда есть охлаждающие чары, которые были сейчас так нужны, что он и на вентилятор уже был согласен?! – Мне надо идти. – Стой, – одновременно с ней произнес Рон, даже не обернувшись. Смотреть на неё – такую нагую, такую беззащитную и… черт возьми, ещё желанную в этой своей наготе было просто невозможно. Это было выше его сил. Конечно, она всё ещё интересовала его. Так блядски и неправильно волновала, что он мысленно матерился, но не смел, не мог к ней прикоснуться. С каких пор его вообще так волнуют резко выступающие ключицы и такие острые скулы, что казалось, коснись их – и порежешься? С каких пор даже её дурацкие коленки, снизу которых он подхватывал вчера (сегодня) её тощие бедра, так доводят до ручки?! – Слушай, Уизли… Он знал, что она хотела сказать. Он так часто говорил это тем, другим девушкам, что знал эту мелодию по нотам. – То, что произошло этой ночью… – …для тебя ничего не значит, верно? – хотел он к ней обернуться, но не сделал этого, потому как понимал – просто не сдержится. Подастся к ней в этом своем прошу-не-уходи мудацком жесте, хоть и знал – она все равно сделает это. Уйдет, выпорхнет из их теперь общей постели, в которой проводила уже вторую ночь подряд раздетой, и сделает вид, что всё было просто случайностью. Просто обычным трахом по пьяни, который она после, может, даже и не вспомнит, продолжив тупо страдать по кому-то вроде Нотта, кто ни во что не ставил её чувства. А он… Тот, которому она, похоже, была, правда, нужна (будь прокляты её коленки!), так и останется обтекать от всего этого дерьма, впервые ощущая себя использованным. Рон болезненно сглотнул, слыша в ответ лишь тишину, а после отстраненно на периферии зрения наблюдал, как Панси медленно поднимается с постели и, не стесняясь, едва ли стесняясь его, рассеянно ищет свои вещи, будто не зная, к чему сначала дотянуться. Конечно, это было обидно. Понимать, что всё закончилось, едва начавшись, но он… Да, он это заслужил. В конце концов, хотя бы однажды всё должно было так произойти. Так, как он делал это сам десятки, если не сотню раз, выпроваживая из своей квартиры вереницу девиц, желающих там остаться, но с которыми он сам не хотел проводить и минуты больше. И всё же от этого было не легче. А потому, когда Паркинсон, наконец, натянула на себя белье, призвав то палочкой (его палочкой!), Рон всё же медленно к ней обернулся и уже открыл рот, чтобы что-то (хоть что-то) сказать, как она начала первой: – Слушай, я понимаю, как всё это выглядит… Она не решалась на него вновь посмотреть, и лишь это заставило его за неё продолжить. – То, что ты трахнула меня, а теперь уходишь? – со смешком произнес Рон, медленно сев в постели и уставившись перед собой, при этом ощущая себя одной из тех обиженных девиц, которых он так же неумело бросал. Донельзя справедливая и мудацкая расплата. А Парсинсон отыгрывала свою роль до конца: всё смотрела на него и… Молчала. Такая прекрасная и такая теперь… Недоступная. Как бы ему хотелось, чтобы он ошибался. Но все это было лишь тем, чем было, и лишь добавляло горького «кайфа», что, наконец-то, первый раз в жизни кто-то его, а не он кого-то поимел. Донельзя ожидаемое-неожиданное развитие событий. – Вообще-то в этом участвовали мы оба, – глухо и мрачновато отозвалась Панси, помедлив, и снова… Снова отвела взгляд. Лишь принялась опять рассеянно шарить глазами по комнате, словно надеясь найти там свое блядское платье, которое ему ещё вчера так нравилось, что вовсе не нравилось на ней, а потому он был рад, когда она его стянула с себя. На его погибель. – Его здесь нет, – завел руки за голову Рон, едва не горько смеясь над своей, её тупостью. – Ты его оставила в той, другой комнате. Откуда он унёс её, пока она обхватывала его бедра ногами и разве что не трахала прямо там. Идиотский вентилятор. Где он и сам едва не трахал её, еле сдерживаясь, чтобы не взять ее прямо у входа в спальню. Надо его снести сразу же, стоит только забрать палочку. Панси будто виновато замерла, переступив с ноги на ногу, а потом двинулась к выходу в этом своем кружевном и открывающем всё его взору белье. На которое он, конечно, старался не смотреть, заставляя себя думать о… мать его, вентиляторе. Пока вспоминал другое. Её влажные губы были такими сладкими, такими… Мягкими, когда касались его… везде. – И вот, – чуть повысив голос в верхний регистр, Рон постарался отогнать от себя эти бесящие воспоминания, – она так и ушла, оставив его в ворохе несбывшихся надежд, – в итоге произнес он скорее самому себе, чем ей, но всё же Паркинсон замерла у дверного проема. А затем, стиснув пальцами дверной косяк, медленно обернулась к нему. По её взгляду он уже знал, что она скажет в следующий момент, но она медлила. Так и стояла с этой своей потекшей под глазами тушью и наверняка с его вытекающей прямо в трусы спермой, которые были такими маленькими, что их будто и не было. – Это для меня что-то значит, понял? – в итоге запоздало ответила она на его ранее озвученный и всё еще висевший в воздухе вопрос, чуть приподняв этот свой острый подбородок (он же говорил, что о него можно порезаться). – Я не отказываюсь от своих вчерашних слов. Тогда… почему? Почему, почему, почему… – Просто я… – начала она своё «потому», рассеянно пригладив волосы на затылке и переведя взгляд в пол. – Я не готова это сейчас продолжить. Прости. Это было больно. Это было очень больно, хоть он и знал ещё ночью, что будет так. Рон понимал, что она не сможет дать ему то, что он хочет, а потому начал, вернее, скорее продолжил говорить, всё так же смотря в потолок: – И вот она, даже не соврав, сбежала прочь, при этом, не объяснив, поче... – Может, уже перестанешь выносить мне мозг своими тупыми фразами из маггловских сериалов и, наконец, посмотришь на меня?! Её голос прозвучал так раздраженно и так… отчаянно, что он сделал это. Поддался на её тупую провокацию и всё же взглянул прямо на неё. Одетую лишь в одно белье. Которое ещё недавно сама же оставила в гостиной без капли сожаления (как ему тогда казалось). – Расслабься, Паркинсон, я и не претендовал! – зло выплюнул Рон свою детскую ложь, надеясь, что она не раскусит его. Не поймет, как сильно он на самом деле… претендовал, раз готов был послать к чёрту всё свои принципы, свои едва зародившиеся чувства к Гермионе, когда решился на… это. Но, конечно, Панси поняла. Она всегда понимала, всегда знала, что у него на душе, и тем самым раз за разом ломала в нем всё, за что он ещё держался. За мысль, что сумеет полюбить какую-то очень правильную и светлую девушку и сможет с ней достроить ту грёбаную беседку на причале, видневшемся из окна. Что сможет, как все нормальные люди, жениться, завести детей и наконец-то зажить долго и счастливо, больше не ища сиюминутного наслаждения в случайных связях, которыми из раза в раз пополнял свой уже ставший неприлично большим список бессмысленных побед. Ему, правда, уже давно всё это наскучило – бездумно вестись на поводу своего тупого желания, своей дурацкой похоти, которая рассеивалась по утру, словно сладкий морок, и не дарила ничего, кроме сожаления, что он не чувствует, опять не чувствует ничего. А теперь – посмотрите на него! – единственная женщина, к которой он за долгое время что-то почувствовал после такой ночи, что, как и обещал, её точно никогда не забудет, кидает его, когда он не успел найти даже хотя бы взглядом трусы. Просто уходит, кормит его своим прости-мне-жаль бесящим взглядом, даже не давая им шанс… – Слушай, мне этого пока не нужно, – нахмурилась Панси, пару раз стукнув вытянутой ладонью по косяку, а казалось – по его лицу. – Я не готова дать тебе того, что ты… – И чего же я, по твоемý мнению, хочу?! – не сдержался, вскипел Рон, резко повернувшись к ней. – Отношений, – так легко, так и грустно ответила она, что ему и нечего было возразить в ответ. – Поверь, я бы хотела, и ты, правда, тот, к кому я что-то почувствовала впервые за долгое время, но… – Но что? – встал с кровати Рон, и только по взгляду Паркинсон, скользнувшему по его телу, понял, что стоит перед ней голый, хоть и ощущал себя таким куда раньше, в переносном смысле. – Расскажешь мне, какой я хороший и добрый парень, который занимался сегодня с тобой… сексом, по твоемý мнению, из благотворительности, и поэтому не заслужил того, чтобы… – Нет, ты заслужил! – сделала к нему пару широких шагов Панси и замерла, стиснув ладони в кулаки. – Вот именно, что ты заслуживаешь, твою мать, куда лучшего, чем связаться с такой, как… Её слова ударили его, словно Ступефаем, и будто парализовали. И лишь её взгляд, в котором уже блестели слёзы, заставил его говорить. – Откуда ты знаешь, чего я… – Ты слишком хорош для меня! – прокричала Панси так отчаянно и искренне, что он окончательно опешил. – Всё, теперь ясно?! А он не мог её понять. Совершенно не получалось, ведь как это всегда бывало с Панси, асе совершенно не имело хотя бы крошечной гребаной логики. Всё снова просто шло по пи… – Я… Я слишком нестабильна. Слишком непредсказуема сейчас, – продолжала она, мотнув головой и взмахнув ладонью. – В один момент я почти трахаюсь с каким-нибудь мудилой, вроде Престона, и, кажется, даже этого хочу, а в другой… Я делаю это с тобой. Ну вот, отлично, она озвучила блядскую правду. И, круто, он снова обтекает, вспомнив, как выволок её из-под… Мудилы, которому в ту ночь, скорее всего, и нужен был лишь пьяный трах. – Я только рассталась с Ноттом, потеряла лучшего друга, разосравшись с ним ко всем чертям, а теперь… Я ещё и втянула в это дерьмо тебя, даже до конца в себе не разобравшись! Она говорила так искренне, что Рон хоть и злился на неё в этот момент, но безусловно верил ей. Понимал, что в её словах есть зерно истины, ведь, не будь в Паркинсон тех эмоций, которые вчера толкнули её к нему, ничего бы… не было. Он ощущал, как от этой мысли даже его стоящий член обмяк, и Паркинсон, словно это заметив, с мрачным смешком куда тише произнесла: – Знаешь, тебе стоило бы найти свои трусы, ведь всё, что ты там ещё собираешься мне сказать, уже не прозвучит так… – Но я хочу! – перебил её Рон, едва ли обратив внимание на этот ее едкий выпад. – Я хочу, Панси, всё равно хочу с тобой попробовать… – коснулся он её щеки, едва ли осознавая, что говорит. – Я хочу быть с тобой, чёрт возьми, и плевать, чем ты там пытаешься оправдать очевидное! Мы оба знаем, что то, что произошло ночью… – Больше не должно повториться, – положила она руку на его ладонь, а затем резко убрала ту с лица. – Не стоит, не надо, Уизли, устраивать сцен, ведь, действительно, мы оба знаем, что… Она осеклась, переведя взгляд на пол, и он понял. Как же. Как же до него раньше не дошло?! – Ты всё ещё любишь его. Любишь того ублюдка. Рон не знал, до конца не знал, прав ли он. Но то, как Паркинсон покачала головой, обнажив зубы в невеселой усмешке и запрокинув голову, заставило его продолжить. – Ты боишься отношений, потому что считаешь – я могу поступить с тобой так же, как Нотт, – насупившись, сказал Рон, сделав шаг назад. – Считаешь, я такой же мудак, который наплюет на тебя, стоит только мне по-настоящему открыться и… – Мне кажется, твои трусы вон там, под кроватью, – было видно, что Паркинсон гневно заводилась, а ещё пыталась перевести тему, нервно махнув рукой куда-то за него. – Да нахрен бы пошли эти трусы! – отбросил её руку Рон и сжал ладонями её лицо. – Я хочу быть с тобой, гребаная ты параноичка! Панси пораженно взглянула на него, и на какой-то короткий миг ему показалось: она услышала его. Поняла всё так, как он хотел до неё донести, и в ответ… Уже была готова поддаться. Но уже в следующую секунду он понял, что ошибался. – А я – нет! – резко скинула его руки Панси и сделала два широких шага назад с блеснувшими слезами в глазах. – Мне сейчас этого не нужно – связаться с парнем, который ещё недавно трахал всё, что движется, и флиртовал с Грейнджер, готовясь той вот-вот присунуть! Сколько раз тебе повторить, Уизли, чтобы наконец дошло?! Я не хочу снова окунуться в это дерьмо серьезных отношений и верить на слово, что теперь всё будет по-другому, когда есть столько вещей, почему «не»! Поэтому лучшее, что ты можешь сделать… – открыто заплакала она, уже отступив ближе к выходу. – Это просто оставить меня в покое и попытаться быть счастливым с той, кто ответит тебе в этом взаимностью и не будет каждый раз ждать подвоха! С этими словами она в последний раз горько, но решительно посмотрела на него, а потом со всхлипом так стремительно вылетала из комнаты, что если Рон ещё и хотел, как всегда, помчаться следом, то уже в следующую секунду передумал. С яростью ударив кулаком в ближайшую стену, он сел на кровать и, обхватив ладонями голову, так и замер. Её слова ещё звучали где-то в разрывающемся на части черепе. Мне сейчас этого не нужно – связаться с парнем, который ещё недавно трахал всё, что движется! Как же это было бесяче. Как же это было… больно. Понимать, что она права, ведь как… как всё это выглядело – его поведение днями, месяцами ранее?! И, всё же, во всём этом не было и грамма настоящего. Того, чего он на самом деле всё это время хотел. Прошла тысяча гребаных секунд, прежде чем к Рону вернулась способность мыслить рационально. Что ж, он сделал всё, что мог. Он попытался её убедить, что он – не Нотт. Как много раз он уже делал это, хоть и понимал, что веских причин верить у неё нет?! И самым горьким теперь было то, что она всё ещё ему, правда, не доверяла, а он и не знал, как ей это доказать. Свою готовность, свое желание быть преданным. Уверенность, что в новых, настоящих отношениях, стоит ему на них решиться, он будет тем самым хорошим парнем, на кого можно положиться. И теперь, когда он понимал, что Панси была непреклонна в своем решении послать его на хрен вместе с этим ворохом тупых светлых чувств, Рон так и сделал… Пошел на хрен, со злостью и отчаянием пообещав себе, что больше никогда не будет гоняться за ней, как тот глупый школьник, надеющийся пойти на бал с красивой девчонкой, с которой ему точно ничего не светило бы в ближайшие сто лет. Что ж. Да, так… Правда, будет лучше. Он слишком устал от всех этих игр и раскачивающих его эмоций, которые рушили всё его гребаные планы. Он уже слишком давно хотел стабильности, а потому у него больше не было сил продолжать бороться за что-то непредсказуемое и всё время ускользающее, олицетворением чего для него сейчас была Панси, от которой он, честно, и не знал, чего хотел, ровно до сегодняшней ночи. Зато понимал, чего уже давно по-настоящему желал – простого спокойствия и счастья с той, кого были велики шансы по-настоящему полюбить и кому он сам был нужен. Со всем своим сомнительным прошлым и обещанием (лишь пока обещанием) стабильного будущего. Он, правда, хотел построить свою новую жизнь и закончить ту чертову беседку с той, в ком был точно уверен – она не подведет и, безусловно, примет его со всеми недостатками, которые пока что или вообще не принимала Панси. Внезапно Рон вспомнил о Гермионе. *** – Собирайся, нам пора, – тихо постучавшись, приоткрыл дверь в её спальню Драко, но Гермиона уже не спала. Она не спала и секунды этой самой длиной ночи в её жизни, в которой ей было о чем подумать. Кажется, только к утру Гермиона почувствовала, что слезы больше не текут по щекам, а потом – обессиленная и беспомощная почти задремала вместе с тусклым рассветом, надеясь на безмятежный сон. Но получила, скорее, кошмар наяву, сотканный из его слов, из её слез, из того, что разрушило их шаткое равновесие. Гермиона не обернулась – лишь затихла, навострив слух и отметив, что Драко на какой-то миг будто нерешительно замер. Неужели он думал подойти к ней? Мягко тронуть за плечо или вовсе присесть рядом, чтобы… чтобы… коснуться её. Сказать, что это ей приснилось. Что нет никакой помолвки, что между ними всё… всё как прежде! По-настоящему. Так, как это было вчера в том баре, где они танцевали, смотря друг другу в глаза. Как это было «после» и в гостиной по другую сторону стены, где он вчера нежно и в то же время пылко прижимал её к себе. А ещё целовал так, словно этому поцелую был срок «вечность». Но следующий момент настоящего разрушил все эти робкие надежды и унёс теперь ставшие горькими воспоминая прочь, ведь Драко, видимо не дождавшись её реакции, едва слышно вздохнул и вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь. Как раз в момент, когда Гермиона распахнула глаза, прикусив губы с внутренней стороны и проглотив горький комок. В комнате царил полумрак, и вида унылее, чем тот, который она наблюдала из незанавешенного окна, не было. Лондон больше не казался ей прекрасным. Погруженный в дымку серого тумана, он был словно отражением её внутреннего состояния, и этим хотя бы не раздражал. Напротив, лишь будто говорил, что он с ней заодно. Такой же всё ещё существующий с этой своей вялотекущей жизнью воскресного утра и унынием, которое отражалась в каждом темном окне, в каждой нависающей над домами туче, сквозь которые больше не пробивалось солнце. Как хорошо: солнца в этот день Гермиона точно не выдержала бы. Когда она аккуратно поднялась, голова тут же едва не взорвалась от пронизывающей боли, а потому Гермиона кое-как добравшись до комода с вещами, и на ощупь трясущейся рукой достала склянку с зельем от похмелья, едва не разбив прочие. Глоток хоть какого-то подобия воды подарил желанное облегчение, а после и освобождение от кошмарного состояния, которое она в последний раз чувствовала лишь на самой первой тренировке после незапланированного девичника с Панси. Мерлин, как же это было давно. И как же тогда ещё все было… хорошо. Почувствовав, что в носу неприятно щиплет, Гермиона наскоро натянула на себя первую попавшуюся юбку с блузкой и, быстро умывшись, двинулась к двери, едва ли на себя взглянув. Она знала, что выглядит кошмарно, а её лицо было наверняка таким опухшим и бледным, что даже маскирующие чары не смогли бы этого скрыть. Но ей и не хотелось колдовать – смысла наводить красоту у неё больше не было, как и желания. Когда она нашла в себе силы всё же войти в гостиную, Драко уже ждал её там. Стоял к ней спиной у окна, заведя руки за спину в этих своих чёрных перчатках и в полностью собранном виде, и был так похож в этом на того Малфоя, впервые перешагнувшего порог её дома, что сердце болезненно защемило. Мерлин, что же они наделали? Почему не оставили тогда, в её гостиной, всё, как есть? Наверное, если бы не всё, всё, что между ними случилось «после», она бы была уже счастлива с Роном. Наверное, они бы даже встречались, если бы Гермиона, следуя уговору, слушалась Драко в его попытках помочь ей. А сама при этом помогала ему сделать так, как он должен, рассказывая какую-то безобидную, но нужную чушь в духе какие цветы любит Астория или что в её представлении свидание мечты. Впрочем, свою часть уговора Гермиона, особо даже не стараясь, всё же выполнила. Малфой смог подобраться к Гринграсс и настолько войти к той в доверие, что даже осмелился на предложение. Наверняка зная, что Астория уже не откажет. А Гермиона… О чем она думала в это время? И вообще думала или только притворялась, что делает это, совершая одну ошибку за другой, ломая этим не только свою жизнь, но и несколько других? От последней мысли ноги чуть не подкосились, и она легонько задела вазу рукой, которая, пошатнувшись, звякнула о зеркальную поверхность стола и мелко заходила ходуном. Машинально поставив её на место, Гермиона замерла, отметив, как плечи Малфоя напряглись и как он, крепко сжав запястье за спиной одной рукой, другую собрал в кулак. После чего, наконец, медленно к ней обернулся, и их взгляды встретились. Сказать, что Драко выглядел хуже, чем обычно, значило бы соврать. И хотя чисто внешне всё было как всегда – и эта его идеально выглаженная черная мантия с иголочки, и аккуратно уложенные волосы в прическу, которую он стал носить после поступления в Аврорат, и даже бледность, которая хоть и была сегодня нездоровой, но не выбивалась из общего привычного облика. Но глаза… То, что в них больше не было искры былой насмешки, той легкой иронии, которая делала из него нового обаятельного Малфоя – всё это будто покинуло его, осталось где-то в стенах гостиной её квартиры, где он беззаботно критиковал её старомодные наряды, беззлобно подтрунивал над ней и пытался сделать ее красивой для Рона. Теперь же на неё смотрел другой Драко, которого она будто совсем не знала. Хотя точнее сказать, которого узнала совсем недавно. Взрослый, серьезный и уже не её. Видимо, что-то мелькнуло на ее лице, потому как на переносице Драко залегла хмурая складка, а плечи чуть подались вперед, и Гермиона… Опустила взгляд. Понимая, что если этого не сделает – то сейчас же заплачет. – Готова? – чуть помолчав, спросил Малфой у неё твердым тоном, что вполне вязалось с его собранным, вышколенным годами аврорской практики внешним видом. Но всё же в момент, когда их взгляды снова пересеклись, Гермиона увидела в нём подтверждение того, от чего хотелось теперь не просто плакать – кричать: её настоящий Драко был заперт где-то за всеми наглухо застегнутыми пуговицами и металлическими застежками, под которыми, она была уверена, больше не было видно ни его шрамов, ни его татуировок. Гермиона чувствовала, что ей становится дурно, а потому в желании вновь обрести опору схватилась за спинку софы. Но тут же, отругав себя за секунду слабости, собралась и смело выпрямилась, сжав ладони в кулаки. – Да, – вторя интонации Малфоя, уверенно сказала она, заставив себя не отводить глаз. Взгляд Драко чуть смягчился, когда он будто заметил, какой сильной она сейчас старалась быть, хоть и себя такой не ощущала. А потом чуть расправил плечи, решительно посмотрев на неё, и… стремительно двинулся к ней. Гермиона еле слышно вздохнула от неожиданности, гадая, что у него на уме, и всё же не сделала шага назад. Сама не зная почему, она ждала чего-то страшного, что опять заставит её плакать. Или до жути неуместного, чему она не будет в силах противостоять, а потому слёз станет ещё больше. Поэтому, когда Драко остановился возле неё, просто протянув руку, она на какое-то время пораженно замерла, смотря на его перчатку. – Идем? – чуть тише, чем в прошлый раз, но со стальной ноткой в голосе сказал ей Малфой, и она медленно вложила свою трясущуюся ладонь в его. Гермиона ненавидела себя за то, что тело в эту же секунду её выдало, едва заметно вздрогнув от прикосновения, а потому, разозлившись на себя, снова резко вскинула голову на Драко, который смотрел с непроницаемым выражением, но на дне его глаз… Она поняла, что этой ночью он тоже не спал ни минуты. В какой-то миг его большой палец дернулся, словно Драко хотел её погладить, но то, как Гермиона рвано вдохнула, будто остановило этот порыв, и лицо Малфоя ожесточилось. – Прежде чем мы аппарируем, ты должна кое-что знать, – внезапно твердо сказал Драко, смотря ей прямо в глаза. – Чему бы ты сегодня не стала свидетельницей, ты никогда не должна об этом… – Я не скажу. Можешь быть уверен, – блокируя чувства от ощущения кожи перчатки и тепла его руки под ней, быстро откликнулась Гермиона, приказывая себе не дрожать, не плакать, не чувствовать. Помнить, что и она больше… не его. – Хорошо, – будто чуть расслабился Драко и всё же слегка сжал её руку, будто в желании ещё что-то добавить, но, помолчав, лишь повторил, опустив плечи: – Хорошо. А потом они аппарировали и оказались прямо в центре прекрасного сада, где даже в это время года цвели цветы. Крокусы, гиацинты, нарциссы – как много их было вокруг вперемешку с будто вечнозелеными кустарниками и раскидистыми деревьями, утопающими в самой настоящей летней листве! Но прослеживалась одна особенность: почти все из цветов были чистого, белого цвета и создавали ощущение пребывания в какой-то прекрасной, но почему-то безжизненной в своей идеальности сказки. И крик вороны, пролетевшей над садом, только усилил это впечатление. Наскоро осмотревшись, справа от себя Гермиона заметила маленький пруд с плавающими в нём лебедями, а по другую сторону – небольшой, но с виду уютный дом, скрываемый почти полностью ветвями деревьев и лозами растений. Она была поражена: от великолепия Малфой мэнора, в котором ей не посчастливилось побывать во время Войны и который годами позже она целиком лишь однажды увидела на колдографиях в газетах, кричавших яркими заголовками, что тот был оцеплен и отобран у четы Малфоев, не осталось и следа. Наверное, в этом месте его никогда и не было, и только сейчас Гермиона поняла, что теперь родители Драко живут в совершенно другом доме, который скорее походил внешне на Нору с его полуобветшалым, хоть и относительно ухоженным видом, чем на кричащий пафосным великолепием особняк. Внезапно входная дверь открылась, и из дома кто-то вышел. Моментально напрягшись, Малфой сосредоточенно посмотрел на Гермиону, после чего легонько сжал её плечи руками. – Думаю, будет лучше, если ты пока останешься здесь. Крипси присмотрит за тобой и позовет меня, если вдруг что-то понадобится. – Драко… – неуверенно протянула Гермиона, с нарастающей паникой оглядываясь по сторонам и мысленно моля, чтобы он остался, не бросал её здесь одну – в месте, от которого у неё почему-то бежали мурашки. – Драко, это ты? – одновременно с этим послышался звук шаркающих шагов и полуосипший мужской голос, а после кто-то показался из-за живой изгороди. В этот момент Малфой, сжав челюсть и на секунду прикрыв глаза, резко рванул с места к приближающемуся человеку, заслонив взметнувшейся мантией и своим корпусом весь обзор, но Гермиона всё равно заметила, что незнакомец был одет в вытянутые на коленках пижамные штаны и потрёпанную легкую кофту, которую, кажется, давно не стирал. – Да, всё в порядке, это я! Прошу, давай вернемся в дом, – на ходу протянул руку к мужчине Драко, после чего твердо его приобнял, стараясь того поскорее увести. Но тот ломано увернулся и, наконец, прямо взглянул на Гермиону из-за спины Малфоя, расправив плечи. Она широко распахнула веки и в ужасе приоткрыла рот, когда узнала, кто был перед ней. – А это… Это кто? – вглядываясь в её лицо, прищурился Люциус Малфой, который, несмотря на помнящую былое величие осанку, походил сейчас скорее на осунувшегося, растерянного старика со своими длинными седыми волосами, чем на представителя одной из богатейших и древнейших династий. Гермиона чувствовала оцепенение и снова и снова пыталась найти в нём знакомые черты того статного, того отталкивающего своим высокомерием и, всё же, красивого мужчины, но не узнавала его. Она слышала, что Люциус Малфой изменился, что после войны он стал вести закрытый образ жизни и отошёл от всех дел, но чтобы настолько – нет, она отказывалась в это верить. А он шёл к ней, пресекая всяческие попытки Драко увести его с холодного воздуха в дом, и лишь тянул к ней руку, растопыренной ладонью скрываясь от луча солнца, в то время как Гермиона лишь пораженно разглядывала старшего Малфоя. Лицо испещрили глубокие морщины, уголки губ были, казалось, навек опущены, а возле носа и рта залегли такие складки, словно он на многие годы забыл, как улыбаться. – Ты привел девушку? – чуть громче спросил Люциус, уже подойдя к ней на достаточное расстояние, чтобы разглядеть. И в какой-то миг его лицо словно озарилось вспышкой удивления: – Постой, я, кажется, знаю, кто это… – Отец… – не сдавался Малфой, мягко пытаясь оттянуть того от Гермионы. – Это же… – серые глаза Люциуса внезапно прищурились, а затем широко распахнулись, и на лице появилось подобие былой усмешки, делавшей из него его прежнего, – мисс Грейнджер! Драко, ты привел в наш дом ту самую маглянку, неужели теперь вы с ней… – Отец! – уже накричал на него Драко и резко повернул к себе, слегка встряхнув. – У меня мало времени, завтра я надолго покину Англию, поэтому, пожалуйста, пойдем в дом! Гермиона чувствовала такое оцепенение, что, хоть и понимала – было бы вежливо представиться и протянуть руку в знак приветствия, но всё же не могла этого сделать. Мерлин, она знала, что война была беспощадна ко всем, кого знала. Что все они выглядели, как минимум, старше своего возраста, и у каждого за душой была своя мрачная история стремительного взросления. Но сейчас казалось, что произошедшее в жизни Люциуса была даже страшнее, чем у Гарри. Ведь то, как он выглядел, то, как изъяснялся, говорило: эта война отплатила ему за каждый его грех сполна. И даже, несмотря на все темные пятна прошлого Люциуса, Гермиона не могла сказать, что наказание было заслуженным. Даже он не заслужил того, что с ним стало. Какое-то время Люциус молчал, разглядывая Гермиону, словно диковинную зверюшку, а потом его лицо осунулось, и он, опустив плечи, повернулся к Драко, взглянув ему в глаза: – Почему ты так долго не навещал нас, сын? Где ты пропадал всё это время? Я, она… М-мы так по тебе скучали. То, с какой горечью он сказал это, заставило всё внутри Гермионы задрожать, а после, когда она увидела, как краска отхлынула от лица Драко, а его пальцы чуть разжались на плечах Люциуса, ей и вовсе пришлось закусить губу, чтобы не заплакать. К счастью, в следующий миг Малфой всё же собрался с силами и наконец медленно повернулся к ней спиной, увлекая за собой отца. – Ты же знаешь, у меня были дела, – повел он того в сторону дома. – Я всё ещё работаю в Аврорате и занимаюсь своим проектом, благодаря которому… – Проектом, – горько фыркнул Люциус, наконец последовав за ним. – Опять унижаешься, у кого-то что-то просишь, пока мы с матерью… – Не смей упоминать мать, – внезапно напрягся Драко, остановившись, и повернул к нему ожесточенное лицо. – Ты прекрасно знаешь, что если бы не ты, то сейчас бы всё… От его слов Люциус замер, словно ему влепили пощечину, и Драко смягчился. Сердце Гермионы снова сжалось. – Прости, – чертыхнувшись, хмуро сказал Малфой, сжав плечо отца в извиняющемся жесте. – Я не хотел, ты… понимаешь. Люциус коротко кивнул и снова воровато обернулся на Гермиону, слегка скривив губы. – Значит, это та, на ком ты решил… – Мы работаем вместе, пойдем, – строго сказал Драко, чуть повысив голос, и, не взглянув на Гермиону, снова двинулся по тропинке к дому, настойчиво ведя за собой отца за локоть. – Знаешь, сын, я так плохо спал сегодня. В последнее время я так плохо сплю… – послышался удаляющийся рассеянный голос Люциуса, который после и вовсе стал неразборчивым в шуме ветра и прочих звуков улицы. Только тогда Гермиона заметила, что отец Драко идет босиком, и это окончательно что-то разрушило в ней. Она не могла представить, сколько мужества было в Малфое, чтобы столько времени хранить такой секрет о своей семье и продолжать, продолжать пытаться жить, неся эту тайну с собой. Когда они почти скрылись из виду, внезапно он, словно прочитав её мысли, остановился и, расправив плечи, бросил на Гермиону из-за плеча твердый, но всё же горький взгляд, одними губами сказав: «Оставайся на месте», после чего снова отвернулся и исчез с отцом из её поля зрения, оставив ее посреди Эдема, каждый цветок которого теперь будто был отравлен ядом понимания ситуации. Что бы там ни произошло с Люциусом Малфоем, это было ужасно. И теперь стало ясно, почему Драко так избегал разговоров о своей семье. Со всеми, кроме Панси и… Рона. Которому, впрочем, тоже не рассказывал подробностей. Только спустя минуту, когда рядом материализовался эльф и сказал, что если ей что-то понадобится – она всегда может его вызвать щелчком пальцев, Гермиона вспомнила, как дышать. Наскоро стерев со щеки слезу, она упавшим тоном поблагодарила Крипси за заботу, а потом с облегчением шумно выдохнула, когда тот тактично исчез, напоследок на неё понуро посмотрев. И вот она осталась одна, отстраненно слушая всплески воды, доносившиеся с пруда, и шорох листвы, подгоняемой ветром. Переступив с ноги на ноги, Гермиона тряхнула головой и, окончательно придя в себя, решила сделать хоть что-то, что могло бы её отвлечь от мыслей о Драко и его отце. А потому она пошла – просто побрела вдоль тропинки вглубь сада, меланхолично рассматривая кустарники и цветы, за которыми, было видно, кто-то трепетно ухаживал. Так, словно их красота была способна отвлечь внимание от того, что скрывалось за стенами дома Малфоев, увитыми лозами словно железными прутьями тюремной камеры. Теперь не было сомнений, что в нём заточена страшная тайна, часть которой приоткрылась Гермионе, но подробности которой она всё ещё не знала. Гермиона перевела рассеянный взгляд вперед и так и замерла. Сердце моментально ускорило темп, когда она увидела её. Будто воскресшую из воспоминания Драко, которое Гермиона подсмотрела. И тогда, и сейчас Астория Гринграсс сидела к ней спиной на белой деревянной скамье и смотрела на живую изгородь, увенчанную цветками… магнолий? Во рту пересохло, ведь, несомненно, это была Астория – с этими своими длинными светлыми волосами, c прямой осанкой и тоненькой фигурой. Мерлин, что она здесь делает? Неужели, является здесь частым гостем, а теперь ждет Драко?! И, наверняка, уже знакома с его родителями и в курсе всех подробностей их личной трагедии – не то, что Гермиона. Внезапно Астория мягко повернула голову к плечу, и у Гермионы перехватило дыхание. Не сводя с неё глаз, она сделала один маленький шаг назад, и сухой листок треснул под ее ногой, сдавая её, а потом… Гермиона поняла: та девушка из воспоминания – это не Астория Гринграсс. Это была мать Драко – Нарцисса Малфой. Видимо, заметив её движение, Нарцисса мягко развернулась в пол-оборота, и Гермиона встретилась с внимательным взглядом её чуть прищуренных серых глаз. Тех, в которые смотрела каждый день. Которые достались Драко от матери. Выхода не было, а потому Гермиона, осмелев, всё же шагнула вперед, хоть и хотелось бежать прочь. А после, приоткрыв рот и на секунду нерешительно замерев, произнесла: – Здравствуйте, миссис Малфой. Она боялась, что может увидеть что-то пугающее, пробирающее до костей в этом красивом и спокойном лице – те признаки безумия, которые считывались с поведения и внешности Люциуса. То, что ей могло бы разбить сердце ещё раз. Но если Нарцисса Малфой и была не в себе, то чисто внешне это никак не проявлялось. С их последней встречи изменилось лишь то, что теперь с распущенными волосами и спокойным, умиротворенным выражением лица, на котором больше не было и тени высокомерия и недовольства, Нарцисса казалась даже моложе. Она выглядела так, словно ничего в жизни её больше не беспокоило. Будто самая страшная страница уже позади. И её белоснежная мантия и платье в тон только усиливали это впечатление, ведь одеяние миссис Малфой больше не имело ничего общего с теми строгими, роскошными одеждами, в которых та всегда выходила в свет и холодно улыбалась с газетных страниц. На какой-то миг Нарцисса замерла, словно изучая Гермиону, а после на её лице расцвела мягкая улыбка, осветившая лицо. – Доброе утро, мисс… – начала вопросительно она, медленно оглядев Гермиону с головы до ног. – Грейнджер, – ответила та, сглотнув, и переступила с ноги на ногу. – Простите, если помешала. Наверное, вас не предупредили, что я… Гермиона запнулась, не зная, как продолжить разговор, и Нарцисса, склонив голову, приподняла уголок губ, взглянув ей прямо в глаза. – Напротив, меня уже поставили в известность, что у нас в поместье гостья, которую мне не следует опасаться. Могу я поинтересоваться, как ваше имя, мисс Грейнджер? – Гермиона, – робко улыбнулась та в ответ, с облегчением отметив, что Нарцисса её, похоже, не узнала, а затем неуверенно добавила: – Можете звать меня Гермиона. – Гермиона, – умиротворенно повторила миссис Малфой, мягко кивнув, и её лицо снова расцвело, после чего она медленно отвернулась, вновь переведя взгляд на магнолии. Где-то совсем близко красиво пели птицы. Так, словно затерялись в этом вечнозеленом саду вместе с летом, позабыв, что сейчас промозглый ноябрь, когда приличным пернатым принято улетать на юг. Как бы Гермионе тоже хотелось сейчас оказаться где-то далеко-далеко. Там, где не будет этого внезапно возникшего ощущения, что лето задержалось по какой-то особенной причине в этом саду, из-за которой птицы поют о чём-то очень грустном и даже безнадежном. И она уже решилась уйти – тихонько исчезнуть, раз Нарцисса, кажется, потеряла к ней всякий интерес, как внезапно услышала её мягкий голос. – Магнолии в этом году так прекрасно цветут. Прошу, присаживайтесь, Гермиона. В одиночку наслаждаться таким видом просто кощунственно с моей стороны, – чуть повернула голову она. – Если вы хотите, конечно. То, как она говорила… Гермиона никогда бы не подумала, что Нарцисса Малфой, которая раньше выглядела и вела себя как неприступная аристократка, холодно взирающая на всех с высоты олимпа своего положения, может быть такой… мягкой. Такой… теплой в общении. И всё же, удивленная этой переменой, Гермиона последовала её просьбе и подошла к скамье. Наверное, она выглядела нерешительной, а потому Нарцисса ободряюще кивнула и мягко повела рукой на место рядом, куда та и села. Снова задумчиво ей улыбнувшись, Нарцисса перевела взгляд на магнолии, но ничего не сказала, а потому Гермиона сделала то же самое – лишь молчаливо посмотрела на цветы, которые вблизи видела в первый раз. Нежные белоснежные лепестки с розоватой сердцевиной были поистине такими прекрасными и казались такими хрупкими, будто коснись их – и они превратятся в пепел. Говорят, красота скоротечна, но, похоже, это не касалось ни Нарциссы Малфой, ни её сада, за которым, сомнений не было, с любовью ухаживала она сама, наверняка заручившись помощью эльфов. Гермиона зачарованно потянулась к ближайшему цветку и коснулась пальцами его бархатной поверхности, а потом… внезапно вспомнила свежее тату Драко, и её сердце сжалось. Магнолии были символом непорочности и ушедшей любви, но пока что эти факты и её знания о Малфое, не собиралось в единую и понятную картину. Она всё ещё не знала настоящей причины, почему он сделал ту татуировку. – Сын никогда не разделял моей любви к этим цветам, – всё так же смотря перед собой, грустно усмехнулась Нарцисса спустя минуту. – Он всегда говорил, что это такая глупость – часами пропадать в саду и ухаживать за всем многообразием растений, когда в итоге я любуюсь одними лишь магнолиями. – Ваш сад прекрасен, миссис Малфой, – медленно повернув к ней голову, искренне откликнулась Гермиона. – А что до цветов… Мне вот нравятся розы, – чуть смелее произнесла она, а потом неуверенно опустила взгляд на свои ладони: – Но Драко говорит, что они слишком… безвкусны. Гермиона не смогла скрыть своей легкой неприязни, и Нарцисса на секунду замерла, а затем приглушенно рассмеялась. Пара птиц, весело чирикнув, распушились и упорхнули с ветки. – О, Драко… – покачала она головой, когда Гермиона снова посмотрела на неё. – Узнаю своего сына. Он совершенно невозможный, не находите? Её глаза лучились теплом и такой любовью, что Гермиона несмело улыбнулась в ответ. «Ещё какой», – не без тоски подумала она. Но промолчала, не найдя, что сказать. – Знаете, а ведь в детстве именно розы были его любимыми цветами, – снова перевела взгляд вперед Нарцисса, предаваясь воспоминаниям, – он часами играл в моем розарии, а потом возвращался домой с исколотыми пальцами, которые не давал эльфам лечить. В этом вся его натура – его всегда влекла опасность, он всегда был таким… непокорным. Не то, что мы с его отцом. Её улыбка поблекла, и на какое-то время, казалось, она окунулась в печальные воспоминания, и Гермиона, прокашлявшись, произнесла: – Драко очень хотел вас навестить перед отъездом, поэтому мы здесь. Он, наверное, вам рассказывал о круизе, куда мы отправляемся уже завтра в рамках нашего задания? Нарцисса будто пробудилось, и её лицо осветилось, когда она медленно перевела взгляд на Гермиону: – Драко, мой сын здесь?! Гермиона, обескураженная её вопросом, робко улыбнулась и кивнула в ответ, и в этот миг в лице Нарциссы что-то изменилось. Подобрав к себе юбку длинного платья, она полностью развернулась к Гермионе. – Так значит, вы прибыли вместе? И, правильно я понимаю, завтра вы вдвоем отправляетесь в круиз? Пара птичек снова сели на ветку, словно прислушиваясь, чтобы потом вдоволь посплетничать. – Да, – неуверенно откликнулась Гермиона, смущенная повышенным вниманием, а потом поспешно добавила: – То есть, мы работаем в паре и отправляемся в путешествие с другими аврорами. И снова, снова Гермиона увидела, как Нарцисса изучает её, смотрит по-новому – с таким интересом и… трепетом, что от этого вмиг стало ещё больше неловко. Внезапно послышались чьи-то торопливые шаги, и в следующую секунду тишину разрезал голос: – Грейнджер, какого черта ты здесь делаешь?! Мама, почему ты не дома? Обернувшись, Гермиона увидела спешащего к ним взъерошенного Драко, который выглядел таким обеспокоенным и хмурым, что она внутренне съежилась. Но когда их глаза встретились, всё же расправила плечи и смело вскинула подбородок. Малфой предупреждающе прищурился, замедляя темп, но потом перевел потеплевший взгляд на мать, которая, обернувшись на звук его голоса, поднялась и тут же бросилась к нему. Раскинув руки, Драко с готовностью заключил её в объятия, и на секунду его лицо стало таким… живым с отраженными в нём искренними эмоциями, что от этого у Гермионы сдавило горло. Было видно, что Драко по-настоящему любил свою мать и был привязан к ней. Но уже в следующий миг, когда он посмотрел на Гермиону, его черты вновь ожесточились, а во взгляде появилась настороженность. – Драко, Драко! – снова повернула его лицо к себе Нарцисса, заключив в ладони, и расцеловала в обе щеки. – Любимый сын, как же давно я тебя не видела! Улыбка Драко погасла, и он сдержанно отстранился, после чего положил руки на плечи матери. – Прости, мама, – только и сказал он чуть упавшим голосом, а затем снова перевел взгляд на Гермиону, которая уже встала со своего места. – У меня были неотложные дела. Она видела – Малфой ищет в её лице… что-то, но не могла понять, чего же он от неё хочет. Хоть теперь и пытался это скрыть перед Нарциссой, но было ясно: он чем-то обеспокоен, хотя, скорее, подавлен и насторожен. Словно пребывал в ожидании, что Гермиона начнет задавать ему вопросы, на которые не хотел отвечать. Или подозревал, что она уже их задала его матери, а та рассказала что-то, что пока или вообще ей знать, по его мнению, не следовало. – Я знаю, дорогой, как ты стараешься, – в итоге разрядила обстановку Нарцисса, почти сочувственно погладив сына по щеке, и отступила. – Гермиона сказала, вы вместе отправляетесь в круиз. Как чудесно, что ты наконец-то взял отпуск! – добавила она, после чего взгляды Гермионы и Драко пересеклись (её виноватый «Все не так!», его взбешенный – «Ни слова больше»), в то время как Нарцисса обернулась к Гермионе. – К слову, как смотрите на то, чтобы выпить в нашем доме чаю? Но прежде чем Гермиона успела ответить, Малфой встал спиной к ней, преградив ей весь обзор. – Мама, Грейнджер, вернее, Гермиона торопится, поэтому… – сделал шаг к ней Драко и аккуратно тронул её за запястье, словно намереваясь увести. – Я бы с удовольствием, – искренне откликнулась Гермиона, выглядывая из-за плеча Малфоя и игнорируя его убийственный взгляд. – Но Драко прав: нам нужно ещё собрать вещи и… – Прошу вас, останьтесь хотя бы ненадолго, – обойдя Драко, шагнула Нарцисса к Гермионе и положила ладонь, облаченную в белую шерстяную перчатку, ей на руку. – Вы не представляете, как нам с Люциусом сложно и… одиноко с тех пор, как уехал Драко, – чуть тише обычного сказала она и так пронзительно посмотрела в глаза Гермионе, что от этого у той перехватило дыхание. Ей вспомнился Люциус. То, каким он стал. Теперь она ясно осознавала силу Нарциссы Малфой, способной провести все эти поствоенные годы с ним рядом, несмотря на его очевидное прогрессирующее безумие. Что же с ним произошло? Как Нарциссе удалось остаться, быть такой… нормальной и спокойной, когда для их семьи теперь всё было иначе? – Хорошо, – в итоге так же пристально взглянув в глаза Нарциссе, ответила Гермиона и перевела взгляд на Драко. Казалось, он был белее магнолий, которые, всколыхнувшись на ветру, словно что-то прошептали ей. Гермиона не могла разобрать, было ли это «иди». Или они говорили, умоляли её «беги». *** Более странного момента в жизни Гермионы не было. Ну, разве что когда она узнала, что один из тех подозрительных типов, набивающихся в женихи с легкой подачи тетушки Маргарет, предпочитает её обществу – общество её колготок, которые тот, похоже, в её отсутствие нюхал или – прости, Мерлин – и вовсе пробовал на вкус, оставив на тех пятна от слюней и затяжки от щетины. Да, его рот в буквальном смысле был способен на многое, и хорошо, что Гермиона не узнала до конца на что. Вот такие дурацкие воспоминания лезли сейчас ей в голову, пока она сидела за обеденным столом в компании Малфоя и его родителей в доме, который и на дюйм не напоминал Мэнор. Здесь больше не было ни мрачных цветов в интерьере, уступивших место спокойным, пастельным оттенкам. Ни показного пафоса обстановки, раньше состоявшей из антиквариата, кричавшего, что равную по финансовым возможностям династию в Магическом мире стоит ещё поискать. Ни нагромождения картин с изображениями предков Люциуса и устрашающих темных артефактов. Вместо этого по стенам гостиной, перетекающей в обеденную зону, были развешены всего пара безмятежных пейзажей и несколько семейных колдографий в рамках. Коллекционные скульптуры и длинный тяжелый стол, за которым когда-то восседал Темный Лорд, заменили пара мягких кресел с тумбой, большой стеллаж с книгами и софа, перед которой в камине тлели поленья. Здесь не было ничего лишнего, и Гермиона могла бы, пожалуй, сказать, что в доме родителей Драко было куда уютнее, чем она могла себе представить (хотя, без Волдеморта где угодно было бы уютней). Их гостиной был присущ такой минимализм, словно чета Малфоев поселилась тут совсем недавно, не успев перевезти все вещи. А может, они сделали это сознательно – начали жизнь с чистого листа, оставив всё, что напоминало о произошедшем в Мэноре, вместе со всеми пожитками, за его опечатанными и отравленными темной магией стенами дома, где с тех пор больше никто не жил. Действительно, сложно было представить, что в том состоянии, в котором находился Люциус, он бы сказал что-то вроде: «Дорогая, а не прихватить ли нам с собой тот проклятый шкаф, который делает заготовки из людей на зиму? У него такая занимательная лепнина на торце». Или: «А почему бы нам не забрать то красивое ожерелье? Помнишь, как в школе наш сын им чуть не убил однокурсницу? Ах, как быстро взрослеют дети». – Малиновый конфитюр? – отвлекла Гермиону от абсурдных мыслей Нарцисса, которая, отказавшись от помощи эльфа и Драко, уже самостоятельно разлила чай по чашкам, едва они все вместе сели за круглый стол, аккуратно укрытый кружевной скатертью. – Благодарю, – рассеянно кивнула та и, пока Нарцисса наполняла вареньем её десертную пиалу, в очередной раз исподтишка взглянула на Люциуса. Видно, Драко напомнил ему, что пора бы переодеться и причесаться, а потому теперь Люциус Малфой в этой своей домашней, но строгой мантии и с собранными черной лентой расчесанными волосами выглядел почти как раньше. Скрестив пальцы перед собой на столе, он молча буравил взглядом Гермиону, словно тоже, как и она, не мог понять, что та здесь делает. – Значит, ты уже познакомилась поближе с мисс Грейнджер, верно, Цисси? – в итоге, впервые за пять минут неловкой тишины, прерываемой лишь воодушевленными репликами Нарциссы, порхающей над столом, настороженно произнес звенящим от напряжения и слегка дрожащим голосом Люциус. Он старался говорить спокойно и связно, но всё же немного запинался, как человек, очень давно не практиковавшийся в ведении светских бесед. А теперь будто вспоминал, как это делается и что вообще нужно говорить в случаях, когда за твоим столом сидит грязнокровка, которую ты когда-то пытался убить, и ест твой конфитюр. Но всё же, это были скорее нервные фантазии Гермионы. На самом деле, как только они вошли в дом, Люциус едва ли обратил на неё внимание, рассеянно пропустив вперед и протянув руки к Нарциссе так, словно она была его единственной спасительной гаванью. И только тогда, словно удостоверившись, что та в порядке и больше никуда не денется, он перевел туманный взгляд на Гермиону и, буркнув что-то в качестве приветствия, вежливо предложил присесть. Это было единственным, что он сказал ей, хоть и ощутимо занервничал, когда она повернула голову на лежавшую на тумбе книгу. Но Драко вовремя подхватил ту и поставил в стеллаж прежде, чем Гермиона успела прочитать название или, и вовсе, осквернить своим прикосновением. А Люциус, успокоившись, снова будто потерял к Гермионе всякий интерес и молча проследовал за женой на кухню. Всё это и выдавало в нем нового, изменившегося Люциуса Малфоя. Как и сильно поредевшие и поседевшие волосы. Или глубокие залежи теней под глазами, делавшими его похожим на узника, несмотря на то, что Визенгамот его оправдал. «Тюрьма безумия куда страшнее Азкабана», – подумалось Гермионе, когда она выдержала его взгляд, от которого мороз шёл по коже, а после медленно посмотрела из-под ресниц на Драко, который сидел справа от отца и не уступал ему в неприязни. Только, пожалуй, Люциуса можно было назвать скорее настороженным, чем враждебно настроенным, в то время как Драко был, похоже, на неё по-настоящему зол, раз нервно барабанил перед собой пальцами с аккуратно подстриженными ногтями по столешнице, сняв перчатку и сжав в кулаке другой руки. Нарцисса едва уговорила его минутами ранее раздеться и повесить верхнюю одежду в прихожей, но Драко хоть и снял мантию – всё равно забрал в обеденную зону гостиной и небрежно кинул на стул между собой и Гермионой, словно говоря этим, что не разделяет её решения почаевничать в кругу его семьи. И что готов в любой момент выволочь её из-за стола, даже если круасан с корицей уже будет на полпути к её рту, а Люциус, предавшись ностальгии о былых годах, неожиданно предложит спеть вдвоем что-нибудь душевное и даже романтичное (тогда она и сама унесет ноги). По итогу Гермиона чувствовала себя уязвленной его поведением, ведь она и без него с самого начала ощущала себя так, будто навязалась на приглашение. Но то, с каким воодушевлением хлопотала Нарцисса и какой при этом выглядела счастливой, говорило ей, что она сделала всё правильно. – Мы смотрели на магнолии в саду, разве не мило? – в итоге произнесла миссис Малфой, подойдя к своему стулу, и Люциус, моментально подскочив, заботливо придвинул ей его, помогая сесть, и только потом снова опустился за стол рядом. В ответ на эту заботу Нарцисса улыбнулась мужу так тепло, что вмиг его лицо смягчилось, повторяя мимику, которая была характерна Драко в те редкие моменты, когда он позволял себе чувствовать, а вернее, проявлять настоящие эмоции. Гермиона поразилась, каким в присутствии Нарциссы Люциус казался человечным. Наверное, правду говорят, что любовь способна творить чудеса даже с самыми безнадежными людьми. Стоило только ей об этом подумать, как уголки губ Люциуса приподнялись в подобие ласковой улыбки, обращенной к жене, и он сжал её руку своей, в ответ на что миссис Малфой мягко погладила его по щеке. Это был такой долгий-короткий личный жест, что Гермионе стало неловко. Наверное, не она должна была стать свидетельницей нежности четы Малфоев. Не ей Нарцисса должна была рассказывать про детство Драко и суетиться у стола в желании угодить. Снова ощутив себя самозванкой, Гермиона заерзала на стуле. Она чувствовала себя словно та дочь кухарки, которая нарядилась в дорогое платье знатной хозяйки и пробралась на светский прием под чужим именем. И это было недалеко от правды. Гермиона скорее ощутила, чем заметила, как Малфой краем глаза взглянул на неё, а его рука чуть дернулась в её сторону, словно он хотел её успокоить. Но потом, конечно же, передумал. – …и мне стало известно, что ты, сын, ещё тот негодник! – внезапно привлекла внимание Гермионы Нарцисса. – Что? – непонимающе спросил Драко, после чего его мать тихонько засмеялась, покачав головой. – Осуждать любовь девушки к розам, которые когда-то даже выращивал сам… – Драко выращивал розы?! – заинтригованно спросила Гермиона и, скрестив руки на груди, всем корпусом развернулась к нему, насмешливо подняв бровь. – Мама! – вспыхнув, округлил глаза на мать Малфой и сжал в ладони перчатку так сильно, будто собирался превратить ту в труху. – И ещё пытался приплачивать этим неблагодарным созданиям, – чванливо откликнулся Люциус, зло взяв вилку наподобие вил. – Хотел, чтобы те получали деньги за свой труд, уму непости… – Папа! – лицо Драко уже напоминало по цвету нос захмелевшего дядюшки Эндрю, как-то залетевшего в лютый мороз в родительский дом Гермионы в красном костюме Санты с бутылкой бренди в руках и со спущенными штанами. – Ох, Люциус, мы слишком много болтаем, – чуть отклонившись назад, изящно отмахнулась Нарцисса и, взяв в руки чашку с блюдечком, повернулась к сыну. – В любом случае, мы с отцом так гордимся, дорогой, что ты теперь выплачиваешь зарплату Крипси, хоть тот и достался тебе по наследству. Да, Люци? – отпила чаю Нарцисса так, словно не выдает величайшую тайну Вселенной Драко-я-презираю-вас-всех-Малфоя, и лукаво посмотрела на мужа, который от ярости, кажется, даже погнул вилку, но потом всё же выдавил своё «Д-да». А Гермиона внезапно поняла, что её лицо расплылось в такой торжествующей и широкой улыбке, что даже мышцы заболели от нагрузки, столь непривычной для событий последних дней. – Правильно я понимаю, что ты и в правду выплачиваешь зарплату эльфу, Драко? – стараясь выглядеть беспечно и звучать максимально вежливо, как ни в чем не бывало принялась размешивать сахар в чае Гермиона, а затем, пару раз стукнув ложечкой по ободку и отложив ту в сторону, поднесла чашку ко рту на манер Нарциссы. – Скажи, это было после того, как ты прочитал мой труд по защите прав эльфов или ты всегда был таким активистом? Люциус, очевидно, не в силах вынести шквал накативших на него эмоций, всё же сломал вилку, Нарцисса, отставив чай, озабоченно приобняла его за локоть, а Драко замер с приоткрытым ртом с таким выражением, словно ещё секунда – и он перевернет на Гермиону стол, пока она впервые за долгое время наслаждалась своим триумфом и едва сдерживала смех. – Прошу прощения, я сказала что-то не то? – в итоге, обведя глазами всех присутствующих и чуть вскинув брови, спросила Нарцисса. – Да, мама. Например, всё, – сквозь зубы прошипел Драко и пронзительно посмотрел на Гермиону так, словно это она виновата в том, что он выращивал розы, а теперь платит домовикам. – Наш сын активист! – издал настоящий крик души Люциус, обреченно запрокинув голову. – Но, Драко, разве могут быть секреты от будущей невесты? – успокаивающе погладила мужа по предплечью Нарцисса и снова обернулась к сыну. – К слову, никак ума не приложу, почему ты зовешь Гермиону по фамилии и все еще ее нам официально не представил. Это все, чтобы сбить нас с толку, а позже сделать сюрприз, верно? – с надеждой спросила миссис Малфой и с теплом посмотрела на Гермиону, которая только поднесла ко рту ложку с конфитюром, но так и замерла. Будущей невесты? Что?! За столом повисло молчание. Гермиона во все глаза уставилась на Малфоя, лицо которого окаменело, в то время как Люциус приоткрыл рот от изумления и, кажется, уже жалел, что нет второй вилки, которую можно было бы сломать. А что касается самой Гермионы… Она лишь отрешенно заметила, как конфитюр крупной каплей упал прямо на белоснежный воротник блузки. И только в этот момент очнувшись и не отводя взгляд от лица Драко, медленно взяла салфетку и принялась вытирать ею варенье. – Ну же, Драко, почему ты молчишь? – нахмурилась Нарцисса, взглядом ища поддержки у мужа, который будто язык проглотил. – Это же та самая умнейшая девушка со школы, похожая на меня, которая по ошибке училась не на Слизерине, верно? В этот момент три пары глаз уставились на Гермиону – «умнейшую девушку со школы», которая вместо того, чтобы вытереть конфитюр – лишь размазала его ещё больше по всему воротнику, а еще умудрилась изгваздать в нём рукава, и теперь так и замерла с салфеткой в руке, разве что не сидя в луже из варенья. Глаза Драко сузились, стоило ему лишь бегло осмотреть Гермиону, и его нижнее веко нервно дернулось, в то время как Нарцисса заинтригованно смотрела на неё, словно пытаясь прочитать мысли. А Люциус и вовсе буравил Гермиону таким маньячным взглядом, что если у той и было желание что-то сказать, то оно вмиг пропало. – Да, это она, – помедлив, в итоге с горькой усмешкой произнес Драко. – Что?! – воскликнула Гермиона, широко раскрыв рот от изумления. – О, Драко… – протянула руки к нему Нарцисса, сердечно их сжав. – Наш сын активист, – понуро опустил голову Люциус, не в силах прийти в себя ещё после первой новости. Напоследок вновь осмотрев Гермиону с её проклятым конфитюром, который оказался даже в волосах, Драко перевёл глаза на мать. – Я же обещал тебе, что женюсь, пока... – Дорогой, как же я рада! – не дала договорить Нарцисса и, вставав с места, со слезами бросилась к сыну, после чего крепко обняла его, пока Гермиона всё ещё не могла прийти в себя. Что, что он только что сказал? Что собирается жениться… на ней?! Зачем он сделал это? Почему соврал?! Гермионе стало почти физически плохо, когда она увидела, как Люциус припечатывает её таким мрачным взглядом, словно уже и не знал, что хуже – осознать, что твой сын активист или что тот решил жениться на грязнокровке. Должно быть, мистер Малфой окончательно обезумел, раз даже не нашел слов, чтобы противостоять решению сына. Ведь было очевидно – он точно не рад такому исходу, чего нельзя было сказать о Нарциссе, которая, переведя на неё нежный взгляд, теперь любовно качала головой и улыбалась из-за плеча Драко. Она выглядела такой счастливой, что Гермиона была и рада бы стать той девушкой, на которой ей обещал жениться её сын. Вчера она даже могла такое несмело предположить. В тот миг, когда всё было… иначе. Когда она ещё не знала, что он уже сделал предложение другой. В носу предательски защипало, когда Гермиона осознала, как сильно Нарцисса заблуждалась на их счет. Ведь Драко ей рассказывал не о ней, не о Гермионе. А о той, у кого на самом деле сейчас сверкало помолвочное кольцо на безымянном пальце и, может, уже был припасен по случаю подходящий наряд. Да, Астория идеально подходила под описание умнейшей девушки с другого факультета, которая – Гермиона теперь знала наверняка – была похожа на юную версию Нарциссы, как две капли воды. А ещё точно могла бы благодаря остроте ума и чертам характера учиться на Слизерине, как и вся её семья. – Мне нужно в уборную, – прочистив горло, в итоге прошелестела Гермиона, рассеянно посмотрев на свое пятно на воротнике. – Освежиться, – зачем-то чуть громче добавила она, мотнув головой, словно это помогло бы лучше скрыть факт её побега. – Я пойду с тобой, – напряженно сказал Драко, отстраняясь от матери, и так многозначительно посмотрел на Гермиону, что она будто услышала в голове: «Прошу, подыграй мне». Ей казалось, что весь мир вокруг закружился, ведь она теперь совершенно ничего не понимала: ни смысла этой игры, которую затеял Драко на глазах у больного отца, ни правил, которых следовало придерживаться, чтобы не расстроить его мать. – Нет, мне нужно побыть… – попыталась мягко возразить Гермиона, медленно встав со своего места и отступив назад. – Тебе нужно выводящее пятна зелье, Гр… Милая, – сказал Драко так, словно съел лимон, покосившись на мать. – Ох, да, я совсем не заметила, что тебе нужна помощь, Гермиона, – спохватилась Нарцисса, рассеянно смотря по сторонам, но Драко её мягко остановил, положив ладонь на плечо. – Мама, позволь, я сам помогу своей невесте, – мягко сказал он ей, а затем снова посмотрел на Гермиону. «Пожалуйста», – просил его взгляд. И Гермиона, ещё раз посмотрев на хоть и немного обеспокоенное, но лучистое лицо миссис Малфой, согласилась сделать это – довериться Драко в решении вести игру до конца. Но желание скрыться из гостиной и побыть хотя бы пару минут одной всё же не исчезло. – Ну что ты, Мал… Маленький змеечка, останься с семьей. Ты же так давно их не видел, – улыбнулась так же неестественно Гермиона, ещё чуть дальше отступив от стола. – Драко, прошу, останься, – почти жалобно произнес Люциус, со страхом покосившись на Гермиону, словно не желал, чтобы тот и минуты проводил наедине с женщиной, которая купается в варенье и называет того «змеечка». – Что ты так забеспокоился, Люци? Пусть молодые побудут наедине, – чуть нахмурилась Нарцисса, укоризненно посмотрев на него, а затем снова перевела взгляд на сына. – Заодно Драко проведет Гермионе экскурсию по дому. Малфой помрачнел, очевидно, решая, как ему быть. Видимо, перспектива вести Гермиону на экскурсию его радовала едва ли больше, чем вероятность, что она, пойдя в уборную, проложит себе маршрут самостоятельно и – упаси, Мерлин! – прочитает все книги библиотеки Малфоев. Или, что ещё страшнее, запачкает их конфитюром. – Крипси, – в итоге, не сводя хмурого взгляда с Гермионы, позвал эльфа Драко, и тот с хлопком материализовался. – Крипси слушает, сэр? – Проводи, пожалуйста, мисс Грейнджер к ванной комнате и проследи, чтобы она не заблудилась по дороге. Последние слова были сказаны скорее Гермионе, чем эльфу, на что та закатила глаза, повернувшись так, чтобы это было видно только Драко. – И ещё принеси ей выводящее пятна зелье. А то моя сладкая тыковка уже почти превратилась в малинку, – добавил он, подмигнув, и в его глазах мелькнула тень грустной усмешки, отчего Гермиона испытала дежавю, а ещё вспомнила, как им уже не единожды приходилось притворяться парой, причем один раз на глазах у её собственных родителей. Невольно уголки её губ дернулись, когда она встретила взгляд Драко, и на этот короткий миг, смотря друг на друга, ей показалось, что всё как раньше. Что они снова те Драко и Гермиона, которые весело флиртуют друг с другом на глазах у ничего не подозревающих людей и искренне наслаждаются моментом, хоть и не смеют в этом признаться даже самим себе. – Люциус, ты только посмотри, как они друг на друга смотрят, – внезапно послышался приглушенный голос Нарциссы. – Как чудесно, что наш сын выбрал такую прекрасную девушку и, наконец, обручен. И всё. Казалось, ещё секунду назад Гермиона и Драко стояли на мосту и делали несмелые шаги друг к другу, желая коснуться. А теперь мост обвалился прямо посередине, оставив между ними пропасть, в которую, Гермиона и полетела, будто оступившись. Вспышка боли пронзила её, когда она вспомнила с кем на самом деле Драко был обручен, и пока она падала, снова падала, и еще, будто с каждой секундой отдаляясь от него – она видела отражение своей эмоции в его глазах. – Крипси проводит вас, мисс, – привлек внимание Гермионы эльф, и та, пару раз моргнув, прошелестела «Хорошо» и пошла за ним, желая только одного – поскорее уйти из этого места и избавиться от ощущения, что её придавило целой грудой камней. Только склонившись над раковиной в одном лифчике и рассеянно замыв с зельем блузку, Гермиона пришла в себя с осознанием, что у неё трясутся руки. Похоже, с самого начала она словно находилась в состоянии аффекта. На автомате беседовала с Нарциссой. Машинально общалась с ней и Люциусом за столом. Мастерски игнорировала свои чувства, которые теперь волнами накатывали, накрывали пониманием, что Драко только что представил её своей семье, как невесту. В то время как вчера разве что не со слезами на глазах уверял, что обязан жениться на другой. Зачем эта ложь? Что из этого всего ложь? И что всё это значит?! Руки ослабли, и Гермиона выронила блузку, угодившую краем прямо в воду. Машинально вытащив её из раковины, она вцепилась в края умывальника и взглянула на себя в зеркало. Кажется, впервые за утро. Удивительно, но она еще и неплохо выглядела с этими своими собранными сзади в пучок волосами и легким румянцем на бледных щеках. Пару волнистых прядей выбились из прически, обрамляя лицо, и на одной из них Гермиона заметила конфитюр, а потому, чертыхнувшись, принялась смывать его, представляя, как вместе с малиновой водой в водосток утекает и всё напряжение, от которого сейчас раскалывалась голова. Где же правда? Что из этого всего правда?! Гермиона закрыла кран и выпрямилась, всё так же смотря на своё отражение. Мокрая прядь прилипла к шее, а влажная струйка от неё побежала вдоль ключицы к ложбинке груди, после чего образовала маленькую лужицу на косточке лифчика посередине. Прямо в том месте, где вчера Драко проходился пальцами, прежде чем скользнуть ими ниже. Что-то внутри живота встрепенулось от этого воспоминания, а по телу побежали мурашки. Это привело Гермиону в чувство, и она, тряхнув головой, схватила блузку и подняла её на свет. Пятно ещё было на ней, а потому она пожалела, что рядом нет палочки… Точно, палочка! К слову, где она? Осознав, что та, очевидно, осталась в прихожей, Гермиона, прикрывшись блузкой, позвала эльфа. – Да, мисс? – тут же материализовался он. – Крипси, принеси мне, пожалуйста, палочку. Я не могу отмыть пятно, – пожаловалась Гермиона, кивнув на блузку. В ответ на это эльф виновато поморщился, а потом тихо произнес. – Мисс, боюсь, это невозможно... Что?! Гермиона нахмурилась. – Как это невозможно? Крипси переступил с ноги на ногу. – Я принесу вам другое зелье, мисс. Что? Какого черта здесь происходит?! Но не успела Гермиона снова открыть рот и задать все эти вопросы, как Крипси уже исчез. Зло отбросив блузку на столешницу, она прислонилась к ней ягодицами и, вцепившись в края в попытке успокоиться, с обреченным выдохом запрокинула голову назад. Отлично. Еще не хватало остаться в этом странном доме без магии наедине с Люциусом Малфоем, который казался таким странным и зловещим в этом своем молчании и фразах невпопад, что, похоже, был способен на что угодно. Например, спрятать её палочку ради забавы. Или убить потехи ради. А может и вовсе позволить сыну на ней жениться. – Что у тебя тут приключилось, Грейнджер? – внезапно услышала Гермиона, и, вздрогнув, резко вернула голову в прежнее положение. А затем… наткнулась взглядом на Малфоя. Он как раз прикрыл за собой дверь и, нехотя обернувшись, замер. Атмосфера в комнате моментально изменилась. Воздух стал вязким, тягучим, едва ли позволяющим дышать. Как масло, плавящееся в жару. Как густой зной перед дождем. Но лишь когда потемневший взгляд Драко медленно проследовал от её лица к шее, а затем к груди, Гермиона поняла, почему это произошло: она стояла перед ним полуголая, да ещё и в полупрозрачном лифчике из разряда тех, которые едва ли что-то прикрывают и куда больше открывают. Она ощутила, как очередная тоненькая струйка воды побежала от мокрой пряди по её шее вниз, и то ли от этого щекочущего ощущения, то ли от того, как Драко пытливо проследил за этим движением, Гермиона еле слышно вздохнула. Казалось, температура в комнате вмиг поднялась, но ощущение неуместного спазма внизу живота от напряжения между ней и Малфоем отрезвило, и Гермиона, покраснев, схватила свою полумокрую блузку и в следующий миг кое-как ею прикрылась. В ответ на это Драко чуть прищурился и слегка усмехнулся, а потом… Шагнул к ней. – Я попросила Крипси принести мне палочку, – сказала Гермиона не своим голосом и вскинула подбородок. Ещё шаг. – Это зелье, что Крипси мне дал, совершенно не справляется с задачей, – смело продолжила она, стараясь игнорировать ощущение бьющегося уже где-то в районе горла сердца. Ещё один неспешный шаг. – Он обещал принести новое, – уже чуть повысила тон Гермиона, заставляя себя не сводить взгляда с Малфоя. Не выдавать то, насколько её волнует сокращающееся между ними расстояние. – А ещё сказал, что не может дать мне палочку. И вообще… – Грейнджер, – наконец низко и тихо сказал Драко, когда между ними оставалась всего несколько футов. Как же он на неё смотрел в этот момент. Так странно, так горячо, так… Насмешливо? – Что, Малфой? – собрав всю смелость в кулак, дерзко спросила в ответ она, когда тот подошел к ней почти вплотную. Ощутив дискомфорт от такой близости, Гермиона слегка повернулась и оттого задела грудью торс Малфоя, отчего они оба вздрогнули и резко друг на друга посмотрели. Блузка выскользнула из рук, и всё замерло, когда Драко в следующую секунду, не отводя темного взгляда, большим пальцем коснулся ложбинки между грудью и, подхватив каплю, медленно провел им вверх к ключице, словно намереваясь вернуть ту обратно. Гермиона порывисто вздохнула и замерла с широко раскрытыми глазами, не веря, что он снова… касается её. Опаляет своим прикосновением, вынуждает желать большего, вспоминать, каково это – гореть заживо от нежданной, неправильной похоти. А после, когда Гермиона чуть свела бедра, молясь, чтобы эта пытка, наконец, закончилась, Драко сделал нечто и вовсе распалившее её до предела: медленно поднес палец ко рту и слизал с него эту каплю. – Похоже, ты теперь и на вкус, как конфитюр, Грейнджер, – с усмешкой сказал он ей низким голосом. – Хоть я и не могу утверждать, что распробовал. Это прозвучало так двусмысленно, что Гермиона задрожала от смеси желания и медленно поднимающейся злости. Он что, снова играет с ней? После всего, что произошло?! – Верни мне мою палочку, Малфой, – звенящим от возмущения, а скорее, от возбуждения голосом сказала она, раздраженно отметив, что потянуться за упавшей на пол блузкой сейчас – означает потереться о Драко почти всеми частями своего тела. – Это невозможно, – чуть помедлив, повторил слова Крипси Малфой и склонил голову набок с тенью усмешки. Мерлин, его взгляд… – Это почему же? – разозлившись на себя за неуместные чувства, воинственно выпрямилась Гермиона, и… невольно коснулась затвердевшими сосками Малфоя. Это стало фатальной ошибкой. Зрачки Драко расширились, и уже в следующую секунду он притянул её к себе так резко и впился подушечками пальцев в спину так сильно, что Гермиона издала жалобный стон. Мерлин, она чувствовала – он хочет её. Так сильно хочет и так едва сдерживается в этом своем желании пойти дальше, что когда отпустит ее, разомкнет свою стальную хватку – несомненно, на ее коже расцветут синяки. Но пока всё словно замерло. Они оба тяжело дышали в унисон, их лбы соприкасались, и Гермиона чувствовала, что не может, просто не способна сейчас оттолкнуть его. Не в силах ничего с собой сделать. И она очень быстро поняла, в чем причина: несмотря на всё произошедшее, несмотря на боль, которую он ей причинил... она всё ещё хотела его. И да, у неё по-прежнему были к нему чувства, а у него – к ней. Гермиона поняла это ещё утром, в тот миг, когда он приоткрыл дверь её спальни. Прочитала это в его взгляде, когда чуть позже Драко обернулся к ней, стоя у окна своей гостиной. Уловила в движении руки, стремящейся коснуться её из раза в раз, но… не смеющей этого сделать. Пока она не разрешит. И сейчас, заглушив весь голос здравого смысла, она делала это – разрешала себе, ему поддаться этой минутной слабости. Но не переступала черту, хоть тело и горело в желании, необходимости продолжить. Поэтому когда Драко, всё так же прижимая её за поясницу к себе, другой рукой медленно провел вверх вдоль талии, груди, ключицы и, наконец, коснулся шеи сзади, она едва сдержалась, чтобы не застонать. Смотреть на Малфоя, чьи глаза наполнились тьмой желания, уже было невыносимо, а потому Гермиона закрыла веки, надеясь, хотя бы в этом обрести спасение, а ещё, может, найти в себе силы оттолкнуть его, но… Внезапно она ощутила, как Драко, пройдясь невесомым, но чувственным прикосновением по позвонкам, внезапно распустил ей волосы и, убрав руки с её тела, замер. Но не отступил. Только открыв глаза, Гермиона увидела, что он что-то держит возле её лица. – Это невозможно, Грейнджер, потому что… – повторил он с легкой усмешкой, хоть его взгляд и оставался темным, – твоя палочка была всё это время у тебя. На секунду воцарилась немая сцена, во время которой Гермиона осознала, что ещё утром рассеянно заткнула палочкой пучок, а затем, заметив веселье в глазах Драко, она резко его оттолкнула и подхватила блузку с пола. – Отвернись! – моментально вспыхнув, зло прошипела она. – Мне казалось, мы уже прошли этот этап? –продолжил насмехаться, разве что открыто не смеяться над ней Драко, вскинув бровь и заправив большие пальцы в карманы брюк. – Мы к нему вернулись! Живо! – раскрасневшись ещё больше, так грозно посмотрела на Малфоя Гермиона, что тот, иронично изогнув губы в усмешке, вскинул вверх руки с её палочкой в сдающемся жесте и отвернулся. Недобро на него смотря, Гермиона быстро натянула на себя полумокрую блузку и со вздохом оглядела себя. Да, без магии тут точно не обойтись. – Дай сюда палочку, – раздраженно буркнула она, устало вскинув на Малфоя взгляд, после чего он медленно опустил руки, а затем снова обернулся к ней. Выражение его лица изменилось. Улыбка поблекла, а глаза вмиг стали серьезными. – Прежде чем я тебе её отдам, ты должна кое-что узнать. Он выглядел снова таким же настороженным, как и сегодня в саду, а позже – за столом. – Что… – начала Гермиона, нахмурившись, и инстинктивно потянулась к палочке. – В этом доме больше нельзя колдовать, – перехватил её руку за запястье Драко, предупреждающе посмотрев ей в глаза. Он так больно сжал пальцы, что Гермиона поморщилась, и Малфой чуть ослабил хватку. – Здесь действует особая эльфийская магия, из-за которой даже если ты попытаешься произнести заклятье – у тебя ничего не выйдет. Если только Крипси не снимет защиту. Гермиона понимала – то, о чем он говорил, было важно. И подозревала, что это связано с безопасностью его родителей. – Но мы же трансгрессировали, – осторожно уточнила она. – Да, – чуть помедлив, ответил Драко, а затем, словно сомневаясь, говорить или нет, добавил: – Пока родителей не было в поле зрения. Гермиона пыталась переварить услышанное, пока они молча смотрела друг на друга. У неё были десятки вопросов, но задать их она не решалась. Поэтому, снова себя оглядев, она лишь обреченно вздохнула. – Мерлин, и как я в таком виде явлюсь снова перед твоей семьей? – скорее себе, чем ему, сказала она. Лицо Драко смягчилось. – Я могу принести тебе что-то из своих старых вещей или… Он осекся, но Гермиона быстро подхватила: – Или?.. Драко вздохнул, качая головой. – Не думаю, что это хорошая идея, но если ты пообещаешь, что на все уйдёт не больше пары минут, то… – Один взмах палочки, – доверительно сказала Гермиона, думая, что явиться перед Нарциссой и Люциусом в рубашке Драко, надетой на полупрозрачный лифчик, будет слишком даже для «невесты». – Обещаю! Какое-то время Драко нервно покусывал губу, словно решая, как поступить, а затем, видимо, сдался под её молящим взглядом. – Хорошо, но только тут, – помолчав, медленно ответил он. – Крипси? Эльф моментально материализовался. – Да, хозяин? – Сними барьер на две минуты. Крипси стушевался, а затем взглянул на Драко. – Мистер Драко, вы точно уверены, что… – И запри дверь, чтобы никто точно не вошел, – чуть повысив голос, жестко сказал Малфой, и эльф повиновался. Поведя пальцами вокруг себя, он пробормотал какую-то цепь заклятий, после чего пространство на миг озарилось тусклым голубоватым светом, а после комната стала прежней. Дверной замок повернулся, а после эльф исчез. И только тогда Гермиона подошла к Драко и принялась вытягивать палочку из его рук, которую он словно не хотел отдавать. – Быстрее, – в последний миг попридержал он ту, а потом разомкнул пальцы с таким хмурым видом, словно прощается с чем-то невероятно ценным для него. – Это из-за твоего отца? – помолчав, всё же осмелилась задать вопрос Гермиона, и Драко сощурил глаза, отойдя в сторону. – Минута тридцать секунд, Грейнджер. Больше не желая терять времени и отступив к двери, Гермиона принялась быстро сушить блузку заклятьем, а потом и выводить пятна, в то время как Драко подошел к раковине и, включив воду, пару раз плеснул ею себе в лицо. Гермиона наблюдала, как напряглись его плечи, стоило ему обхватить столешницу умывальника. Стало совершенно очевидным, что этот визит к его родителям был для него не менее стрессовым, чем и для Гермионы. Интересно, что же всё-таки произошло? – Гермиона, – внезапно послышался неуверенный стук в дверь вместе с голосом Нарциссы. – У вас там всё нормально? Драко моментально выключил воду и резко обернулся. – Да, миссис Малфой, – поспешно откликнулась Гермиона. – Мы уже выходим, – спрятав палочку за пояс, уже повернула замок Гермиона, но прежде чем успела открыть дверь – Драко уже преградил ей путь. – Ты точно закончила? – пронзительно посмотрел он на неё. Вместо ответа Гермиона показала взглядом на свою блузку и вскинула вверх ладони, и Драко, заметно расслабившись, наконец открыл дверь, выходя первым из комнаты так, словно пытался отгородить мать от Гермионы. – О, дорогой, я так волновалась… Как там одежда Гермионы, всё в порядке? И в этот миг, когда Гермиона уже хотела шагнуть следом, она внезапно заметила его. Маленькое противное малиновое пятнышко на воротнике. Машинально подняв палочку, Гермиона стала произносить очищающее заклятье, и в этот момент Драко в ужасе к ней обернулся, закричав: «Нет!». Она словно в замедленной съемке видела, как вспышка озаряет проем, как Нарцисса оборачивается, встретив взглядом движение, а Драко бросившись к ней, к Гермионе, выбивает злополучную палочку из рук. – Дура! – отчаянно проорал он, когда послышался стук дерева о пол, а следом… что-то произошло. Казалось, вся атмосфера в комнате изменилась, и Драко так напрягся, зажав зубами губы, словно вот-вот закричит. Но всё же первое, что Гермиона услышала после секунды оглушающей тишины, был… испуганный всхлип Нарциссы. – Лю-ю-юциус… – протянула она, и Драко затравленно повернулся к ней. Его тело закрыло весь обзор Гермионе, но казалось, что в этот миг Нарцисса в ужасе отшатнулась. – Мама, это я, всё хорошо… – вскинув раскрытые ладони перед собой, шагнул к ней Малфой, и Гермиона наконец увидела искаженное непониманием и страхом лицо его матери. В этот момент в коридор влетел Люциус, выглядя при этом таким собранным и хмурым, что Гермиона испуганно вжалась в стену. Моментально зрительно оценив обстановку, он на миг с яростью задержался взглядом на лежавшей у ног Гермионы палочке, после чего посмотрел на неё и Драко таким взглядом, что, казалось, даже тот замер. – Люциус… Это кто? – тихо спросила Нарцисса, пятясь назад и не сводя расширившихся глаз с Драко. – Дорогая, – бросился тот к ней и мягко приобнял за плечи, – вспомни, это же твой сын, Драко. Гермиона видела, что Нарцисса неверяще закачала головой. Было очевидно, что она не узнавала Драко, а Драко… Теперь он просто стоял на месте, опустив плечи. – Он пришел нас навестить и даже привел невесту. Помнишь, ты так хотела познакомиться с его невестой? Хотела, чтобы наш сын женился на прекрасной девушке? – продолжал убаюкивающим тоном Люциус, но это не помогало. Наоборот глаза Нарциссы уже блестели от слез. – Если это мой сын, то почему… – её нижняя губа задрожала. – Почему он мне сделал больно? Она сказала это с такой пронзительной горечью, что к горлу Гермионы вмиг подкатил комок, а в носу защипало. Она видела, как Драко, покачал опущенной головой, словно собираясь с силами, а затем вскинул подбородок. – Я не делал тебе больно, мама. Это был не я, – произнес он насколько можно уверенней, но связки подводили его. Казалось, на миг Нарцисса будто замерла в сомнении, пристально смотря на Драко, но, когда он протянул к ней руку и сделал маленький шаг, так истошно закричала, отпрянув и вцепившись в Люциуса, что Гермиону пробрал ледяной ужас. – Мама, – горько опустил руку Драко, и его тело забила легкая дрожь. – Не приближайся ко мне, убирайся вон из Мэнора! – уже срывающимся на истерику голосом сказала Нарцисса, прячась в объятиях мужа. В её глазах было сейчас столько же ненависти, сколько и любви всего какими-то пятнадцатью минутами ранее. – Цисси, дорогая, успокойся… – попытался увести жену в другую комнату Люциус, но она начала сопротивляться, а потом заметила Гермиону. – А это... Это кто? – вывернувшись из его рук, тихо начала миссис Малфой, ступив вперед. – Она пришла с ним? Это она сожгла мои розы?! – её глаза наполнились слезами, а после и выражение лица сменилось. – Вы… – с зарождающейся злостью начала она, посмотрев на Гермиону и Драко полубезумным взглядом, – это вы пытали меня?! А после, не дождавшись ответа, она с горьким вскриком кинулась на Драко. Гермиона в ужасе наблюдала, как его мать, ещё недавно любовно смотревшая на него и сжимавшая в объятиях, теперь безжалостно колотила того по груди кулаками, пыталась вцепиться ему в волосы, сделать больно любым способом. А он кое-как оборонялся, старался перехватить её руки, но каждый раз, когда касался – Нарцисса так истошно кричала, что Гермионе казалось – она вот-вот закричит сама от этого кошмара наяву. – Драко! Где же Драко? Люциус, где ты?! – в подубреде звала она, пока тот пытался оттащить её от сына. – Мама, это я, прошу тебя, вернись, вспомни, что я твой сын! – в это время не терял надежды достучаться до матери тот, но она его не слышала. – Драко, Люциус!.. Лишь по тому, как всё стало расплываться перед глазами, Гермиона поняла, что из глаз катятся огромные капли слез, а в миг, когда послышался особенно пронзительный крик, и Драко внезапно резко повернулся к ней и истошно проорал: «Видишь, что ты наделала?!», Гермиона и вовсе упала на колени и в голос заплакала. Она слышала, как в унисон ей разве что не воет Нарцисса, так же осев на пол и обхватив руками колени. Видела сквозь дымку, как та, впав в настоящее безумие, раскачивается из стороны в сторону, пока Люциус пытается её поднять, но в итоге сам в отчаянии падает рядом. Как рыдая, он просит её пойти с ним, пытается объяснить, что бояться нечего, что к ним пришел сын, их любимый сын в гости со своей невестой, как она того и хотела, но… Всё было напрасно. В какой-то миг в коридоре материализовался эльф, и в глазах Люциуса вспыхнула надежда, когда он взглянул на флакон в его руке. – Госпожа Нарцисса, вам нужно это выпить, пожалуйста, – постарался поднести зелье к ней эльф, но она выбила то из его рук. – Я не хочу умирать, убери это от меня! Дайте мне хотя бы попрощаться с Драко… – мотала головой Нарцисса, совершенно не различая, где реальность, а где кошмар прошлого. Пряди выбились из её прически и прилипли к побледневшему лицу. Из глаз нескончаемым потоком лились слезы, и она не сводила пронзительного взгляда с Драко, который уже рухнул на колени и просто спрятал лицо в ладонях. Гермиона нашла в себе силы подползти к нему и тронуть его за запястье, на что он тут же резким движением отбросил её руку. – Драко, – собравшись, как можно более уверенным, но мягким и тихим тоном начала Гермиона. – Наверное, нам стоит уйти с её глаз. – Не трогай меня, – не меняя позы, сказал он, и в этот момент Нарцисса ещё раз истошно закричала, а эльф, воспользовавшись моментом, наконец-то смог влить ей в рот какое-то зелье, часть которого она тут же выплюнула наружу. – Убирайтесь! – с яростью прокричала она. – Драко, прошу, – умоляюще посмотрел на него Люциус, и только тогда в нём словно что-то щелкнуло. Медленно вскинув голову, он крепко схватил Гермиону за запястье и, вставая, потянул её за собой вверх. Она поразилась, насколько каменным, безэмоциональным было сейчас его бледное, мокрое лицо. И какими взрослым, уставшим казался его взгляд. Не обращая внимания на истерику Нарциссы, Драко потащил Гермиону мимо них с Люциусом к обеденной зоне гостиной. Крики стали чуть стихать, но Драко уже было будто всё равно. Его лицо оставалось сосредоточенным, эмоции снова были плотно запечатаны, опечатаны так, что пробраться внутрь, понять, о чём тот сейчас думает, стало совершенно невозможным. В итоге, схватив мантию, он направился к выходу, остановившись лишь на пару секунд, чтобы Гермиона могла забрать свои вещи из прихожей. И лишь когда Драко резко распахнул дверь, он притормозил и обернулся. – Скажи ей, что я сегодня приходил. И что я… люблю её, – отрешенно, но звучно сказал он в пустоту комнаты, очевидно, зная – Люциус услышит его слова. – Надеюсь, она когда-нибудь простит меня. С этими словами Драко резко вылетел на улицу и потащил Гермиону с собой по мощеной дорожке вдоль кустарников прочь. За секунду до аппарации Гермиона поняла, что с садом было не так. В нём, среди многообразия всех цветов мира… не было ни одной розы. Птицы замолкли.