Everything will be fine

Моя детская кровать скрипит из-за двадцати лет существования, а настенные часы в форме кошачьей мордочки дали сбой ещё в далёком детстве. Старая мебель, безхозные вещи, заставленный барахлом гараж, некошенный газон и море прочих неуютностей. Когда мне было всего десять лет, мы переезжали из Холмс-Чейпла, а я долго и настойчиво рыдал. Я так громко выражал своё недовольство, что, наверное, все соседи запомнили меня маленьким кудрявым психопатом. Тогда перед детским разумом всё выглядело совершенно иначе. У меня отнимали мою крепость, мою уютную комнату и любимый камин, около которого я часто засыпал, слушая мамины рассказы и треск угольков. Та, былая домашняя атмосфера стала лишь детским воспоминанием. Моя новая работа кажется вполне подходящей, да и начальство жалует. Когда-то, в начальных классах, я преуспевал в школьном хоре, захваленный учителями и родительской гордостью. После срочного переезда все мои умения и таланты пошли к чёрту, родительская радость тоже. Что ж, кажется, с этого и начинался мой долгий рассказ? О моих школьных буднях. Мы вернулись к этому снова, но с первой главы произошло слишком многое. Теперь я преподаю вокал маленьким детишкам в своей бывшей школе, и это увлекательно. Это отвлекает меня от реальности. Иногда. Каждое утро я завариваю кофе, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что обстановка меня угнетает. Моя ненависть к кофе всё ещё не утихла с раннего детства, но чай я даже не покупаю. Так же, как и всё, что связано с персиками. Всё, что связано с прошлой жизнью и воспоминаниями. Каждое утро я хожу босиком по скрипучему полу в ожидании, когда же он проснётся и спустится ко мне. Всё происходящее кардинально отличается от моих фантазий и настоящих желаний, но теперь у меня нет выбора. И совсем скоро он сонно потягивается, спускаясь в мои объятия. Улыбается и собирается на работу, постоянно трогая моё оголённое тело. Так уж получилось, что моя жизнь разделилась на три этапа: счастливое детство в родном доме, период ошибок, а также реабилитация после собственной глупости. Что ж, реабилитация почти подошла к концу. Я почти живу, радуюсь и готов прощать всех, кто допустил ошибки. Только вот себя я не прощу никогда. Я снова наступаю на те же грабли. Атмосфера накаляется тогда, когда он ведёт себя как слабовольный придурок, постоянно мямлит и позволяет мне всё, что я захочу. А я ненавижу это. Я хочу, чтобы он останавливал меня, запрещал мне хоть что-то, кричал, может быть даже ударил. И моей злости нет предела, я готов наброситься на него, схватить за волосы и дать затрещину, но потом я вспоминаю, что его волосы слишком короткие для этого. Я вспоминаю, что это не тот, кто мне нужен. Он не виноват. В декабре я праздновал не только рождество, но и день рождения Луи. Просто потому что я должен был это сделать. Он меня вынудил делать это. А я слишком сильно ненавижу его, чтобы ослушаться. Даже спустя пять долгих месяцев, Томлинсон управляет мной, словно наше лето всё ещё длится. Но сейчас тридцать первое января и погода на улице вовсе не солнечная. Каждое утро я просыпаюсь в крепких руках, но недостаточно крепких, чтобы удержать меня. Это чужие руки, покрытые тёмными волосами, пропахшие краской и извёсткой. И это я тоже ненавижу в нём. Он чужой для меня, так же, как и любой другой прохожий. Я вижу перед собой карие глаза, но они вовсе не напоминают мне летнюю грозу, а его губы слишком идеальные. Ненавижу идеальность. Однажды я оговорился. — Гарри, детка, я тут подумал, почему бы нам не сходить в кино в эти выходные? Я всё просчитал, у меня выходной, у тебя тоже. Так почему бы не провести свободное время вместе? Знаю, что уделяю тебе слишком мало внимания… — Не думаю, что это хорошая идея, Лу, — тихо промямлил я, доставая продукты из холодильника. И он молча ушёл. Просто вышел из кухни, снова усаживаясь за футбол. Словно он не слышал моей жестокой ошибки. Он даже не спрашивал меня почему я не хочу проводить с ним время, потому что я сомневаюсь в том, что он сам очень желает этого. Этот парень слишком понимающий, заставляет меня чувствовать себя чудовищем каждый чёртов раз. Он знает о ком я думаю всё время, кого представляю вместо него, о чём шепчет мой воспалённый мозг во сне. И его это устраивает. Всё слишком просто. Каждое утро он приносит домой газету из почтового ящика, небрежно кидает её на стол, словно крича о том, чтобы я взглянул на пестрящие заголовки. Но он молчит, а я никогда не читаю эти газеты. Очередная полетела в мусорное ведро совсем недавно, а увлекательные статьи остались непрочитанными. Практически каждая из них содержит имя «Луи Томлинсон». «Новоиспечённый бизнесмен Луи Уильям Томлинсон становится совладельцем компании «TommoLinxCo».» «Компания «TommoLinxCo» набирает обороты. Секреты успеха от Марка Томлинсона.» «Эксклюзивное интервью от Луи Томлинсона.» «Личная жизнь главного наследника крупнейшей компании «TommoLinxCo».» «Топ десяти самых успешных женихов Англии: Леон Де Капарра, Джон Харрис, Луи Томлинсон…» «Шокирующее заявление Марка Томлинсона. Распад крупнейшей компании Соединённого Королевства «TommoLinxCo» близок?» «Опровержение слухов, тайные признания и личная жизнь Луи Томлинсона.» » «TommoLinxCo» заключает выгодную сделку с американской компанией «Ellota Wond».» «Официальное заявления Луи Томлинсона об уходе из мира бизнеса. Громкие слова Марка Томлинсона о семейном родстве и отказе сына от семейного дела.» «Луи Томлинсон: «Я никогда не был заинтересован в семейных делах. Отец не простит мне моё решение, но бизнес — не моё.» Сегодняшняя газета немного отличалась от остальных своим содержанием, но знакомое имя всё ещё больно резало глаза, поэтому я избавился от неё столь же стремительно, как и от остального хлама. Единственное, что я успел увидеть, это то, что Луи вновь связался с искусством. Какая-то выставка картин или что-то вроде того. Он начал новую жизнь, без меня. Он счастлив, я должен принять это. Я тоже счастлив, правда. Завтра мой девятнадцатый день рождения и я еду в Лондон, чтобы встретиться с семьёй спустя почти полгода. Это невыносимая пытка для меня, я схожу с ума без родных лиц и друзей, своей кошки и домашнего уюта. Я схожу с ума без преждней жизни, без Джилл и Донсона, каким бы старым придурком он не был. Скучаю по малышу Эрнесту и Армстронгу, но теперь они стали для меня чужими. Чем-то запретным, но тёплым. Помните, я пообещал Джеффу и Пенни, что буду навещать их в пекарне? Я не был там ни разу с того чёртового дня. Он не едет со мной, я не приглашал. Он и сам не настаивает, понимая, что это моя личная жизнь, которая его не касается. Наши отношения трудно назвать нормальными и полноценными. Скорее, это обоюдная помощь друг другу справиться со своими дерьмовыми воспоминаниями. Его это устраивает, а меня… А мне плевать на всё, что с ним связано. Он, давайте назовём его Лукас, нашёл меня в самый переломный момент моей жизни. В мужском туалете, в каком-то странном баре, на грязном полу. Я готов был поддаться искушению и принять дозу героина, которая заманчиво смотрела на меня с моей же ладошки. Было плевать, колоть или нюхать, итог один и тот же. Эйфория и лёгкость. Запретный плод сладок. Он заставил меня остановиться. Да? Вы думаете, что он остановил меня? Нет. Лукас лишь мямлил что-то себе под нос, пока я занимался делом. Он наблюдал за мной. Смотрел на то, как я медленно убиваю себя. Ломаю своё дальнейшее светлое будущее. Он стал лишь случайным свидетелем, который задержался в моей жизни слишком на долго. Грёбаный придурок. Я медленно закрываю глаза в надежде на то, что луна скроется и оставит меня в кромешной темноте. Я не хочу видеть ничего вокруг. Это слишком убого и угнетает. Лёгкая улыбка поселилась на моём лице, когда его рука слабо обхватила мою руку. Думаю, что не стоит говорить, чью именно руку я представляю каждый раз. Сон застилает раскрасневшиеся глаза, затуманивая разум. Я засыпаю с последним воспоминанием, которое навсегда останется со мной. — До тех пор, пока ты являешься моим сыном, Льюис! До тех самых пор! Чтобы я больше ничего не слышал об этом сумасшествии! Это аморально! Это… это непозволительно! На дубовом столе раскиданы разные фотографии, наши с Луи фотографии. Я опускаю глаза в пол, не в состоянии держаться на ногах, и замечаю ещё парочку изображений. Узнаю этот вечер. Наш первый вечер, когда я заявился к нему в комнату в четыре утра. Снимков слишком много, они слишком личные и кричащие о приближающейся катастрофе. Мельком смотрю на Луи, а он молча сжимает мою руку за спиной, давая мне ложные надежды на спокойствие. Прекрасно замечаю, как его разрывает на части, он в замешательстве. Он не знает, что делать. Он напуган. Его отец выглядит точно, как раскалённая лава, готовая разрушить всё вокруг. А мне становится жарко. — Ты хотя бы понимаешь, что обо мне скажут люди? Я не воспитал собственного сына! Как мне стыдно за тебя, это уму непостижимо. Извращенность, аморальность! Подумай своей головой, что об этом скажет твоя мать! Что скажет общество! Что? Что Луи Томлинсон не достоин носить свою фамилию. Мне становится только хуже, я безумно желаю выбить двери, когда чувствую, что рука Луи слабеет. Мистер Томлинсон восседает за своим широким столом, задыхаясь от гнева, оглядывая своего сына с толикой отвращения во взгляде. Выглядит это больно. Я знаю, что Луи больно. Наконец, ледяной взгляд серых глаз останавливается на мне. — Вы уволены, Гарольд. Ваши вещи уже собраны, не утруждайте себя. Чтобы я больше никогда не видел вас в моём доме, прощайте. — Но, отец,… — Луи не отпускает мою руку, но проходит чуть ближе к столу на ватных ногах. — Ты не… — Ты не посмеешь, Луи Уильям Томлинсон, променять свою семью, семейное дело! Променять всё, что у тебя есть на… на это уродство! — мужчина снова срывается на крик, громко ударяя кулаком об стол. — Пока ты мой сын, я не позволю тебе встречаться с этим… с этой прислугой. Подумай хорошенько, прежде, чем делать опрометчивые поступки. Тишина, прерываемая тяжёлым дыханием Луи и его отца, перерастает в вечность. Его тёплая рука всё ещё держит меня за руку, не позволяя уйти. Ему нужно время, чтобы принять главное решение, возможно слишком много времени, но я готов ждать целую жизнь. Пока его мягкие пальцы ласково щекочут мою кожу, пока он даёт мне глухую надежду на правильный выбор, я стою на том же месте, не издавая ни звука. — Прощайте, мистер Стайлс, — вторит ледяной голос, а спустя всего мгновение, наши руки больше не чувствуют друг друга. Он отпустил меня, поворачиваясь ко мне лицом. Луи отпустил мою руку. Это и стало той точкой невозврата в наших отношениях. Голубые глаза смотрят прямо в мои, полные горечи и сострадания, но я не готов жалеть его в данный момент. Что-то всё ещё держит меня здесь, в этом холодном кабинете, не давая справиться со своим телом. Скоро любимые глаза опускаются в пол, прерывая любой контакт между нами. Луи сделал свой выбор. Спустя всего час я стоял на пороге материнского дома с сумкой в руках.

Вы когда-нибудь слышали слова Франсуазы Саган? «Прощение означает, что все уже кончено.» Я простил Луи.