Любит-не любит-пошлет-поцелует...

Вы мои. Я ваш. Навсегда, даже если я этого и не заслуживаю.

Легко отталкивать человека, буквально лихорадящего тобой, точно зная, что никуда он от тебя не денется. Ведь если ты болезнь, значит, ты же и лекарство от нее. Это льстит. Это будоражит. Это чертовски мотивирует быть еще большим засранцем, чем ты есть на самом деле. Легко чувствовать себя сильным, – или только казаться себе таковым… – ощущая его постоянное присутствие рядом, прямо за твоей спиной, молчаливое или не очень, зримое или нет, но неизменное. Его слепую поддержку и обожание. Его готовность и в огонь и в воду. За тобой. Это константы, три кита твоего потрепанного жизнью внутреннего мира. Но, увы, ты все еще самоуверенный засранец, и продолжаешь вытирать об него ноги, пинать в доверчиво подставленное тебе беззащитное пузо и мнить себя взрослым, умным, умудренным опытом, предусмотрительным. До отвращения. Ты продолжаешь гнать от себя того единственного, одно только существование которого дарует тебе спокойствие и умиротворение, врачует твою истерзанную душу, забирает твою боль, делает тебя цельным, живым. Почти всемогущим. Думать, что поступаешь правильно, оберегая его в первую очередь от самого себя, настоящего, не давая ему увязнуть еще крепче. Быть стопроцентно уверенным, что так лучше для вас обоих. И что у тебя-то уж точно нет никакой зависимости от него. Легко заниматься самообманом. Ровно до тех пор, пока вдруг, в конце концов, не выдержав иррационально затянувшейся паники и тоски твоего волка, как всегда послав СМС и явившись в привычное время, не обнаруживаешь пустую холодную комнату. Ты только тут и замечаешь причину, по которой и бесновался все эти дни Альфа. За твоим плечом Пустота. И никто, ни один гребанный человек или оборотень, не знает, где он… Ты бессильно мечешься по городу и окрестностям, пытаешься взять след. Но с тобой будто играют. Каждый раз уже едва уловимый шлейф заводит тебя в очередной тупик. Его нет. Пустота впереди. Пустота позади. Ты одинок и потерян. Ты воешь. Воешь и воешь. Зовешь. Проклинаешь. И снова зовешь. Твой якорь. Твою Пару. Твое начало и конец. И ты не знаешь, что делать, куда идти, у кого просить помощи. Тебе впервые в жизни так страшно… Питер гримасничает: - А я тебе говорил, доиграешься… Дитон смотрит как на врага и, поджав губы, молчит. Стая, чуя состояние своего Альфы, забивается по углам и сидит тише воды, ниже травы. Особенно Скотт. Ты пытаешься давить на него, но ничего не выходит. Шериф не дает приблизиться к себе и на сотню метров, не то что заговорить… Ты и все, что тебя окружает, разваливается как карточный домик. Ты не можешь есть. Не можешь спать. Ты не можешь дышать. Ты не хочешь. В полнолуние волк не дает тебе покоя, забирая контроль почти полностью, наказывая нечеловеческим отчаянием и тоской, круша и ломая все вокруг, в бессильном бешенстве носясь по лесу. Ты едва удерживаешь его от озверелого желания кого-нибудь укусить, разорвать на куски, убить, уничтожить. Сделать так же больно, как вам. Отомстить хоть кому-нибудь. Но больнее, чем ты наказываешь себя сам, тебе не может сделать уже никто. Даже он. Поэтому, в какой-то момент, ты просто перестаешь превращаться обратно в человека. Так легче. Потом появляется очередная тварь и вытаскивает тебя из-за спасительной пелены животного сознания. Ты должен защищать свою стаю, раз уж посмел ее себе создать. Пора бы уже научиться отвечать за свои ошибки. Но может, тебе просто охота, наконец, сдохнуть, а? Тварь ранит тебя снова и снова, издевается, а ты снова и снова кидаешься на нее, из последних сил, пока не теряешься в спасительной темноте и забвении… А когда возвращаешься, чувствуешь себя, словно ребенок в рождественское утро. Он здесь. И он не один… Как такое возможно, тебе глубоко фиолетово, – мама всегда говорила, что оборотни – существа почти волшебные, и чудеса для них – дело привычное, – главное, что это, в принципе, оказалось возможно. По собственной глупости потеряв одного, ты обретаешь двоих. Достаточно ли ты намучился для такого подарка Судьбы? Ты готов переживать эту агонию еще и еще раз, вновь и вновь, столько, сколько понадобится, если в конце тебя будут ждать сразу два самых родных и желанных существа на Свете. Но есть еще кто-то, кто-то слишком близкий твоей Паре, кто-то, чей запах слишком сильно вплелся в знакомый до последней нотки аромат… Тебя охватывает такая слепая оглушительная ярость, если тебе только позволят хотя бы надеяться, ты готов драться с этим неведомым соперником до последней капли крови. Не помня как, слетаешь с лестницы и оказываешься в гостиной, и видишь его… Такого же, как и всегда, словно и не было этих жутких месяцев врозь. Словно он, в отличие от тебя, ничуть не страдал. И за это ты его почти ненавидишь… Ты рычишь и скалишься, твой волк, определенно, еще не готов к цивилизованному диалогу, впрочем, как и ты. Тебе нужна твоя плоть и кровь, немедленно. И твоя Пара. Иначе всем вокруг не поздоровится. Ты вновь силен, как никогда. Потому что он смотрит на тебя как прежде. Ему не все равно… Стайлз… Запретное имя слетает с губ легко и естественно. Он все так же чувствует тебя, неосознанно впитывает твою злость, боль, отчаяние и вину, и этого слишком много. Ты почти делаешь шаг навстречу, почти хватаешь его, теряющего сознание, чтобы больше никогда уже не отпустить, как… Это альфа, молодой, сильный, бережно подхватывает ТВОЮ Пару на руки и опускает на диван, чтобы уже через секунду собственнически оскалиться на тебя так, будто имеет на то полное право. Но ты не реагируешь, все твое внимание отнял хнычущий ребенок на руках одного из чужих бет, который осторожно устраивает его на медленно сбрасывающем оковы обморока Стайлзе и вновь отходит к своему вожаку. Песню родной крови не услышит разве что лишь мертвый волк. Твой сын… и твой возлюбленный – его отец. Тебе не дают приблизиться к ним, и ты окончательно звереешь, стая непривычно-единодушно поддерживает тебя, а не кидается успокаивать. Тебя успокаивает Стайлз и радостно воркующий мальчик, не спускающий с тебя светло-зеленых глаз с голубыми искрами по краю зрачка, – твоя точная копия в детстве. Искренне волнующийся за пришлого альфу Стайлз – это больно; несущий бред, ругающий Скотта, пикирующийся с Джексоном, мысленно чертыхающийся – это привычно, как-то щемяще по-домашнему; Стайлз, прячущий от тебя глаза – это почти невыносимо. Но ты не намерен отступать. Они твои – оба. Чувствуешь? Тебе просто надо упасть на колени и попросить прощения. Просто дотронуться… И пусть весь остальной мир катится в пропасть. Теперь у тебя отныне и навсегда есть семья. И никаких больше жестоко-равнодушных масок. Никакого самообмана. Ты любишь их. Ты умрешь за них. Ты исчезнешь без них… Но твой волк уж постарается этого не допустить. Если ты мне немного поможешь… Ведь во второй раз, моя глупая человеческая половина, мы этого точно не переживем. А у меня, в отличие от тебя, с инстинктом самосохранения все в порядке.