И я могу быть храброй

      В моей голове — планолеты. Их десятки, сотни, тысячи, и они медленно кружат над черным пылающим лесом. «Это горит моя жизнь, — думаю я. — Горит то, что от нее осталось». Главная особенность планолетов — бесшумность, но я готова поклясться: мне слышен рев двигателя и скрипы рычагов.       Внезапно прихожу в себя и понимаю, что была в отключке всего пару секунд. Пит пробежал лишь несколько метров. Я по-прежнему у него на руках.       Не знаю, почему мне привиделись планолеты и горящие деревья, но зато знаю следующее: звуки, которые я слышала, издавали вовсе не те железные летающие махины.       Прерывистое дыхание, полный отчаяния стон, глухие удары, скрежет и звяканье соприкасающегося друг с другом оружия.       — Умри! Умрите вы все! Сдохните!       Бессвязные ругательства, проклятья, смешивающиеся с завываниями. Удар, второй удар. Еще десяток ударов. Тоненький девчачий взвизг. Громкий хруст. Бульканье, хрип, тихое всхлипывание. Последний вздох. Пушечный выстрел.       Голова худо-бедно, но работает. Шестеренки крутятся, перерабатывая информацию, сопоставляя факты и удивляя меня результатом. Я понимаю: Катон разделался с беднягой Аннет, а сейчас бросится на нас с Питом. Мелларк тоже это понимает. Щекой я чувствую биение его замедляющегося от страха сердца.       — Прим, ты сможешь встать на ноги? Сможешь бежать? — Не дожидаясь моего ответа — слишком мало времени! — союзник буквально швыряет меня на землю и, ни секунды не мешкая, выхватывает нож из бокового кармана рюкзака.       Я зажимаю кровоточащую рану одной рукой и устремляюсь туда, где недавно потеряла свой нож. Не задумываюсь над тем, буду ли использовать оружие, не задумываюсь, смогу ли, если вдруг понадобится. Просто нахожу этот небольшой блестящий предмет в окровавленной помятой траве и поднимаю. Вместе с ножом забираю у травы мешочки с номерами «четыре» и «двенадцать». Не могу поверить, что чуть не убежала отсюда без противоядия для Рика!       — Ну, вот мы и столкнулись нос к носу, — слышу я истеричный, наполненный сумасшествием голос Катона. — Чертов Мелларк. Сейчас ты ответишь мне за все.       Хотела бы я отвернуться, да только куда ни повернись, на что ни глянь — сойдешь с ума и обретешь сотни новых сюжетов для ночных кошмаров. Хотя сотней больше, сотней меньше — мне уже все равно. С одной стороны развороченное тело Мирты, с другой — мертвая бедняжка Аннет. Прямо по курсу — два ярых противника, два… нет, не парня. Два хищника, готовящихся к схватке. И лишь один уйдет отсюда живым. От исхода их драки зависит моя судьба. И судьба мальчишки, который остался один где-то в глубине жестокого искусственного леса.       Опускаюсь на колени, потому что стоять действительно трудно, и застываю в такой позе.       — Прим, беги! Ну же, беги! — орет Пит, а затем делает неуклюжий выпад в попытке задеть Катона ножом. Тот лишь усмехается.       Аннет все же удалось поранить Катона перед своей смертью, причем неоднократно. Я замечаю, что профи корчится от боли и чуть-чуть покачивается, стараясь удержаться на ногах. По его футболке расползаются озера крови. Хотя, наверное, основная их часть — кровь Мирты.       Катон налетает на Пита, стремясь повалить его на землю и выбить из руки нож, да только Мелларк — совсем не промах. Он хоть и валится, не выдержав веса противника, но нож по-прежнему у него. Мое сердце замирает, когда клинок профи вонзается в траву в миллиметре от шеи Мелларка. А затем пропускает еще пару ударов, потому что это повторяется несколько раз. Катон пыхтит и краснеет от натуги. Наплевав на нож, он пытается просто задушить Пита, пытается одолеть его голыми руками. А Пит, мой дорогой Злобный Мелларк, и не думает сдаваться. Я вижу, как он заглатывает воздух и, напрягаясь всем телом, сбрасывает с себя Катона.       — Черт возьми, Прим! — с надрывом кричит он, занося вверх руку с ножом. Его тон не приказной — он умоляет. Умоляет оставить его и спасаться самой. — Беги!       А я не могу убежать. И вовсе не из-за саднящего бока. Из-за самого Пита. Спустя две недели игр он наконец нашел меня, я наконец нашла его. И терять больше не намерена. Только не по собственному желанию. Буду ждать и надеяться.       До самого конца.       Но если Мелларк погибнет, спасти меня от Катона уже никто не сможет. И, следовательно, Рика тоже никто не спасет…       Пока шестеренки в моей голове вращаются, обеспечивая раздумья на тему «бежать или не бежать», Питу удается впечатать Катону кулаком в челюсть. Профи явно не ожидал такого поворота событий. Пользуясь этим недолгим, но оказавшимся как нельзя кстати ступором Катона, Пит максимально быстро подается вперед и полосует ножом прямо по его животу. Я с ужасом и одновременно с каким-то странным, пугающим меня саму ликованием наблюдаю за новым кровавым океаном на одежде Катона.       В следующую секунду Пит хватает меня и устремляется в лес. Я ежесекундно подпрыгиваю в его руках, голова бьется об его плечо. Мог бы и не бежать так сильно: Катон наверняка слишком слаб для того, чтобы бросаться в погоню.       — Спасибо, Аннет, — еле слышно бормочет Пит; я специально не смотрю в его глаза, потому что боюсь увидеть там слезы. — Прости меня.       Звучит еще один пушечный выстрел, и я содрогаюсь. Видимо, внутренности Катона вывались-таки наружу, и самый сильный участник этого сезона выбыл. Но есть и другой вариант. Другой трибут, о чьей смерти тоже может оповещать пушка. Дрожащими окровавленными пальцами хватаю Пита за воротник и тихо произношу имя своего союзника. Того самого, ради которого притащила свою жалкую шкуру на этот пир.       — Поверни у ручья! — хриплю я, задыхаясь. К горлу вдруг подступают истерические всхлипы. Надо же, как быстро я ломаюсь. Стоит только представить, что Рика больше нет, и стены внутри меня мгновенно рушатся, оголяя самые слабые и тонкие струны души. — Пит, быстрее! Прошу, беги быстрее. И поверни у широкого ручья!       Напарник ни о чем меня не спрашивает, просто прибавляет ходу, пока я пытаюсь совладать с физической болью и внутренними терзаниями. Несколько раз пробую выглянуть из-за плеча Пита, чтобы посмотреть на Катона: действительно ли он мертв? Но не получается. В итоге настырно убеждаю себя в этом и запрещаю думать иначе.       За то время, что мы бежим (вернее, бежит Пит, а я просто болтаюсь на его шее нелепым куском мяса), я три раза чуть не отключаюсь. Лишь мысль о Ричарде и о том, что он наконец избавится от проклятых галлюцинаций, спасает меня от потери сознания и рассудка. Я держусь ради него. Я буду держаться ради него, ради этого увядающего одуванчика, и буду делать все возможное, чтобы он вновь расцвел.       Мы минуем ручей, сотню пней и деревьев. Я как могу диктую Питу дорогу. Но постоянно — то ли из-за того, что потеряла приличное количество крови и ослабла, то ли из-за чего-то еще — путаю право и лево и забываю названия предметов, у которых нужно свернуть. «Поверни налево… ой, нет, направо! Направо у того… остатка дерева. Да, у пня, у пня». Спустя какое-то время мне начинает казаться, что такими темпами мы никогда не доберемся до Рика.       Но потом я вижу его — наше последнее место. То самое дерево, под которым я оставила спящего Рика. Дерево, над которым завис планолет. Я вижу эту жуткую железную клешню. И то, что она сжимает.       — Нет…       Мелларк застывает на месте, он обескуражен. Не понимает, что происходит. Я вырываюсь из его рук и бросаюсь за планолетом. Пит что-то кричит, но я не разбираю его слов, я ничего не разбираю.       — Нет, нет…       Тело разрывается от боли, бок кровоточит как сумасшедший, и в глазах темнеет от слабости. Но я только ускоряюсь. Я не остановлюсь.       — Рик!       Бегу все быстрее и быстрее, игнорируя рану, игнорируя Пита, игнорируя чертово правило игр — «выживает только один». Я бегу за союзником и буду бежать. Даже если это станет последним, что я сделаю.       Я не позволю им. Я не позволю им забрать его; не сейчас, не так быстро.       — Я принесла лекарство! — ору, размахивая руками. Ноги подкашиваются, меня бросает из стороны в сторону, но я продолжаю нестись. Я догоню этот наглый планолет, остановлю. — Прошу, вернись, я принесла тебе лекарство! Я добыла его, Рик!       Моя грудь разрывается от судорожных всхлипов, мое сердце — догорающая свеча. Оно плавится, когда приходит осознание, стекает каплями воска, прожигая в грудной клетке дыру.       — Нет, — повторяю я раз за разом. — Нет, нет, нет!       Бегу за планолетом, бегу за клешней, бегу за Риком. Подпрыгиваю, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Пытаясь вернуть его. А планолет поднимается все выше и выше. Бесшумность — главная его особенность, но я готова поклясться, что слышу, как он насмехается надо мной. Как злобно смеется кусками черного металла, унося с собой человека, который навсегда изменил мою жизнь.       Его кудряшки мелькают в густой листве. Я вижу их в последний раз. Его длинные худые руки — будто сломанные крылья.       Я зову его. Я прошу его вернуться. Размахиваю баночкой с противоядием. Обещаю больше никогда не оставлять. Я продолжаю делать это даже тогда, когда планолет исчезает из виду, когда всхлипы волной подступают к горлу, перекрывая кислород, когда кричать уже почти невозможно. Я все равно кричу. Из последних сил.       Пит сгребает меня в охапку и уносит куда-то вглубь леса, а я все не замолкаю. Не смогу, не смогу никогда.       Боль становится совсем нестерпимой. Причем не физическая. Раненый бок — ничто по сравнению с тем, что вместо моего сердца теперь лишь кучка пепла. Я укутываюсь болью будто колючим шерстяным одеялом и проваливаюсь в забытье, мечтая больше никогда не проснуться.       В моей руке баночка с противоядием, которое не понадобилось. На моих губах наша с ним фраза: «До самого конца». Перед моими глазами — его глаза; в обоих по целому солнцу.       В моей голове — планолеты.