***
Так продолжаться больше не может. В противном случае она сойдет с ума. Или может, это и есть цель Виктора – довести ее до безумия? Ну, уж нет. Регину никому не сломить. Она стремительно подходит к двери. - Вэйл, выпусти меня отсюда!!! Ты слышишь?!?! Открой немедленно!!! Эй!!! Женщина принимается садить кулаками о дверь, тем самым вызывая неимоверный грохот. - Вэйл!!! Немедленно открой эту чертову дверь!!! - Регина, ну в чем дело? – оживают динамики. - Сейчас же выпусти меня отсюда! - Перестань, ты же знаешь, что тебе не уйти отсюда. Назад дорожки нет. Миллс кидается к двери, и что есть силы, снова начинает бить кулаками железо. - Открой!!! - Регина, отойди от двери, ты повредишь себе руки. Миллс изумленно оборачивается: - Руки мои тебя беспокоят? Так я разобью их в кровь!!! – кричит женщина, принимаясь с удвоенной силой налегать на металлическое препятствие. - Регина, - голос Вэйла звучит уже взволнованно, но в пылу мэр не замечает этого, - я сказал, отойди от двери! Женщина с остервенением рушит свой гнев на единственное, к чему имеет сейчас доступ. Хрупкие руки раз за разом ударяются о неприступную преграду, и Регина уже не чувствует, как по ладони стекают первые тонкие струйки. Регина преисполнена отчаянием, которое сейчас проливается через край. Невозможно терпеть однотонность!!! Невыносимо все время сидеть одной, царапаясь взглядом о голые стены!!! Удар за ударом сыпется на злосчастную дверь, которая отделяет ее от мира, не пуская к сыну. Внезапно, дверь резко открывается, и женщина буквально впадает в объятия к Виктору. Едва опомнившись, она с кулаками бросается на мужчину, пытаясь вложить в удары все свои силы и ненависть. В воздухе раздается треск, и в следующее мгновение, Регина с криком падает на пол. Последнее, что видит Миллс, это приближающиеся руки Вэйла.***
- Мэри Маргарет, я так не могу! – Эмма примирительно поднимает руки и отходит назад. – Это как-то неправильно. - Эмма, Регины все нет, а город не может быть без лидера. Ты же и так прекрасно видишь, какая неразбериха тут началась. - Почему я? Разве вы не можете найти кого-то другого? Кого-то из местных? Я ведь даже не из Сторибрука! - Эмма, не имеет значение, откуда ты. Ты теперь одна из нас. Мы любим тебя и уважаем. Так почему, нет? Посмотри на нас, разве кто-то способен стать лидером? Мы любим наш город, но управлять им – это совсем другое. - Слушай, подруга, ну с чего ты решила, что остальные согласятся с твоим мнением? В конце концов, наверняка есть более подходящие претенденты на этот пост. - Что ж, я предполагала, что ты не согласишься с первого раза. Поэтому в воскресение приходи на собрание. Там же и пройдут выборы. Тогда и узнаешь, разделяют другие мое мнение или нет. - Вы что, выборы решили устроить?! - Ну, да. - Ой, Регине бы это не понравилось. Я представляю ее лицо, когда… - Эмма, Регины здесь нет. Если она найдется, я думаю, что она поймет. А пока, давай решать проблемы насущные. Если власть в городе захватит Голд или местный прокурор, ты думаешь, что жителям будет от этого легче, сменить одного диктатора на другого. - Эй! Не называй Регину диктатором. Мэри Маргарет, человек сейчас находится, Бог знает где, а вы тут за ее спиной переворот устраиваете. Прояви хоть какое-то уважение. - Ты что, защищаешь Регину? - Не совсем. Скорее, я ее теперь больше понимаю. Но, давай не будем об этом. На счет твоего предложения – так и быть, я приду на собрание. Но если твои планы рухнут, не приходи ко мне сетовать, потому что я тебя предупредила. - Ладно, - улыбается Бланшар. – Мы будем ждать тебя! - Ну, раз сумасшедших идей больше нет, то я, пожалуй, пойду. Мне еще Генри со школы забирать, а потом в участок. - Увидимся в воскресение! - Ага! – уже с коридора отзывается Эмма.***
- Эмма, ты пойдешь на выборы? – сходу спрашивает Генри, плюхаясь в машину рядом с матерью. - Эй, а ты откуда знаешь? – Эмма подозрительно щурит глаза. - Ну, так весь город уже об этом говорит. Кстати, с момента твоего появления, это уже вторые выборы в городе. А ведь раньше, ничего подобного не было. Это будет здорово! Жаль, только мама этого не увидит. - Ой, пацан, не думаю, что она была бы в восторге от этой идеи. - Но, ты ведь найдешь ее? – серьезно спрашивает ребенок. - Малыш, я пытаюсь. Честно. Но, пока не очень получается. – Эмма запускает руку в лохматую макушку сына, ероша и без того растрепанные волосы. – Не переживай! Мы обязательно ее найдем! Эмма старается придать голосу больше уверенности, лишь бы мальчик не почувствовал в нем ноты отчаяния. Нельзя признаваться ребенку, в том, что шансы найти его мать, уже почти сведены к нулю. Девушка применила все свои знания, но все впустую. Годы охоты за людьми сейчас абсолютно не помогали. Регина словно канула в воду. Ни зацепок, ни намеков. До сих пор ли она в городе, или же за его пределами? Жива ли, или уже ее тело покоится где-то в земле? Эмме страшно знать ответы на эти вопросы. Но она старается успокоить себя. Сейчас не время паниковать. Свон уже поклялась, что найдет Миллс, чего бы это ей не стоило. В любом случае, хоть и не такие успешные, поиски продолжались. А это главное! - Эмма! – голос сына заставляет оторваться от невеселых мыслей. Мальчик кладет руку ей на плечо, и одобряюще кивает: - Все будет хорошо! Я знаю, ты найдешь маму! Ты ведь Спаситель! - Ну, да, Спаситель, - выдавливает улыбку Свон, и машина шерифа катит к белому дому.***
Регина открывает глаза. Сознание возвращает ее в отвратительную реальность. Она пытается пошевелиться, но малейшее движение, вызывает болезненные ощущения во всем теле. - Какого черта?- шепчет женщина, пытаясь принять вертикальное положение. Картинка перед глазами начинает вырисовываться, вырывая из сумерек очертания Вэйла. Миллс в спешке шарахается назад, но тут же морщится от боли. - Приношу свои извинения, что пришлось принять столь радикальные меры, но ситуация не терпела отлагательств. Иначе, мисс Миллс, вы бы себя просто покалечили. К счастью, все не столь плохо, - заключает мужчина, кивая на руки женщины. Регина поднимает кисти. Белые бинты аккуратно перетягивают костяшки пальцев, чуть сдавливая руки, но не сильнее, чем стоило. - Что ты со мной сделал? – сердито спрашивает женщина. Непонятная забота доктора сбивает с толку. - Немного успокоил. Есть такое устройство, электрошокер называется. Но, вы, наверняка в курсе. Что касается временной потери сознания, то это лишь одно из последствий взаимодействия высокого напряжения с телом человека. Не беспокойтесь, паралич и боль в мышцах скоро уйдут. Однако, ваша выходка, Регина, не может остаться безнаказанной. Вы серьезно подпортили мой сценарий, а это меня очень расстраивает, - мужчина деланно качает головой, придавая рассказу большей убедительности. - Вэйл, ты в своем уме?! Что ты несешь? Какой сценарий? Отпусти меня немедленно! - Рад бы, да не могу. Надеюсь, мадам мэр, вы не забыли, что все, что происходит с вами, это ваша вина. Это ваша расплата. Будьте добры, примите ее достойно. А теперь, поднимайтесь! - настойчиво звучит голос. Секунду помедлив, Миллс решает, что все же лучше будет, если она выполнит это требование. Вэйл берет ее за руку и уводит в противоположную сторону комнаты. Он отступает в полумрак, и оттуда слышится шуршание кнопок. Регина осторожно вглядывается в темноту. Через секунду справа загорается красный огонек камеры, а в следующий момент в глаза больно ударяет яркая вспышка света. Женщина морщится, стараясь привыкнуть к режущим лучам. Пару раз моргнув, она снова может оглянуться. Теперь перед ней стоял довольный Вэйл. На его лице играла улыбка, отчего Регине стало не по себе. - Ты что, снимаешь на камеру? - Да, - усмехается доктор и поворачивается к объективу. – Итак, день первый. Ваше Высочество, будьте умницей, посмотрите в камеру. Тишина. - Регина! – последовал настойчивый возглас. Вэйл резко разворачивается. Королева стоит, гордо отвернув голову. Мужчина медленно подходит вплотную. - Ваше Высочество, я сказал вам, посмотреть в камеру, - угрожающе шепчет он. - Я не подчиняюсь твоим приказам, Вэйл,- незамедлительно следует ответ. Удар наотмашь выбивает Регину из колеи. Сплевывая кровь, она чувствует, как внутри начинают разливаться волны паники. Однако она все же сумела взять себя в руки, и теперь на мужчину смотрела пара горящих глаз. Женщина выпрямилась. - Не советую вам, злить меня, Ваше Высочество. Я ведь вовсе не шучу. Виктор берет ее за руку, и ведет в противоположную сторону комнаты. Ноги Регины начинают невольно подкашиваться, когда она видит, куда направляется Вэйл. Регина в упор смотрит на доктора: - Крест? Ты распнешь меня? - Не в прямом смысле этого слова, однако, ты в полной мере ощутишь, что значит быть пленницей креста. Мужчина подводит женщину к сооружению. Беглый взгляд Миллс пристально цепляется за кожаные наручи с ремнями, вкрученные в гладкое дерево. Она спокойно выдыхает – видимой опасности здесь нет. Однако Вэйл именно тем и отличается, что он непредсказуем. Виктор медленно разворачивается, и отходит на пару шагов. - Раздевайся, - звучит приказ. Черные глаза Регины упрямо впиваются в лицо доктора. - Регина, не вынуждай меня повторять дважды, - угрожает его голос. Миллс переводит взгляд то на камеру, то на Вэйла. Секунды тянутся мучительно медленно. И выхода она не видит. Ненавидя все на свете, женщина медленно стягивает платье, обнажая перед мучителем прекрасное беззащитное тело. Кривая ухмылка доктора, лишь обостряет смущение и ненависть Королевы. - Я рад, что ты начинаешь понимать правила, - удовлетворенно произносит он. – Сейчас я закреплю твои руки, Регина. Только без глупостей! – предупреждает доктор. Миллс презрительно кривится, но все же кивает. Вэйл подводит ее ко кресту и развернув, прислоняет к нему спиной. Он берет ее левую руку и , аккуратно, стараясь не задеть забинтованную кисть, закрепляет на запястье ремень. Так же и со второй. Теперь женщина стоит распростертая на кресте. - Не стоит так переживать, Ваше Величество, - уже спокойно говорит Виктор. – То, что вы почувствуете после – ничто, в сравнении с первоначальной задумкой. Вы знаете, как проводились казни на кресте в Древнем Риме? Миллс молчит, но внешнее спокойствие разительно отличается от того, что творится у нее внутри. А там – настоящая паника. Регина не боится угроз Вэйла, пугает лишь его непредсказуемость и безумие. Более того, скорее всего, это только начало. - Не знаете… Почему-то я так и предполагал. Боже мой, просто поразительно, как мало люди знают об окружающем мире! И это теперь, в эпоху свободного доступа к информации и сверх технологий. Ну, хоть за это вам можно сказать «спасибо» - я увеличил свои знания во стократ. Что ж, предлагаю вам небольшой экскурс в историю наших предков, тем более, что вы имеете право знать, что будет происходить с вашим телом далее. Итак, смертная казнь через распятие применялась для особо опасных преступников или рабов и считалась весьма позорной. Римских граждан запрещалось казнить подобным образом. Обычно, осужденных перед казнью сильно пороли, что, вследствие, увеличивало и без того их адские муки. Для порки обычно использовали бичи, концы которых были оснащены костяными или свинцовыми грузилами. В роли палачей выступали профессионалы. Сечь человека – это искусство и, поверьте, не каждый может в совершенстве исполнить эту роль. Так вот, последствие для осужденного было таковым, что при соприкасании бича с человеческой плотью с определенной силой, костяные пластины, впиваясь в кожу, разрезали или рвали ее на части, а под напором свинца кожа буквально лопалась. Такой пустяк как синяки, здесь вообще не достоин внимания. После этого традиционно следовала позорная процессия, в ходе которой осужденный на смерть должен был нести одну из частей орудия своей казни – горизонтальный брус креста, именуемый «патибулум». Обычно его закрепляли на плечах, которые, как мы помним, уже были исполосованы плетьми. Это было великим издевательством над чувствами распинаемого, над его естественной любовью к жизни и ненавистью к орудию своей смерти. Таким образом, процессия следовала до места казни. И здесь вариантов было несколько. Во-первых, у римлян (так как этот вид казни приобрел свое широкое применение именно во времена Римской Империи) крест традиционно делился на три вида: Т – образный, + - образный и, собственно тот, Х-образный или Андреевский крест, который вы сейчас чувствуете позади себя. Во- вторых, в римском законе не было никаких указаний на то, как именно должен был быть распят осужденный. Таким образом, заключительная часть казни – распятие, зависело только от фантазии самого палача. Людей могли подвешивать вниз головой, предавать им всевозможные позы и распинать их так, как того хотел палач. Если мы говорим не о Х- образном кресте, а о двух других его вариациях, то опять-таки, существовало несколько способов казни. Либо человека распинали на собранном кресте, а потом укрепляли крест горизонтально, и малейшие колебания во время его установки болезненно отдавались во всем теле распятого, либо сначала устанавливали вертикальный брус, а затем на патибулуме подтягивали смертника вверх. Гвозди, надо заметить, были не такие, как сейчас в нашем представлении. Грубые, конусообразные, достигающие 20-ти см. в длину. Сами понимаете, каких размеров были раны, сделанные ими. Руки приговоренного пробивались в запястьях, между лучевой и локтевой костью. Ноги сводились вместе и, зачастую, пробивались одним гвоздем. Мог быть и другой вариант: пропинали ладони, а сами руки привязывались веревками к патибулуму. Ноги могли просто привязать веревками, что усиливало страдания и приближало смерть. А могли и прибить поперечную перекладину, опираясь на которую, осужденный мог приподнимать вес собственного тела. Итак, с техническим аспектом окончено, предлагаю перейти к анатомическому. Распятие признано одной из самых мучительных и бесчеловечных видов казни. Ведь, по сути, так оно и есть. Сейчас вы поймете, что я имею в виду. Хоть процесс бичевания перед казнью весьма жесток и болезнен, все же этого мало, чтобы убить человека, и жизненно важные органы при этом не страдают. Позорная процессия весьма выматывает человека физически, плюс к тому же, не стоит забывать о психологическом аспекте событий. Осужденный, страдающий физически, сам несет орудие своей будущей смерти, которая вот-вот начнется. По прибытию на место казни, его раздевают, зачастую догола, что само по себе угнетает еще больше. Затем болезненная процедура распятия. В иудейской традиции перед распятием осужденному могли дать испить снадобье, слегка притупляющее боль. Но римляне… Римляне жестоки. К осужденным на распятие пощады и сострадания быть не может. А теперь, к главному. Руки человека растянуты по сторонам, тем самым натягивая грудные мышцы. Те в свою очередь прижимают легкие, и человек уже не может вдохнуть полной грудью. Каждый вдох болезнен. Гвозди на руках задевают сухожилия и нервные сплетения. Жилы рук натянуты до боли, удерживая на себе вес умирающего. Если палачи хотели скорой смерти, они перебивали осужденному голени, и, не имея опоры, человек умирал в течении часа. В других случаях, если под ногами смертника была дощечка – казнь могла продлиться сутки и более. Нельзя сделать ни малейшего движения без того, чтобы не причинить всему телу, а особенно частям прибитым и истерзанным бичеванием невыносимой боли. Гвозди вбиваются в такие места, где соединяются многие очень чувствительные нервы. И теперь, частью поврежденные, а частью сильно сжатые, они вызывают особые, весьма чувственные боли. Раны, открытые для воздуха, постепенно воспаляются и становятся синими, потом черными. То же делается и в других частях тела, где задержанная чрезмерным растяжением кровь приходит в застой. Воспаление этих частей и происходящие отсюда мучения увеличиваются с каждым мгновением. Кровь не имеет свободного доступа и в легкие. Все это, сжимая сердце, и напрягая жилы, производит страшное, как бы тревожное состояние в организме... А смерть приближается медленно, путем постепенного оцепенения нервов, жил и мускулов, которое начинается на конечностях и постепенно направляется внутрь, к более чувствительным частям. Бывали случаи, когда люди проживали на крестах по нескольку дней, мучимые болью, обезвоживанием, страдающие от высокой температуры, чувствующие, как из их тел по капельке вытекает жизнь. Вот так-то, Ваше Величество, - заключает мужчина, глядя в искаженные страхом глаза Королевы. - Ну а теперь, последний штрих, - улыбается доктор и отходит в сторону. Слышится какой-то скрежет и, в следующее мгновение, руки Королевы оказываются натянутыми до предела, больно растягивая мышцы. Полный ненависти взгляд незамедлительно настигает мучителя. Однако он лишь загадочно улыбается, впиваясь в Королеву испытующим взглядом. Открытая перед взглядом мучителя, но не утратившая своего величия, она только подзадоривает извращенную фантазию Вэйла. Зрелище было поистине захватывающее. Непокорная Регина представала во всей своей первозданной красе: прекрасные изгибы совершенного тела, вздымающаяся грудь, приподнятая натянутыми мышцами, темные волны волос, обрамляющие гордый профиль и, наконец, ее глаза – черные, бездонные, горящие неугасимым огнем. Мужчина подступает, и Регина сжимается вся внутри, боясь, что новые действия доктора, чтобы он там не задумал, принесут еще одну волну боли и унижения. Вэйл медленно ведет пальцем по смуглой коже, чувствуя проступающие ребра. Он осторожно обводит контур груди, наблюдая, как прерывается дыхание женщины, и как она напрягается под его прикосновениями. Синие глаза впиваются в лицо жертвы, и Регина с тревогой видит в них нескрываемый восторг. Вэйл медленно отстраняет руку. - Что ж, еще увидимся, Ваше Величество, - отвешивает он поклон, и скрывается за дверью. Миллс тяжело выдыхает. В комнате гаснет свет. Она закрывает глаза, стараясь прислушаться к собственному телу. Опоры под ногами нет, а значит, сколько бы она здесь ни пробыла, весь вес ее тела возьмут на себя руки, которые к этому времени, начинают болеть. Как и говорил Вэйл, она уже не может вдохнуть полной грудью. Остается лишь потихоньку дышать, аккуратно втягивая воздух. Регина погружается во тьму, надеясь, что ей хватит сил пережить предстоящую пытку.