Бэдтрио - концерт в городе N-ском

Три часа до концерта. - Я это не надену!!! - Гильберт изо всех сил сопротивлялся и отталкивал костюм, который ему протягивал Эмилио. - Я в нём на гомика похож буду! - Чем тебе не нравится? Вполне себе ничего... - но красное нечто было выхвачено Гильбертом из рук Эмилио и традиционно отправлено в никуда. - А в чем выступать? Господи, и почему с тобой так тяжело?!! Вот ни Антонио, ни Франциск не сопротивлялись!!! - Может, потому что у них костюмы нор-маль-ны-е!!! - Гил готов был биться головой о стену. - Нафига Мне это красное нечто? В нём только стриптиз в баре танцевать!!! - Ги-и-ил!!! - сзади на немца налетел ураган в виде младшей сестры Брагинского. - Козлиная твоя рожа, ты почему не был на моей свадьбе? - Прости, малышка, у меня не получилось, я надеюсь, подарок пришелся по душе, - Гил чмокнул Наташу в нос. - Руки убрал от моей жены! - Торис, успокойся, Гил мне, как брат! - Наташа отстранилась от Байльшмидта. - Даже если и брат, руки распускать не положено, - все еще негодовал шатен, грозно поглядывая на Гильберта. - О-о-очень ревнивый, - громким шёпотом сообщила девушка. - Я о тебе забочусь, Наташенька! - шёпот был услышан. - Ты же мое самое драгоценное сокровище! - Так, брысь отсюда! - вошел Иван, держа в руках костюм, выкинутый Гильбертом. - Это что? - Костюм Гила, но он ни в какую не хочет его надевать, - обиженно проговорил кубинец. - Гил, ты собрался стриптиз устраивать? - спросила Наташа беря двумя пальцами костюм. - Что?! Нет, конечно!!! - истерически закричал музыкант. - Я это не надену!!! - Так, Наташа, берёшь Ториса, и идёте места занимать. Гил, прекрати истерику! Я привёз тебе костюм. - Как хорошо, что у меня такой великолепный брат! - восторгалась Наталья. - У нас места в первом ряду! - Держи! - Брагинский протянул упакованный костюм Гильберту. - Так и будешь пялиться? Или ты хочешь надеть красный? Гилберт расстегнул молнию и обалдел. Черные кожаные штаны, и такая же жилетка отделанные клёпками по швам. - Я помню, ты говорил о таком костюме, - прошептал на ухо потрясённому Гильберту Иван. - Это было больше пяти лет назад... - прошептал Гильберт. - Точнее, семь. - Иван отошел от Байльшмидта. - Иди переодевайся. - И что это сейчас было? - удивленно спросил Бонфуа. - А ты не знал, что они знакомы уже давно? - Людвиг поднял голову от бумаг. - Только я не знал, что они возобновили общение... Спустя три часа, когда все были собраны, Людвиг всё же уточнил: - Ну что, начинаем? - Да... С Богом! - обратился к музыкантам Гильберт. И вот рок-группа вышла из комнаты, в которой они находились, стараясь оставить там своё немалое волнение. Проходя по длинному коридору, парни услышали, как по микрофону объявляют об их выступлении. В глазах каждого промелькнула искра: они были готовы выступить перед людьми. Все четырнадцать тысяч шестьсот шестьдесят мест билетов было раскуплено. В зале не оставалось ни одного свободного места. И это очень радовало парней. – Добрый вечер, друзья! – громко прокричал в микрофон Гильберт, здороваясь с аудиторией, и услышал, что из толпы многие выкрикивают ответные приветствия. – Спасибо, что пришли на наш концерт! Мы рады вас видеть! Наслаждайтесь музыкой и атмосферой! А мы начинаем! Ослепительно вспыхнули прожектора, волнение, что преследовало парней, улетучилось с первым аккордом музыки. И им уже было всё равно, что находятся они перед многотысячной аудиторией. Остался только драйв и желание сыграть на отрыв. Гильберт взял микрофон и запел: Кайф - когда небо горит огнем, Когда мы утопаем в нем; Кайф - когда среди огромных стен Места нет для других систем. Кайф - когда до обнаженных звезд Не боится коснуться мост; Кайф манит нас по нему пройти И растаять в конце пути. Добро пожаловать за край холодных скучных дней, Я научу тебя играть с фантазией твоей. Добро пожаловать на край последней западни, Я научусь с тобой играть, лишь руку протяни. Хоть группа и была сравнительно новой, но в сердцах многих успела оставить свой след, а потому уже после первого куплета первой песни танцпол отбросил всё сомненья и стал лихо отплясывать. Молодёжь взрывалась воплями радости, вдохновляя тем самым ребят на сцене. Музыка стихла, а свет на миг погас. Из зала слышались крики одобрения, не смолкали оглушительные рукоплескания. – Спасибо!!! – выкрикнул Гильберт, отдышавшись. – А сейчас прозвучит песня «Полюса»! Франциск подошел к стойке с микрофоном, под одобрение толпы ударив по струнам. По сцене зазмеился дым, и мелодичный голос француза поплыл по стадиону, увлекая зрителей в новый мир и порождая, если не новые образы, то новое настроение. Когда я буду не в себе и будет лето, Я вдруг исчезну, ни ответа, ни привета, И все поймут, что моя песня спета, Забудут жизнь, запомнят смерть поэта. А мы спускаем жизнь на тормозах, Мы засыпаем с улыбкой на губах, Мы поменяли наши адреса На Северный и Южный полюса. Песня приводила заведённую публику в не меньший экстаз, чем тот, который держался на протяжении пения Гильберта. И Франциска это несказанно радовало. Ему нравилось это чувство, когда тысячи глаз устремлены на него, когда тысячи ушей ловят звуки их музыки, когда народ не в силах стоять на месте начинает двигаться в такт и подпевать. И это будет долгое мучительное лето, И будет много жизни, много света, Ведь тайный смысл счастливого билета Поймёшь, когда умрёшь за это. А мы спускаем жизнь на тормозах, Мы засыпаем с улыбкой на губах, Мы поменяли наши адреса На Северный и Южный полюса. Зал скандировал припев едва ли не громче, чем сам Франциск, но это нисколько не мешало. Наоборот, заставляло почувствовать единение, где каждый человек являлся соучастником их первого концерта. И народ, который до этого был знаком с творчеством новой группы лишь по записям, теперь получал истинное удовольствие вживую увидеть её участников. Антонио и Гильберт, стоявшие в глубине сцены, тоже не могли сдержать улыбок. Город принял их песни и их самих, и дальше можно полностью погрузиться в музыку и просто наслаждаться, делая любимое дело. Антонио знал, что его звёздный час ещё впереди, но его невидимое для других волнение утихло, оставляя лишь предвкушение. Между тем начался следующий куплет. Многие подпевали, вторя голосу Франциска. Уже не важны были сами слова, а только настроение, охватившее этот единый организм, порой разрушительный, но, безусловно, способный увлечь каждого в свой ритм. И вот в последний раз прозвучал припев, и публика разразилась оглушительными аплодисментами. От восторга зрителей закладывало уши. Рёв стоял такой, что вполне мог поспорить с турбиной самолета. Франциск, улыбаясь, выкрикивал слова одобрения и благодарности на родном французском вперемешку с русским, ещё больше раззадоривая зал. На протяжении сорока минут парни пели, сменяя друг друга. – Хотите ещё? - выкрикнул Франциск. Он подошёл к микрофону, сменив спевшего пять песен подряд Гильберта. – Да!!! – ревел зал. – Тогда предлагаем вашему вниманию песню "Молитва"! Француз вынул микрофон со стойки и подошёл к самому краю сцены. Когда полилась музыка, женская половина аудитории готова была растечься под взглядом Франциска. Тише, души на крыше медленно дышат перед прыжком. Слышу все Твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком. Как проще сказать, не растерять, не разорвать, Мы здесь на века, словно река, словно слова молитвы. Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко. Я, я - не один, но без Тебя просто никто. Пепел легок и светел, я не заметил, как время прошло. Чары силу теряют и превращают жемчуг в стекло. Как пусто в душе без миражей, без волшебства. Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит, словно слова молитвы. Второй раз припев пели уже все, отчего Франциск довольно жмурился. Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко. Я, я - не один, но без Тебя просто никто... На танцполе парочки кружились в танце. Песня закончилась, и гром аплодисментов разнесся над вечерним Калининградом. - А сейчас для вас поет наш третий участник, Антонио! - прокричал Франциск. – Народ, поддержите нашего скромника! Под скандирование "Давай! Давай!", Антонио уничтожающе посмотрел на Бонфуа. Но отказать зрителям не мог, потому вышел к микрофону. И стоило заиграть музыке, как всё желание убить француза испарилось. Тысячу сто поколении - мечта на развес, Тысячу сто поколений - любовь и война. Каждый рождается с мыслью достать до небес, И нам с тобой сейчас как во все времена. Ничего не жаль, ни штыков, ни роз, Если за мечту, если все всерьез. Ничего не жаль, ни огня, ни слов, Если за мечту, если за любовь. Едва отыграли последние аккорды тишина, что сопровождала песню, взорвалась одобрительными возгласами и требованиями спеть еще. - А закончить мы хотим песней, которую посвящаем всем своим друзьям, где бы они ни были! - обратился Гильберт к залу. Рампы погасли, оставив лишь желтовато-белый луч прожектора, направленный на Гильберта. Он, обведя взглядом почти невидимый тёмный зал, светящийся кое-где холодными и бледными огоньками телефонов, положил руки на стойку микрофона, вслушиваясь в первые аккорды, на миг прикрыл красновато-карие глаза и запел: Перестал. И снова сыпет снег. Для тебя. И для меня - для всех. Кроме всех песков пустыни, Не узнать им его имя. Им сгорать под солнцем злющим, Обжигающем, плюющем. А над нами - злые тучи. Холода всё круче, круче. И уже как две недели Прогноз радио - метели В самом деле... Найдя взглядом Ивана, он продолжал петь только ему. Иван смотрел Гильберту в глаза, но видел лишь события пятилетней давности которые и послужили причиной написания этих строк. Пять лет назад. Северный Урал. - Гил, аккуратней, зацепи выше! - Иван давал указания, куда вбить ледоруб. При очередном замахе немец не удержался и полетел вниз. - Твою ж мать! Ги-и-ил!!!! Подбежав, Иван попытался осмотреть друга. Повезло, что по близости не было выпирающих камней да и снег был достаточно рыхлым. Парень упал плашмя и не с такой уж большой высоты. Иван был благодарен судьбе, что Гильберт не успел подняться высоко. Предварительный осмотр переломов и каких либо повреждений не выявил. Похлопав друга, Брагинский привел его в чувство. - Ты как? - спросил Иван. - Как будто меня переехали катком. - Шевелить руками можешь? Только без резких движений, медленно и аккуратно. Гильберт пошевелил пальцами рук. - Больно? - Нет. - Тогда тоже самое с ногами. Больно? - Не особо. - То есть? - Правая ничего, левая побаливает. - Ясно. Теперь попробуй головой подвигать. - Нормально, - улыбнулся Гил. - Дискомфорт, боль в спине ощущаешь? - Нет. - Нужно выбираться отсюда. Благо, от станции отошли не далеко. - Ваня, я себе сейчас всю попу отморожу... может, встану уже? - А если перелом позвоночника? - Скорее, сотрясение, потому как двоишься. Гильберт, не слушая друга, сел, но, попытавшись встать, упал. Иван подскочил к другу и помог подняться. - Давай-ка свяжем лыжи, и я дотащу тебя до станции. Что-то не нравятся мне эти облака, собирающиеся в тучу. Как бы погода не испортилась. Нам в город нужно. Быстро связав лыжи и пересадив на них Гильберта, Брагинский направился к станции. Едва они успели добраться до места, как начался снегопад. Не слушая возражений, русский подхватил друга на руки и вошел в здание. - Вовремя вы, парни, - обратился к ним дежурный. - Куда бы мне его пристроить? - поинтересовался Иван. - Давай на второй этаж и раздевай. Посмотрим, что с ним. Сейчас отзвонюсь в город, узнаю, что да как, - сказал дежурный и стал вызывать городского диспетчера. - Вань, давай я сам на одной ноге допрыгаю. - Молчи, сказано наверх и раздеть, значит, наверх... А потом были самые длинные трое суток его жизни... Метель разыгралась не на шутку, и помощь пришла лишь на третьи сутки. Всё это время дорогой Ивану человек находился на грани. Много чего наговорил Гильберт в бреду, а самое главное, там были слова, что друг давно и безнадежно любит его. Потом в больнице, когда Гильберту ничего уже не угрожало, Иван смалодушничал и оставил ему письмо и стих.... И вот теперь он звучит для всех и только для него... ...снег то шел, то прекращался бился в окна разбивался он то плакал, то смеялся. улыбался. улыбался, попрощался... и снова снег ушел изменился мир и хорошо! прежний мир был слишком грязным, злым, тупым и однообразным, лицемерным и циничным, слишком серым и двуличным, а теперь грязь незаметна: мир стал белый, мир стал светлый, только нафиг он мне сдался, лучше б друг со мной остался. потерялся я... прекратился бег... перестал и снова сыпет снег... Отзвучали последние аккорды музыки, зал взорвался бурными овациями. - Спасибо, что были с нами! Спасибо за теплый прием! До скорой встречи, Калинигра-а-ад!!!! - Группа поклонилась и покинула сцену. - Это успех!! Это бесспорный успех!!! - Антонио бросился обнимать всех подряд. Бонфуа мерил гримёрку бегом. - Аа-а-а! Ребята, вы супер!!! Готовы проснуться знаменитыми?!! - Наташа ворвалась в комнату подобно урагану и расцеловала всех, а следом за ней вошел Торис. - Все вон!!! - в комнату вошел Брагинский. Народ переглянулся и быстро вышел. - Почему? - Иван подошел вплотную к Гильберту. - Почему именно этот? - Потому что для меня всё по-прежнему. Все пять долгих лет я пытался, видит Бог, пытался, но не смог перебороть свои чувства, прости... - Гильберт развернулся и вышел. Впервые за три недели пошел дождь, но это ничего - это соответствовало настроению немца. - Гил, тут хотят журналисты пообщаться, - Людвиг попытался остановить брата. - Пусть Бонфуа с ними общается, если нужен я, то только завтра, мне нужно побыть одному. Людвиг со всех ног бросился в гримерную. Там в полной прострации стоял Иван. - Господи, да что у вас случилось? - Людвиг подошел к Ивану. - Ваня, там дождь пошел, а этот идиот, не то что куртку - зонт не взял. Простудится ведь... - Что? - Иван словно очнулся. - Я говорю, найди брата! Он ушел... - Идиот!!! - Русский сорвался с места. Как оказался на их любимом когда-то Медовом мосту, Гильберт не помнил, да и всё равно ему было. Он стоял, облокотившись на перила, и думал, что полный дурак, раз повторно наступил на те же грабли. Дождь шел всё сильнее, унося тоску, что копилась эти долгие пять лет. В какой момент вода перестала попадать на него, он так и не понял. Лишь тепло и знакомый голос заставили его очнуться.