Затерянные миры - 1. Волчья песнь

Ньяли думал, что его снова завернут в его шелк. Но ему принесли рубашку, такую же, как носил дома Огато - широкую, с разрезами до пояса, чтобы не мешалась в ногах, и тоненькие, сборчатые, почти невесомые штаны. От обуви он отказался - не привык к ней. Волосы заплели в толстую косу и закрутили на затылке, закрепили серебряными шпильками, украшенными крупным жемчугом. - Красавец, ай, какой красавец! - щебетали девушки. Близнецы только одобрительно кивнули, ушли в угол, обнялись там. - Красиво, - заявили они. Ньяли поежился: ему было неудобно, но и отказаться ото всей этой красоты он не мог, вроде бы, это было в обычае детей Волка - украшать так возлюбленных. Он бы понял, сделай это Огато своими руками, и принял бы сразу, как должное. Но украшали и одевали его чужие руки, и Ньяли было неуютно. - Пойдем, Ньяли, мы тебе покажем озеро, там такая прохладная вода. - И много рыбок, они тебя сразу полюбят. - Лучше поведите меня туда, где можно что-то потрогать, - попросил юноша. - И так, чтобы я мог касаться стен, пока идем, запоминать путь. - Хорошо. - Мы тебя в зверинец отведем. Близнецы переглянулись: в зверинце были, конечно, и безобидные красивые звери и птицы. Но были и опасные, вроде полосатой смерти из джунглей, мощных и удивительно злых, неприручаемых обезьян. - Да ладно, мы покажем только маленьких зверьков, которых можно гладить. - И ручных птиц. Ньяли рассмеялся: - Я сам - ручная птица вождя волков. Идем, - и протянул руку. За руку его взяла Айра, старшая из девушек, повела в сторону зверинца, за озеро, по каменному мосту. На них смотрели, но не приближались, слух о том, что привез вождь себе добычу из похода, разнесся быстро. Обсуждали, конечно, Ньяли слышал эти обрывки разговоров. - ...худенький какой, куда нашему вождю... - Странный, глазищи какие страшные, ужас! Наложницы защебетали, отвлекая его, рассказывали про зверей, про пух и мех. Ньяли вслушивался в шум и говор, пропуская их щебет мимо ушей. Вот процокали копыта лошади, вот явно стайка женщин, слышно, как звенят украшения. И шепот женский, опять о нем. Хотелось вырваться и убежать в лес, подальше, чтоб никто не рассматривал, как диковинную зверушку. - А вот и наш зверинец. Сейчас найдем мягкое и меховое на пощупать. Звонкий мальчишечий голос вклинился в гвалт зверинца: - Можно меня, - и смех. Ньяли почему-то сразу понял, что это Акела, сын Огато и его же племянник. - Ты недостаточно милый, Акела. Ньяли повернулся на голос. Мальчишке сейчас двенадцать зим, вспомнил он, но ощущение было такое, что рядом с ним стоит ровесник: высокий, крепкий, исполненный силы и сознания этой силы. - Брысь, щебетухи! Я сам его везде проведу. Не боишься меня, мальчик? - Он взрослый, - возмутилась Айра, но задерживаться не стала, ушла со всеми вместе. - Взрослый? - Акела обошел его, рассматривая. - Сколько тебе зим минуло? - Шестнадцать, - Ньяли улыбнулся: от подростка пахло сильным, уверенным зверем, здоровым и полным сил. Как и от Огато, вообще, их запах различался немного. Даже странно, что вождь волков не признал сына по запаху. - Ладно, идем. Как тебя зовут? - Ньяли. - А меня Акела. Кто ты? - Человек, - Ньяли рассмеялся: недоумение Акелы можно было потрогать или попробовать на вкус. - Я из племени детей Нгура, твой дядя захватил нашу деревню пять ночей назад. - Так ты... наложник вождя? - Не знаю, Огато сказал, что не наложник, - этот вопрос занимал и самого Ньяли, но ему, если честно, было все равно. Наложник или нет - он отдал себя вождю, и это уже не изменить. И не хотелось менять. Акела явно озадачился: - Но тогда кто ты? Ладно, я спрошу потом у вождя. Идем за мелким и пушистым. - Веди, - юноша протянул ему руку. Рука у Акелы была твердая и прохладная. И вел он уверенно. - А кто здесь живет? - Здесь птицы, ручные... сейчас принесу одну, у нее очень теплые перья. И сама – такой синий комочек. Акела вернулся с птицей, осторожно пересадил ее на протянутую ладонь Ньяли, подсказывая, как ее можно погладить. Юноша был просто в восторге, чуткие пальцы ощупали головку и плотно сложенные крылья, длинный хвост, расходящийся двумя пушистыми перьями, его даже нежно ущипнули клювом. - А она тебя сразу полюбила, - заявил Акела. - Она нежная и теплая, - Ньяли почесал пальцем довольно выгнутую шейку птицы, та переступила по его руке, крепко сжимая довольно острые когти на ребре ладони. - Она хищная? - Нет, питается зерном. А ты хочешь хищную птицу? - Они все прекрасны, Акела. Все теплые и ласковые, если знать, как позвать. Вот так, - Ньяли напряг горло и выдал странный клекот, на который откликнулся сидевший в отдельной клетке ястреб, которого не сумели приручить и оставили в зверинце. Акела подумал, открыл клетку ястреба. Хищник заклекотал еще громче. Ньяли отдал маленькую птицу мальчику и пошел на звук, протягивая руку. - Иди ко мне, крылатый брат. Иди же. Он снова заклекотал, подзывая ястреба. Ястреб взмахнул крыльями, поднялся, затем тяжело опустился на руку Ньяли. Острые когти впились в руку, почти сразу же поранив ее до крови, но Ньяли не изменился в лице. - Свободолюбивый брат, - он осторожно ощупывал крылья, которые птица как-то сразу распустила, позволяя творить с собой все, что угодно. - Ты тоскуешь по небу? Я видел небо один раз. Полное звезд. Ястреб тоскливо клекотнул. - Акела, он погибнет взаперти. Отпусти его. - Но я... Ладно, если ты так хочешь, то пускай летит. - Он вернется. Он запомнил тебя, и однажды вернется. Дай руку, не бойся. Только оберни чем-нибудь. Акела протянул руку, обернув ее куском полотна. Ястреб переступил, вцепился когтями, больно сжимая даже через обмотку. - А теперь вынеси его и отпусти. Акела вынес птицу на свободу, погладил по голове: - Лети, - и подкинул вверх. Через пару мгновений ястреб скрылся в небе, растаял крошечной темной точкой. "Никогда он не вернется, он же дикий", - думал подросток, представляя, попадет ему за птицу или нет. С одной стороны, вождь не оставит так просто такое самоуправство, с другой - ну, Ньяли же сказал, что птица вернется. Почему-то этому странному слепому парнишке, который выглядел ровесником, а никак не взрослым мужчиной, да еще и косы необрезанные, вот ему верилось на слово. - Ой, твоя рука! Давай-ка, надо промыть и перевязать ее. Ньяли протянул руку, растерянно улыбаясь. Он и не чувствовал особой боли от когтей ястреба. Так, царапины, хотя на самом деле раны были довольно глубокие. - Огато меня выпорет, - вздыхал Акела. - Я обещал ему присмотреть за тобой, а в итоге ты поранился. - Он просил? - Ага. И я не уследил... дядя будет очень недоволен. - Ты не виноват, я сам не сообразил, что у хищника и когти острее, чем у маленькой птички, - Ньяли погладил подростка по щеке, незаметно считывая выражение его лица. - Улыбнись, все будет хорошо. - Да. Просто... Мне бы хотелось, чтобы он мной гордился. - А он и гордится. Правда. Он считает, что ты станешь хорошим вождем. Акела просиял: - Правда? Дядя считает меня достойным? - Правда. Я никогда не лгу, это не имеет смысла. Боги все равно видят правду. - А ты шаман, да? - Акела повел его дальше. - Оракул. Боги дают кусочки знания, об опасности, о радости или прошлом, а я рассказываю об этом тому, для кого эти знания предназначены. Или не рассказываю, если это опасно. - Оракул? - с восторгом протянул Акела. Ньяли только улыбнулся. Мальчик даже не подозревал, что только что сам был свидетелем такого прозрения. Только касалось оно будущего птицы, а потому не забылось и не выпило из Ньяли силы, как прежде. - А вот тут у нас всякое пушистое. Сейчас... Вот, это степной зверек, их тут много, - В руки Ньяли положили нечто мелкое. Он чувствовал, как мелко и быстро колотится сердечко животного. Погладил, пытаясь понять, что это за зверь. - На что он похож? - А... на... На себя он похож, - растерялся Акела. - Опиши его, только так, чтобы я понял. Я никогда не видел животных, птиц. Я вообще никогда не видел прежде, чем Волк волков показал мне вождя и небо вчера ночью. - Ну, у него маленькое тело, короткая шерстка, длинный хвост с кисточкой и четыре лапки. - Длинные лапки. Он прыгает? - Да, они очень прыгучие. - Мягкая шерстка, - Ньяли улыбнулся: зверек успокоился и уже не пытался вырваться, только тихо попискивал. - Они доверчивые. Сами идут, если им посвистеть. - Как вы тут? - в зверинец вошел Огато, сразу заметил повязку на руке оракула и нахмурился. - Я показываю ему птиц и зверей, дядя. - А это что? - Огато осторожно приподнял руку юноши, разворачивая ее той стороной, где тонкие полоски полотна пропитались кровью. - А это ястреб ему на руку сел, - честно признался Акела. Вождь глянул на открытую клетку, пустую. - И где он, Акела? - Я его отпустил в небо. Но он вернется. - Ястреб в самом деле вернется. Волк, не рычи на волчонка, это я попросил отпустить крылатого брата, иначе он бы скоро погиб. Огато сразу успокоился, даже потрепал Акелу по волосам: - А что уже успели посмотреть? - Таби и ручных птиц. Кого можно в руки брать, - отчитался Акела, радуясь тому, что вождь на него, кажется, не злится. - Хорошо. А теперь мы все идем есть. - Я только то и делаю, что ем, - взмолился Ньяли. - Когда же я буду делать хотя бы что-то полезное, волк? - Как только ты скажешь мне, что именно ты умеешь, птица. - Корзины плести, - улыбнулся юноша. - И еще лепить из глины. - Корзины - это неплохо, - решил Огато. - Ты же, наверное, видел их. Я плел на всю деревню, мне ведь больше нечем было заниматься. Огато хмыкнул, ему было как-то не до разглядывания утвари. Но любимой птице есть, чем заняться, это хорошо. За ужином, правда, вождь был слегка отстранен, будто тяжелые мысли мешали ему насладиться пищей и отдыхом. Старики внезапно бросили обсуждать черпаки и жаровни, и принялись требовать от Огато именно того, чего он так боялся: доказательств дара Ньяли. Да и вообще, требовали показать им уже этого пленника, не слыша возражений, что птица не в плену, что он свободный. - Дочь Эоки вам не доказательство? - отбивался вождь. - Он мог случайно угадать. Пусть прямо перед нами провидит. Вот хотя бы старейшине Уваби что-нибудь скажет. - Хорошо, я постараюсь что-то сделать. Мысль о том, что придется отдать Ньяли на растерзание Совету, причиняла боль. Мысль о том, что старик Уваби, один из самых неприятных ему старейшин, сделает больно птице, буквально выжигала внутренности гневом. И ужин в рот не лез. Огато едва ли не рычал. Акела извинился и почти сбежал, не понимая, с чего вождь похож на грозовую тучу. Ньяли, отодвинув широкое блюдо с кусочками рыбы в кисло-сладком соусе, окунул пальцы в миску с водой, вытер их и пробежался чувствительными кончиками по лицу вождя. - Ты не улыбаешься, волк. Что случилось? - Старейшины. Ничего, птица, я никому не дам тебя в обиду. - Что они хотят от тебя? А, нет, от меня, да? Хотят, чтоб я доказал, что оракул? Но я не умею сам... - Я знаю. Но как им объяснить, в чем твоя особенность? - А в чем она, Огато? - юноша осторожно перебирал жесткие короткие спиральки волос своего любовника-хозяина-вождя. - Ты можешь порочествовать только, если тебе причинить боль, она выбивает твое сознание. - Да, я понял это сегодня, - Ньяли кивнул, - я не люблю боль. Но если это поможет тебе, я готов. - Причинять моей птице боль лишь для того, чтобы доказать что-то старым беззубым плешивым шкурам? - Для того, чтобы никто не смел сказать, что вождь волков теряет хватку и падает ковриком перед каким-то слепым приблудышем, - безжалостно осадил его Ньяли. - Чтобы никто не смел обвинить вожака самой сильной стаи этих краев в слабости. Чтобы знали, что ты способен переступить через любое препятствие. - Ну что ж... По крайней мере, кое-что я смогу сделать. Подарю тебе украшение. - Просто будь рядом, и мне будет не страшно. - Надеюсь, тебе понравится серьга. - Я не знаю, хватит ли этого для пробуждения дара, - Ньяли перебрался к нему поближе, привстал на колени, касаясь губами щеки. - Хватит, поверь мне, - Огато обнял его за пояс. - Если тебя от оплеухи выносит. - Вот и ты не волнуйся. От одной ранки я не умру и не истеку кровью. Правда. - Просто мне неприятно причинять тебе боль напрасно. К тому же, не знаю, что такого можно увидеть в будущем или прошлом старейшины, самого бесчувственного из всех, самого правильного и занудного. - Ничего не бывает напрасно. Тебе нужно поспать, чтобы никто не заметил усталости на твоем лице. А мне обещали показать цветы. Огато перетащил свою птицу на постель: - Попроси показать Акелу. Может, богиня смилостивится. - Он похож на тебя. Я почти смог представить его сегодня, но я попрошу. А пахнет он тобой, волк. И немножко - своей матерью. - Она почти не выходит ни к кому, затворилась, впускает лишь сына и Нтому. - Почему? Огато вздохнул: - Не знаю, даже меня видеть не хочет. Ньяли крепко подумал, прежде чем предложить: - Ударь меня. Сейчас она в твоих мыслях, и я, может быть, смогу узнать что-то о ней. Огато бить не стал, взял за кисть, нажал на точку между большим и указательным пальцем. Ньяли тихо вскрикнул, выгнулся, задохнувшись от неожиданной боли, огненной стрелой прочертившей руку от кисти до плеча и впившейся в сердце. - Скажи мне, оракул... Что с моей сестрой? - Страшно волчице, что ее волчонка узнает отец, стыдно признаться и страшно, что откроет волку тайну другой, а не она... - Ньяли говорил быстро, торопливо, будто боялся не успеть выговорить поселившуюся в груди чужую тайну. Огато отпустил его кисть, погладил, поцеловал. Ньяли уткнулся лицом в его грудь, чувствуя, как смыкаются над разумом воды беспамятства. Он ужасно не хотел терять сознание, но противиться не мог, прозрение всегда отнимало у него все силы. - Спи, моя маленькая птица, пускай богиня покажет тебе красоту мира. Огато еще немного побаюкал Ньяли, укутал его в теплые и легкие меха, выделанные самыми искусными мастерами, поднялся и вышел из комнаты. Нужно было все же поговорить с сестрой. Какая бы она ни была, что бы ни чувствовала к нему, какие бы ошибки не совершала - он любил ее, как сестру. Огато дошел до ее комнат, постучал: - Открой, сестра. Женщина не посмела ослушаться, да и сын, пришедший пожелать ей добрых снов, поскакал к двери, открывать, не спросясь матери. Огато вошел, усмехнулся: - Все бегаешь, радостный волчонок? Спать пора давно уже. - Я уже ухожу, дядя, - Акела ткнулся ему в грудь, подставляя голову под ладонь, словно в самом деле был ластящимся волчонком. Потом поцеловал мать и выскочил, протараторив "Доброй ночи". - Вот же... - проворчал вслед Огато. - Углы не посшибай, торопыга. Да уж... вырастет волчище... - Ты что-то хотел, брат? - Такита нервно схватилась за рукоделье. - Спросить хотел. Почему ты решила от меня ребенка родить. Женщина побледнела почти смертельно. - Ты... ты знаешь? Откуда? - Неважно. Так почему именно я? - Потому что... потому что я тебя люблю еще с того времени, как мы были детьми. - А не призналась почему? - А ты бы согласился стать мне мужем? - спросила Такита и сама же ответила: - Нет, не согласился бы. Ты одиночка. - Скажи Акеле, - Огато отвернулся. - Доброй ночи, Такита, не сиди допоздна, снова глаза разболятся поутру. - Зачем, Огато? Двенадцать зим он не знал, кто его отец, стоит ли сейчас говорить? - Всю жизнь собираешься лгать парню? А он ведь однажды спросит, кто его отец. - Если не узнает сам на Посвящении, - Такита скомкала узелковое плетение, откинула его в сторону. - Скажи сам. Откуда ты вообще узнал? Как? - Богини поведали мне. Да и Нтома припомнил, как пропал у него двенадцать лет назад сонный корень аккурат под мое Посвящение. - Вот же змей! Да, я украла у него корень и подлила тебе в вино сонный отвар. Немного, только чтоб тебе потом казалось, что все приснилось. А что мне оставалось? - Такита перешла в наступление. - Ты считал меня сестрой, не более! - Мы выросли как брат и сестра, Такита, кем мне было еще считать тебя? - Ты даже не смотрел в мою сторону! Не обращал внимания на меня, даже когда я повязала взрослый нгеле! Огато развел руками: - Ты моя сестра, Такита. - Не по крови. И я не сделала ничего худого, Огато. Ничего, кроме того, что скрыла правду от тебя и сына. Он все больше становится похожим на тебя... Вождь не сдержал гордой улыбки: - Да. Он станет славным вожаком стаи. - Он так же порывист, как ты в его годы. И так же жесток иногда. Помнишь, как ты сказал мне, что мое любимое платье мне мало потому, что я растолстела? Гадкий мальчишка был. - Что, он сказал то же самое? - Нет, хуже. Он сказал, что у меня появились складки на коже у глаз, - горько усмехнулась Такита, - и серебро в волосах. - Ты как выдержанное вино, с годами становишься только лучше. - Откуда тебе знать, ведь ты не помнишь один-единственный глоток из моего кувшина? Огато улыбнулся: - А может, он мне приснился тогда? - Ты можешь сравнить свой сон и действительность, - Такита склонила голову, опасаясь и разозлить вождя, и надеясь на чудо. - Ты двадцать семь зим была мне сестрой. Я не стану этого менять, Такита. - Я не требую менять это... Но хотя бы раз! Ты был моим первым и единственным мужчиной... - Что ж, однажды я приду к тебе. Но только раз. - Но не сейчас, почему? Значит, ты в самом деле привез из того лесного племени себе нового наложника, с которым проводишь все ночи? Огато кивнул: - Да, только он не наложник. - А кто же? - Он оракул, Такита. Богини даровали ему возможность видеть будущее и прошлое. Он спас дочь Эоки, разыскал ее в горах. Предупредил меня о приближении Фарима. - И рассказал о сыне, - она не спрашивала, а утверждала. - Нет, богини не разрешили ему рассказывать, догадался Нтома. Такита кивнула, принимая к сведению. - Что же, я буду ждать, когда ты придешь ко мне. Огато простился с сестрой и направился к своему птице. По пути вспомнил про свое обещание и все-таки самозабвенно запел луне, рассказывая про свое счастье и радость. Спрятавшегося в тени густых кустов внутреннего дворика Акелу он заметил только попущением богинь, когда ветерок донес до его носа запах, схожий с его собственным, да почти неслышный всхлип. - Волчонок, ты чего тут прячешься? Акела дернул плечом, старательно отер лицо ладонями, не поворачиваясь. - Значит, мама мне все врала? Вернее, она отказывалась говорить о моем отце, потому что это ты? - А ты, значит, под дверью носом водил? - Огато для порядка хлопнул его по затылку, потом обнял за плечи. - Вот глупый волчонок. Ну чего ты ревешь-то? - Я не реву! - Акела вскинул голову, хотя в лунном свете мокрые ресницы и заплаканные глаза были виднее, чем в тени. - Просто... ты никогда не назовешь меня своим сыном, ведь не признаешь маму своей женой. - Но ты же все равно остаешься моим сыном, глупый ты звереныш. Акела уткнулся ему в грудь носом, посопел и спросил: - А Ньяли правду сказал, что ты гордишься мной? - Правду. Я очень горжусь таким наследником, как ты. Ты умен, ловок, станешь отличным вожаком стаи. Вот только мудрости поприбавится, а еще силы, скорости и длины лап. - Короче, расти мне еще и расти, - фыркнул подросток. - Спасибо, от... Огато. - Беги спать, тонкий хвостик. Пусть во весь голос признать отцовство вождя Акела и не мог, но на ухо ему, прощаясь, он все же сказал: - Добрых снов, отец. - Добрых снов, сын, - Огато проводил его взглядом и пошел спать, улыбаясь невесть чему.