По лезвию ножа

Одиночество — опасная вещь. Если оно не ведет тебя к Богу, оно ведет к дьяволу. Оно ведет тебя к самому себе. Джойс Кэрол Оутс

      – На правах главы одного из ведущих отделов Щ.И.Т.а и главы нескольких наших важных проектов, я отказываюсь работать с Зимним в поле, – закидывая ногу в привычной головокружительной шпильке на ногу, я шлепнулась в кресло напротив стола Александра в его кабинете. – Я вообще отказываюсь от любой работы в поле. Мне есть, чем заниматься помимо беготни с автоматом наперевес, а для работы с Зимним есть команда. Я не полевой агент.       Сказать бы, что Александр был удивлен, но – нет. Хотя его брови в показном изумлении поползли вверх.       – Ты и сам прекрасно отдаешь ему приказы. Боец он опытный и в няньке в виде моей скромной персоны не нуждается.       – А если его ранят? – прищурился Александр.       – Врачи у нас тоже есть. А у Зимнего, помимо них, еще и ускоренная регенерация. Он у нас суперсолдат и по венам у него «голубая» кровь течет.       – Ты говорила с Бакстоном, – констатировал подтекст разговора Пирс. Я промолчала, выразительно приподняв одну бровь. – Слушай, я не знаю, что он тебе наговорил, но он много знает о ГИДРЕ.       – Он назвал меня Кьярой и сказал, что мой отец считал, что я и мне подобные изменят мир, – холодно произнесла я, вывалив на голову Пирса всё, что он, вероятно, услышать не ожидал. Смена красок на его лице и выражение, изменившееся от нейтрально-вежливого к перекошено-тревожному с долей изумления, говорили сами за себя.       – Ты мне что-то скажешь по этому поводу? – широкая улыбка растянула мои губы, переходя в презрительный оскал. Пирс молчал, переваривая услышанное и, очевидно, продумывая стратегии. – Уникальный момент, должна сказать. На моей памяти ты редко терял дар речи.       – Я не врал тебе касательно твоих матери и отца, Кендра, – произнес Александр с таким видом, будто ему физически было трудно выговаривать эти слова.       – Заверяю тебя, мне осточертели твои полуправды, – прошипела я, склоняясь ближе к столу. – Поэтому я очень прошу тебя серьезно подумать над тем, что ты собираешься сказать на этот раз. Я знаю, ты можешь меня послать, но мне кажется, это не в твоих интересах.       – Ты ведь запросила дела, не так ли? – Александр с усталым видом откинулся в вертящемся кресле, складывая руки на груди.       – Да. И выглядят они более чем подозрительно.       – Приезжай ко мне вечером.       Я вопросительно приподняла брови, не скрывая искреннего удивления.       – Это разговор не для кабинета. И я не хочу даже предполагать сейчас твои эмоции, когда ты узнаешь правду.       – Ту ли правду я узнаю, Александр?       Пирс покачал головой и, игнорируя меня, вернулся к изучению данных на экране компьютера. Впервые, выходя из его кабинета, я не сказала привычного «Хайль ГИДРА!».       *       В моем кабинете в лаборатории обнаружились несколько новых папок, подкинутых аналитиками, и Зимний. Опираясь спиной о диван, он сидел на полу со скучающим видом и бросал в противоположную стену попрыгунчик. Спокойно ловил мячик биопротезом, не глядя в его сторону, а пустой взгляд был устремлён в пол.       Хлопнув дверью, я проскользнула между выпадами мяча к своему рабочему месту. Картонный стакан с ароматным кофе, прихваченным по дороге в любимой кофейне, приятно согревал руку. Устроившись в кресле, включив компьютер и взяв в руки верхнюю папку, я приготовилась ждать. И восхищаться новым сортом кофе. Кстати, пора бы уже и о собственной кофеварке подумать…       День потёк в привычном русле – множество отчетов, бумаг и документов, донесений и писем от руководства группировки, штабов и НИИ. В определённые моменты меня отвлекали собственные сотрудники, требовавшие внимания к своим папкам, проектам или просто просящие моего автографа под документами. Разумеется, люди с подозрением косились на так и не сменившего позы Зимнего Солдата. Мерный стук мяча о стенку не раздражал, так как в нужные моменты я умела абстрагироваться от окружающей обстановки, чтоб упорядочить мысли и порассуждать сама с собой о текущих проблемах. Умение выпадать из разговора с деловым видом спасало на скучнейших совещаниях, в течение которых я порой успевала найти решение для той или иной проблемы, совершенно не прислушиваясь к диалогам, если совещание не требовало моего пристального внимания.       Когда захлопнулась дверь за заведующим медблоком, нервно дернувшимся в сторону, стоило мячику Джеймса пролететь в сантиметре от его носа, я не выдержала.       – Что тебе нужно? Решил довести весь отдел до икоты?       Джеймс, не прерывая занятия и не глядя на меня, ответил спустя минуту, когда я уже успела снова уткнуться в очередное письмо на экране.       – Ты злишься.       Помедлив, я отклонилась от компьютера и настороженно уставилась в напряженный бледный профиль.       – На меня, – выдавил Зимний, по прежнему буравя взглядом стенку.       – Очевидное невероятное, – сердито буркнула я и вернулась к работе. – И как ты это понял только.       Вопрос, разумеется, был сугубо риторическим. Зимний промолчал, а я и не ждала ответа.       Охранник успел принести мне кофе и поинтересоваться, отправлюсь ли я на обед, но я отказалась от машины, сказав, что поеду позже в Трискелион и перекушу там. Мужчина с осторожностью обошел стороной Солдата и его вытянутые по полу ноги и вышел, промолчав. Зимнему даже здесь, в стенах лаборатории, не доверяли и старались не сталкиваться с ним без лишней нужды. После подобных посиделок можно было даже не сомневаться в новой волне слухов, которые поползут по зданию.       Прирученная псина у ног своей хозяйки.       От тупоголовости и недалекости большинства людей меня тошнило и трясло. От ярости из-за их пустых сплетен и абсурдных догадок, от их злобности и завистливости хотелось их убить, стереть в порошок. Буквально, на мельнице, пуская каждого в отдельности под тяжелые жернова, чтоб они смотрели мне в глаза в ужасе и неверии, а я бы с упоением наблюдала, как из их отупелых глаз вытекают кровавые слёзы агонии вместе с жизнью.       Но это стадо неумолимо в своей необходимости системе.       – Ты хочешь, чтоб я работал только на тебя? – внезапный тихий вопрос вывел меня из задумчивости, да так, что я едва не поперхнулась кофе от неожиданности. Сев прямо, я неверяще поймала прямой взгляд серо-стальных глаз и приподняла брови в ответ.       Мячик был сжат напряженным металлом. Казалось, ещё чуть-чуть, и я услышу тугой звон смещающихся пластин.       Я была абсолютно уверена в том, что за моим кабинетом нет слежки – ранее приходилось собственноручно удалять все находимые устройства. Потом, с получением новой власти и положения в ГИДРЕ, о наблюдении за мной речи не велось. Смысл следить за человеком, прошедшим проверки огнём и мечом, и не раз доказавшим верность делу? Но, несмотря на это, подсознательный страх против воли сковал тело.       – Ты – не моя собственность, Солдат, – жестко ответила я, борясь с желанием извиниться за свой тон. – Мы все служим одной цели. Но то, что у тебя был другой приказ, о котором меня не поставили в известность, настораживает.       Джеймс отвел глаза, в которых, как мне показалось, в последний миг мелькнула вина. И тут меня осенило. Он чувствует себя виноватым после случившегося, после того, как поставил чей-то приказ выше моего. И сейчас я открыто сказала ему о своем недоверии. Занятно. В голове всплыл давний спор с Пирсом, его слова о том, что он сделает, если Зимний поставит меня выше интересов организации. Так вот, он и не поставил. Он цел и невредим благодаря своей верности, но не мне, а вызубренным и впаянным в его искалеченный мозг идеалам ГИДРЫ.       Так почему, во имя всего святого, мне так больно?!       Потому, что он не мой?       Да.       Глупый бабский каприз. Презрительно поморщившись от собственного идиотизма, я тряхнула головой, избавляясь от ненужных мыслей. Это ничего не меняет – у меня есть цель. И я её добьюсь любым способом, и как он ко мне относится – не важно. Возможно, по-своему он привязан ко мне, но долг для него превыше его собственных чувств, поскольку он знает, что за любым их проявлением неизменно последует боль и забвение.       Я хлопнула папкой о стол чуть громче, чем следовало бы, не совладав с глушащим здравый смысл раздражением. В который раз не позволяя крамольным мыслям об этой палке о двух концах, каждым из которых для меня будет смерть, закрадываться в голову.       Джеймс поднялся на ноги. Краем глаза я наблюдала за мощной фигурой, нерешительно замершей среди комнаты. Зимний перекатывал мячик в стальных пальцах и смотрел на него, низко опустив голову. А потом двинулся ко мне – обошел стол и прислонился бедром к углу. Мячик – жесткий, простой, лимонного цвета – лег на стопку бумаг передо мной. Я вопросительно подняла глаза, рассматривая затемненное распущенными волосами лицо.       В стальных глазах мелькнула горькая беспросветная тоска, но Джеймс спрятал глаза, отворачиваясь и направляясь к двери.       – Мне можно приходить? – замерев на пороге, осторожно спросил он. Широкие плечи под футболкой были напряжены, он всем телом ждал моего ответа. Что сказать, Зимнего Солдата никто не учил извиняться.       – Можно, – тихо ответила я, наблюдая, как расслабляется его фигура. А в душе кляла себя за мягкосердечность. – Я буду поздно, так что ужин сегодня – твоя проблема.       Мужчина вышел, а я еще несколько минут сверлила дверь взглядом. Мрачные мысли, ворочавшиеся в голове, ощущались тяжёлыми каменными булыжниками.       *       Двухэтажный особняк, выполненный в стиле хай-тек, расположился на окраине элитного района Кливленд-Парк. Пирс не привечал гостей, не терпел суеты и шума, а потому дом стоял особняком, окруженный уютным парком и садом, а вела к нему длинная подъездная аллея. В нескольких минутах езды отсюда располагался Смитсоновский Национальный зоологический парк, где Александр также любил бывать и куда регулярно таскал на прогулки и меня, обосновывая это тем, что там можно отдохнуть от зверей среди животных.       Людей, как вы понимаете, Пирс «любил».       Покручивая на пальце ключи от машины, я медленно шла по мраморной дорожке к застекленной веранде. Подсветка по краям черного камня под ногами рассеивала темноту и мягко отражалась в неглубоких декоративных бассейнах, располагавшихся по обе стороны дорожки. Стеклянная дверь бесшумно закрылась за мной, пропуская в наполненный светом и воздухом дом, с первых шагов окутывавший знакомыми до боли в груди запахами. Из кухни слышался звон посуды, и я пошла на звук и восхитительный запах еды, небрежно скинув туфли по дороге и пристроив пальто на спинке огромного дивана в просторной гостиной. Босые ступни согревало мягкое тепло, исходившее от светлого пола — Александр любил ходить по дому без обуви и терпеть не мог мерзнуть, потому, когда оборудовал этот дом, учел все обстоятельства, делавшие его жизнь комфортной.       — Привет, — коротко бросил мужчина, извлекая на свет божий из духовки изумительную ароматную лазанью.       — Если кто-нибудь узнает, каким одомашненным ты можешь быть — мир рухнет, — хмыкнула я, бросая смартфон и ключи на столик.       — Это информация под грифом «Секретно», так что сто раз подумай, прежде чем сливать её кому-то, — рассмеялся Александр, раскладывая ужин по тарелкам. — Вина?       — А молоко есть?       — В холодильнике. И мне плесни, раз у нас сегодня сухой закон.       Через несколько минут мы с Пирсом устроились за обеденным столом. Я поглядывала на припорошенный снегом сад за стеклом панорамной двери. Казалось, что зима не кончится никогда, а я терпеть не могу холод, так как всегда безбожно мерзну.       — М-м-м, вкусно, — простонала я, искренне восхищаясь кулинарным талантом начальника.       — Спасибо, — улыбнулся Александр. — Кулинария всегда была моим хобби. Жаль, что времени на него остается все меньше из-за занятости.       — Рената тебе готовит?       — Упаси Господи! — шутливо воскликнул Пирс. — Я не хочу потом затевать ремонт. Она хорошая экономка, отлично следит за домом, да, но вот готовить ей не дано. Да и преимущественно ем вне дома или заказываю еду из ресторана.       — М-да, — пробормотала я. — Почему ты развелся? Ты не приспособлен к жизни в одиночестве, Александр.       — Ты никогда не спрашивала меня об этом, — нахмурился Пирс.       — Опять? — вздохнула я. Начальник нахмурился.       — Что — опять?       — Твой коронный номер «Как свинтить от честного ответа на заданный вопрос»? Я знаю твои уловки. Разговор в сторону ты не уведешь.       — А так хотелось… — вытирая рот салфеткой, пробормотал Александр.       — Ну?       — София хорошая женщина, но наш брак всегда был исключительно взаимовыгодной сделкой, которую я заключил с ней и её отцом. На момент нашей свадьбы он занимал внушительный пост в ЦРУ и был заинтересован в прочных связях в других организациях, особенно в Щ.И.Т.е. По счастью, Софи всегда была умной женщиной, и мы построили отношения на взаимном уважении и дружбе, как видишь, даже детей умудрились родить.       — Что пошло не так?       — Брак, заключенный по политическим соображениям, к сожалению, не может быть достаточно крепким. Любви между нами никогда не было, хотя мы ценили друг друга, и остались вместе даже после смерти её отца. Несколько лет назад Софи предложили возглавить Институт оборонных исследований, и положительный ответ предполагал переезд в Вирджинию. Мы поговорили и обсудили все, что было необходимо, и пришли к заключению, что ей нет смысла отказываться от должности. Дети выросли, и нас ничто уже не держало вместе. Потому Софи ушла из ЦРУ и уехала в Александрию, но мы до сих пор общаемся. Я предлагал ей не оформлять расставание официально, но она сказала, что тогда мы будем странно выглядеть — муж и жена, руководящие крупными организациями и живущие в разных штатах невольно вызовут пересуды, и мы решили пережить сплетни лишь один раз. Дети восприняли спокойно, да и все равно на праздники мы собираемся всей семьей. Правда, они иногда жалуются, что возить внуков из штата в штат не особенно удобно, но тут уж ничего не поделаешь. Да и мы с Софи очень заняты на работе, чтобы часто с ними видеться.       — Она знала про маму?       — Нет. Мы поженились через три года после гибели Риккарды. Я никогда не говорил о ней Софи, да и у нее не было повода ревновать меня, как и у меня её. Мы оба карьеристы, оба не были заинтересованы в бурной личной жизни, предпочитаем ей тихий семейный очаг.       Я промолчала, загружая тарелки в посудомоечную машину. Пирс сидел ко мне спиной, доцеживая молоко.       — Знаешь, я часто думаю, что заполучи я тогда твою мать, моя жизнь была бы совершенно другой.       Стакан, жалобно звякнув, брызнул осколками в раковине.       — Прости, Кендра.       — Что пошло не так? Когда эта гребаная жизнь настолько полетела кувырком, что я тебе сейчас просто не состоянии верить? Что тогда случилось на самом деле?! — выкрикнула я, оборачиваясь к нему. И вздрогнула, потому что Пирс обнаружился в шаге от меня. Он поставил стакан в машинку и запустил её, осторожно оттесняя меня от кухни.       — Принеси вино из погреба. На твой вкус. Посидим в гостиной, — предложил он. — Я пока приберусь здесь, не дай бог Рената увидит это безобразие.       — Прости за это.       — Не за что извиняться. Темпераментом ты пошла в свою мать, так что это нормально, считай, я привык.       Скривившись, как от зубной боли, я потопала в погреб, где хранилась огромная коллекция вин со всех концов света. Выбрав коллекционную бутылку французского сладкого розе, я поднялась в гостиную. Александра еще не было, но из кухни доносился приглушенный шум и позвякивание стекла, что поневоле заставляло совесть поджимать хвост и клясть саму себя за несдержанность. Подобрав под себя ноги, я устроилась на диване перед камином и уставилась в огонь. Над каминной полкой, уставленной кучей фотографий, начиная от семейных и заканчивая многочисленными «ручканиями» с высокопоставленными лицами на различных встречах и вручениях, висел огромный плазменный экран с контурной подсветкой. Транслировались новости. Приглушенный звук делал из зачитывающего речь президента забавную немую рыбку, бестолково открывающую рот. По сути, так оно и было — ведомый соратниками и спецслужбами, этот человек являл собой, по сути, просто выставочное лицо, чей голос обнародовал решения высших чинов о жизни простого люда.       Александр пришел с двумя бокалами, штопором и тарелкой, на которой были аккуратно выложены сыр и крекеры. Я молчаливо приподняла брови, когда он больше чем наполовину наполнил мой бокал, но потом махнула рукой.       — Тебе это нужно, — коротко пояснил он, передавая мне вино. Себе он плеснул примерно столько же и откинулся на спинку дивана рядом.       — Хочешь меня напоить, чтоб я утратила внимание к деталям разговора?       — Хочу, чтобы ты расслабилась. Пей.       Я залпом осушила бокал под его изумленным взглядом и пожала плечами, усмехнувшись тому, как мужчина пытался удержать челюсть на месте.       — Ты хотел, чтобы я расслабилась.       — Но не напилась, так ничего не услышав, — буркнул Пирс, с сомнением покосившись на подставленный за добавкой бокал. — Одной бутылки явно будет мало для сегодняшнего вечера, — вздохнул он, наливая вино. Повернув к себе этикетку, мужчина несколько мгновений изучал её и кивнул. — Ясно. Нужно было брать полусухое, его ты не пьешь с такой легкостью.       — Я люблю исключительно сладкие вина, ты же знаешь.       — Знаю, — устало ответил Пирс, снова откидываясь на мягкую спинку.       — Расскажи мне все, — тихо попросила я, после минуты молчания, в течение которой мы оба тихо созерцали всполохи огня. — Я понимаю, что для тебя это непросто, но хочу знать правду. Хочу, Александр.       — Правда в том, что тебя не должно было быть на свете, Кендра, — тоскливо произнес Пирс, а я постаралась справиться с внезапной внутренней дрожью. Александр на несколько мгновений прикрыл глаза, но я молчала, позволяя ему окунуться в прошлое. Наконец, он заговорил.       — Риккарда долго не могла забеременеть и перенесла два выкидыша. Врачи называли много проблем, но так и не определили главную, а после второго и вовсе поставили ей диагноз «бесплодие». А спустя всего лишь полгода ей диагностировали еще и рак головного мозга. Неоперабельный уже на тот момент, что было странно, учитывая то, что она никогда не жаловалась на головную боль.       Я сглотнула, представляя себе тот ужас, через который прошла моя семья.       — Клейтон решил побороться за твою маму, как и я, хотя, признаться, твой отец меня терпеть не мог. Чувствовал, видимо, что я питал к Риккарде отнюдь не дружеские чувства.       — И что же вы сделали?       — Не мы. Клейтон. В то время, как я искал клиники и хирургов, способных провести сложнейшую операцию, он предложил твоей маме пройти испытания новой сывороткой, которую создал его друг — ученый с мировым именем, специализировавшийся на генной инженерии и мутациях. Терять на тот момент нам было нечего, хотя я и был против подобной авантюры, но это была единственная надежда. Узнавая диагноз, все врачи отказывались от операции, объясняя это тем, что пациентка все равно умрет — если не через год от опухоли, так под скальпелем. И Риккарда согласилась стать подопытной на испытаниях сыворотки. Она тогда еще только прошла испытания на животных и её едва позволили испытывать на людях. Суть заключалась в улучшении регенеративной и иммунной функции организма человека, и даже не спрашивай, подробно все равно не объясню, так как уже не помню всего анамнеза.       — Дальше, — глухо попросила я, когда Пирс снова замолчал, отпивая еще вина.       — Сыворотка сотворила чудо. Опухоль рассосалась через месяц, после трех сеансов введения препарата, и твой отец тогда понял, какую золотоносную жилу нащупал его друг.       — Почему же сейчас?..       — Они начали проводить испытания на других людях, вдохновленные успехом эксперимента Риккарды. Позже выяснилось, что на простых людях отражаются побочные эффекты, а именно ухудшение состава крови и постепенное закупоривание сосудов, приводившее к смерти от инфарктов и мозговых кровоизлияний. Проект свернули, когда по истечении года после испытаний умерли все двенадцать подопытных.       — Стой, ты сказал, на простых людях? — я тряхнула головой, уставившись на Александра. — Но мама выжила, верно? Что это значит?       — Это значит, что твоя мутация никогда не была приобретенной, Кендра, — спокойно, глядя мне прямо в глаза, ответил Пирс. Челюсть отъехала вниз. На несколько мгновений я потеряла дар речи, беспомощно открывая и закрывая рот и хлопая глазами. Александр дал мне время переварить услышанное. Соорудил бутерброд из крекеров с ломтиком сыра и протянул мне, но я отрицательно покачала головой. Кусок не лез в горло, а вот выпить хотелось смертельно. Отрешенно глянув в бокал, я снова залпом осушила содержимое и протянула Пирсу.       — Если так пойдет, ты будешь пьяна в стельку еще до того, как узнаешь всю историю.       — Долей, — попросила я. — И принеси еще. Когда закончишь, я напьюсь.       Александр пожал плечами и оставил меня на несколько минут. Мысли хаотично скакали в мутной от выпитого голове, но, в принципе, я не ощущала за его словами лжи — всё было вполне реально. Не зря ведь я выжила во время взрыва на складе в Боготе, получив жуткие травмы? Пирс принес еще две бутылки того же вина. Сам он отпил совсем немного, но вот мой бокал наполнил почти доверху, за что я была ему очень благодарна.       — Когда Зола ставил на мне испытания… Это все было ширмой, да? Я никогда не проявляла способностей до этого, я…       — Давай по порядку, окей? — Александр поднял ладонь, обрывая мой сумбурный вопрос.       — Окей. Мама выжила, потому что была мутантом, так?       — И еще потому, что мутантом была ты. К концу того года Риккарда уже носила тебя под сердцем, и это событие стало настоящим чудом. Ты создавала вокруг нее уникальное электромагнитное поле. Специалисты определяли тебя как мутанта высшего уровня, когда ты была едва сформировавшейся крошкой. В тебе была особая сила, она поддерживала и защищала Риккарду. Эту беременность она перенесла очень легко. Ну, а потом последовали почти шесть лет безоблачного счастья, в течение которых ты находилась под пристальным вниманием всех, кто знал об эксперименте.       — Шесть лет? — непонимающе моргнула я. Родители погибли, когда мне было почти семь.       — Сыворотка оказалась недолговечной по своей закрепленности в организме Риккарды, — с нескрываемой горечью ответил Александр, и мое сердце сжалось от жалости и боли, резанувшей изнутри. После всего, на что пошла мама, чтобы дать мне жизнь, было ужасно узнать, что жертвы и мучения практически не принесли результатов.       — Она заболела снова? — я с трудом проглотила слезы и дрожь в голосе.       — Да. Всё тот же диагноз. Он внезапно проявился в начавшихся мигренях. Ну, пройдя обследование, твои родители узнали, что болезнь вернулась, и врачи давали Риккарде полтора-два года.. Но это стало даже не самой худшей бедой в тот момент.       — Что?       — Как я уже сказал, за тобой наблюдали, а ты росла и крепла. И друг твоего отца, тот самый генетик, что создал сыворотку, предложил Клейтону обследовать тебя и на основе твоей крови создать лекарство, так как он подозревал, что ты усвоила препарат на уровне ДНК. Он предположил, что твоя кровь может сделать прорыв в области лечения рака. И твой отец согласился. Тайком от Риккарды, конечно. От всех.       Я в онемении таращилась в свой бокал. Поверх запястья легла широкая теплая ладонь и успокаивающе сжала.       — Мне жаль, но ты хотела это услышать. Я могу прекратить.       — Нет.       — Кендра, лучше перенести разговор, ты не в состоянии дослушать до конца. Ты уже в шоке, а дальше…       — Говори, — сцепив зубы, упрямо пробормотала я, не поднимая глаз.       — Кендра, — в голосе Пирса слышался мягкий упрек.       — Говори, — повторила я и снова обратилась в слух.       Александр тяжело вздохнул и продолжил рассказ. Признаться, я уже успела пожалеть о том, что решила вытащить на свет всех демонов прошлого, но сворачивать с этого пути уже не хотела. Лучше так. Лучше знать страшную и горькую правду, чем всю жизнь давиться лицемерной ложью.       — Едва ли ты помнишь исследования, ты была еще малышкой. Все вскрылось, когда у тебя неосторожно взяли кровь, и Клейтон не смог скрыть от Риккарды синяк на сгибе твоего локтя. Скандал поднялся неимоверный, дошло до разговоров о разводе, так как твоя мать запретила делать из тебя подопытного кролика, прекрасно понимая, чем это для тебя может закончиться. Как раз в то время Клейтон налаживал дипломатические отношения между США и Ираком, и они решили разобраться с этим вопросом после возвращения с миссией с открытия посольства.       — Но не вернулись.       Александр закусил губу, качая головой.       — Перед отъездом в Ирак Риккарда пришла ко мне. На тот момент я уже сотрудничал с ГИДРОЙ, она, разумеется, не знала об этом, но не суть. Она попросила меня позаботиться о тебе. Рассказала о том, какую участь тебе готовит Клейтон. После смерти матери ты фактически осталась бы беззащитной, и тогда мы с ней приняли довольно тяжелое решение. Страшно признавать, но его предложила именно Риккарда, а я вынужденно пошел ей навстречу, так как на тот момент мы оба смирились с неизбежностью её скорой смерти.       — Вы организовали теракт в посольстве, — потрясенно прошептала я. Александр посмотрел на меня, и в светлых глазах отражалась такая черная печаль, что на миг я подавилась воздухом.       — Твоя мама умоляла меня сделать это ради твоей безопасности. Твой отъезд после их смерти на базу Щ.И.Т.а и новое досье, в котором не будет указано ничего, что указывало бы на твою уникальность. Мы с ней обговорили всё в тот же вечер, и мои люди принялись за работу. Прости меня. Риккарда хотела защитить тебя от тех ужасов, которые тебя ждали. Я узнал, что генетик тайно возобновил проект по генной мутации на основе на данных, полученных из твоей крови, и начал набирать в него женщин-мутантов, обещая им новую силу и новые перспективы после участия в экспериментах. На самом деле, он планировал создать новую партию уникальных детей, вроде тебя. И такой проект реально должен был стать золотым дном.       — Бакстон сказал, что я и мне подобные должны были изменить мир. Потому Бакстон вложился в исследования?       — Умница, — Пирс улыбнулся уголком губ. — Твой отец нашел спонсоров и сам вложился в проект, потому как у них был безукоризненный успешный результат для примера и рекламы инвесторам. В их руках. Беззащитный и даже не подозревающий толком о силе, которая в нем заложена.       Я закусила дрожавшую губу, но слезы остановить не могла — горячие капли текли по щекам.       — Дальнейшее ты знаешь. Простились мы с твоей мамой очень тепло. Она взяла с меня клятву, что я буду защищать тебя. Вот и всё, пожалуй.       — Кто выполнял задание?       — Работало две команды. Одна в Ираке минировала посольство и следила за ходом теракта, вторая, включавшая Зимнего, убирала генетика и его лабораторию, зачищая все данные, которые у них когда-либо были на тебя. Проект исчез навсегда, его стерли, я позаботился об этом.       Я мелкими глотками пила вино, глядя в одну точку и размышляя. Пыталась хоть как-то упорядочить кошмарную информацию, которую больше всего мечтала не знать никогда. Просто продолжала бы считать гибель родителей чудовищной трагедией, а себя — любимым ребенком. Ну, по крайней мере, со стороны мамы это было правдой.       — Откуда такая жестокость? — едва справившись с голосом, прошептала я, по-прежнему не глядя на Александра.       — Люди по природе жестоки, а деньги смывают любую кровь. Любые кровные узы становятся неважными, когда маячит перспектива огромной наживы, прикрытая громогласными заявлениями о спасении человечества от страшнейших болезней. Благородная жертва, так сказать. Они приводили в оправдание и немецкие концлагеря и любые страшные опыты, что там ставили над людьми. Как ни крути, а ученые тогда продвинули медицину и науку намного вперед, а этика и человечность… Да кого она волнует, — допивая вино, сказал Пирс.       — А ко мне? Конкретно ко мне, Александр.       — Я не понимаю? — мужчина растерянно взглянул на меня.       — Ложь. Ты хороший актер, признаю.       — Что ты там себе надумала? — нахмурился Александр, снова наполняя свой бокал.       — Я просто складываю пазлы.       — И как, получается? — насмешливо спросил Пирс, но за смешком и спокойным голосом угадывалась нервозность.       — Нет, потому что я пока не знаю, солгал ты или просто недоговариваешь.       — Я сказал правду.       — Значит, не всю, — меня вело, когда я потянулась за сыром. Бокал почти опустел. Александр тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что я уже набралась.       — Что ты хочешь услышать, я не понимаю?       — Я тебя уже спросила. Откуда у отца такая жестокость ко мне? Шесть лет он меня холил и лелеял, и вдруг сдал на опыты. Кем бы он ни был, он оставался моим отцом, неужели он совершенно не любил меня и был готов причинить такую боль маме? Позволить проводить эксперименты надо мной? Почему? Что пошло не так? Они хотели ребенка, раз было два выкидыша, так какого же черта особенную и долгожданную дочь папа совсем невзлюбил?       — Кендра… — Пирс устало прикрыл глаза, отставляя бокал, и потер лицо ладонями.       — Ты всю жизнь врал, чтоб я считала отца непогрешимым, врал, чтоб счастливое детство не стало для меня больной фантазией, чтоб не было сомнений в том, что я была любимой! Зачем ты тогда появился в моей жизни, а не смотрел, как изначально, издали? Что тогда произошло, отчего отцу стала настолько по барабану моя жизнь? Отвечай!       В ярости я швырнула бокал в стену. Осколки стекла разлетелись в разные стороны, а по светлой поверхности брызнули остатки розового вина. Александр поморщился от моего крика и с сочувствием взглянул на меня. На его лице отчетливо читалась легкая растерянность — кажется, морально он так и не успел подготовить себя к разговору о прошлом. В чем-то я могла его понять. Мы оба словно чувствовали эту тяжесть и потому так долго кружили вокруг и около темы того, почему я вошла в жизнь Пирса.       Александр молчал, и его молчание оглушало пронзительным звоном.       — Это правда? То, о чем я думаю?       — Я не умею читать мысли, — глухо произнес Пирс, избегая моего взгляда.       — Почему ты всегда был рядом? Почему за все выверты и проколы, за которые другим бы давно снесли голову, на меня ты просто орал и отпускал с миром? Почему ты каждый раз с суровым лицом предупреждал меня об ответственности, но каждый раз сам прикрывал мою задницу своим авторитетом? Почему ты сказал, что любишь меня?!       Голос предательски дрожал на последних словах. Вероятно, будь я в трезвом уме, не стала бы на него так давить, особенно когда он так открыто показывал свои эмоции. Но сейчас я отказывалась понимать причины, по которым он не хотел произносить эти слова вслух. Признание, мысли о котором я гнала от себя подальше несколько лет, с каждым разом все смелее балансируя на краю пропасти и проверяя на прочность выдержку Пирса и то, насколько далеко он мне позволит зайти.       — Потому, что ты ненавидишь не понимать что-то. И любишь уверенность в завтрашнем дне, стремишься его таковым сделать, работая сегодня. Потому, что у тебя аллергия на лилии и моллюсков. Ты плохо переносишь холод, а холодно тебе всегда, когда столбик термометра показывает ниже семидесяти градусов*. Ты любишь молоко и не променяешь его ни на что другое, разве что на какао, к которому у тебя тяга с раннего детства. Ты пьешь его до сих пор, так как во время обучения в Щ.И.Т.е тебе его очень недоставало, — Александр говорил едва слышно, а я буквально читала это все по его губам, оглушенная тем, что так хотела и так боялась узнать. Кажется, я даже не осознавала, что слезы давно капают на блузку с дрожащего подбородка. — С детства ты терпеть не могла россыпь крошечных родинок на левом предплечье, которая очень четко складывалась в рисунок созвездия Ориона. Ты считала, что они тебя уродуют. Они исчезли после Боготы, насколько я видел.       Я тихо всхлипнула и втянула в себя воздух сквозь зубы, стараясь унять слезы.       — Ты и сама знаешь ответ, Кендра, — мягко и тепло улыбнулся мне Александр, протягивая крепкую ладонь. Я осторожно, словно в первый раз, вложила в нее дрожащие пальцы, и мужчина тут же сжал их, позволяя присмотреться к левому предплечью. Закатанный на локоть рукав рубашки открывал вязь пятнышек, складывавшихся в витиеватое созвездие. То самое. Александр развернулся ко мне, обхватил свободной рукой за плечи и притянул к своей груди, позволяя уткнуться в нее носом и, наконец, разрыдаться. От боли. От сокрушительной правды. От горя, обиды и счастья одновременно.       Повиснув у него на шее, я выла раненным зверем, пока его ладони гладили меня по волосам и спине.       — Ты… ты…       Голос не слушался, получалось только беспомощно икать сквозь истерику и устало беситься от того, насколько глупым это мне казалось.       — Т-ш-ш-ш… — Александр с нежностью поцеловал меня в висок и, внезапно, подхватил на руки. — Тебе пора спать. Завтра договорим.       — Но я… квартира…       — Останешься у меня, — тоном, не допускающим возражений, отрезал Александр. — Я не оставлю тебя одну в таком состоянии, так что ты никуда не поедешь.       — Спину сорвешь, — пробормотала я, уткнувшись носом в его грудь и греясь в родном тепле.       — Знаешь, хоть я и дед, но не такой древний и рассыпающийся, каким ты меня считаешь, — послышался смешок Пирса. Он довольно быстро принес меня в темную спальню и устроил на широкой кровати. Голова сильно кружилась от волнения, стресса и выпитого вина, и я, плохо соображая, что делаю, вцепилась в его руку, когда он отстранился.       — Останься, — сдавленно пробормотала я, ощущая, как теплыми волнами накатывает такой необходимый мне сейчас сон.       — Спи, — уже краем сознания я почувствовала, как теплые губы поцеловали меня в лоб, и провалилась в объятия Морфея.