Затерянные миры - 1. Волчья песнь

- Ньяли... - позвал тихий голос. - Открой глаза. Среброкосый тихо хныкнул, ему не хотелось просыпаться. Он ведь сыт, в тепле, чист. - Открой глаза, кому сказано, - голос стал чуть строже, однако легко было представить улыбающегося мужчину. Ньяли вздохнул и повиновался. И он увидел. Огромное мохнатое четвероногое существо, внимательно смотревшее на него. - Не бойся, Ньяли, - говорило оно. - Я - Волк. Ньяли слышал его, и даже видел, но понять, что видит, не мог. Разум еще не осознал, что он это именно видит, не закрепил в памяти вот это огромное с привычными юноше ориентирами. И он протянул руки на голос, касаясь жаркой густой шерсти. Волк позволил себя ощупать, терпеливо ждал, пока человек осознает, что он может видеть впервые за свою жизнь. К сожалению, только здесь, на границе мира духов. Но зато он сумеет понять, что такое солнце, небо, как светят звезды и какое яркое оперение у птиц. - Ты уже готов слушать меня и узнавать новое? Ньяли кивнул, как завороженный: он рассматривал теперь свои руки. - Видеть ты сможешь только во сне, когда проснешься, снова будешь слеп. Даже я не могу вернуть тебе то, чего никогда у тебя не было. А сейчас смотри и запоминай... Осмотрись, посмотри, как выглядит комната, как выглядит Нтома. Запомни, где и что находится. И Ньяли смотрел, жадно вглядывался в почти чуждые ему формы, трогал руками, вспоминая, что бы это могло быть: шаманский бубен, овальный, с гулкой кожей, множеством кистей и подвесок. Низенький столик, за которым они ели, сидя на ковре. - А какой это цвет? А что это? А это тоже зеленое? Синее? Красное? А это? - он засыпал Волка вопросами. Тот терпеливо показывал ему цвета, формы, рассказывал про материал. - А вот и Огато явился. Теперь ты увидишь, как выглядит вождь степных волков. Вождь прокрался к постели, на которой спал... сам Ньяли, уселся на край кровати, улыбнулся, поцеловал спящего в лоб. Широкое лицо, смуглое, почти как черная бронза, с крупным выразительным ртом, темными глазами, похожими на блестящие камни, густыми и коротко обрезанными волосами, черными и мелко кудрявящимися. Большой, широкоплечий, в одной только длинной, до колен, ярко раскрашенной полосами, желто-оранжево-красными, рубахе. - Он такой... большой, Волк волков. Огато улегся рядом с Ньяли, тот сразу же прижался к источнику тепла. - А вы хорошо смотритесь вместе, - одобрил Волк. - Идем, сегодня ты посмотришь на небо. И отправишься обратно, отдыхать. Ньяли послушно встал и удивленно увидел себя рядом с Огато. - А я такой маленький! Волк по-доброму фыркнул, повел юношу прочь из комнаты по коридору. Небо оказалось тем, что потрясло бедного оракула до немоты. Мало кто из живущих на земле и зрячих воспринимал огромный звездный купол так же, скорее уж, чувствовали себя под ним букашками. Ньяли же замер, запрокинув голову, и словно никак не мог насмотреться и надышаться этим звездным простором. Волк терпеливо ждал, через четверть часа он легко толкнул оракула носом: - Пора возвращаться. - Да... Спасибо, что показал мне это, Волк волков. Ньяли вздохнул и опустил голову. Теперь он будет тосковать по тому, чего у него никогда не было, хоть это и неправильно. - Ничего, мои дочери покажут тебе все остальное. Но сегодня тебе хватит. Тем более, что Огато волнуется. - А почему? - Ньяли шел обратно, цепко держась за шерсть Волка: мир постепенно выцветал перед глазами, словно уходил в туман. - Почему волнуется? Потому что чувствует, что твоя душа не рядом с ним. - Он хороший, добрый, сильный, - Ньяли вздохнул: он снова ничего не видел, и от этого было так обидно, словно поманили подарком - и не дали. Но он сдержался и постарался ничем не выказать своих чувств. - Ложись спать, на следующую ночь моя старшая дочь покажет тебе цветы и травы. - Спасибо, - еще раз сказал Ньяли и через миг уже соскользнул обратно в свое тело, повернулся, утыкаясь носом в грудь Огато. Из-под ресниц неслышно текли теплые капли. - Что с тобой, птица? – встревожился еще не спящий вождь. - Я видел небо, Огато. И тебя. - Видел? Ты видел звезды? Это же замечательно, птица, почему ты плачешь? - Потому что я смогу увидеть их только во сне. И тебя, и Нтому, и весь мир - только во сне. - Но ведь сможешь, птица, - Огато поцеловал его, вытер слезы. - Это жестокий дар, - Ньяли всхлипнул еще раз и заставил себя успокоиться. - Боги меряют все иначе, чем мы, птица. А теперь спи. И пусть тебе приснится небо со звездами. Юноша снова прижался, как-то даже не подумав отодвигаться или смущаться. Огато был теплым и надежным, как скала. И с ним было спокойно. - А у тебя глаза похожи на звезды в темном небе. - А ты похож на птицу, которая не может уснуть от голода. - Я не голоден, что ты. Просто, кажется, я выспался. Но ты спи, не буду мешать, я тихо полежу. Огато задремал, слишком уж его утомили говорливые старейшины. В тишине через какое-то время уснул и Ньяли, пригревшись и окончательно успокоившись. Ему снилось небо и звезды, падавшие почему-то в его тело, растворяясь в нем. Разбудил обоих ругающийся Нтома, расправлявший занемевшие руки и ноги. - Совсем ты обнаглел, волчара, нет бы – птицу свою взять и к себе унести, так еще и сам на мою постель приперся! - Ну не ворчи, не ворчи, старик. - Идите отсюда, оба! Да накорми мальчика, не забудь. Ньяли спросонок тер лицо ладонями и с трудом понимал, где он, и почему шум. Огато взял его на руки, понес к себе: - Спи-спи, нас тут Нтома выгнал. Когда дошел до своих комнат, юноша уже снова спал, и спускать его с рук совсем не хотелось. Даже зная, что дел – немеряно, и что просто так поваляться в постели ему не дадут. Но в руках было тонкое, теплое тело, которое так хотелось изучить губами и ладонями. Огато улегся на постель, согреть ее для своей птицы, уложил Ньяли на себя, обнял. И понадеялся, что тот не проснется хотя бы в ближайший час. Собственное тело взбунтовалось и не желало успокаиваться, пока рядом такое чудо. Сделать птицу своим окончательно хотелось аж до скрежета зубов. Но как его не напугать при этом? Приручался Ньяли легко, не боялся объятий, не вздрагивал от поцелуев. Но как быть дальше? Таких невинных ласк Огато уже не хватало, но оракул ведь не наложница, которую готовили к постели с детства. Да и считался все еще ребенком, не прошедшим Посвящения. Надо будет у Нтомы уточнить, нужно ли оно Ньяли вообще, или оракулу не нужны такие ритуалы. Не хотелось, чтобы Ньяли обрезал свои серебряные косы. Ну а пока Огато положил его на нагретую постель, укутал и поспешил к своим наложницам. Хоть как-то снять напряжение, мешающее думать. Возвращению вождя обрадовались, сразу же затащили в постель, ласкать и нежить. Две наложницы были у Огато, обе красавицы, умелые, нежные. Но почему-то сейчас вождю казалось, что ласки их пресные, как переваренные коренья. - Что-то не так? - они уловили женским чутьем изменения в настроении вождя, захлопотали вокруг. - Все так, - Огато пытался сделать вид, что все в порядке, но разве от женщин вообще можно отмахнуться? Нет, иногда они проницательнее оракулов. - Что так тревожит тебя, вождь? - Не что, а кто, - хмыкнул тот, отчаявшись избавиться от настойчивых расспросов. Тем более что скоро станет известно о его приобретении, а ревности меж наложницами и Ньяли ему совсем не хотелось. - И кто же тревожит? - они оживились. - Она красивая? - Она станет твоей женой? - У меня не будет жены, вы же знаете, - фыркнул Огато. - И это юноша, и да, он красивый. Очень. - А когда ты нас познакомишь? - А где вы с ним встретились? - Тихо, щебетухи. Когда проснется, тогда и познакомлю. Покаже... проведете его по дворцу, расскажете, где что. Он слепой, так что вести аккуратно, рассказывать понятно. Девушки согласились, что все понятно, присмотрят непременно. Слепого мальчика они пожалели заранее. - Его зовут Ньяли, он из того племени, что мы захватили. - И... Так он наложник? - они не понимали. - Нет. И не раб. Он свободный, и... э-э-э... - Огато стушевался. - И я его, кажется, люблю. Девушки ахнули и тут же затребовали рассказать, как так вышло, признался ли уже ему в своих чувствах Огато. Ну и самое главное, успели ли они уже провести вместе ночь. Наложницы у вождя были очень красивые и очень умные, но все равно по-женски впечатлительные и любопытные донельзя. - Не провели. Я боюсь его напугать. Он такой... такой... Птица, в общем, как есть. Увидите сами, - бурчал разом ставший косноязычным Огато. Наложницы теребили его, любопытно сверкали глазами: - А правда любишь? - А с нами что будет? - А с мальчиками? - Да не знаю я, что вы налетели, как сороки? Что с вами будет? А что может быть? У меня останетесь, никуда от вас теперь-то не деться мне, - вождь фыркал, но не обижался на их расспросы. Он и в самом деле не собирался ни продавать, ни дарить кому-то своих девушек. - А где сейчас этот птица? - В моей комнате спит. К нему приходил сам Волк волков. Наложницы ахнули, перестали расспрашивать, зато накинулись с ласками. И Огато, наконец, отпустил себя, позволил окунуться в блаженство и обстоятельно, как и всегда, доставить наслаждение и своим девушкам. Иначе это и не наслаждение будет, а эгоизм. Потом подтянулись и наложники, близнецы, молчаливые и улыбчивые. Воины шутили, что у вождя вместо двух наложников одна тень. - Они немые, что ли? Но близнецы были не немые, просто старались лишний раз рот не открывать. Дичились еще, их только недавно подарили вождю. Вот и сейчас поклонились слаженно по своему странному обычаю, сбросили одежду. Красивые, хоть и чуждо выглядевшие: кожа не смуглая, а желтоватая, и глаза узкие, почти черные, и лица круглые. А волосы не вьющиеся, а прямые, черные, как смоль, и жесткие. Забрались в постель, прижались к Огато с двух сторон, девушки со смехом убежали купаться. Насколько вождь знал, этим юношам было примерно столько же, сколько Ньяли. Но они выглядели сильнее, крепче его птицы. - Что тревожить? - говорили они тоже хором. Огато хмыкнул: - Да что ж такое? Так заметно, что меня что-то тревожит? - Очень. Что не так случилось? Вождь рассказал во второй раз, почему-то с этими молчаливыми мальчишками ему было проще поделиться своими страхами, чем с девушками. - Надо отдать нам. - Зачем? - опешил Огато. Близнецы задумались, подбирая слова, потом развели руками: - Говорить. - Не пугать, - предупредил их мужчина. Близнецы кивнули, снова растянулись по бокам от него. С ними было хорошо не только любиться, они еще и массаж делали такой, что Огато чувствовал себя потом легким-легким и готовым взлететь, и танцевали прекрасно, какие-то танцы своей родины, которые прежде здесь, в Омалайя, никто не видел. И вцепились они в него сегодня как-то так, словно боялись, что их отправят подальше. Через какое-то время это до Огато даже дошло, пришлось уверять, что никто никого никуда не отправит, не продаст и не подарит, что они останутся здесь, в этом дворце, потому что они все, и девушки, и близнецы, дороги ему. Его отпустили, но тут примчались девушки, затормошили вождя снова: - Познакомь. - Он уже проснулся, наверное. - Ждите тут, я приведу Ньяли, - согласился Огато. Юноша уже на самом деле встал, и сейчас медленно, осторожно изучал комнату, в которой проснулся. - Доброе утро, птица. Ты хорошо выспался? - Доброе, вождь волков. Я так не высыпался еще никогда, прежде чем попал к тебе, - Ньяли подошел, протянул руку, медленно, каждый раз словно спрашивая этим жестом разрешения коснуться лица мужчины. Огато подставился под руку: - Тебя хотят видеть две милые девушки. И два не менее милых парня. - Твои наложники, - догадался Ньяли. - Хорошо, волк, идем. - Они очень хотят с тобой познакомиться. Девушки только очень разговорчивые. Близнецы, напротив, молчат почти всегда. - Зачем тебе глупая птица, если есть любимые наложники? Тебе хорошо с ними, мой нос не ошибается, - Ньяли улыбнулся. - Это не они любимые, - и язык опять завязался узлом. Юноша промолчал, так и не дождавшись продолжения речи вождя. Впрочем, и не ждал, не считал себя тем, кто сможет заинтересовать такого мужчину больше, чем интересует обычная постельная грелка, наложник, про которого можно на время забыть. Огато подавил порыв постучаться о стену головой, потом усилием воли язык выпрямил: - Я тебя люблю. Не их. Ньяли вспыхнул, опустил голову. - Ты будто обпился перебродившего кокосового сока, вождь волков. Четыре ночи прошли, как увидел меня впервые, и говоришь о любви. Будто за тобою гонятся духи деревьев, так спешишь. - Я не спешу, - Огато не знал, как объяснить. - Твой голос дрожит, как лист пальмы на ветру. Ты сам дрожишь всякий раз, касаясь меня, я чую, как твой волк духа жаждет, но ты не отпускаешь его и себя. Почему? Я твой, в твоей власти и в твоих руках, ты волен сделать со мной, что пожелаешь... - Это случается, когда любишь, а не просто хочешь обладать, - подобрал слова Огато. - Я не хочу сделать больно. Или чтобы ты думал, что это... - слова закончились. Ньяли прильнул к нему, вытянувшись во весь рост, поднимаясь даже на пальцы. Обнял тонкими ладонями лицо вождя. - Чтобы я думал что? - Что ты, как наложник, взят для постели. - Если бы это было так, ты не стал бы ждать четыре ночи. Спасли Огато наложницы, выпорхнули навстречу, защебетали. - Какой милый, вправду как птица. - Пойдем с нами, вождь разрешил. Ньяли растерялся, но его подхватили под обе руки и почти силком повели в комнату, где пахло цветами, фруктами и водой. И сразу же принялись кормить всякими вкусностями, предлагая попробовать то, вот это, тут откусить, там надкусить. Пришлось повиноваться, он просто не умел отказывать женщинам, да и в принципе не умел отказывать. - А тебе нравится наш вождь? - Он лучший из людей, что я встречал в своей жизни. - А как мужчина? Ньяли вспыхнул ярким румянцем. - Я не знаю. - И тебе никогда не хотелось попробовать его ласк? Юноша опустил голову еще ниже, закрываясь рассыпавшимися волосами. - Не знаю... Наложницы принялись нашептывать ему о том, как Огато умеет ласкать. Ньяли сгорал от смущения и не мог понять, куда от них спрятаться. От тихих голосов, от нежных рук, ласково трогающих его тело, от того, как оно реагировало на эти касания. Потом рук стало больше, касания стали еще интимней. Запахло чем-то теплым и травяным, его кожу начали растирать маслом, везде, в каждом самом тайном месте, где он сам себя касался разве что купаясь. - Оно успокаивать, - прошелестели два голоса, сливаясь в один. Ньяли тихо пискнул: что-то не заметил он особого успокоения от этого масла. Но пришлось повиноваться, даже не зная, к чему это приведет. Нет, он догадывался, что будет дальше… Близнецы продолжали массаж, разминая все мышцы попавшейся жертвы, словно пытались перемять его, перелепить заново. Они даже что-то говорили, но этот язык Ньяли не понимал. В какой-то момент ему стало хорошо, удалось отрешиться ото всего и просто насладиться чужими действиями. Было не больно, и уже даже не стыдно, когда чужие руки касались там и так, как не должны были касаться. Умилялись на блаженно валяющегося в подушках Ньяли все четверо. Верней, пятеро, Огато все же не утерпел, пошел посмотреть, что там с его птицей такое творят, то хихикая, то резко умолкая. Бронзовое тело почти светилось, натертое маслом, расслабленное, в серебряные волосы девушки вплели цветы и драгоценности, Ньяли улыбался, прикрыв глаза. И был сейчас таким, что Огато просто сделал знак наложникам удалиться, и те мигом повиновались. - Птица... - больше слов не нашлось, только ласки. Медленно, осторожно. Огато благодарил богинь, что надоумили расслабиться с наложниками, иначе сейчас бы он не утерпел совсем никак. Желание поднималось в теле темной, жаркой, как самум, волной. И Ньяли не протестовал, видимо, распалили и в нем желание умелые руки. Он тихо стонал и вскрикивал, как икути-роо, раскидывая руки, как бессильные крылья, выгибался в могучих руках, приникая к телу вождя. И Огато мысленно поблагодарил близнецов, что оставили у постели кувшинчик с маслом. Они не коснулись Ньяли, не стали готовить его к любви так, как готовились сами, оставляя это на откуп вождю. Огато не стал спрашивать, согласен ли птица, и так видел, что тот не откажется. Ньяли и не отказался, не отпрянул, потерявшись в непривычных ощущениях. Только снова заполыхал огненным румянцем, ощутив властное, хоть и осторожное вторжение в свое тело. Задохнулся, выгнулся, царапая пальцами меха, застонал надрывно, запрокинув голову и открывая тонкое горло. Огато кусать не стал, ни к чему нарушать этот сладкий миг внезапными пророчествами. Первое проникновение было сродни пытке и откровению одновременно. Ни с кем вождю еще не доводилось испытать такого наслаждения, от которого слезы наворачиваются на глаза. Огато старался продлить эти мгновения, запомнить их как можно лучше, полнее. Волк внутри заходился торжествующим рыком: "Мой, мой!" Теперь уже точно его. Любимая птица. Огато целовал его, волк духа заливался счастливым скулежом и сучил лапами, когда Ньяли отвечал на поцелуи. Неумело, ласково, но отвечал же, стискивал пальцами плечи, обхватывал длинными, жеребячье-тонкими ногами бедра. Выстанывал что-то неразличимое в рот, широко распахивая слепые глаза, полные слез. Серебро ресниц намокло, слиплось стрелками. Огато едва удержал себя на самом краю, услышав почти беззвучное: "Еще". Наконец, Ньяли вцепился ему в плечи так, что даже дубленую волчью шкуру продавил до кости, забился, то ли отталкивая, то ли прижимая. И вождь рухнул в наслаждение с головой, сотрясая рыком стены. Хватило ума, вернее, инстинктов перекатиться потом на спину, так и не выпустив Ньяли из рук, не покинув его жаркое, как вулкан, тело. Обнимал Огато его крепко, но бережно, не желая выпускать. Надо было бы встать и окунуться в теплый бассейн, в трех шагах от ложа. Но двигаться не хотелось вообще. Он слушал, как успокаивается бурное дыхание птицы, как тот тихонько поглаживает мокрые плечи, слегка саднящие - у Ньяли, оказывается, очень сильные пальцы и острые ноготки. Птица как есть. - Живой? - тихо окликнул его вождь. - Не знаю, - тихо рассмеялся юноша. - Как ты себя чувствуешь? - Пустым и полным одновременно. - А теперь я не слишком поспешил? - Ты... - Ньяли подумал, - ты взял то, что хотел. А я отдал, то, что мог отдать. И мне хорошо. А тебе? - Хорошо - это не то слово. Я самый счастливый волк в округе. - И ты споешь об этом ночью? - Ньяли тихонько фыркнул. - Волки поют ночи о своем счастье. - Обязательно, - уверил его Огато. - Вот как только ты заснешь, сразу же побегу радоваться, чтобы никто до утра уснуть не мог и радовался вместе со мной. Ньяли рассмеялся уже в голос, и смеялся, пока не потекли слезы. - Я... ох... я обязательно проснусь ночью и послушаю! Огато шутливо куснул его за ухо: - Спать ночью надо. - Волк волков обещал, что ночью придет старшая из его дочерей, чтобы показать цветы и травы. Уговорю ее показать, как ты поешь, волк. - Хорошо. Ну как, ты поладил с этими неугомонными трещотками? - Они меня... - Ньяли покраснел и тихо закончил: - ...трогали. Все четверо. - Трогали? - не понял Огато. - Ну да, близнецы же тебе массаж делали. Теплые пальцы быстро пробежали по его лицу, считывая выражение. - Ты не сердишься, значит, не станешь наказывать их. Хорошо. - А на что мне сердиться? - не понял вождь. Ньяли фыркнул: - Я все время забываю, что у вас совсем другие обычаи, волк. У нас наложники не могли касаться друг друга, ни жены хозяина, ни его детей, они считались нечистыми сосудами для похоти. - Ужас какой, - искренне вознегодовал Огато. - Нет, у нас немного иначе. Да, их могут подарить или их можно купить, но они не считаются рабами, ступив на эту землю. Но если эти четверо решат к тебе поприставать, шаману передарю... Из коридора донесся испуганный вскрик. - Так и знал, что подслушивают. - Зачем напугал? - Ньяли все-таки скатился с него, охнул, попытавшись подняться на колени. - Тише, птица, не так быстро прыгай. Давай, отнесу тебя искупаться. И потом препоручу заботам двух очень любопытных наложниц. А меня всей толпой старейшины... Кхм... - За что? - удивился и явно испугался Ньяли. Ход его мыслей был прост: если Огато сейчас будут бить, после того, как они провели время вместе, значит, это чужак виноват, и пусть лучше это его побьют. - За то, что я сбежал с совета. Ох, и оттаскают же меня за уши. Ну никакого почтения к вождю, представляешь? - А ты сбежал с совета? - юноша помотал головой, приводя мысли в порядок и стараясь разобраться в чужих. - Не совсем, я с него гордо удалился быстрым шагом. Дела налажены и без моего участия, плох тот вождь, без которого в племени царит неразбериха. Просто старичкам порой скучно, вот и затевают многочасовые споры о том, что лучше, крашеные черпаки для похлебки или просто гладко оструганные. А я должен мудро рассудить. - Ты рассудил? - Ньяли уже снова хихикал, представив себе Совет стариков, обсуждающих черпаки. Вернее, не представив, потому что никак не мог придумать себе, как они могли бы выглядеть. Он видел лица всего двух людей во всем огромном мире. - Рассудил. Сказал, что лучше всего есть мясо руками, и сбежал к тебе. Ньяли снова рассмеялся. Огато нравилось его смешить и смотреть, как преображается серьезное лицо юноши, как оживают глаза. Но, в самом деле, нужно было помочь птице выкупаться, отдать его в заботливые руки наложниц с приказом одеть маленького оракула в самые красивые одежды. А еще Совет потребовал показать им эту диковинную птаху. Главное, чтоб не требовали доказательств дара. - Так, препоручаю вам мое сокровище, самое ценное, что у меня есть, понятно? Девушки закивали, защебетали, уверяя, что все с Ньяли будет хорошо, сейчас его оденут, расчешут, заплетут и покормят, а потом поведут знакомиться с дворцом и городом. - И очень бережно и аккуратно, ясно? - Волк, я не стеклянный цветок, - возмутился Ньяли, - не надо со мной так. - Пока ты не освоился, Ньяли, лучше так. Много лестниц, много углов, много мостиков, озера, переходы, у нас открытые жаровни. Юноша подумал и кивнул: - Да, Огато, я понял, буду послушен и осторожен. - Вот и молодец, когда увидишь город, будет уже легче ориентироваться, а пока что прогуливайтесь очень аккуратно, - Огато поцеловал его и умчался разрешать сложные вопросы наилучшего цвета черпаков для придания аппетита.