Спаси меня, Эмма!

***

- Ты помнишь, кто я? – звучит криво, в голосе не удается скрыть удивления. Широкими шагами, замыкая круг, он останавливается прямо напротив нее. Нагнулся, уперев руки в колени; легкая ухмылка, и мутно голубые глаза в упор глядят в удивленные темные. Глядят настойчиво, будто пытаясь что-то выведать. Когда он говорит, вкрадчивая горячность его слов противно обжигает все внутри, заставляя в висках вышибать холодные капли. - О, мадам мэр (деланно выделяет статус, не скрывая издевки в голосе), вопрос не в том, помню ли я, кто вы есть, вопрос в том, забывал ли кем я являюсь на самом деле. Большие глаза сужаются, но четкость взгляда режет с той, же силой. Темная голова вопрошающе клонится на бок. - О чем это ты? – шипит она. - О, дорогая Регина, я вижу, вы вообще не посвящены в дело. Давайте я вам расскажу одну историю. – Он подвигает стул и садится верхом, оставляя меж ними расстояние лишь в несколько шагов. – В ХІХ столетии жил один человек. Не простой человек. В его венах, равно как и в венах его брата, текла голубая кровь королей. Ему суждено было стать будущим правителем, который бы твердой рукой вел государство к процветанию, расширяя его пределы, на зависть врагам и во славу своего имени. Но судьба уготовала ему иную участь, наделив пытливым умом и интересом к окружающему миру, который, однако, не был радушно принят его отцом. Молодой человек часами просиживал в библиотеке, пытаясь впитать в себя как можно больше знаний о таком огромном мире. Иногда он покидал пределы библиотеки и уходил в леса, днями пропадая на лоне природы, а дворцовые стражи тем временем прочесывали чащи в поисках кронпринца. Так или иначе, со временем стало понятно, что правителя из него не выйдет. Подавив горькое разочарование, король назначил наследником меньшего сына, нарушив при этом многовековую традицию. Незадачливому сыну выделили место, где бы он мог заниматься и практиковать. Уйдя с головой в работу, мужчина дни и ночи проводил над исследованиями. Ему открывались все новые и новые дали. И вот, однажды, настал тот миг, когда он понял, что ему может быть подвластно высшее из высших – человеческая жизнь. Конечно, это была лишь теория. Но любая теория требует своих доказательств, не так ли?! Регина с беспокойством наблюдала за поведением доктора, который, казалось, в своих разгоряченных изречениях, уже не замечал ее. Он впервые открывался в таком свете: увлеченный, горячий, взволнованный. Раньше она не замечала за ним подобного многословия. Да и в прежней жизни он вел себя холодно и отстраненно. - Нужно было выходить за пределы привычного, мне требовалось большее, - голос его теперь слегка подрагивал на некоторых слогах, отчего в помещении, и без того заполненном контрастными напряжениями, расходились колеблющиеся импульсы. – Еще во времена Возрождения высокие умы знали, как много скрывает в себе человек. Уже тогда проходили первые вскрытия, делались зарисовки. В мое время началось активное погружение в мир человека. Но никто, из тех, кого я знал, никто не решался идти в том направлении, в котором шел я. Для подтверждения моих гипотез, мне нужны были тела, человеческие, разумеется. Однажды ночью, я с моим помощником отправился на городское кладбище, чтобы тайком (иначе в то время и нельзя было), добыть свежие останки. К несчастью, мой брат, наслышанный о моих нестандартных методах, решил пойти за мной. Он застал меня, стоящего по пояс в могиле, с лопатой в руках. Его лицо исказилось в гримасе, вызванной удивленным отвращением. Я пытался разъяснить ему, сколь важно то, что я делаю, но нас застал проходящий мимо караул. Послышались выстрелы. Мы в спешке бежали, и только сидя в карете, я увидел бардовое пятно, неправильной кляксой расплывающееся на его белом мундире. Герхард умер у меня на руках, я ничего не мог сделать, я не мог помочь ему. Под покровом ночи, я сокрыл тело в лаборатории, окружив его льдом. Ситуация была просто кошмарная. Но я верил, что смогу вернуть его к жизни. Я не мог спать! Сутки летели мимо, болезненно отдаваясь в моем воспаленном мозгу, но у меня не было времени. Тянуть было уже нельзя, и на свой страх и риск, я решил провести мой первый опыт прямо на своем брате. Ведь могло ли быть хуже, чем было на тот момент? У меня почти получилось! Но сердце, человеческое сердце не выдержало. Это было единственно слабое звено в моей теории. Нужно было срочно что-то предпринимать. Я стал совершать по несколько вылазок за сутки, добывая новые и новые сердца. Все было тщетно. Они неумолимо сгорали, а вместе с ними сгорала и моя надежда в успех моего дела. И когда я уже был на грани отчаяния, в мою жизнь вторгся ваш мир. Тут-то нам и посчастливилось познакомиться. Я не стал тратить время на осознание того, что происходило вокруг и на сколько сложившаяся ситуация была безумной. Для меня имела значение только моя цель – найти способ вернуть брата к жизни, которую вы, Ваше Величество, любезно мне предоставили. – Наконец он замолчал, переводя дух. Было видно, что ему непривычно говорить так много. Регина насторожилась. Последняя фраза крутилась в голове. Здесь было что-то не так. Она не помогала ему ни в чем. Нехорошее предчувствие липкими лапами карабкалось где-то внутри, постепенно поднимаясь все ближе и ближе. - Что ты имеешь в виду? – едва слышно прозвучало в тишине, а сердце на миг остановилось, трепеща от ожидания ответа, который, казалось уже наверняка, принесет неминуемое несчастье. Что-то непоправимое происходило в этот момент. И самым страшным во всем происходящем, была невозможность обернуть сейчас время вспять. - Что ж, вижу, настало время лишить вас блаженного неведения, Ваше Величество. Мои воспоминания до сих пор свежи, будто это было лишь вчера. Помню как сейчас: ваш горячий, полыхающий темным пламенем, взгляд, поджатые губы, местами неуверенные движения. Насколько вас переполняло отчаяние, настолько же и росла ваша безрассудная решительность добиться своего всеми возможными и невозможными методами. На этом-то и сыграл с вами злую шутку ваш учитель, предварительно предложив мне одну из ведущих ролей в его замысловатом спектакле. - О чем ты говоришь?! – тревожно вырвалось наружу, срывая с правильного лица привычную маску холодности и отшвыривая ее в самый дальний угол. – Что именно ты затеял с Голдом?! - Румпельштильцхеном, - спокойно поправил Вэйл. – Давайте называть все своими именами, к чему теперь этот маскарад? - Что ты сделал?!! – закричала Регина, рванувшись вперед. Тугие слои скотча больно врезались в тонкую кожу, оставляя под собой красные полосы. Но она не заметила этого. Кровь гулко стучала в висках, наращивая темпы, сильнее ударяясь о стенки. - Или точнее, чего я не сделал. Я не использовал то сердце, которое предназначалось вашему возлюбленному. Хотя нет, использовал, но оно подошло другому человеку. Мне нужно было лишь сказать вам, что эксперимент не удался. Это и была цена, цена жизни моего брата, которую я честно заплатил. С вашим волшебным сердцем, дорогая Регина, я смог воскресить моего брата. - Нет… - послышался тихий шепот. – Большие глаза распахнулись. Лицо исказила гримаса испуга. Медленно раскачиваясь, словно маятник, смысл сказанного раз за разом мелькал в голове, с каждым новым движением все глубже и глубже впиваясь в сознание. – Неееееееееет!!!!!!!!!!!!!!!!!! – раздался отчаянный крик, и хрупкое тело затрясло в рыданиях. *** Он сидит, спокойно наблюдая, как медленно утихает сидящая напротив. Слез уже нет, но неровные дорожки на щеках все еще влажны. Из-под свесившихся прядей видно лишь часть лица. Она, казалось, совсем угасла, и теперь, сидела, не шевелясь, глядя пустыми глазами в узорчатый орнамент пола. Такой отчаянной человеческой безысходности доктору еще не приходилось видеть. Что ж, тем лучше. Деланное сожаление осело на его лице, и он участливо похлопал женщину по плечу. - О, Регина, ну полно же! Это ведь не все. История еще не закончилась. Разве вам не интересно, дослушать до конца? Словно скульптура, мастерски вырезанная изо льда, она остается такой же застывшей и безмолвной. - Ну, раз возражений нет, - продолжает он обычным голосом,- тогда я продолжу. На чем это мы? Ах, да. Я вернулся домой с трофеем, - кривая ухмылка, - и, чудодейственное сердце из вашего мира, а оно таки чудодейственное, так кстати подошло моему эксперименту. Я смог, и это было столь невероятным, что и мне самому, по первому времени, верилось с трудом, смог воскресить человека!!! Герхард восстал из мертвых! Это был прорыв! Никто, никто прежде не совершал ничего подобного! Теперь, мой брат снова был жив, во плоти и крови. Казалось бы, чего еще? Но, тут-то и сплыла вторая проблема. Как оказалось, простого воскрешения было недостаточно. То, что в этом мире теперь называется «психика», у моего возлюбленного брата, оказалось весьма подпорченным. Ну да, чего греха таить? - он превратился в монстра. Это был он и не он одновременно. Печальное зрелище, если честно. Из-за его неуправляемых эмоций мы потеряли отца. Жалею ли я? Отнюдь. Сыновней любви я к нему не испытывал, равно как и он ко мне – родительских чувств. Ему было плевать на мою работу, мои открытия и тем самым, было плевать на меня, ведь я и моя наука – это две части единого целого. Но ему было все равно. Он стыдился меня и считал сумасшедшим. А его ненависть ко мне укреплялась все больше, когда он, взбешенный очередной неудачной попыткой привить мне ответственность за престол, винил меня в напрасной смерти моей дорогой матери. Можно сказать, что наша, как бы это по мягче выразиться? – «нелюбовь», была обоюдной. Старый глупец ничего не смыслил ни в науке, ни в медицине. Кроме самодержавных мыслей в его седой башке ничего иного и не было. Его смерть принесла облегчение, что ли? Так или иначе, теперь над моей душой никто не стоял с упреками и укорами. Я был волен идти в том направлении, которое казалось мне правильным. Мы с Герхардом поселились в родовом замке, часть которого я забрал себе под лабораторию. И все бы ничего, казалось, живи да радуйся. Но моему несчастному брату становилось все хуже. Он почти перестал меня узнавать, стал кидаться на людей и по ночам, охотился на прислугу. Теперь, ради собственной безопасности, пришлось запереть его в башне. А он, казалось, совсем обезумел. И вот, однажды, я пришел, чтобы облегчить, наконец, его страдания. Смерть была единственным забвенным успокоением его страждущей души. Я приставил дуло к его виску, но не смог. И нет, не только потому, что это был мой брат – единственное родное мне существо на этом свете. Возможно, еще и потому, что теперешний его облик и весь он сам, были творением моих рук, тем, чего я так долго и страстно желал, и в чем потерпел неудачу. Я не смог убить его. Я убежал. А когда вернулся, то увидел, что Герхард сам решил мою диллему: в его охладевающей руке был зажат мой револьвер. Я похоронил его. И с тех пор, я поклялся найти способ возвращать жизнь людям, нормальную жизнь. Снова потекли бессонные ночи. Я буквально засыпал над своими исследованиями. А днем – ходил как заведенный, гонимый лишь одной мыслью – вывести, наконец, заветную формулу жизни. Я потратил почти целое состояние: ездил по всему миру, искал сведения и случаи возвращения людей с того света. У меня дома накапливались целые тома. И, в конце концов, когда я узнал достаточно много, чтобы приступить к финальной части моей работы, однажды, тем самым злосчастным утром моей жизни, я просыпаюсь в Сторибруке. И что же я узнаю, а? – он подлетает к Регине и с силой трясет за плечи, заставляя посмотреть ему прямо в глаза. Черные пряди западают назад, открывая ее лицо. Распухшие красные веки, обрамленные темным ореолом поплывшего макияжа, слегка размытый контур губ и глаза, в которых уже не читалось ничего, кроме пустоты. – Что же я узнаю, Регина? – кричит он ей прямо в лицо. – Что ты наделала?! Я - простой врач небольшой больницы, вынужденный обслуживать и лечить людей, которых вообще в первый раз вижу, и которые, к слову сказать, не просто больные с обычными человеческими проблемами, а чертовы сказочные герои: гномы, феи, разбойники, принцы. А над всем этим бредом – Ваше Бесподобное Величество, Регина Миллс – мэр амнезийных овец захолустного городка, который в действительности, даже не существует!!! И это далеко не все! А теперь, что касается меня, вот тут вы, ой как ошиблись. Забрав меня из другого времени, вы даже не удосужились проверить, действует ли на меня это пресловутое заклинание. А я не из вашего мира, в моем – магии не было. И если против такого сильного проклятия все же не попрешь, то какой-то там фокус с потерей памяти на меня точно не подействовал. Я помнил все. Конечно, не один я такой был, верно, Ваше Величество? Но ваши самоуверенность и недальновидность, в итоге, и привели к тому, что вы здесь. Вы хоть представляете, каково это – жить на две жизни?! Мало того, что вы буквально уничтожили на корню мою работу, так что я узнаю еще, а? Имя Виктора Франкенштейна вошло в историю как имя безумца, создавшего монстра. Все мои изобретения были либо уничтожены, либо присвоены, а на мое имя легло черное пятно, навек заклеймив свихнувшимся ученым. И это все обо мне, когда я стоял в двух шагах от того, чтобы стать равным Богу по силе, возвращая людям жизнь?! Вы все уничтожили!!! – он рванулся в сторону и с силой опрокинул металлический стол, вместе со всем, что на нем находилось, отчего в тихой комнате разнесся неимоверный грохот. - Второй шанс, это ведь только для вас. На других вам плевать. Вам плевать, сколько жизней искалечено, сколько людей брошено на ваш зловонный жертвенник второго шанса!!! Он нервно зашагал по комнате, словно обдумывая что-то очень важное. Наконец, его шаг замедлился и, резко развернувшись, мужчина склонился над связанным мэром. - Теперь, дорогая Регина, у нас будет предостаточно времени, чтобы вы смогли сполна заплатить за свои ошибки. Я любезно предоставляю вам мое гостеприимное укрытие, в котором вас, мадам мэр, уж точно не найдут никогда. Хотя, - его губы расплылись в отвратительно кривой усмешке, - а будут ли вообще искать? У мальчика Генри теперь есть мама, которая о нем позаботиться, у Эммы в Сторибруке есть семья, которая очень скоро все вспомнит, ведь Спаситель уже здесь. Мы будем праздновать счастливое воссоединение семьи Прекрасных. И кто будет искать Злую Королеву, а Регина? Кому ты будешь нужна, когда все, наконец-таки, обретут свое «долго и счастливо»?! Невидимый огонь, вспыхнувший в черных глазах, вмиг превратил их в два пылающие костра, горящих адским пламенем. - Будь ты проклят!!! – вихрем вырвалось изнутри, оглушая отчаянной ненавистью. Довольная ухмылка играет на его тонких губах. - Не стоит так горячиться, Ваше Величество, магии ведь у вас все равно нет, а силы вам еще, ой как, понадобятся. А теперь, - он наклоняется и разрезает липкую ленту, освобождая ноги Королевы, то же самое и с руками, оставляя лишь запястья такими же обездвиженными, - поднимайтесь, мадам мэр, поднимайтесь. – Мужчина рывком ставит ее на ноги. Резкая боль пронзает все тело. Затекшие, и пару часов кряду неподвижные конечности подкашиваются, роняя хозяйку на каменный пол. Связанные за спиной руки не позволяют смягчить удар, и она больно бьется лицом о твердое покрытие. Сильные руки, не давая прийти в себя, вновь ставят ее на ноги и толкают к выходу. Предплечье ноет от железной хватки Вэйла. Они идут по темному коридору. Здесь сыро и пахнет просто отвратительно, даже через разбитый нос, из которого медленными тяжелыми каплями падает кровь, Регина слышит этот тошнотворный запах. Мужчина толкает одну из дверей, и они заходят. Полумрак рассеивает лишь небольшая лампочка у потолка. В углу постлан большой матрас, аккуратно накрытый теплым одеялом. - Отныне, ты будешь жить здесь, - раздается за спиной. Вэйл разрезает последние слои скотча и исчезает за дверью. Регина сидит одна в комнате, из которой она теперь выйдет не скоро. И сейчас, впервые за столь долгий срок, Королева боится. Где-то там, в мире, которому она теперь не принадлежит, и где свободно гуляет доктор Вэйл, остался ее сын, и где-то здесь, совсем близко, в ее новой кошмарной Вселенной, живет ослепленный местью Виктор Франкенштейн. Она отворачивается к стене, до боли вцепившись зубами в подушку, чтобы эхо пустой комнаты не разносило отчаянных женских рыданий. *** «Господи, это какой-то кошмар», - стонет Эмма, кидая трубку телефона. Всего день, как нет Регины, а ее жизнь уже превратилась в сущий ад. А казалось ведь, что именно с мадам мэром невозможно было жить спокойно. Прошло полдня, а кажется, что каждый житель этого, на первый взгляд, небольшого городка, уже успел набрать номер шерифа и взволнованным голосом поинтересоваться, куда девалась мэр. И каждому нужно было ответить, каждую душу успокоить, что мол, не стоит беспокоиться: у мэра появились неожиданные дела вне города, и она вынуждена была отбыть в срочном порядке. И так с полсотни раз. Терпение и стойкость Эммы сегодня явно проходили проверку на прочность, очень серьезную проверку. И теперь она отнюдь не была уверена, что сможет достойно ее пройти. Эмма набрала номер: «Руби, привет! Слушай, мне срочно нужна твоя помощь, не бесплатно, разумеется. Сможешь через час приехать? Отлично! Спасибо!» Шериф со вздохом опустила трубку. «Черт подери, да что же твориться в этом проклятом городе?» Куда же это могла запропаститься Регина? Это нужно было выяснить и как можно скорее. Сейчас все остальные проблемы – и с пропавшими людьми, и с погромом в аптеке – все это казалось детскими шалостями в сравнении с тем, какой Армагеддон начнется в этом городе, если его железная леди мэр не вернется в скором времени. Да и куда могла она податься, если ее машина здесь, а добраться общественным транспортом в другие города, в принципе, невозможно – его попросту здесь нет. Но самое главное – ни в одну из теорий, которые только смогла придумать Эмма, никак не укладывался тот факт, что Регина оставила Генри с его биологической матерью. В чем-чем, а уж в этом шериф была уверена на все сто – Миллс никогда бы не позволила такому случиться, а значит, мадам мэр исчезла не по своей воле. Эмма подцепила со стола связку ключей, ключей Генри от белого дома на Маффлин – стрит, который теперь и намеревалась посетить. Наконец, прибыла Руби, и получив пару наставлений от шерифа, уверенно уселась за телефон. Теперь тыл был прикрыт, и Свон смогла отправиться на поиски мэра. *** Чем ближе Эмма подходила к дому, тем меньше уверенности у нее оставалось. Как ни как, это ведь был дом Регины, женщины, что и на метр к себе никого не подпускала, защищая свое личное пространство. А теперь Эмма собиралась осматривать ее жилище. «Мой дом – моя крепость» говорят люди. А крепость Миллс, и того подавно, должна была оберегать то, что женщине было дороже всего, и что никогда не должно было увидеть простому смертному. Ключ легко повернулся в замочной скважине, и мягкая темнота дома увлекла девушку внутрь. Щелчок выключателя, и яркий свет залил холл. Шериф здесь уже бывала, и как на первый взгляд, то все оставалось прежним. Девушка обошла весь первый этаж. Повсюду – идеальная чистота и порядок, будто Регина только-только провела генеральную уборку. Свон даже пальцем провела по книжной полке – ни пылинки. Дом впечатлял своими размерами и убранством. Уж в чем-чем, а в отсутствии вкуса мэра нельзя было упрекнуть: приглушенная красота и аристократизм внушали трепетное благоговение, и казалось, что вот-вот в комнату величественно войдет сама венценосная хозяйка, отчего Эмме было, слегка не по себе. Особенно впечатлила девушку кухня: такого количества кухонных принадлежностей и приборов она не видела ни у одной домохозяйки, а здесь - вечно занятая мадам мэр. Свон открыла холодильник и, поневоле, присвистнула – вот это разнообразие! « А мэр у нас, выходит, отличный повар, чего не скажешь обо мне. Я и половины этого не смогу приготовить. Однако, мисс Миллс, вынуждена признать – вы полны сюрпризов!» Эмма поднялась на второй этаж. Ближе всего к ней была комната Генри, куда она и вошла. Эмма никогда не была здесь, и теперь, зачарованно смотрела, как живет ее сын в доме другой женщины. Здесь было уютно, и от глаз девушки не ускользнул тот факт, с какой любовью была обставлена комната мальчика. Тут было все, что только нужно десятилетнему ребенку. Эмма присела на краешек кровати. Взгляд плыл от детали к детали, стараясь лучше понять, как живется ее сыну. Не смотря на то, что на столе красовался дорогой компьютер, у Генри было много книг, которые там и тут были рассованы по полкам торопливыми мальчишескими руками. Карта на стене, где черным маркером обведен «Бостон». Стопка учебников на столе. Коробок с игрушками. Шкаф с одеждой. Взгляд Эммы упал на прикроватную тумбочку, где в аккуратной рамочке стояло фото обнимающихся Регины и Генри, глаза которых светились неподдельным счастьем. Эмма взяла фотографию в руки. Сейчас, вместо холодной леди мэра, на нее смотрела улыбчивая женщина, которая крепко обнимала сына, ее сына! и чьи глаза лучились теплом. Она была здесь совсем другой: такой человечной, такой живой, такой настоящей, что ли. И Генри, ее маленький брошенный сын, был счастлив со своей приемной матерью. Глаза Эммы вмиг стали влажными. Слезы предательски подступили к горлу, и, не сдержавшись, она вылетела из комнаты. Дверь закрылась, и девушка с шумом втянула воздух. «Какого черта?» прошептала она, бессильно ударяя стену. Эмма ненавидела себя в те моменты, когда собственные эмоции выходили за пределы контроля. Почему? Что такого в обыкновенной мальчуганской комнате, отчего непробиваемое самообладание было сломлено за считанные минуты. От себя не уйти, и Эмма прекрасно знала, что дело-то вовсе и не в комнате. Былая боль вновь поднималась на поверхность, заполняя ядовитыми соками все пути к отступлению. Бежать некуда - заперта в самой себе. Увиденное всколыхнуло вину. Все то, что долгие годы старательно шлифовалось, стараясь слиться с внутренним интерьером, теперь вновь выпирало ломаными краями. Предательство – сиротство – боль – предательство – сиротство – боль – и так по кругу. Да, она не простила себе отказ от сына. Да, она жила с этим все эти десять проклятых лет. Но сегодня, увидев, что надежды на лучший шанс для ее ребенка оправдались, она вдруг поняла, что вовсе не рада этому. Осознание упущенного времени – первой улыбки, первых шагов, первого слова «мама», сказанного не ей – все вдруг разом навалилось, свинцовой тяжестью оседая на сердце. Она упустила все, и прежде всего, возможность быть счастливой со своим ребенком. Эмма вздрогнула, когда горячая слеза прожгла себе дорожку на щеке. Крупные капли часто западали, быстрой очередью срываясь с густых ресниц. Свон уже не отдавала себе отчета. Она просто плакала.