И я могу быть храброй

      Узкий темный коридор, пропахший сыростью и еще чем-то странным. Под ногами хлябает вода; она капает с потолка и черными потоками стекает по стенам. На стенах висят картины без рамок. Я не могу разглядеть, что на них изображено — вода размыла все рисунки, намочила бумагу и перемешала краски. Да и в темноте не особо разглядишь.       Я бреду по коридору, всматриваясь в темноту. Я надеюсь найти свет, но нигде нет даже намека на него. Напротив, темнота становится все страшнее и гуще, я передвигаюсь почти на ощупь и уже начинаю бояться, что никогда отсюда не выберусь.       Я не помню, как оказалась здесь. Я не знаю, что ждет меня впереди. Просто иду. Все дальше и дальше во тьму.       Коридор бесконечен. Это даже не коридор, это — лабиринт. Лабиринт с множеством поворотов. Вот сейчас он резко сворачивает влево, и до меня доносятся чьи-то крики. Нет, это не просто крики. Это стоны, истошные вопли, перерастающие в отчаянные мольбы.       — Пожалуйста, отпустите меня! Пожалуйста! Умоляю! Я должен ее найти!       Я с трудом различаю слова. Кажется, тому, кто кричит, выбили все зубы и сломали челюсть. Сердце отбивает дробь в груди — этот голос мне знаком. Но я не могу понять, кому он принадлежит. Я слишком напугана.       Меня начинает тошнить, и я перехожу с шага на бег. Но крики становятся только громче. Они преследуют меня.       — Позвольте мне уйти! Я же ничего вам не сделал! Я должен ее найти! Понимаете? Должен!       Я бегу так быстро, что в боку и в области сердца начинает покалывать. Я раз за разом врезаюсь в холодные мокрые стены, спотыкаюсь и даже падаю. Моя одежда намокла и стала тяжелой. Но остановиться я не могу. Мне нужно убраться отсюда. Здесь очень страшно.       — Отпустите-е-е-е-е!       Не знаю, сколько бы я еще бежала, если бы не стена, внезапно появившаяся перед моим носом. Я еле успеваю затормозить, еще мгновение — и я бы врезалась в нее. Я тяжело дышу. Темнота забрала у меня все силы. Я уже совсем ничего не различаю вокруг и не знаю, как пойду дальше. Мне нужен свет.       И тут, словно по моему заказу, в лабиринте загораются сотни факелов. Я не знаю, откуда они взялись. Возможно, висели здесь раньше, а я просто их не замечала в темноте. И теперь, когда стало светло, я пришла в ужас, глядя на стены: с них стекает не вода. И под моими ногами хлябает не вода. И рисунки тоже размыла не вода.       Это кровь.       Она везде. Повсюду. Я вся в этой крови. Я пропиталась ею насквозь. Мне хочется кричать, не просто кричать, а визжать, так, чтоб горло сорвало. Но я сдерживаюсь, хоть это получается с трудом.       Теперь, когда посветлело, я смогла понять кое-что еще. Я смогла разобрать, что изображено на картинках, даже не смотря на то, что они вымокли. Вообще-то это вовсе не рисунки. Это надписи. Одинаковые на каждом листе. Везде одни и те же слова.       «Ты умрешь».       — Отпустите меня, твари! Или я сам вас прикончу! — этот голос, который мне так знаком, наверное, и не думает утихать.       Я вздрагиваю. Жуть пробирает меня до костей. И тут происходит то, что заставляет меня забыть о крови и надписях: перед моим носом вдруг появляется дверь. Большая, с круглой ручкой. Я слышу: отчаянные вопли доносятся оттуда. С той стороны. Сама не понимая, что делаю, я берусь за дверную ручку и тихонько тяну на себя. Появляется щель, а крики почти меня оглушают.       — Я должен ее найти! Отпустите! Ну что вам от меня нужно?!       Я раскрываю дверь наполовину и просовываю голову в комнату. Она просторная, но кроме стула там ничего нет.       На стуле сидит парень; я не вижу его лица: он повернут ко мне спиной. Парень привязан к спинке стула толстой веревкой, руки его скрещены за спиной, а светлые волосы перемазаны грязью и кровью.       Напротив него стоят трое взрослых мужчин. У одного из них в руках плетка, а у другого топор. Третий стоит чуть в стороне, покуривает толстую сигару и наблюдает за происходящим.       Когда я оказываюсь в комнате, он резко поворачивается в мою сторону и кричит:       — Что надо?!       Я не пугаюсь его. Наверное потому, что вижу впервые. А вот другие двое мужчин мне знакомы. И даже очень. Это президент Сноу и главный распорядитель игр, Сенека. Через мгновение они тоже замечают меня.       — Пошла вон! — рявкает президент.       — Проваливай, Двенадцатая! — присоединяется к нему Сенека.       Я пячусь назад, но из комнаты не выхожу. Потому что парень, сидящий на стуле, вдруг поворачивает голову, и у меня перехватывает дыхание.       Я узнаю его. Он меня тоже.       — Прим… — шепчет он. — Они не пускают меня к тебе! Прим, прости меня…       По щекам бегут две дорожки слез. Через мгновение я уже захлебываюсь ими.       Мой Мелларк. Что они с ним сделали?! Лицо Пита ужасно. Его вообще трудно назвать лицом. Это кровавое месиво. Губа разбита, она опухла; левый глаз заплыл, а правый… того и вовсе нет! Щеки похожи на куски выпаренного мяса, нос посинел. На это невозможно смотреть. Я еле сдерживаюсь, чтобы не блевануть, и начинаю кричать.       — Уберите ее отсюда! — командует президент.       — Нет! — я падаю на колени и упираюсь руками в пол. — Я без Пита не уйду! Пит! Я тебя не брошу!       Сенека смеется.       — Тебе придется его бросить. Он уже не жилец.       Меня хватают чьи-то огромные жесткие руки и волокут вон из комнаты, но я не сдаюсь.       — Пит! Пит, пожалуйста! Пойдем со мной! Ты мне нужен! Прошу тебя!       Пит качает головой, из его разбитого носа водопадом хлещет кровь.       — Они убьют тебя, Прим, — шепчет он. — Ты умрешь. Как и я. Как и все мы.       И вдруг я оказываюсь в коридоре. Дверь захлопывается перед самым моим носом. Я остаюсь снаружи. А Пит, мой Пит, там, внутри. Он вновь кричит. И так сильно, что предыдущие его крики, как оказывается, были еще цветочками. Он кричит мое имя. Кричит долго, время от времени прерываясь на кашель. А я рыдаю. И думаю, что это будет длиться вечно, но через мгновение лабиринт пронзает острая тишина. А еще через одно мгновение гремит пушечный выстрел.       Они убили его. Они убили моего Пита.       Обезумев от ужаса и не помня себя от горя, я мчусь дальше. Не знаю, сколько бегу. Может, минуты, может, часы. Только вдруг понимаю, что я больше не в темном лабиринте. Вокруг меня лес и небо. Я на арене.       — Прим! — кто-то окликает меня. Я с трудом поворачиваю голову влево и вижу Руту. Она стоит рядом со мной.       Казалось бы, я должна обрадоваться, но нет: я ужасаюсь, и мне хочется бежать от нее прочь.       Щеки Руты изодраны до мяса. Когда она открывает рот, оттуда фонтаном брызжет кровь. Руки ее выглядят безумно худыми, синими, как у мертвеца. Это даже не руки — это просто кости, обтянутые кожей. Она протягивает их ко мне, но я отстраняюсь. Только это не самое страшное. Из шеи у моей союзницы торчит нож. А из раны ручьем вытекает неестественно-бордовая кровь.       — Прим, мне очень больно, — брызжа кровью, говорит Рута. — Помоги мне.       Я преодолеваю страх и делаю шаг вперед. Рута падает на землю, а трава мгновенно омывается ее кровью. Я присаживаюсь рядом и беру ее ужасную неживую руку в свою. Она холодная, как лед.       — Мне больно, Прим, — Рута стонет. — Я умираю.       — Нет, все будет хорошо, — выдавливаю я из себя. — Все будет хорошо.       Я так напугана, что не могу плакать. Мне хочется сжать Руту в объятиях, как-то успокоить ее, но я не могу. Я просто сижу, как статуя.       А через секунду Рута умирает с застывшими на губах словами. «Мне больно, Прим». Звучит пушечный выстрел, и планолет забирает ее тело.       Я начинаю сходить с ума. Кажется, голова сейчас разорвется на части. Я сжимаю свой череп руками с такой силой, что мне становится больно.       А потом я кричу.       — Эй, проснись!       Картинка вдруг начинает тускнеть, а вскоре и вовсе исчезает. Я уже не на траве. Надо мною не небо. Я в темной прохладной пещере, а надо мною — камни.       — Проснись, тебе говорят! И хватит орать!       Я быстро-быстро моргаю, пытаясь отойти ото сна, и, когда это происходит, я вижу перед собой недовольное лицо Рика. Нет. Недовольное — это мягко сказано.       — Какого фига орешь? — шипит он и толкает меня в бок. — Хочешь, чтобы нас убили всех?! Завали пасть, а то я сам тебя прирежу.       Я тяжело дышу, у меня кружится голова и чешется все тело. Я взмокла от пота, несмотря на то, что ночь далеко не теплая. Я судорожно кручу головой, сглатывая комок слез, и успокаиваюсь, когда вижу в другом углу пещеры завернутую в спальный мешок Руту.       — Что это было? — выдыхаю я.       — Ты орешь всю ночь, — грозно сообщает Рик. — Ей наплевать, — он кивает на Руту, — а я, знаешь ли, чутко сплю.       — С ней все в порядке? — стараясь выкинуть из головы худые окровавленные руки своей союзницы, спрашиваю я.       — А что с ней будет-то? Жар спал, кашель почти прошел.       Я улыбаюсь. Во всем теле появляется странная легкость. Мне становится так хорошо, как не было еще никогда на арене. С Рутой все в порядке. Она жива. Это был только сон. Очередной страшный сон, и ничего более. А Пит?..       Боль возвращается и накрывает меня новой волной. Я утыкаюсь лицом в холодную каменную стену пещеры и зажмуриваюсь. Мне страшно. Невыносимо страшно. Меня трясет.       — Эй, все нормально? — голос Рика вдруг становится мягче. Я даже сомневаюсь, что это его голос. Сомневаюсь, что это он. Минутой назад зарезать хотел, а сейчас сюсюкается.       — Да, все хорошо, — говорю я. А перед глазами мелькает кровь и мясо — развороченное лицо Пита.       Нет, он жив. Я точно знаю это. Перед тем, как лечь спать, мы с ребятами видели два портрета над головами — погибли мальчик из Третьего и Диадема.       Когда я узнала, что Диадемы больше нет, меня посетило странное чувство. Сильная, умелая девушка-профи погибла на пятый день игр. А я, никчемная и ничего не умеющая малявка, еще жива. Да разве так бывает?!       — Выстрелов больше не было? — хриплым голосом спрашиваю я.       Ричард отрицательно вертит головой, и я немножко успокаиваюсь.       — Кого ты звала во сне? — вдруг интересуется он.       Я вздрагиваю.       — Я кого-то звала?       — Ну да, — Рик кивает, а потом строит этакую печальную гримасу и старается спародировать меня: — Пойдем со мной! Ты мне нужен!       Я чувствую, как заливаюсь румянцем, и впервые в жизни радуюсь темноте: так моего лица не видно.       — Это был просто кошмар, — уклончиво отвечаю я. — Кстати, ни капельки не похоже       — Да и ладно, — просто говорит Ричард и зарывается в своем капюшоне. — Всё, с меня хватит. Я собираюсь поспать. Спокойной ночи.       Я радуюсь, что Рик наконец перестал вести себя, как кретин. Даже спокойной ночи пожелал. Но в следующую секунду он опять же меня разочаровывает. Голова Рика, до этого уже полностью скрывшаяся в капюшоне, вдруг высовывается обратно, и перед моим носом всплывает его широкий, но хилый кулак.       — Еще раз заорешь — дам в глаз! Я не шучу!       Я киваю и отворачиваюсь от него. А потом потихоньку подвигаюсь ближе к Руте. Странно, но я помню, что засыпала здесь. А проснулась в ногах у Рика. Наверное, металась во сне. Что ж, с таким кошмаром это неудивительно. Я сижу рядом с Рутой, смотрю на ее спокойно-умиротворенное лицо и даже не думаю ложиться. Я точно знаю, что сегодня больше не усну.       Ричард уже вклинился в наш союз. Жаль, я не заметила, как это произошло. Одна половина меня ему почти доверяет, но вот вторая считает этого мальчишку опасным. Я не знаю, как к нему относиться, и поэтому мы часто ругаемся и постоянно придираемся друг к другу. Он провел с нами всего сутки, но мне кажется, что намного больше. Однако некой привязанности, которую я чувствовала уже на второй день после общения с Рутой, к Рику я не испытываю.       Он рядом. Он ходит рядом, разговаривает, дышит, мы пьем из одной бутылки, но я его не ощущаю. Он как бы есть, и его как бы нет. Он тень. Призрак. Плод моего воображения. Что угодно, но не мой союзник.       Сегодня утром, когда Рик ставил силки вдалеке от нас, я спросила у Руты, что она думает о нем. Рута ответила: «Я думаю, он ведет какую-то свою игру, о правилах которой мы никогда не узнаем. Но он ведь помогает нам. Делится добычей, водой и всем, что у него есть. Мне кажется, Рик хороший. Только характер у него сложный».       И вправду, Рик помогает нам. Утром он поймал толстенного зайца, и мы наелись до отвала. Это была моя первая нормальная еда на арене. Правда, я потом полчаса мучилась от боли в животе: видать, переела. Еще у Рика большая бутылка с водой. Жаль, что воду мы уже выпили… Но скоро мы пойдем искать еще, и я уверена, с пустыми руками не останемся. А самое главное — у Рика есть спальный мешок. Мы договорились, что будем спать в нем по очереди. Сегодня в нем спит Рута, потому что она простудилась, и тепло ей нужнее. Завтра сплю я. А потом, собственно, Ричард. Если, конечно, к тому времени нас не убьют…       Это довольно странно, но я привыкла к арене. Мне кажется, что я просто живу здесь, а не нахожусь под неусыпным наблюдением всей страны, одновременно воюя за свою шкурку. Но скоро все изменится. С каждым днем трибутов становится меньше и меньше, и, значит, скоро очередь дойдет до меня. И, значит, скоро мама и Китнисс поставят мою фотографию рядом с папиной и будут долго-долго плакать.       Утром мы отправляемся на поиски воды и пищи. Рик идет впереди, а мы с Рутой плетемся сзади. Каждую минуту Рик оборачивается, сверлит нас взглядом и шипит, как дикая кошка:       — Побыстрее можно?       И каждый раз мы киваем, уверяя его, что будем стараться. Но у нас не получается. Мы девчонки, и, следовательно, слабее. Мы не такие выносливые, и мне жаль, что Рик не может этого понять.       Наконец мы находим небольшую речку, даже не речку, а ручеек. Рик наполняет бутылку и флягу Руты водой, а Рута умывается и полощет рот. Я тоже умываюсь, но этого недостаточно. Я чувствую, как мое тело просится в воду. Мне не мешало бы помыться. А то от собственного запаха меня порой тошнит.       Руту я не стесняюсь, а вот Рика — безусловно.       — Ты не мог бы отойти подальше и отвернуться? — прошу я.       — Не мог бы, — резко отвечает Рик.       — Мне нужно помыться.       — У нас нет времени на эту ерунду.       — Это займет всего минуту, — не отступаю я, чувствуя, как внутри меня растет желание врезать этому придурку.       — Каждая минута — ценность, — Рик одаривает меня одной из своих самых недружелюбных улыбок. — Да и вообще… твой запах мог бы стать неплохим оружием.       — Пожалуйста, просто отвернись, — выговариваю я сквозь зубы.       — А то что?       От гнева я становлюсь сама не своя. Кулаки сжимаются против моей воли, я делаю шаг вперед и с силой толкаю Ричарда в грудь.       — А то получишь тут у меня, придурок!       Мальчишка заливается смехом. Я краснею, как рак.       — Ударь еще раз! Я ничего не почувствовал!       Рута стоит в стороне и просто наблюдает за нами. Она немного обескуражена. И ее можно понять. Я на ее месте, наверное, была бы шокирована еще больше.       Оказывается, драться так круто! Жаль, я никогда не делала этого раньше. Когда бьешь человека, на которого очень злишься, тебе становится легче. И мне уже стало легче. Только вот прекратить я не могу. Не знаю, какой бес в меня вселился, но внезапно я впечатываю Рику кулаком в скулу, да еще так, что тот покачивается, а лицо его начинает раздуваться от злости.       — Ну это уже… слегка… перебор… — выдыхает он.       Я хочу извиниться перед Риком, но не успеваю даже открыть рта. Его худые руки ложатся на мои плечи, и Рик отталкивает меня от себя с такой силой, что я буквально отлетаю на метр, а потом соскальзываю с берега прямо в реку.       Вода ударяет в нос и в уши. Я непроизвольно глотаю ее, и в горле встает большой противный комок, а в области груди все сжимается. Появляется такое чувство, будто меня придавили большой каменной плитой. Колено пронзает ноющая боль, в том месте, где меня ранили стрелой. Оно уже начало заживать, и я почти могла ходить спокойно, но теперь, вероятно, ударилась им о дно, и «оживила» рану.       Хоть воды в реке немного (примерно мне по грудь, если встать), я знаю, что сейчас утону. Одежда намокла до нитки и стала тяжелой, колено саднит. У меня нет сил, чтобы подняться. Я пробую оттолкнуться руками, но ничего не выходит. Только в ладонь впивается что-то острое.       Я уже совсем отчаиваюсь, но вдруг чья-то рука хватает меня за капюшон и вытягивает на сушу. Я не успеваю запомнить, как это происходит. Надо мною резко появляется небо, а потом я закрываю глаза, потому что они болят от воды, и закашливаюсь.       — Хотела помыться — вот и помылась, — слышу я насмешливый голос Рика.       — Прим, все в порядке? — рядом со мной усаживается Рута.       Я открываю глаза и киваю, а в ушах в это время булькает вода.       — Тогда вставай, — Рута берет меня за руку. — Вставай, вставай. Я помогу.       Я пробую встать, но тут же падаю и начинаю реветь от боли. Колено болит так, как до этого не болело. Перед глазами все плывет от сумасшедшей боли, я засовываю в рот мокрый рукав от куртки и кричу в него.       — Прим? — Рута осматривает меня с ног до головы.       — Притворяется она! — хмыкает Рик.       Я не вижу мальчишку, но чувствую, как он слоняется вокруг, и в этот момент ненавижу его больше всех на свете. Мне хочется вцепиться в него руками, зубами и разодрать на куски. Но тут же это желание приводит меня в ужас, и я стараюсь отвлечься.       — Нога, — выдыхаю я.       Рута аккуратно подворачивает мою штанину, и лицо ее вдруг искажается ужасом.       — Прим…       — Все так страшно, да?       Рута кивает.       — Боюсь, мои листья больше не помогут.       Я нехотя опускаю взгляд на свое больное колено и вскрикиваю. Черного углубления в ноге нет. Но есть развороченная кровавая яма, забитая илом и грязью, из-за которой обе штанины окрасились в ярко-красный цвет. Листья и вправду больше не помогут, ничто уже не поможет. Мой конец близок. С такой ногой я не выживу.       — Что там? — вдруг интересуется Рик, и я слышу, как он садится рядом. — Ого!       Я всхлипываю, вытирая мокрое лицо таким же мокрым рукавом. Я почему-то стесняюсь заплакать, но не могу сдержать слез. Мне больно. Мне страшно. Я не хочу умирать.       — Где твоя аптечка? — спрашивает Рута.       Я киваю в сторону кустов, где мы оставили вещи.       — Не бойся, мы сейчас все обработаем, — моя союзница улыбается и открывает белый чемоданчик. — Так, что у нас тут?       Я вижу: она хочет меня подбодрить, и я благодарна ей за это. Помимо собственной воли я вспоминаю сегодняшний сон: Рута умирает, а я просто сижу рядом, как остолоп. И мне становится стыдно.       Рута берет кусок ваты и наливает на нее немного перекиси.       — Немножко пощиплет…       Я засовываю в рот кулак, готовясь к процедуре, и тут происходит нечто.       — Можно я? — Рик, не дожидаясь ответа от Руты, берет из ее рук вату и промокает мою рану.       Я взвизгиваю, но больше от неожиданности, чем от боли.       — Все, самое страшное позади, — спокойно говорит он. — Сейчас уже не будет жечь.       Мальчишка достает из чемоданчика еще какой-то пузырек зеленого цвета, пропитывает вату его содержимым и прикладывает к моей ноге. По всему телу пробегают мурашки. Жидкость эта охлаждает рану и приглушает боль. Я с облегчением вздыхаю. Потом следует перевязка — и я готова.       — С-спасибо, — я говорю это скорее пролетающим мимо птицам, чем Рику: все еще злюсь.       — Не за что, — сухо отвечает тот, а потом обращается к Руте: — Поможешь дотащить ее до пещеры?       И все-таки Рик не перестает меня удивлять. Сам потопил — сам спас. Гениальный малый. Если бы меня попросили охарактеризовать его одним словом, это слово было бы таким: странный.       Он странный. Он очень странный.       До нашей пещеры (путь длился минут десять-пятнадцать) Рик тащил меня почти что на себе. Рута лишь изредка подставляла мне плечо, чтобы я опиралась — мальчишка и сам справлялся. Нога все это время ныла, пусть не так сильно, как до обработки раны, но все же ныла. А я давилась слезами и думала, что лучше было сразу утонуть, чем вот так вот мучиться. Потом Рик оставил нас с Рутой в пещере, а сам ушел за добычей.       — Я думала, он тебя убил, — прошептала Рута, когда мы остались наедине.       — Я тоже так думала, — призналась я.       — Он непонятный, — Рута оглянулась несколько раз, прежде чем произнести это. — Я жалею, что…       — Что?       — Что мы… взяли его с собой.       Я не стала ничего отвечать. Я не знала, что говорить. Просто зарылась в спальном мешке, который мне вручил Рик, и закрыла глаза. Я лежала, уткнувшись носом в стену, и думала. Как всегда, об одном и том же. Об одних и тех же. Мама. Китнисс. Пит.       Я не заметила, как уснула, и не знаю, сколько спала. Кажется, всего ничего. Я помню: мне снился какой-то хороший сон, что весьма удивительно — на арене это редкость. Там был Пит, он улыбался.       Мы оба были живы. Живы и счастливы.

***

      Меня будит грубый толчок в спину. Сначала я борюсь за свой сон, но потом сдаюсь и протираю глаза. А когда мое сознание полностью освобождается ото сна, я сажусь и вижу перед собой взволнованное лицо Рика. Рядом с ним стоит Рута. Тоже чем-то озабоченная.       — Расскажи ей, — с тревогой шепчет она Рику. — Давай, расскажи.       В пещере пахнет едой. Я пока не могу разобрать, какой именно, но чувствую, что вскоре набью живот съестным. Мой желудок тоже чувствует это и урчит в предвкушении.       — Что рассказать? — я перевожу взгляд с Руты на Рика, с Рика на Руту.       Тишина.       — Что рассказать?! — повторяю я.       — Может, не надо? — кривится Рик.       — Надо! — Рута подталкивает его локтем. — Говори же, ну.       Мальчишка вздыхает.       — В общем… Сейчас я ходил, так сказать, на охоту. Поймал две птички, — он кивает на дохлых грусят, которые вниз головами свисают с его пояса. — Ну, и вот…       От вида мертвых птиц меня мутит, и я поспешно отвожу взгляд. Я вижу, я знаю: дело тут вовсе не в птицах. И я не могу ждать. Меня распирает от любопытства, меня терзает тревога и страх. Если меня разбудили, значит, у них что-то важное.       — Ближе к делу, — прошу я.       — Потом я решил нарвать съедобных кореньев, — продолжает Рик. — Знаете, одно мясо, без всего — это такая гадость! Я не переношу мясо без всего! Я вообще предпочитаю рыбу, если честно.       — Рик! — рявкаю я. — Ближе к делу!       — Промотай вперед, — Рута тоже злится. — Про твои предпочтения нам знать отнюдь не обязательно.       Но Рик, похоже, увлекся.       — Больше всего мне нравится, безусловно, поджаренная. Но отец не всегда…       Рута хватает мальчишку за волосы и с укоризной смотрит прямо ему в глаза. В этот момент она выглядит такой смелой и решительной, что мне становится завидно. Рута похожа на бойца. Я — нет. Сегодняшняя драка с Риком не считается.       — Ай, больно же! — вопит Ричард.       — Говори! А то будет еще больней!       Но Рик демонстративно зажал губы. Кажется, решил меня позлить. И Руту тоже. Она замечает это и, отталкивая от себя вредного молчуна, выкрикивает:       — Он только что видел Пита!       Я будто получаю удар под дых. Сердце стучит так сильно, что, кажется, будто оно не в груди, а в горле. Перед глазами все плывет, и от шока я не могу открыть рта. Но когда у меня это, наконец, получается, говорю я с трудом и с трудом связываю между собой слова.       — Пит… ты… как…       — Ты уверен, что это был он? — шепотом спрашивает у Рика моя союзница.       — На девяносто девять и девять десятых процентов, — кивает мальчишка. — Я же знаю, как он выглядит. И ты говорила мне про него.       В голове у меня роем кружатся сотни вопросов, но я не могу адекватно сформулировать ни один из них. А если это и получается, то я не могу его выговорить. Рута видит мое состояние, присаживается рядом и гладит меня по взмокшей ото сна спине.       — Ты правда видел моего Пита? — наконец выпаливаю я. — Что ты сказал ему?       Рик делает такое лицо, будто я спросила его, что такое Голодные игры.       — Ничего.       Я хватаю ртом воздух, пытаясь сформулировать еще какой-нибудь вопрос, но не могу. К счастью, Рута приходит на помощь.       — Прим, он не подходил к нему. Это было бы глупо, ты же сама понимаешь.       Меня охватывает дрожь. Пит. Он был рядом. Если бы Рик рассказал ему, где я, все бы изменилось. Мне бы не пришлось больше бояться. Мне бы не пришлось переживать. Пит был бы с нами. Как мы с Рутой и хотели.       — Пит никогда не тронул бы его! — с обидой говорю я. — Я знаю, я в нем уверена!       — Пит, может быть, и не тронул бы, а вот Катон… — ухмыляется Рик.       Услышав это имя, я невольно содрогаюсь и еще больше погружаюсь в шоковое состояние. Даже больное колено вдруг начинает пульсировать.       — А причем здесь… Катон? Его ты тоже видел?       Сама удивляюсь: как у меня получилось выговорить такое большое количество слов?       — Ага, — хмыкает Рик. — Видел.       Рута дергает мальчишку за рукав.       — Ну не мучай ты ее! Скажи!       Вместе с удивлением ко мне вернулась способность говорить.       — Что?! Это еще не все сюрпризы на сегодня?       — Прим, — Рик присаживается на корточки, и я ощущаю рядом с собой его отрывистое дыхание. — Понимаешь…       Я вздрагиваю, когда ладонь Руты сжимает мою. Я знаю, что это ее ладонь. Я узнала бы ее из тысячи, так же, как мамину, Китнисс, Пита и папину.       — Они шли втроем, — выговаривает Ричард, и по интонации понятно, что ему трудно говорить.       Что ж, он не такой бесчувственный, как я думала.       — Кто — они?       — Катон, девчонка из его Дистрикта и… Пит.       Я вздрагиваю, и у меня вдруг начинает болеть в области затылка.       — Они хотели сделать ему что-то? Они убили его?       Я вспоминаю, не слышала ли сквозь сон пушечный выстрел. Нет, я бы проснулась. Его невозможно не услышать.       — Рик, отвечай! — новая волна дрожи накрывает меня и уносит по течению тревоги. — Не молчи! Что они сделали с ним?!       Ричард шмыгает носом.       — В том-то и дело, что ничего.       — Тогда я не понимаю, в чем дело.       На пару секунд пещеру пронзает острая напряженная тишина, но потом Рик опять начинает говорить:       — Ты все прекрасно понимаешь. Я же знаю, ты догадалась.       — Не правда, — я верчу головой, и от этого в затылке болит еще сильней.       — Правда. Ты просто боишься поверить в это. Они шли вместе, — четко говорит Рик, делая особый акцент на слове «вместе». — Понимаешь, вместе!       Я готова разрыдаться. Не знаю, почему, но до меня ничего не доходит. Наверное, я слишком напугана и взволнована. Лицо Ричарда внезапно становится серьезным и слегка раздраженным. Я вижу: он поражен моей тупостью. Я стараюсь изо всех сил, но вправду не могу понять, что он пытается сказать этим «вместе».       Катон. Тигрица-Мирта. Пит.       Вместе.       Я не понимаю…       Катон. Мирта. Пит. Вместе.       Я связываю эти слова между собой, нанизываю их на одну нить, словно бусинки. Ничего не выходит. Ничего не получается. На мгновение в сознании что-то зашевелилось, но тут же угасло. Я безнадежна.       «Они шли вместе».       — Рик, скажи ей! — взвизгивает Рута, отчего становится похожа на маленького смешного поросенка.       Тот краснеет, как помидор.       — Они были вместе, значит, у них союз! — он буквально выплевывает эти слова мне в лицо, мол, на, подавись! — Теперь ты понимаешь?! Союз! Как у нас!       Сердце застревает в горле, и мне кажется, что я сейчас задохнусь. По лбу катятся бисеринки пота, внутри все переворачивается, лопается, взрывается, сгорает.       Сгорает душа. И остается только пепел.       Профи. Пит. Вместе. Союз.       У них союз, как у нас.       Теперь я все понимаю. Понимаю даже больше, чем нужно. Все, что было сказано Питом в Капитолии — пустые звуки. Дым. Туман. И из-за этого тумана сломалась моя жизнь. Исчезли все шансы на выживание.       Я не могу в это поверить и изо всех сил стараюсь найти хоть какие-то объяснения тому, что видел Рик. Но объяснения не хотят находиться. И тогда я с болью формулирую этот страшный вывод.       Пит не придет. Никогда. Не поможет и не успокоит.       Он предал меня.