Только он...

Вонгола стала меняться. Куда делись те, кто скреплял свою клятву верности на крови, что не дадут небу Вонголы, их собственному небу умереть? Где они? Занзас не верил ни своим ушам, ни глазам тем более. Девчонка, в которой он признал своего босса, изменилась кардинально. Все началось с того, что она стала реже присутствовать на собраниях альянса семей. Они проходи в пугающей тишине, сопровождающейся тяжелыми голосами закаленных глав преступного мира. Все они ждали ту, чье кресло возвышалось над ними и практически всегда пустовало. Ее место не занимал никто, но за ним всегда стоял правая рука, однако вечно взбалмошный, неуравновешенный подрывник был немногословен. Оскорбления в адрес босса, пропускал мимо ушей, только извиняясь за доставленные неудобства и просьбу подождать. Это было первым признаком того, что что-то не так. После очередного собрания он отправился прямиком в особняк Вонголы. Занзаса и его капитана встретила гробовая тишина. Он даже слышал собственное дыхание, что, казалось, эхом отдавалось от мраморных стен холла. Залитая тьмой комната, черные шторы, не пропускающие сквозь себя и каплю света. Даже в такой темноте он отчетливо видел ее. Она сидела в полной тишине, лишь полыхающее на лбу пламя выдавало ее присутствие, но ей было наплевать. Взор небесного огня ярости был устремлен в стену напротив. Она даже не шевельнулась на его приход, лишь взгляд на секунду замер на его силуэте, а потом снова вернулся к стене. В некогда лучезарных, светящихся теплом глазах теперь лишь были выжженные останки ее прошлой. Останки неба, некогда величаво возвышавшегося над его миром. - Что ты творишь, Савада, - было бесполезно. Он подошел к ней вплотную, загораживая стену своим телом и заставляя поднять глаза на него; скривить пухлые, искусанные до крови губы в жалком подобии улыбки. - Зачем ты здесь? – прокуренный голос можно было сравнить со скрежетом тупого метала, что нервировал сильнее всего, – неужели еще не заметил? Небо умерло, Занзас, умерло вместе с его светом. Скайрини схватил шатенку за руку, волоча ее к кожаному дивану. Усадив ее, он присел на корточки, бережно накрывая ее ледяные избитые ладони своими. Она дернулась, словно по лицу ударили чем-то тяжелым, отрезвляющим. Где те, что клялись защищать свое небо – он не понимал, как все смогло дойти до такого. Где было другое небо, которое давало обет о защите и спасенье – он ненавидел себя. Где были все, которых она считала семьей. – Она уже считала по-другому. - Небо не может умереть. Могут умереть все остальные, но небо будет жить. Что теперь в ее понимании слово «жить»? Куда исчез тот мимолётный ветер, что вместе с такой приятной прохладой принес и кусочек солнца. Занзас не может ей помочь, он устает от ее пустого взгляда, гробовой тишины и фальшивой улыбки. Её голос - стальной безжизненный, безжалостно отдает приказы направо и налево. Ее руки покрыты кровью, когда она возвращается с особо опасных заданий и не говорит ни слова, просто запирается в комнате и смотрит в небо. *** Он сносит все на своем пути, когда мертвый голос Хаято сообщает ее планы. Он несется, не замечая вокруг ничего. Ведь без неба – нет жизни. Он врывается в заброшенный склад, впервые ужасаясь представшей перед ним картины. Корчась от боли, она может лишь смотреть помутневшими глазами на залитое кровью помещенье и кричать от боли, сжигать последние человеческие чувства в своем сердце и проклинать день, когда переступила порог собора, принимая на свои плечи грехи предков. Он видит это. Видит все: море крови, в котором гора трупов; её, стоявшую в самом центре, всю в крови; её смерть. - Помоги… Ее голос сел, волосы спутаны, пропитаны запахом никотина, алкоголя и крови. - Небо не может умереть, слышишь? – он понимает, ей этого не простят. Они явятся за ней, поэтому он больше не видит выхода. Тянется рукой к висевшему на бедре пистолету. Холодный металл отрезвляет. – Но есть исключение. – Он направляет дуло пистолета на нее. Ожидает чего угодно, но только не этого. Она улыбается, достает из внутреннего кармана пальто коробочку и бросает в его сторону – « Кольцо неба». - Знаю… Занзас сглатывает, шумно с болью и держит ее на курке. - Ради самого себя, оно должно умереть. Он закрывает глаза и опускает курок. Слышится облегченный хрип. Ее тело разбивается о груду трупов у ее ног. Он смотрит непривычно устало. За спиной слышится лязг и звон цепей. Небо не может умереть, оно не умрет – он это знает. Знает, потому что его небо с ним. Тлеет своим привычным теплом, заключенным в воле кольца.