The Last Person On Earth I Could Ever Marry

Гарри чувствовал себя немного разбитым. Потому что ему не нравился мистер Томлинсон… не нравился. Если бы не тот факт, что он ему вроде как нравился. Очень. Это немного похоже на почесывание комариного укуса — знаешь, что тебе не должно это нравится, но все равно делаешь это. Теперь, очевидно, Гарри он не совсем нравился. Скорее, «Я могу находиться в вашем присутствии, не чувствуя необходимости сказать: «Вот черт, мне так жаль, но я должен вас покинуть, дела не ждут.”’ Что уже было хорошим знаком, когда это касалось дружбы Гарри. Если бы он продолжил фразу, то добавил бы: «Я должен вас покинуть, дела не ждут, но я собираюсь забыть об этом и вместо этого проведу время с вами». Что было еще лучшим знаком. На следующий день раздался стук в дверь. Гарри быстро встал, подошел к двери и открыл ее. Он даже не был удивлен, когда увидел, что на пороге стоит мистер Томлинсон. — Здравствуйте, — поприветствовал его он, улыбаясь. — У вас все хорошо? — Да, хорошо, спасибо, — сказал мистер Томлинсон. — Лу и Тома сейчас здесь нет, — сообщил ему Гарри. Почему-то, он был этому рад. Почти успокоен. Днем они обычно уходили, у них всегда были какие-то дела. — Ох, ладно, — казалось, он не очень удивился. Гарри отступил в сторону. — Не хотите зайти? — Если только вы не заняты? — Вовсе нет, — Гарри покачал головой. — Заходите. — Хорошо, — сказал мистер Томлинсон и вошел в дом. Гарри прошел в гостиную, мистер Томлинсон последовал за ним. Однако, когда Гарри ушел, чтобы приготовить две чашки чая, мистер Томлинсон остановился и начал рассматривать комнату. Гарри глянул на него из кухни и увидел, что он пристально изучает названия книг и рассматривает старые картины. Выражение его лица было напряженным, как будто он пытался запомнить каждое слово и каждую черточку. — Вы когда-нибудь были здесь? — спросил Гарри, как только принес чай. — Не могу сказать, что был, — наконец, ответил мистер Томлинсон, отводя взгляд от книжной полки и направляя свой взор на Гарри. — Тем не менее, этот дом прекрасен. — Вполне обычный, — сказал Гарри, протягивая ему чай. — Не имею ничего против обычности, — заявил мистер Томлинсон, садясь. Он отхлебнул чай. — Ох, замечательно. Гарри улыбнулся. — И все же, здесь, должно быть, все отличается от того, к чему вы привыкли. Дом, я имею в виду. Слышал, что у вас он довольно большой. — Так и есть, — подтвердил мистер Томлинсон. — Но только потому, что к чему-то привыкаешь, не значит, что ты не способен оценить что-то другое. Большинство вещей имеют определенную привлекательность, как только их хорошо осмотришь. — Вы правы, — сказал Гарри, отпивая чай. — И все-таки, на что это похоже? Вырасти и получить такое изобилие пространства? — Ну, я бы сказал, — задумался мистер Томлинсон, что поймало Гарри врасплох. Он ожидал, что тот просто скажет ему «нормально» или «прекрасно», может быть. Что-то короткое и простое. — Хорошо? Не могу жаловаться, не так ли? Но у нас всегда его было много, у меня большая семья и у нас так много слуг, так что там никогда не бывает действительно тихо или пусто. Но в то же время, оно было чуть ли не слишком большим. Там было едва ли не слишком много места, так что временами там можно было просто исчезнуть. Люди с трудом замечали мое присутствие. Там легко стать забытым. Гарри кивнул. — Эм, хм. Ну, это полная противоположность того, на что похож мой дом. Там все знают о том, где я нахожусь, даже когда прячусь. Мистер Томлинсон улыбнулся, его лицо смягчилось. — В самом деле? Вы должны больше рассказать мне об этом. Гарри на секунду задумался. — Ну, однажды к нам приехала какая-то семья, которую я не особенно хотел видеть. Поэтому я оставил своей семье записку, написав, что ушел за покупками, но, на самом деле, я спрятался на чердаке. Через десять минут после того, как они приехали, один из моих родственников подошел к месту, где я прятался, и сказал мне, что моя матушка спрашивала меня, — Гарри ухмыльнулся. — Было немного неловко.  — Ох, — рассмеялся мистер Томлинсон. Гарри хотел записать этот звук. — Понимаю. В моем доме около миллиона мест, где можно спрятаться. Однако, играть в прятки там невероятно трудно. Мои сестры могут быть очень изобретательными, когда захотят. — Могу себе представить, — сказал Гарри. — И все-таки, должно быть приятно иметь столько пространства, это дает некоторую свободу. Мистер Томлинсон покачал головой. — На самом деле, нет. — Нет? — Это не дает настоящей свободы, лишь ее видимость. Кроме того, мои родители очень строго относились к тому, как я себя веду, как разговариваю… и даже с кем разговариваю. Гарри поднял брови. — Ох, ничего себе. — Да. Однажды они обратили внимание на вас, по большей части просто, чтобы рассказать вам о том, что вы делаете не так. Гарри нахмурился, не зная, что сказать. — Мне было немного трудно исчезнуть в таком обществе, — продолжил мистер Томлинсон, — Потому что я хотел быть в центре внимания. — В самом деле? — Вы удивлены? Гарри пожал плечами. — Вы просто не похожи на такого человека. — Думаю, я ходячее противоречие. Хочу быть, но не люблю находиться. Гарри понятия не имел, что это значит. — Хорошо. Мистер Томлинсон усмехнулся. — Кажется, вы в замешательстве. — Так и есть, немного, — честно сказал Гарри. — Я просто не понимаю вас. Мистер Томлинсон сощурил глаза. — Что именно вы не понимаете? Ваше изменившееся поведение, вашу честность, как вы постоянно заставляете меня чувствовать себя на грани, почему рядом с вами я чувствую себя спокойно, ваше отношение к Нику, ваше отношение ко мне. — Все. — Все? Немного расплывчато, вам так не кажется? — Мне кажется, людей притягивают расплывчатые слова, поэтому мы не должны быть слишком точными и очень много думать. — Вы много думали над этим, не так ли? — Я много думаю в большинстве случаев, потому что у меня слишком много свободного времени. — Верно. Я много думал о вас. — Да. — Однако, думать не всегда полезно. Иногда не получается прийти к хорошим выводам. Гарри хмыкнул. — Но иногда получается. Мистер Томлинсон пожал плечами. — Кроме того, если думать о чем-то плохом, то, по крайней мере, потом будет на что жаловаться. Солнечные лучи прошли сквозь открытое окно, и мистер Томлинсон улыбнулся. Гарри не знал, что больше освещает комнату. — Какой прекрасный способ посмотреть на это. — Мне нравится оставаться жизнерадостным. Мистер Томлинсон внимательно посмотрел на него, его выражения лица было мягким, но немного напряженным. Гарри не понимал, почему он не чувствовал себя неловко под его пристальным взглядом. Не смотря в сторону, он сказал. — Хорошая погода. Гарри уже собирался ответить, как вдруг открылась входная дверь, и дом наполнился болтовней. В комнату вошли Лу и Том, но они резко остановились на своем месте, когда заметили, что они здесь не одни. — Как же вам уютно, — обратил внимание Том. Гарри даже не заметил, что они подсознательно склонились друг к другу, почти прижались. Он собирался что-то сказать, но мистер Томлинсон прокашлялся и встал. — Верно. Я думаю, мне пора идти. — Ох, нет, — сказала Лу. — Пожалуйста, останьтесь. — Спасибо вам, но у меня, хм, есть дела. Гарри не чувствовал разочарование, когда он вышел за дверь. Правда. И кроме того он не чувствовал себя взволнованным, И он также не чувствовал себя возбужденным, когда мистер Томлинсон заскочил на следующий день. Правда. А также не на следующий день после этого. Или на следующий день после этого. Или на следующий день после этого. Как бы то ни было, спустя пять дней, он решил, что ему больше не стоит обманывать себя. Когда раздался стук в дверь, он быстро подскочил к двери, не сдерживая улыбки до ушей, до тех пор… — Ох. Это вы. Перед ним стоял смеющийся мистер Ирвин. — Вы ожидали кого-то другого? — Нет, — пробормотал Гарри. — Вы заняты? — Ну, эм… не совсем. — Могу ли я войти? Гарри отступил в сторону. — Конечно, заходите. Есть ли какие-то причины вашего внезапного появления? — Не совсем. Я заметил, что Луи проводил здесь много времени, и мне захотелось посмотреть из-за чего была вся эта суета. — Ох, — произнес Гарри. — Верно. Не так уж много суеты. Здесь только я. Мистер Ирвин внимательно посмотрел на него. — Только вы. Понимаю. Гарри неловко стоял в дверях. — Итак, не хотите чашечку чая? — Это было бы замечательно. Гарри сделал две чашки чая, задаваясь вопросом, когда его образ жизни стал таким же как у старой леди — каждый день пить послеобеденный чай. Не то чтобы он возражал, он всегда полагал, что в будущем все так и обернется. Нет смысла бороться с судьбой. — Спасибо, — сказал мистер Ирвин, взяв в руки чашку. Гарри сел. — Так вы с мистером Томлинсоном делаете это каждый день? — Ну, мы оба наслаждаемся хорошей чашкой чая, так что… — Конечно, чай. Чай — это замечательно. Гарри кивнул. — Так значит, вы двое дружите в течение долгого времени? — Да. Мы очень долго знаем друг друга. Еще с детства. — Вы тоже выросли в огромном имении? — Можно сказать и так. — И вы всегда были друзьями? — Да. Он прекрасный друг, не хотел бы когда-нибудь потерять его. Гарри хмыкнул. Он не станет отказываться от возможности узнать о нем больше. — В самом деле? Почему? — Есть много причин. Он добрый и очень верный. И, ну… я не знаю, у него хорошо получается давать советы. Гарри выгнул бровь. — У него хорошо получается давать советы? Почему, какие советы он дал вам? — Может быть, лично мне он не дал ни одного, но я слышал, что он не так давно посоветовал одному из своих ближайших друзей не заключать весьма бессмысленный брак. На самом деле, как только слова слетели с губ мистера Ирвина, вся обстановка изменилась, и Гарри знал. Он просто знал. — И этот друг, — медленно сказал Гарри, на самом деле, не желая слышать ответ. — Кто это был? Мистер Ирвин почесал подбородокок. — Я не знаю, слышали ли вы о нем, но его зовут Лиам Пейн. Возможно, Гарри слышал о нем. — Который ранее приобрел имение в Чешире, но не так давно перебрался в Лондон? — Да! — оживленно воскликнул мистер Ирвин. — Вы его знаете? — Мы встречались, — Гарри сузил глаза. — А мистер Томлинсон объяснил свои причины этого вмешательства? — По всей видимости, было что-то не так с семьей. — Что-то не так с семьей? — повторил Гарри. Несомненно, у его семьи очень много проблем, но он терпеть не может, когда кто-то суется не в свои дела. — Да, — сказал мистер Ирвин. — Я слышал, мистер Пейн был совершенно убит горем, но в конце концов, он решил довериться мнению своего друга и уехал, это все, что я знаю. Гарри кивнул, начиная чувствовать оцепенение. — Я понимаю. Вдруг мистер Ирвин нахмурился. — Вы в порядке? Вы выглядите так, словно вам дурно. — Да, я, хм, — Гарри кашлянул. — На самом деле, у меня немного кружится голова. — О, боже, — сказал мистер Ирвин. — Тогда я оставлю вас в покое. Только если вам ничего не надо? — Нет, спасибо, — прошептал Гарри. Мистер Ирвин встал, дошел до двери, после чего повернулся и сказал. — Как думаете, вы сможете прийти сегодня вечером? Может, вы будете чувствовать себя лучше к тому времени. Точно. Ужин сегодня вечером. Гарри подумал о том, кто еще может там быть, и нет. Определенно нет. — Я сомневаюсь в этом. Без дальнейших церемоний, мистер Ирвин попрощался с ним и ушел. Вдруг все его чувства и ощущения начали казаться ненастоящими, как будто стены начали рушится. Гарри узнал это чувство. Это чувство, которое появляется в кончиках пальцев и медленно начинает расползаться, до тех пор пока оно не захватит все ваше тело, и вдруг вы не можете представить себя без него. Вы больше не являетесь собой; вы бушующая туча в ясном небе при ярком солнечном свете. Наполненная молниями и беспорядочными потоками серого дождя, к которой никто не может приблизиться. Это чувство, когда становится тяжело дышать, грудь сжимается, и кажется, что на плечах лежит тяжелый груз, тянущий вниз на землю; а затем еще ниже. Хочется кричать, взорваться, разорвать себя на части. А вместо этого, молча сидишь. Ждешь, когда ты рассеешься в небе. Позже Лу и Том вернулись домой, но Гарри незамедлительно сказал им, что он плохо себя чувствует и хочет, чтобы его оставили в покое. Он не лгал. Когда Том и Лу наконец-то ушли, на улице было темно и шел дождь. Хорошо. Солнечный свет был неприятен. Когда кто-то постучал в дверь, это застало врасплох. Гарри моргнул, нахмурившись. Лу и Том никак не могли уже вернуться — они только ушли. И даже если бы это были они — тогда они бы просто вошли и не стали бы стучаться в свой собственный дом. Но все остальные были у миссис Уолтерс. Странно. Гарри осторожно подошел к двери. Открыл ее, и он должен был знать, кто будет стоять за ней. В самом деле. — Ох. Это вы. Глаза мистера Томлинсона широко раскрыты, а его волосы прилипали ко лбу, так как он стоял прямо под проливным дождем. Он словно сошел с картины. Как всегда. — Вы в порядке? — спросил он, его голос был пронизан беспокойством. Гарри продолжал смотреть на него. Он даже не надел пальто. Как глупо. — Вы же так простудитесь, — сказал он. Гарри надеялся на это. — Меня это не волнует. — Хорошо, — ответил Гарри. Он должен предложить ему зайти. Он не произнес ни слова. — Я могу войти? Гарри отступил в сторону. Мистер Томлинсон вошел и закрыл дверь. — Вы уверены, что с вами все хорошо? Нет. — Я в порядке. — Уверены? Я хочу выйти под дождь и так сильно простудиться, чтобы мне больше никогда не пришлось покидать этот дом. — Безусловно. Гарри сел в кресло, и внезапно к нему в голову пришла мысль. — А впрочем, у вас все хорошо? Вы кажется немного, я не знаю… не в себе. В самом деле, дикий взгляд и сбившееся дыхание, не были такими привычными и уверенными, каким он обычно был. Но он, конечно, ответил. — Нет, у меня все нормально, спасибо. На мгновение в комнате повисла тишина, не считая звуков капающего дождя, наполнявших комнату. — Не хотите присесть? — спросил Гарри, указывая в сторону кресла. — Нет, спасибо, — ответил мистер Томлинсон, не колеблясь. — Хм, ладно, — нерешительно сказал Гарри, сбитый с толку. — Не хотите чашечку чая? И снова. — Нет, спасибо. — Хорошо, — Гарри неловко начал барабанить пальцами по ногам, не в силах придумать, что еще можно спросить. Все это было очень необычно. Гарри знал, почему он еле сдерживается, но он понятия не имел, почему мистер Томлинсон ведет себя так странно. Он начал бродить по комнате, осматривая каждую миниатюру и картину, как будто он никогда не был здесь раньше. Словно он не приходил сюда вчера. Или за день до этого. Гарри кое-что понял. — Почему вы не у миссис Уолтерс? — На самом деле, — сказал мистер Томлинсон оборачиваясь. — Мне нужно с вами поговорить. — Хорошо, — ответил Гарри, все так же медленно, совсем не понимая, что это значит. — Говорите. Мистер Томлинсон глубоко вздохнул и выпрямился. Гарри нахмурился. Кажется, все действительно серьезно. Может быть, он собирался раз и навсегда сказать ему, чтобы он держал Зейна подальше от мистера Пейна. Как будто он уже не сделал все, чтобы они были отделены друг от друга. — Прежде всего, я должен изложить свои основания. Потому что ваша семья является абсолютным разочарованием, включая вас. — Невзирая на то, что такие важные факторы как семья и состояние всегда должны учитываться при принятии серьезных решений, иногда стоит пренебречь правилами. Гарри поднял брови. Он понятия не имел, что происходит. И, да, семья и деньги имеют значение, вы чрезмерно ясно дали это понять. — Но когда возникают такие случаи, я боюсь, у меня не остается никакого выбора. Никакого выбора в чем? В его словах нет никакого смысла. Мистер Томлинсон подошел к нему ближе, и его выражение лица изменилось. Стало почти печальным. — Я люблю вас, — сказал он сорвавшимся голосом. — И я знаю, что любить вас не имеет смысла; это неразумно, безответственно, но прежде всего, к сожалению, бесповоротно. К сожалению? — Как говорится, некоторые вещи нельзя объяснить. Почему Земля крутится вокруг Солнца? Если подумать — большинство вещей не имеют смысла. Имея это в виду, я раз и навсегда прошу вас принять мое предложение руки и сердца. Гарри, должно быть, неправильно расслышал, не считая того, что он определенно не ослышался, и это действительно происходит, и, Боже мой, как это может происходить на самом деле. Гарри моргнул. Он все еще сидел на месте, несмотря на то, что мир вокруг него вращался со скоростью сто миль в минуту. Этого не случалось. Это случилось. Наконец, Гарри откашлялся. — Вы только что сказали, что быть влюбленным в меня — это худшее, что когда-либо случалось с вами? Мистер Томлинсон, казалось, секунду колебался, прежде чем ответил. — Ну, у меня была довольно хорошая жизнь. У Гарри быстрее забилось сердце. Это ненормально. Это неправильно в самых разных степенях. Во всех степенях, когда-либо существовавших. Гарри не мог в это поверить. — Простите. — Вы хотите, чтобы я что-то повторил? — Вы сказали достаточно, спасибо. Молчание снаружи, крики внутри. Прекрасное противоречие в самом безобразном, в самом неистовом виде из всех возможных. Наконец, мистер Томлинсон не выдержал. — Ну? Чаша была разбита, вполне возможно выплескивая все, что было внутри. — Я думаю, что в таких ситуациях, как эта, следовало ожидать чувство долга, однако, вы оскорбили меня всеми возможными способами, и я не могу вспомнить ни одного положительного момента, связанного с вами. Я просто скажу вам нет, и покончим с этим. Мистер Томлинсон уставился на него, скорее ошеломленный, чем сердитый. Не то чтобы Гарри особенно заботило то, что он чувствует. Однако, часть его хотела, чтобы он был расстроен, по крайней мере, это будет справедливо. И, наконец. — Это все? Да, это все. — В значительной степени, да. — Вы меня отвергаете? — По всей видимости, да. Мистер Томлинсон сделал шаг ближе. — Вы смеетесь надо мной? — Не вижу в этом ничего смешного, так что, нет, — сказал Гарри. — Тем не менее, я бы предполагал, что причины из-за которых вы посчитали это плохой идеей, помогут вам увидеть иронию, и, может быть, вы можете посмеяться над этим. Мистер Томлинсон лишь безмолвно кивнул, затаив дыхание. Гарри задавался вопросом, о чем он думает. И хочет ли он это знать. Затем он снова начал расхаживать по комнате. Когда он, наконец, остановился и обернулся, его взгляд был холодным, а голос — безжизненным. — И могу ли спросить, почему вы решили отвергнуть меня, почти не раздумывая? Гарри фыркнул. — Я мог бы также спросить, почему вы сказали мне, что любите меня против вашего лучшего суждения. — Это не то, что я… — Это именно то, что вы имели в виду, — не выдержал Гарри. — И кроме того, даже если бы вы выразились лучше, я бы все равно не согласился. У меня есть свои причины, и вы это знаете. — О, неужели? И какие же? — Как насчет моего брата, Зейна? — спросил Гарри, все еще пылая. Он не мог остыть, не мог успокоиться. — И мистера Пейна? Как вы навсегда разрушили счастье моего самого любимого брата? Мистер Томлинсон вздохнул. — Ох, я бы не стал заходить так далеко. — Так значит, вы это отрицаете? Вы отрицаете то, что разделили их? Мистер Томлинсон открыл рот и снова его закрыл. Он посмотрел в сторону. — Нет, я не отрицаю этого. Гарри ожидал этого, конечно, ожидал, но это все еще застало его врасплох. Это все еще причиняло боль. — Как вы могли это сделать? Мистер Томлинсон выглядел раздраженно. — Потому что я думал, что так будет лучше для всех. — Под всеми, вы имеете в виду себя? — Нет, я не имею в виду себя… — Я вам не верю. — Все, что я хочу сказать, было очевидно, что Лиам влюблен в Зейна сильнее, чем ваш брат в него. Это было несправедливо. — И кто вы такой, человек, не имеющий к этому никакого отношения, чтобы сделать этот вывод? — требовал ответа Гарри. — Он просто стеснительный, и если бы вы знали его лично, вы бы поняли это. — Верно, может быть и так, но он все еще не был бы ему хорошей парой. — Нет? И почему, по-вашему, два человека, любящие друг друга, материально обеспеченные c похожими взглядами на жизнь, не являются хорошей парой? — Я не хочу этого говорить, но ваша семья не та, с кем я бы посоветовал связываться. Вот оно что. — Ну конечно. — Очевидно, не считая вас. Оскорблять людей, которых любишь больше всего в этом мире, как романтично. — Ну, тогда, я не хотел бы вторгаться в мир вашей мечты с бактериями под названием мои родители. — Это не то, что я… Гарри больше не хотел это слышать. — А как насчет Ника Гримшоу? Мистер Томлинсон был мгновенно ошеломлен, хотя бы на мгновение, прежде чем его мозг, казалось, вспомнил это имя, его глаза потемнели, а плечи напряглись. — Мистер Гримшоу? — Да. Или вы станете отрицать, что также разрушили и все его будущее? — То, что произошло между мной и Ником, останется между нами двумя. Другими словами, он этого не отрицал. — Понимаю. Потому что вы не хотите ввязываться в дела, которые не имеют ничего общего с вами, я прав? — Гарри фыркнул. — Может быть, вам стоит следовать тому, что вы говорите. Мистер Томлинсон на это не ответил, лишь разочарованно покачал головой. — Так вот какого вы мнения обо мне. Луи Томлинсон, мастерский губитель жизней, и поэтому вы не хотите, чтобы я вмешался в вашу. Ну, я рад, что вы ничего не приукрасили. — Я мог бы сказать о вас то же самое, — прошипел Гарри. — Я думаю, честность — это единственное, что нас объединяет, на самом деле. — По существу, вы хотите сказать, что если бы я лгал и льстил вам вместо того, чтобы говорить чистую и неутешительную правду, то все бы закончилось по-другому. — Вы ошибаетесь, — сказал Гарри. — Я хочу сказать, что по-другому быть не могло, вы едва ли могли выразиться, высказаться или изложить это так, что заставило бы меня хотя бы задуматься, а не сказать ли вам «да». Когда я говорю, что нас объединяет только честность, я имею в виду то, что на этой планете миллиард человек, и, честно говоря, вы последний человек на Земле, на котором я бы мог когда-то жениться. Эти слова быстро вылетели изо рта Гарри, даже без особых раздумий с его стороны; лишь чистые эмоции, пришедшие из-под ложечки, теперь вышли наружу. Кажется, они задели мистера Томлинсона, так как он тут же сделал шаг назад, и его глаза расширились. Было что-то дикое, необузданное в его взгляде, неуверенность, почти страх — но Гарри могло показаться, так как они исчезли почти в тот же момент, что и появились. — Я совершенно ясно понимаю ваши чувства, — сказал он, но в его голосе исчезли грубая острота и жгучая страсть, сейчас он стал монотонным и вежливым, едва не отрепетированным. — Теперь мне осталось лишь стыдиться того, каким же было мое собственное «я». У Гарри было ощущение, что он начнет плакать, если скажет что-нибудь еще, поэтому он промолчал. — Я вас оставлю сию же минуту. Простите меня за беспокойство, этого больше не повторится. И с этим, Гарри видел, как он уходил из комнаты и из дома. Уходил из его жизни. Стояла мертвая тишина — даже дождь перестал идти. Гарри и не заметил. На онемевших ногах он медленными шагами поднялся в свою комнату, закрыл дверь и пошел к кровати. Он заменил дождь на улице, дождем в душе. Том и Лу были не настолько глупыми, чтобы разговаривать с ним. *** На следующий день ярко светило солнце. День казался ненастоящим, как будто он не должен был существовать. Словно это сон, и в любую секунду можно проснуться. Когда в очередной раз раздался стук в дверь, Гарри открыл ее, не зная чего ожидать, невзирая на то, что он точно знал, чего ожидать. Перед ним стоял мистер Томлинсон. На секунду их взгляды встретились, и извинение уже было на кончике языка Гарри, но мистер Томлинсон опередил его. Гарри ожидал, Я извиняюсь, или, Могу ли я войти? Все что угодно, кроме: «Это вам», и письма. Гарри принял его. Не хотите ли вы зайти, было на кончике его языка, но опять же, мистер Томлинсон опередил его; развернулся и ушел прочь, не сказав ни слова. Гарри следовал взглядом за его удаляющейся спиной до тех пор, пока он не скрылся из виду, перед тем, как закрыть дверь. Он сел на кресло и быстро разорвал конверт. Дорогой Гарри, Во-первых, я хотел бы извиниться за то, что отнимаю у вас слишком много времени. Я понимаю, что не вправе ожидать чего-то от вас, однако… я не думаю, что смогу жить с самим собой, если я не оправдаюсь, и не объясню себе и вам некоторые из аргументов, направленных против меня. Так что, пожалуйста, не откажите мне. Первым, я хотел бы поднять вопрос относительно вашего брата, Зейна, и Лиама. Я понимаю, что ничего из того, что я сказал или скажу, никоим образом не повлияет на то, что вы чувствуете по поводу этой проблемы, поскольку мы оба предвзяты, хотя и в разных направлениях. Лиам был моим другом на протяжении многих лет, и он дорог мне так же, как вам Зейн. Я искренне думал, что Лиам заботится о Зейне больше, чем Зейн о нем. Я считал, что оказываю другу помощь, и это все, что я могу сказать по данному вопросу. Что касается Ника Гримшоу, я мог бы написать роман о всем, что я хотел бы сказать, и я не думаю, что выскажу там хотя бы половину. Тем не менее, я коротко напишу вам о нем, так как мне не хватает слов, и это все часть прошлого, и чрезвычайно болезненная ситуация, которую мне не очень хочется оживлять в своей памяти. Я понятия не имею, как много вы знаете, и не знаю, что вам сказал Ник, но это правда, у меня и Ника есть общее прошлое; то что мы выросли вместе, и то что мой отец относился к нему, как к собственному сыну. Верно, что, возможно, мой отец любил его больше, чем меня. Когда мой отец скончался, Ник получил значительную часть его состояния. Состояние, которое он быстро проиграл в азартные игры и Бог знает, где еще. Тем не менее, как вы знаете, у меня много сестер, которым также была обещана еще большая часть. Естественно, Ник знал об этом. Именно поэтому, он попытался обмануть одну из них, начав с ней романтические отношения — однако, как только он понял, что не получит ни пенни, он перестал выражать к ней всякий интерес. Я сказал ему, что больше никогда не хочу его видеть. У меня нет желания говорить вам, какая это была из сестер, или когда это произошло — не потому, что я не доверяю вам, а потому, что мои сестры очень важны для меня, и я бы не хотел делиться такого рода сведениями без их согласия. Все что я могу вам сказать, это то, что она была опустошена в течение нескольких месяцев. И я буду злиться на протяжении многих лет. Я рассказывал вам о своем детстве, каким оно было ограниченным и консервативным. Мне говорили о чем думать, и как себя вести. И только когда я встретил вас, я перестал думать об этих глупостях, и я буду вечно благодарен вам за это. Вы могли бы спросить меня о чем угодно, и я не знал бы как вам ответить, потому что я ничего не знаю, когда дело касается вас. Все что я знаю, это то, что я бы хотел, чтобы вы мне все объяснили. Я хочу слушать ваши разговоры часами, всю вечность, разъясняя мне все, чего я не понимаю. А потом объясняли мне то, что я понимаю, потому что я хочу, чтобы вы говорили без остановки. Вы все, чего я не знаю, и все, что я хочу узнать. Я не могу описать того, что я чувствую к вам, но это начинается глубоко внутри меня, и это столь же мучительно, сколь замечательно. И я сожалею, что я сосредотачивался на прошлом, вместо того, чтобы разговаривать с вами. И это сплошная агония, потому что я никак не могу это контролировать, и это заставляет меня чувствовать себя беспомощным. Мне жаль, что я не объяснил этого вам. Я прошу прощения за свой эгоизм. Но больше всего — мне очень, очень жаль, что я расстроил вас. Если вы и должны понять что-то из этого письма, так это простую истину — я никогда не хотел причинить вам никакого вреда. Безусловно, больно знать, что ты заботишься о ком-то больше, чем они заботятся о тебе. Особенно, когда это совершенно ничего не меняет. Тем не менее, я думаю, что это один из тех случаев, когда я должен забыть о своих чувствах, потому что дело не во мне. Дело в вас. И кажется, все самое важное всегда связано с вами. Все, что я могу сказать в свое оправдание, иногда, мне не хватает слов. Я хочу сказать вам, что ваши волосы выглядят прекрасно в свете дня, а заканчивается все тем, что я говорю, какая хорошая погода. Я помню, что сказал вам о том, что мне нравится быть в центре внимания. Тогда я имел в виду, что хочу быть в центре вашего внимания. Что я хочу быть в главных ролях историй, которые вы рассказываете — о прошлом, настоящем, будущем. Вы — мечта, которая была у меня всегда. Опять же, я прошу прощения. Искренне ваш, Луи