Дрожащие тени

Кюхён всегда боялся лошадей. Эти животные, по словам многих, добрые и миролюбивые, казались ему верхом опасности и сосредоточием большой мощи. Покинув бричку первым, он опасливо отошел подальше от вороных фыркающих животных, принимая любое их малейшее движение за желание лягнуть. Ночь была красива и по-осеннему холодна: зима стояла за порогом, готовилась к скорому вторжению на эти покрытые золотом земли. Поправляя черное пальто и пряча ладони, Кюхён то и дело вздымал голову к небу, затянутому серыми на фоне морозно-синего неба облаками. Луна исчезла, забрав вместе с собой рассеянный полупрозрачный свет, так и он, отрекшись от своей «ночной планеты», лишил себя чарующего сияния… Держаться рядом с родителями было непривычно настолько же, как и явиться «в люди» спустя столько времени. Все было чуждо и даже немного дико, ведь рядом не было того, кто поддержит и не осудит. Поймет. Лишь слово «должен» мелькало в их речах, обращенных к нему. Должен, обязан… «Это моя жизнь, - со злостью и сожалением думал Кюхён, глубоко вдыхая и скрипя зубами. – Моя, не ваша». - Мистер Чо, миссис Чо, - поприветствовал дворецкий легким поклоном и учтивым тоном. Седые прядки, выбивающиеся из-под шляпки мачехи, были тонкими и невесомыми. Холодный воздух нагонял румянец на щеки, но блеска в глазах женщины не было никакого – и искры жизни за все годы Кюхён заметить так и не смог. Они угасали, становясь мутнее и обреченнее, загораясь лишь на короткие секунды, освещенные улыбкой Виктории. Отец же, с густой темной шевелюрой и пенсне на прямом носу, выглядел довольным и расслабленным. Он никогда не терял достоинства, даже зная, что семья Чо давно утратила свои богатства и титулы, оставив лишь связи, историю и фамильные драгоценности. Незаметной серой тенью скользил юноша по наполненной молодыми людьми, господами и леди, зале; ощущение ненужности на столь пышном мероприятии преследовало его и вызывало взрыв негодования под безэмоциональным лицом. Разыгрываемая сцена перед глазами вызывала бурную тошноту. Каждый был на своем месте и говорил то, что должен: та юная леди в цвета слоновой кости платье, наверняка, следуя советам своей матери, производила впечатление утонченной особы на определенного молодого человека; или та миссис, снующая от одного круга к другому, собирала последние сплетни, попутно следя за присутствующими. Каждому была отведена своя особая роль, но Кюхён брыкался, сбегал от сценария, уготованного лично для него самого. - Кюхён, добрый вечер, - вежливый голос донесся из-за спины неожиданно, но знакомо. - Добрый вечер, мистер Ли. - Не нужно официоза, - поморщился Донхэ, взмахнувший рукой. – Я рад тебя видеть, - недолго вглядываясь в лицо младшего, все же улыбнулся он. Донхэ был нежелательным воспоминанием в истории жизни Кюхёна, той тонкой ниточкой, связывающей прошлое и настоящее. Все те же манеры и слова, он не изменился за прошедший год, в который шатен избегал встреч с ним. С ними… Едва слышная музыка и громкие разговоры присутствующих: ученые речи и светские беседы, все, что выветрилось из головы за целый год добровольного затворничества. - Я тоже, - отстраненно проговорил младший, глядя мимо лица хозяина вечера, но будто бы смотря на него. - Виктория очень ждала твоего прихода. Не смолкала с самого утра, говоря о тебе, - слова ощущались словно шум дождя за закрытыми окнами – приглушенно и едва слышно. Кивая на осколки фраз, Кюхён рассеянно смотрел сквозь мелькающие силуэты, видя их преградой на пути к чему-то важному. Изредка переводя взгляд на постепенно теряющего энтузиазм, но все еще стойко обращающегося к писателю графа Ли, он давно отбыл за километры отсюда, витая там, куда никто, кроме самого юноши, добраться не сможет. Вздохнув и прикрыв глаза на долю секунды, отпустив тиски, сжавшие голову с обеих сторон, шатен с новыми, исходящими в ничто, силами обратил свое внимание на владеющего имением Донхэ, похожего на наследника одной из самых известнейших семей куда больше, чем сам Кюхён. - А гости все прибывают и прибывают, - усмехнулся граф, заметив подобие интереса со стороны младшего. – Прошу прощения, - сдержанно кивнув и легко похлопав ладонью по плечу Кюхёна, он скрылся за спинами в плотных фраках и пышных платьях, позвав за собой преданного до безобразия дворецкого. Официант, искусно лавирующий меж господ, предложил молодому человеку светлого вина, и писатель, от себя не ожидая, охотно снял с блестящего подноса один из бокалов. Смотря на званый вечер со стороны от общего, не прибегая к частному, Кюхён видел его как копошение муравьев в огромном муравейнике. Только вот их снование было бесполезным, не идущим на общее благо. Пустая трата времени, и юноша мог бы заявить это во всеуслышание, однако сейчас вместо злости он испытывал лишь легкое раздражение и отдаленную грусть. Среди мужчин и женщин показалась фигура в небесно-синем платье. Увидев ее среди иных еще издалека, шатен опустил поднятый бокал, забыв, что только что хотел сделать очередной глоток. Виктория всегда была красива – природа позаботилась о ее внешности столь же чутко, как и о нраве, - но сейчас она сверкала как-то по-особенному. Осанка была легкой, плечи расправленными, жесты учтивыми и естественными. В отличие от глаз матери, темные, внимательные глаза будущей графини сияли. «Она счастлива», вернув пустой бокал одному из спешащих официантов, понял Кюхён. Неожиданно, где-то глубоко под ребрами, нечто густое и живое грузно перевернулось, замерев на секунду, а по коже, вмиг охладевшей, пробежалась обездвиживающая волна. Не в силах оторвать взгляда, молодой человек сделал короткий шаг назад и, наконец, смог выдохнуть. Он не видел его больше года, по собственной воле лишившись дневных прогулок и ночных скрытных встреч. Жадно цепляясь за каждую черту лица, ставшего более зрелым и мужественным, за силуэт, на котором каждая складка одежды казалась произведением искусства, Кюхён за несколько коротких мгновений возродил в памяти те месяцы, которые он так старательно прогонял от себя. Дрожь стремительно расползалась от плеч к шее, будоража, затмевая рассудок. - Герцог Ким! – приветственно воскликнул кто-то из гостей, пугая писателя и пробуждая его. Обернувшись на голос, Кюхён долго не мог осознать, что происходит вокруг него, но когда вновь вернул свой взгляд новоприбывшему гостю, столкнулся с его глазами… Молодой герцог Ким не улыбнулся, как делал прежде, лишь в удивлении приподнял брови, но тотчас же совладал с собой. На его лице не отразилось ни одной живой эмоции, а стойкость и целеустремленность черного взгляда из-под рваных прядей прервала очередной вдох. Никаких мыслей в тот миг не было: о том, как он изменился, каким стал, каким был прежде. Был Ким Чонун – двадцатипятилетний герцог, унаследовавший титул дяди, скоропостижно скончавшегося около года назад . Был тот человек, из-за которого Кюхён вот уж как год не может спать по ночам. Был человек, сжегший все до единого листы во мрачной комнате писателя. И словив в непроглядной радужке знакомый всплеск, как те, отбрасываемые маленькими свечами тени на стенах, Кюхён испугался. Позорно сбегать уже давно стало привычной, мерзкой и бессильной. Он мог бы стать тверже и увереннее, но трус в душе затрясся от страха перед криком правды – он обманул не только его, но и себя тоже. Юноша не был уверен, но почему-то чувствовал, как за ним следуют по пятам, нагоняя и оттесняя. Не оборачиваясь, он пробивался сквозь толпу и шум, бессвязные отрывки речей и смех. Фантомные прикосновения к коже сводили с ума – воспоминания нахлынули без позволения, гораздо раньше, чем он сам мог выпустить их наружу. Дать им голос и чувства. «Господи, за что?!», срывался внутри, вырываясь наружу. «Летние ночи были теплы, даже жарки. Близился август. В листве громко стрекотали цикады, напевая свои особые мелодии. Темнота, сгущающаяся вокруг, обволакивала и создавала атмосферу таинства, граничащую с праздничным гулянием в стенах имения. Они были как ночь и день: открытая, сверкающая драгоценными камнями жизнь напротив спрятанной, осторожной и чарующей куда более всемогущей силой. Небрежно распустив завязанный на шее платок и расстегнув верхние пуговицы, Кюхён наконец-то смог с облегчением вдохнуть свежий воздух. Облокотившись на шершавые белые перила, он прикрыл глаза и откинул голову, опуская плечи и дыша с каждым вдохом все глубже и глубже. Где-то за светом, исходящим из высоких окон, кипят сцены из очередной постановки, проверенной годами, пока с детства любящий литературу молодой человек глубоко в своих мыслях писал собственную. Герои поступали, как им ощущается, не заковывая себя в рамки надуманных приличий, обращая чистые чувства в решительные действия. Они были живыми и своенравными, порой капризными, дерзкими, ужасно непослушными. Но они нравились Кюхёну такими, какие они есть. - Прошу прощения, если потревожил, - отозвавшись на голос, шатен лениво оглянулся через плечо, не высказывая нарушителю спокойствия никакого уважения. Не ответив, даже мельком не взглянув на подошедшего ближе молодого человека, Кюхён вернулся к прерванному занятию – герой принимал очень важное решение в тот миг, и самому юноше было интересно, как же поступит запутавшийся в себе влюбленный офицер. - Подобные мероприятия жутко утомляют, - игнорируя высказанную реплику, явно обращенную к нему, Кюхён промолчал. – Повторять все то же приветственное слово, меняя лишь имена и обращения… Заинтересовавшись этими словами, юный писатель все же обернулся. - Ким Чонун, - довольно ухмыльнувшись, кивнул темноволосый, кажется, ровесник Кюхёна. Во всяком случае, он выглядел едва ли старше, чем на двадцать. Не ответив, шатен опустил взгляд на пальцы Кима, сплетенные вместе: несколько перстней, один из которых был увенчан крупным драгоценным камнем, живо поблескивали. Он еще не видел его лица, но судя по аккуратным ладоням и тщательно подобранным складочкам пышных рукавов, Чонун относился к своему облику укоризненно и следил за ним с пристрастием. Недолго глядя на поглаживающие ободок перстня пальцы, Кюхён все же поднял голову, старательно показывая себя незаинтересованным в личности собеседника. На него смотрели прыткие, строго-озорные глаза: запал в них ощущался обжигающий, но сдерживаемый рамками приличия и размахом мероприятия. Смотрел брюнет прищурено, вглядываясь будто бы придирчиво, но в то же время охватывая не только лицо, но и плечи, руки. Он был облачен полностью в черное, и единственным ярким пятном на его одежде взрывался объемный воротник белой блузки и алый шелк платка, завязанного в искусный узел. Кюхён был горд, потому отвернулся, не придав значения ни присутствию молодого человека, ни его вежливым словам. Пожав плечами на столь неучтивый жест, Чонун устремил взгляд на ночное небо. - Словно в иной мир попадаешь. Делая вид, что не слышит и не слушает, Чо вновь не издал ни звука. - В дневном свете все кажется скучным и утомительным, но стоит наступить сумеркам, как что-то просыпается – что-то неизведанное и… невероятное. А сейчас и вовсе, будто не в настоящем находишься, а далеком будущем. Вы ведь не знаете, что там, - он вскинул руку, указывая куда-то в иссиня-черную даль, - так и будущего Вы знать не можете. - Любая юная леди в бальном зале будет в восторге от ваших заумно-философских речей, - улыбаясь приторно, щурясь насмешливо, Кюхён склонил голову на бок. – Смею Вас огорчить, но я нисколько не похож на леди. - Знаете, это меня нисколько не огорчает, - выдержав колкий тон, ответил Ким чуть тише, чем говорил прежде. Оттолкнувшись от перил, Чо усмехнулся. - Доброй ночи, - манерно кивнув на прощание, шатен, не желая задерживаться на балконе еще хотя бы минуту, резко развернулся и зашагал прочь». Едва сдерживая скорый шаг, Кюхён петлял меж многочисленных гостей. Он слеп от обилия лиц перед глазами, терял способность мыслить здраво. Этого не должно было случиться. И даже сейчас, отчаянно крича глубоко внутри, юноша отказывался от собственных мыслей в прошлом, фантазий о том, что они вновь встретятся. О том, как это уничтожит самообладание, подчинит, бросит на колени. А разве не об этом ли он мечтал, смыкая веки и сжимая в пальцах обмакнутое в чернила перо?.. Вынырнув в просторные коридоры, Чо, уже более свободно, устремился вперед, не глядя, куда идет, и не волнуясь о том, как смотрят на него уже совсем редкие господа. Музыка постепенно стихала и становилась все более недосягаемой, а шатен, не контролируя себя, вглядывался в любую тень – неосознанно искал мрачный уголок, чтобы притаиться и переждать беду. Ожившую фантазию. «Прошло не более недели, прежде чем в дом Чо было доставлено письмо с приглашением на провинциальные скачки при дворе известнейшего графа Ли. Донхэ, именно так его звали, не дальше как несколько месяцев назад обвенчался со старшей сестрой Кюхёна – Викторией, и потому довольно часто находил причины пригласить новоиспеченных родственников в свое бескрайнее имение. Может быть, случись это приглашение хотя бы днем позже, писатель не принял бы его, однако в тот момент юноша испытывал удушение – компания собственной семьи утомляла настолько, что находиться в стенах этого дома ему было невыносимо столь же сильно, как и молчать об этом. Так как планов на ближайшее будущее Кюхён не имел, он, предупредив престарелую гувернантку, на следующее же утро прибыл в имение Ли. Скачки никогда не интересовали Чо; животных он не любил, а лошадей и вовсе боялся с самого детства. Будучи еще совсем ребенком, обучаясь верховой езде у своего отца, он испугался до такого состояния, что сейчас, уже в зрелом возрасте, не мог совладать со страхом перед ними. Погода была замечательной: солнце грело ощутимо на коже, но не изнуряя, а ветер, колыхающий кроны деревьев и спутывающий волосы, был приятен и свеж. Вне городских стен дышалось легче и свободнее, было проще почувствовать себя частью природы; не затворником и одним из тысяч подобных, а единственным в своем роде. Лошади были красивы и грациозны, но наблюдать за ними Кюхён мог только издалека. Гнедые английские, серебристые андалузы и буланые ахалтекинцы – каких только мастей и пород здесь не было! Раскрепощенно скачущие, гарцующие, норовито вскидывающие головы, они излучали потоки животной мощи. Их невозможно остановить на скаку, думал Чо, не пострадав самому, и, чтобы управлять этими гигантскими сгустками живой энергии, нужна невероятная сила духа и уверенность в себе. Шатен наслаждался зрелищем, предоставленным графом Ли, на тот момент оставившим своего скакуна. Окружение леди, прячущихся от солнца под невесомыми зонтиками, было не таким давящим и раздражающим, как обычно. Не раз пробегаясь взглядом по воздушному платью сестры, также присутствующей на скачках в качестве зрительницы, молодой человек намеренно держался подальше. Хотя бы сейчас хотел отдохнуть и восстановить свои моральные силы. Однако, и в чем-то хорошем, по обыкновению, проскальзывает нечто нежелательное… В первую их встречу Кюхён даже не заметил, что его черные волосы были достаточно длинными и убранными в хвост. Красная ленточка развевалась на ветру, а сами переливающиеся жемчужным блеском пряди красиво скользили по спине. Броское, иссиня-черное пятно верховой лошади прогарцевало перед глазами, и писатель был убежден до безумства в том, что ухмылка, которой его одарили, была неприлично нахальной. Насмехающейся. «Я нисколько не похож на леди». Скрипнув зубами и едва ли подавив всплеск негативных эмоций, Кюхён опустил взгляд. Ну, что же… Что ж. Подозвав юношу из прислуги, сновавшей в ожидании каких-либо поручений, он настоятельно попросил выделить ему одну из имеющихся в конюшнях графа Донхэ лошадей. Укрепив свое настоятельное обращение напоминанием о родстве с графом, уже через полминуты Кюхён услышал обращение в свой адрес: - Неужели, Вы решились оставить свою милую компанию и присоединиться? – впервые конкретный человек вызывал в Чо столь яркую бурю негодования. - Ох, простите великодушно, но я был слишком занят прекрасными дамами. Но, Вы правы, я не могу оставить столь обворожительную леди с красной лентой без своего внимания, - широко распахнув глаза, наигранно удивленно, а затем четко и постепенно понижая тон, проговорил юноша. Чонун прищурился, а уголок его губ слегка дрогнул. - Я ужасно рад, что Вы приняли верное решение, милейший Кюхён, - его раздраженность неожиданно быстро улетучилась, сменившись подозрительным озорством в глазах и улыбке. «Я ведь не называл ему своего имени», следуя за ним, ведущим на поводьях вороного скакуна с длинными ногами, недоумевал писатель, почему-то смущаясь от такого обращения. Глядя на спину Кима, отводя взгляд каждый раз, когда он оборачивался, Чо чувствовал внутри себя какое-то сгущающееся чувство, такое странно и непонятное. Нет, это ложь: точно такое же смятенное возбуждение в душе, броские эмоции, испытывал на себе герой его последнего романа. Точно также терялся в себе, не успевая осмыслить картинки, сменяющиеся в мыслях столь быстро. Кюхён впервые жил одной из тех жизней, которые он выдумывал и описывал на бумаге бессонными ночами. «И что будет дальше? - опасливо покосившись на гнедую кобылу, безразлично фыркающую и шевелящую ушами, он вновь оживил в памяти насмешливое лицо и напрягся. – Хм». Неуверенно сглотнув застрявший в горле ком и уняв затрясшиеся в волнении руки, писатель понял, что голова его опустела. Было лишь то, что он видел перед собой, холод, проступивший капельками на коже и глухие звуки, доносящиеся так отдаленно, словно с ним пыталось заговорить безмолвное небо. Пальцы вцепились в поводья судорожно, а молодой конюх, заметивший состояние Кюхёна, почему-то не решился что-либо сказать ему. Чонун же терпеливо ждал, стоя в стороне и наблюдая. Стоило оказаться верхом, как Чо потерял всякую связь с действительностью: первые шаги кобылы укачали его, а отсутствие обычно ощущаемой под ногами земли просто-напросто исчезло, украв вместе с собой способность думать. Шатен подчинялся инстинктам, сдавливая коричневые лоснящиеся бока ногами и до побеления костяшек сжимая в ладонях кожаные поводья. Это была первая поездка с тех пор, как Кюхён учился верховой езде на лошади, оказавшейся неспокойной, даже сумасшедшей: она вздымалась на дыбы в попытке сбросить маленького, напуганного наездника с себя. Этот случай юноша запомнил на всю последующую жизнь. - С Вами все хорошо? – попридержав вороного, Ким дождался, пока Чо окажется рядом. – Ваше лицо… Понимая, что его попросту не слышат, Чонун замолк и, дернув поводья, направил скакуна вслед за удаляющимся Кюхёном. Гнедая кобыла писателя шла медленно, словно чувствуя состояние своего наездника и понимая его испуг. Владения Донхэ были необъятными и захватывали большую часть близлежащих равнин и лесов. Небольшая, протоптанная ездоками тропинка шла сквозь редкие заросли деревьев и кустарников, а вдалеке, кажется, виднелся маленький краешек заросшего пруда. Вокруг царила тишина, и единственной мелодией, звучащей сквозь нее, было пение птиц, прячущихся в густых кронах деревьев и кустарников. Ощутив легкую тошноту и озноб, Кюхён остановил свою лошадь. Бессильно опустившись на землю, пружинившую под ногами, он, шатаясь, подошел к ближайшему дереву и оперся на него рукой. Как в тумане слышался звон раскачивающейся конной сбруи и приближающийся, глухой топот копыт. - С Вами все в порядке? Холодные капли стекали по спине и вискам, а пальцы судорожно подрагивали от испытанного шока. Немое состояние поглотило Чо, похитив голос и способность понимать чужую речь. - Дышите медленнее, - на плечо опустилась ладонь, из-за чего все тело дрогнуло, сжавшись под напористой волной мурашек. Обернувшись, шатен столкнулся с черными, затягивающими глазами. Чонун смотрел настолько пристально, что казалось, будто душу вытаскивает из тела постепенно, медленно, а затем болезненно резко возвращает обратно в скопившуюся в груди пустоту. Осторожное, но мягкое прикосновение шелкового платка к вискам и щекам стирало маленькие ледяные капли на побелевшей коже. Каштановые волосы, потемнев от влаги, закрутились на самых кончиках в ровные колечки, обрамив скулы и скрыв остекленевшие глаза. Странное, едва скользнувшее по приоткрытым губам касание осталось без внимания. Но когда оно повторилось, писатель, одолеваемый сильным порывом, по-кошачьи потерся щекой о подставленную к его лицу ладонь. Это было приятно, очень ласково ощущалось на коже легким покалыванием и теплом. На какое-то время замерев, Кюхён резко распахнул прикрытые в наслаждении глаза и отбросил от себя чужую руку; дневной свет ослепил его, вынудив оступиться на шаге назад. Ударившись плечом о широкий ствол мощного дерева, Чо вцепился в кору пальцами, а затем, оглянувшись, глубоко выдохнул: рука Чонуна была отведена в сторону и даже не дрожала. По лицу Кима было видно, что слишком много слов вертелось на его языке в тот момент, но сильнее всего Кюхён ощущал на себе проникающие под кожу волны: они забирались глубоким, тягучим прибоем. Вновь подняв на него свой уже подавленный недомоганием взгляд, юноша рывком дернулся и уперся лопатками в древесный ствол. - И что же Вас так смутило? – откинув голову назад, открыв шею, шатен глядел на него из-под ресниц. Брюнет был спокоен, но его смятение ощущалось излишне явно; зная, что имеет какое-то подобие власти над ним, но, не зная его самого, Чо не боялся вести себя по-дурному. - Какой же Вы забавный, Ким Чонун. Покачав головой и усмехнувшись, молодой человек лениво отвернулся, чтобы не видеть своего спутника. Под жакетом было душно, потому, освободив шею от тугой удавки-платка и распахнув воротник, Кюхён расстегивал пуговицы одну за другой, пока не освободился от плотной ткани на плечах. Жакет с грузным шуршанием упал на траву, когда на животе крепко сцепились ладони, спина оказалась прижатой к чьей-то горячей даже сквозь одежду груди, а шею опалило размеренное, но томное дыхание. На секунду, Чо показалось, что он потерял связь с действительностью: взор затмила пелена, уничтожившая сознание и пробудившая все больше и больше чувств, затопивших по самую макушку. Тьма в глазах и звуки шелестящих листьев, дыхание у самого уха и нарастающий в горле ком: объятья были настолько крепкими, что Кюхёну хотелось как можно теснее погрузиться в них. Вывернувшись и обернувшись через плечо, сцепив запястья Чонуна, шатен, ощутив на губах горячий выдох, дрогнул всем телом и стиснул пальцы крепче. Нечто, сгустившееся внутри, пульсировало все мощнее с каждым вдохом и окутывало неспешным жаром. Простое «хочу» в висках стало громче, оно заглушало даже удары сердца, пока порыв ветра, остудивший влажный поцелуй на уголке губ, на мгновение не пробудил Кюхёна. Перед его глазами возникла сцена из так и не дописанного им романа. «Это ничего не значит, - спутывая черные волосы, он притянул Кима ближе к себе, чувствуя его подчинение. – Ничего… - обняв его за шею, Чо потянул юношу за собой в тень деревьев. – Ничего». И все смолкло. Мягкое шуршание высокой травы не казалось лишним в мелодии природы. В волосах Чонуна, более не сдерживаемых лентой, спрятались сухие травинки. Нависая над брюнетом, Кюхён ощущал себя всемогущим; распаленный внутри, он уже не мог остановиться, видя, как его собственное желание с двойной силой отражается в чужих, едва кофейных глазах. Невозможно хорошо».