***
Работа никогда не ждёт, поэтому было совсем не удивительно скорейшее появление Донсона в моей комнате спустя тридцать минут после того, как я сумел пересилить себя и встать с кровати. Отчитав меня за поздний подъём, мужчина всё время кидал в мою сторону какие-то несуразные, смешные угрозы о скорейшем увольнении и прочей чепухе. Это казалось мне таким обыденным, поэтому, не обращая внимания на трясущегося от ярости дворецкого, я всё-таки оделся и даже умылся. Конечно же, о завтраке я мог и не заикаться, ведь та грязная работа, которую приберёг для меня Донсон, была куда важнее. Мне торжественно были вручены рабочие перчатки не первой свежести, огромный, примерно на три размера больше моего, синий комбинезон на лямках и тяпка, которую мне захотелось запихнуть ненавистному дворецкому куда-нибудь поглубже. Меня отправили в сад с крайне мерзким заданием — прополоть траву вокруг старой, иссохшей вишни. Немного странно, но я думал, что это работа садовника, который присутствовал при всём этом сумасбродстве, виновато качая головой. Процесс щипания бесконечной травы усугубился тем, что благодаря прошедшему ливню, земля превратилась в вязкую жижу, прилипающую к ногам и рукам, засасывая мои ботинки как можно глубже и постоянно доставая меня этим. Донсон тем временем перебирал семена в сухой, тёплой беседке, постоянно поглядывая на меня исподтишка, ухмыляясь и указывая, где я пропустил клок зелени. Дэйв всё также бестолково качал головой, словно виноватый в чём-то болванчик, постригая рядом стоящие кусты. Вся эта ситуация начинала меня изрядно выводить из себя. Неблагодарная, бестолковая работа, на которой я прозябаю целыми днями, не имея при этом никакой личной жизни, помимо неплохого заработка. Но разве истинное счастье и покой заключается в большом, несметном богатстве? Когда мне было пятнадцать лет, я, как и многие несмышленые молодые люди, мечтал об особняке невиданной красоты, напичканном различными развлечениями, игровыми автоматами и приставками. О собственном огромном гараже и стильной, респектабельной машине, которые часто видел на страницах популярных журналов. Хотелось жить одному и самостоятельно, не зависеть от мнения родителей, с которыми у нас были частые разногласия. Ухоженную девушку невиданной красоты с длинными волосами и большими, выразительными глазами, которая готовила бы мне шедевры кулинарии и ублажала каждый вечер. Слишком типично, пресно и бесчувственно. Всё в этих мечтах строилось на больших деньгах и глупых потребностях. Из размышлений меня вырвал тягучий скрип калитки, которая распахнулась где-то за моей спиной. Не обратив на это особого внимания, я продолжил утопать в этой омерзительной грязи и тихо пыхтеть от нахлынувшего негодования. — С добрым утром, мистер Томлинсон, — праздно пропел Дэйв, глядя в сторону калитки, а Донсон поддержал его, также приветствуя работодателя. Никаких слов в ответ я не услышал — возможно, мужчина молча кивнул своим работникам, здороваясь и еле слышно шурша травой под ногами. Но это всё было невозможным, потому что, на сколько мне известно, отец Луи уехал на работу около часа назад, прихватив с собой и миссис Томлинсон. Значит сам Льюис зачем-то пожаловал на задний двор, размеренно вышагивая по всему саду, делая вид, что явно заинтересован серостью улицы. Именно поэтому я решил воздержаться от излишних приветствий, если учитывать то, что он молча, беспардонно свалил из моей кровати сегодня утром. Лёгкая обида скопилась в душе, не желая отступать, как бы неправильно это не выглядело. С каждым его тихим шагом, одна за другой, клетки моего тела начинали заметно напрягаться, а желание взглянуть на него хоть разок становилось просто невыносимым. Тем не менее, взяв себя в руки, мне пришлось нацепить маску безразличия и уткнуться в своё дело, напоминая себе о своём месте. Шуршание травы, давящее на мой разум, совсем скоро подозрительно стихло. Было понятно, что Луи остановился. — С добрым утром, Гарри, — знакомый, по утреннему сиплый голос стремительно рассекал тишину с каждым новым словом, задевая меня за живое. — Здравствуйте, мистер Томлинсон, — сухо пробубнил я, чтобы не вызвать никаких подозрений у любопытного дворецкого. Трава совершенно не поддавалась или же это мои руки перестали подчиняться. — Как спалось? Я ехидно мельком взглянул в сторону этого прекрасного безумца, придаваясь своему ноющему, невыносимому желанию. Тот легко переминался с ноги на ногу, стоя на том месте, где заканчивалась трава и начиналась эта липкая грязь. Белоснежные кроссовки были идеально вычищенными и мне безумно захотелось извалять этого чистюлю в отвратительной жиже. Сам голубоглазый незаметно для других ухмылялся, показывая своё победоносное, игривое настроение. — Мерзко, — я раздражённо откинул отяжелевшую тяпку в сторону и стянув с руки грязную перчатку, встал с корточек, выпрямляясь и глядя прямо в лазурные, хитрые глаза. — меня всю ночь тошнило. На какое-то время над всем садом нависла невыносимая тишина. Луи молча уставился на меня, видимо подбирая нужные слова, даже не замечая того, как странно это выглядит со стороны. Я мимоходом заметил, что Донсон внимательно следил за каждым нашим движением, а затем вышел из беседки, как бы взволнованно подходя ближе к Томлинсону. Дэйв молча продолжал клацать секатором, придавая кустам некую прямоугольную форму, и это было единственное, что разрушало это мутное молчание. — Кажется, нам надо поговорить, мистер Стайлс, — наконец произнёс голубоглазый, снисходительно глядя прямо в мои пустые, совершенно неживые глаза. — Сейчас. — Извините, у меня работа, — якобы с сожалением кинул я, указывая рукой на небольшой участок, который ещё не успел обработать. — Боюсь, что не успею сделать это до обеда. — Ну хорошо, — скептично просипел Луи, смело вляпываясь в эту жидкую землю в своих новеньких, беленьких Nike. — Если тебе так сложно оторваться от этого дерьма. Нас разделяли каких-то четыре метра омерзительной почвы, которые казались слишком длинными в данной ситуации. Выглядело это довольно забавно — как только Томлинсон вступил в эту тёмную кашу, глаза Донсона округлились до невозможности и он схватил голубоглазого за плечи, останавливая, словно этот маленький мальчик случайно вляпался в эту грязюку. Садовник, пожалуй, теперь не уступал дворецкому, ошарашенно наблюдая за тем, как изнеженный сын работодателя полез в эту компостную кучу. — Мистер Томлинсон, что вы… — Донсон искренне недоумевал, будто пытаясь защитить взбешённого голубоглазого от этих мерзопакостных микробов, а главное от меня. — Не стоит, что вы… — Убери от меня руки, Донсон! — потребовал Луи, всё ещё глядя на меня. — Отпусти же, мать твою! Парень довольно вспыльчиво повёл себя, вырываясь из цепких рук своего дворецкого и тяжело передвигая ногами. Мужчина возмущённо посмотрел в мою сторону, кидая взглядом молнии. Кажется, мне будет худо. Белые кроссовки давно безжалостно закряхтели и перекрасились в почти чёрные. Томлинсон всё ещё стремительно вытаскивал ноги из этих цепких грязевых оков, показывая тем самым свой твёрдый, упёртый характер. На самом деле я счёл это за его избалованность и изнеженность — всё этому парню доставалось слишком легко и на блюдечке с золотой каёмочкой. — Я просто не мог остаться! — громко заявил он, закусывая губу. — Если это и есть причина твоего долбанного поведения! Осталось примерно два жалких метра, когда ногу парня в очередной раз затянуло под нехилый слой почвы, но теперь гуща не поддалась резкому рывку. Томлинсон, не рассчитав силы своих накаченных икр, с громким, смачным шлепком упал прямо передо мной, пытаясь схватить меня за руку на лету. И то, что ему удалось это сделать, нечем не помогло — парень не смог избежать немедленного падения, крепко держа меня за руку. Даже в его падении можно было заметить некую грацию, которая никогда не подводила своего обладателя. Грациозный идиот. Невозможно описать ужас, который застыл на лице работников, когда голубоглазый оказался в этой грязевой куче. На какое-то мгновение на меня напало оцепенение, поэтому я тупо смотрел на жалкие попытки Луи встать — он всё ещё цеплялся за мою расслабленную руку. Но затем, услышав его тихий, неразборчивый мат, я не смог сдержаться и неодолимый смешок вырвался из моей груди. В это же мгновение в мою щёку прилетел небольшой кусок мерзкой каши, который противно скатился вниз к подбородку. — Да напряги ты уже эту грёбаную руку, — в ладошке Луи покоился ещё один комок из грязи, готовый прилететь в меня снова, если ослушаюсь. Парень тихонько засмеялся, начиная нести всякую чушь, которую я так и не сумел разобрать. — Донсон, у Гарольда сегодня выходной. — Но… — начал было мужчина, но был жёстко прерван. — И закончи это дело. — Томлинсон имел ввиду оставшуюся траву, которая теперь весело развивалась на ветру, ожидая своей участи. — Сейчас же.***
Горячий душ всегда расслабляет и придаёт сил, но поластиться под обжигающими струями в гордом одиночестве долго, мне не удалось — Луи уже давно смыл с себя всю налипшую грязь и переоделся в сухое. Теперь парень стоял под дверью, напевая какие-то странные песенки, которые я раньше никогда не слышал, да и вообще сомневался, что такие существуют. Его голос оставался всё таким же сиплым, как и раньше, а на высоких нотах это проявлялось куда больше. Он что-то мурлыкал, подгоняя меня и, как бы я не был зол на этого сорванца, это было довольно мило. — Почему ты обиделся на меня? — этот вопрос был не нов, он уже успел устареть и потерять актуальность за сегодняшний день. Я всё ещё гордо молчал, выдавливая на руку небольшую порцию геля для душа. Дверь тихонько отворилась, но голубоглазый не зашёл. Улыбка давно поселилась на моём лице, выдавая мой дружелюбный настрой и смущение. — Ты знаешь, что обида, а точнее её причина, — слышалось, что Томлинсон улыбается, произнося это. — не должна остаться невысказанной, потому что от молчания тебе будет намного хуже, нежели если ты выскажешь мне все свои претензии. Не знаю, скажешь какой я мудак, моральный урод и прочее. — Девушки меня обычно так называли, когда я рвал с ними. — Прохрипел я достаточно громко, чтобы парень услышал меня из-за двери. — А здесь не та ситуация, чтобы я называл тебя мудаком или папенькиным сынком. — Эй, я вообще-то не говорил про «папенькиного сынка», — проскулил Луи обиженным тоном, но мне было понятно, что этот парень крепкий орешек, который не мог обидеться на такую глупость. — Не суть, в любом случае, даже если я не скажу тебе причину своего утреннего поведения, я буду знать, что тебе намного хуже, чем мне. Вся душистая пена была смыта, а вода выключена, когда я вылез из душевой кабины, хватаясь за махровое полотенце как можно скорее. Спешно обмотав его вокруг бёдер, я подошёл к раковине, поглядывая на дверь через прямоугольное, большое зеркало. Включив холодную воду, я взял зубную щётку и слегка нахмурился, когда не заметил зубной пасты на нужном месте. Луи уже успел зайти в ванную комнату, прикрывая за собой белую дверь и опираясь о неё спиной. Смеющиеся голубые глаза оценивающе прошлись по моей спине, медленно опуская взгляд на поясницу — это было сложно не заметить. — И всё же, почему мне должно быть хуже, чем тебе? — Потому что быть обиженным лучше, чем быть обидчиком, — я всё ещё упорно хмурился, ища взглядом пропажу. — Я хотя бы знаю, что моя душа чиста. — Ну да, чиста и непорочна, — саркастично кинул голубоглазый, взяв зубную пасту с рядом стоящей тумбочки и подступая ко мне сзади. Наблюдая за моей реакцией через зеркало, он обвил моё голое тело одной рукой, подавая мне таким образом искомый тюбик. Самодовольная улыбка застыла на его лице, когда я, немного оторопев, выхватил пасту из его руки. — Честно? Ни за что не поверю, что ты святоша и убеждать меня в этом не стоит. — Но я не прихожу по ночам в комнату к другим парням без их ведома, не трогаю их и не целую, как это делает кое-кто, так что это спорный вопрос. Луи отступил обратно к стене, всё ещё наблюдая за мной, но лёгкая улыбка не слетала с его наглой физиономии. Этот человек, кажется, никогда не сотрёт это дурацкое выражение со своей приторной мордашки. Упорная самонадеянность и уверенность в том, что всё лежит у его ног, начинала меня немного***
Тёплая и уютная комната, оформленная всё в тех же светлых тонах, казалась такой идеальной и давно изученной, но тем не менее, всегда находилось что-то новое и интересное. И на этот раз моё внимание привлек рисунок, сложенный вдвое, воткнутый между двумя изрисованными, потрёпанными альбомами. Кудрявый парень, сидящий за рулём знакомой ауди, которая принадлежит самому Томлинсону, печально смотрит в лобовое стекло. Желтоватая бумага слегка помята по краям — рисунок явно не вчерашний. И мне не понадобилось очень много времени, чтобы узнать на изображении себя. Это был мой второй день на новой работе и я, по просьбе Донсона, подвозил Луи до университета в течение недели. Помню, что в тот раз Томлинсон сел на переднее пассажирское сидение, в отличие от остальных дней, что показалось мне довольно странным. Но теперь все мои вопросы, мучавшие в тот день, отпали. — И давно ты это нарисовал? — я легонько раскачивался на мягком стуле, вертясь из стороны в сторону, то и дело поглядывая на лежащего на кровати Луи. Рисунок просто не хотел, чтобы я оставил его в покое, поэтому пальцы постоянно перебирали измятую бумажку. — В тот же день. Томлинсон слегка раздражительно вздохнул, подвигаясь к самому краю и придвигая одной рукой стул к кровати. Тёплая рука обхватила моё запястье, требовательно притягивая меня с места на уютную кровать. И я с радостью поддался ему, падая рядом на пружинистый матрац. Луи, не теряя зря времени, аккуратно перекатился со спины, ложась сверху на меня. Тяжёлое тело плотно придавило меня к мягкой поверхности, не давая никакой возможности пошевелиться. — Отдай, не порть моё творение, — цепкие, тонкие изящные пальцы выхватили бумажку из моей руки, откладывая куда-то в сторону. — Луи, что ты делаешь? — я непонимающе смотрел в его лазурные, озорные глаза, слегка улыбаясь. — Ничего похабного, вроде, а что, твоему дружку слишком тесно? — Нет, я не про это, идиот, — широкая улыбка напротив заставила меня замолчать на какое-то время, но затем я всё же продолжил: — Зачем ты приходишь ко мне по ночам? — Я просто расслабляюсь, Гарри. Живу так, как хочется и поступаю так же. Я просто знаю, что должен был прийти к тебе, вот и всё. Ничего сверхъестественного здесь нет, это обычная потребность в чьём-то тёплом теле под боком. И, знаешь, мне кажется, что ты не был против этой ночью. — Это вовсе не по-дружески, Томлинсон. Друзья не спят друг с другом по ночам и меня начинает раздражать это. — Раздражать что? — Эта грёбаная неопределённость. Безумно странная дружба, сопровождаемая вовсе не платоническими поступками. Это ненормально. И мне трудно понять, что ты от меня хочешь, потому что… — Дружба? — отчего-то Луи усмехнулся, обжигая мои губы горячим, сладким дыханием. — Значит, друзья? Конечно же. — Друзья, — словно завороженный вторил я, чувствуя размеренное дыхание Луи всем своим телом. Расстояние между нашими губами сокращалось слишком скоротечно, а когда его мягкий нос дотронулся до моего, по всему телу прошлись множественные мурашки, выдавая всё моё волнение с потрохами. Лёгкая ухмылка появилась на лице напротив, когда пальцы голубоглазого нащупали эти самые предательские мурашки на моей руке. Мне казалось, что температура в комнате накалилась до предела, а в груди всё судорожно спирало, не давая мне спокойно вздохнуть. Эти мягкие губы напротив выглядели слишком желанными и аппетитными, чтобы проигнорировать решительные действия со стороны. — Почему бы тебе не подумать хорошенько, милый Гарри, хотя бы раз в жизни? Парень был крайне настойчив, когда я почувствовал что-то мягкое на своих приоткрытых губах. Это было совершенно мимолётно и не похоже ни на что, потому что комнату залила назойливая мелодия, а телефон голубоглазого начал бешено вибрировать, требуя должного внимания. Луи спешно вытащил телефон из кармана и принял настырный вызов, даже не слезая с меня. — Да, Зейни, ты как раз во время, — с сарказмом, но весело, практически прошептал Томлинсон, разглядывая моё лицо с озорством и нежностью во взгляде. — Нет, а что случилось? Что-то очень срочное? Когда Луи спешно слез с кровати, высвобождая меня из сладостных оков, я сумел свободно вздохнуть и последовал его примеру. Голубоглазый уже стянул свои домашние шорты, бросив их на пол и схватил первые попавшиеся джинсы. Трубка всё ещё была прижата между его плечом и ухом, когда парень удачно оделся, чтобы выйти на улицу. Луи с неким сожалением смотрел на меня всё то время, пока пакистанец что-то упорно ему рассказывал, а я, в свою очередь, понимающе кивнул, направляясь в сторону выхода. Но в следующую секунду голубоглазый сорванец окликнул меня, привлекая к себе внимание. — Друзья, да? — ухмыльнулся он на прощание, вновь поднося мобильный к уху. Я лишь молча улыбнулся ему, выходя прочь из комнаты, сопровождаемый взглядом серо-голубых глаз.