***
Норвегия неподвижно уже третьи сутки смотрит в окно. Тупик Пуффин свободно летает, где ему вздумается, он ни от кого не зависит. Ах, как же здорово иметь крылья, улететь в далекие горы, забраться на заснеженную вершину, отыскать пещеру и там, где никто не видит, дать волю чувствам. Дом редко остается без гостей. Точнее, без гостя. После того рокового совещания Дания буквально переехал к Андрессу, не желая оставлять его одного хотя бы на секунду. Но парень будто и не замечал непрошенного гостя, игнорируя и считая его простым призраком. Он постоянно смотрел в окно на пролетающих мимо птиц. - Хочу быть птицей, - вслух прошептал норвежец. - Зачем? - Спросил датчанин. - Улететь высоко в горы, чтобы никого не видеть, и остаться наедине с собой. - Думаешь, это поможет твоим страданиям? - Хенрику удалось отвести Норвегию от окна и усадить на диван. - Тогда ты просто станешь, как брат. - Это хоть как-то продлит память о нем, - на секунду датчанину показалось, что он слышал холодный и твердый голос Исландии. - Ты хочешь вернуть его? - Серьезно спросил Дания. Норвегия вздрогнул и поднял взгляд на друга. В уголках глаз норвежца блеснули слезы. - Я не знаю, - рваным, дрожащим голосом сказал он, больше не в силах сдерживать эмоции. В отчаянии Йенсенн бросился в объятья того, кого всегда презирал и всячески пытался унизить. Только сейчас, чувствуя рядом человека, который поддерживает его, успокаивающие вещи, Норвегия может дать волю слезам и избавится от душевных страданий. - Я не знаю...не знаю. - Ничего, всё хорошо, - датчанин погладил его голове. - У нас еще есть время. Время, которого всегда так не хватает в нужный момент. Время, которое невозможно вернуть. Норвегия не знает, хватит ли ему времени на правильный выбор. Но сейчас он точно знает, что страдать в одиночестве, скрываясь от чужих глаз, стать отшельником очень глупо. Ведь высказаться родному человеку гораздо легче. Ведь тогда могут утешить.***
Раньше этот дом был самым ярким во всей Европе. Здесь никогда не стихала музыка, гул голосов, гостеприимный хозяин тоже был ярким и веселым. Но сейчас... Дом, будто проникшувшись настроением владельца, почернел, яркая краска побледнела и облупилась, создавалась впечатление, что дом давно заброшен. Рядом с домом раздается тихое ржание лошадей, раздающееся громким эхом по всей округе. В коридорах больше не слышно топота ног, больше в комнатах не горит свет. Вся атмосфера пуста, безжизненна и до боли угнетена. Комната, которая больше похожа на детскую из-за цветных обоев и обилия мягких игрушек, пустует уже несколько дней. В доме закрыты почти все комнаты, кроме той, куда Польша никогда не заходил и вообще не знал, зачем она нужна, - кабинет. В кабинете окна плотно зашторены, и солнце не проникает в помещение. Единственным источником света служит тусклая настольная лампа, освещающая огромную карту мира и слегка задевающая силуэт, лежащий на полу в позе эмбриона. Зеленые глаза, в которых совершенно нет эмоций, смотрят в одну точку. Лукашевич не реагирует ни на что. Он будто исчез из этого мира, оставив лишь одну пустую никому не нужную оболочку. Больше никому не нужную. Лит. Сколько тепла дарила когда-то эта кличка Феликсу, сколько замечательных событий связано с этим словом. Но не сейчас. В голове эхом раздаются слова, перед глазами мелькают образы, образы, приносящие боль. Сначала все светлые, радостные, теплые воспоминания прошлого, но затем счастье мгновенно меняется на настоящее. "Лит...ва". После стольких потерь, войн и разрушений, когда Торис вернулся к нему, поляк понял ужасную вещь. Лита больше нет. Нет тех ясных, красивых глаз, полных заботы и радости, нет того мягкого и бархатного голоса, который всегда завораживал и заставлял расслабиться, нет той улыбки, простой и теплой улыбки. Теперь есть только Литва. Тусклый, затуманенный взгляд, полушепот, больше напоминающий шипение ядовитой змеи, и поддельная, ложная ухмылка. За то, что Лит умер, Феликс бранит именно себя. Он ужасно с ним поступал, он был главным источником проблем литовца, он был глупцом, надеясь на то, что Россия позаботится о Торисе во время кризиса, а сам принял удар трех держав на себя. Но так надо было, так надо было, чтобы шатен на время забыл о поляке, чтобы не переживал, так надо было... А теперь Польша потерял все, что было ему дорого. И что теперь делать? Ведь даже если сердце прекрасно понимало, что Лита больше не существует, то душа убеждала, что у него есть способ вернуть прежнего литовца. Внезапная идея, словно молния, поражает разум блондина. Он вскочил с пола, схватил ручку и стал чертить на карте. Так было уже не раз. Его территорию не раз пересекали темные чернила. Но это было не по его воле. А теперь все иначе. Феликс помнит каждую мелочь, каждый изгиб границы Литовской Республики на масштабе карты. Пускай он лишится каких-то шестидесяти пяти тысяч квадратных километров своей территории, при желании он может отдать больше, лишь бы спасти друга. Польша предан Богу, но люди, охваченные отчаянием и душевными страданиями, способны пойти против своих принципов и даже использовать черную магию. На карте появились мокрые разводы. В гневе и истерике блондин отбросил карту, чтобы слезы не размазали чернила. Феликс упал на пол, захлебываясь своими же слезами, проклиная весь мир: Америку за идиотскую экспедицию, Беларусь за ее безразличие к произошедшему, и в первую очередь проклиная себя. В кабинет вбежала Украина. Девушка с того самого собрания ухаживала за Лукашевичем. Она присела рядом с поляком и нежно обняла его. Тот прижался к украинке, орошая ее блузку слезами. Ольга нежно напевала какую-то колыбельную, успокаивая всхлипывающего и дрожащего Феликса, словно маленького ребенка, которому среди ночи приснился кошмар. - С-спасибо, - дрожащим голосом прошептал Польша, немного успокоившись. Он знал Украину с детства и мог сказать, что она изменилась не так сильно, как Торис, а поэтому блондин чувствовал от нее такую нужную заботу и согревающее сердце ощущение близкого, родного человека. В отличии от младшей сестры, которой было словно в радость избавится от надоедливого поклонника, Ольга переживала за то, что случилось и случится в скором времени. Она переживала за то, что будет с теми, кто был близок с погибшими. А тот самый день, из-за которого решится судьба всего мира, уже приближался.***
В Америке библиотек больше, чем ресторанов быстрого питания. Для Англии это звучит одновременно смешно, грустно, вселяет надежду и в тоже время пугает огромным количеством книг. Пять суток Артур не спал, перебирая каждую книгу в библиотеке Джонса, пытаясь найти хоть что-то об американских цивилизациях, их обычаях, ритуалах и множество других сведений. Но тот храм не был похож ни на пирамиды хоумпвеллов, хохокамов, могольон и анасази. Это был совершенно иной объект. Очень странный. Странный тем, что даже Тони не смог узнать ничего о нем, там не было присутствия магии. А значит... - Я не помешаю? - Анна тихонько открыла высокую дверь читательского зала и увидела англичанина, сидящего на кресле в окружении огромных стопок книг, покоящихся на полу, столике и рядом с Керклендом. - Ты серьезно думаешь, что сможешь что-то в одиночку найти. - По крайней мере я хоть что-то делаю, в отличии от других, которые только и умеют, что рыдать, - в голосе англичанина кроме холодного спокойствия было слышно раздражение. Хотя весь вид парня говорил о том, что ему нет дела до разговоров: хмурый взгляд, сосредоточенный на тексте очередной книги, дрожащие руки. На деревянном столе, по мимо пяти стопок книг были еще и грязные пустые чашки из-под чая, который придавал Англии больше сил, чем кофе. - Я помогу тебе, - девушка решительно подошла к блондину, села рядом на пол и взяла одну книгу. - Я сам, - буркнул Артур, преподнеся книгу ближе к лицу, чтобы Брагинская не видела его красных щек. Это было счастье, что кто-то решил помочь с поисками, тем более, если это Анна. Тихое тиканье часов, казалось ужасно громким в этой звенящей тишине. Не выдержав, Керкленд со злости выбросил очередную бесполезную книгу прямо в тикающий механизм, разбив его. Пятые сутки, тысяча библиотек из пятнадцати тысяч, неизвестно сколько сотен тысяч - такие огромные цифры, так много ненужной информации, так много потраченных сил, ни минуты передышки, ни секунды сна. Так много чувств вырывается наружу - гнев, ненависть, слабость, безысходность, ирония с самого себя. - Ничего не понимаю! Что это за чертовщина! Страны не могут умереть! Почему никто ничего не делает!? Почему... Теплое прикосновение губ, сладкий вкус мяты, легкое давление, ощущение биения чужого сердца через одежду, а затем прикосновение тоненькой ручки к ширинке брюк. - Не стоит, - выдохнул Англия, отстраняя девушку. - Прости, но не стоит... - Посмотри на себя, - Брагинская строго смотрела парню в глаза. - Ты изводишь сам себя, тебе нужен отдых. Расслабься, отвлекись. Поверь, маленький отдых поможет собраться. Более настойчивый поцелуй. Артур перегнулся через перило кресла, и они вместе упали на пол, смеясь и смотря друг другу в глаза. Анна была права, отдых был чертовски нужен Англии. Ощущение чужого прикосновения, нежные поцелуи и плавные движения заставляют забыть обо всех проблемах и полностью расслабиться, думая лишь о чистой искренней любви. - Я ничего не понимаю. Столько книг и ноль результата, - Артур лениво погладил девушку по волосам, перебирая белоснежные пряди между пальцев. - Но у меня такое чувство, что это что-то знакомое... - Возможно ты ищешь не там, - Брагинская крепче обняла Керкленда. - Но я уверена, что ты найдешь выход. Обязательно найдешь... *** Германия просил всех соблюдать очередь. Каждая страна подходит к большому красному ящику, на одной стороне которого приклеплен русский, а на другой британский флаги. Каждый голосовал за ту идею, которая казалась правильной. И никого нельзя винить. Это выбор каждого, мнение каждого. Когда все страны после голосования сели на свои места, у ящиков остались лишь Артур, Иван и Людвиг, который и подсчитывал голоса. Артура бросило в пот, но заметив как ласково на него смотрит Анна, он смог измученно улыбнуться, а Россия как обычно по-детски улыбался, фиолетовые глаза с намешкой смотрели на англичанина. И вот, последний голос подсчитан. На лице немца появилось удивление. - Ничья. - Как?! - хором спросили страны. Присуствующих в зале нечетное количество, голос отдать можно лишь одному, поэтому ничьи и быть не может. - Германия, посмотри, на полу еще один лежит, - Россия наклонился и поднял упавший лист бумаги. Решающий. Германия вздохнув, просмотрел на имя победителя. - С отрывом всего в один голос победило решение...