Цветы зла

Дик проснулся первым. Едва светало. Сначала он не сразу понял, что оборвало его сон, и только потом до него дошло, что Эстебан спал рядом, обвивая его всем телом, как вьющееся растение оплетает дерево, и во сне вдруг начал что-то шептать на своем наречии. Слов юноша не понимал, но все же сердце неясно дрогнуло. Сейчас Эстебан казался совсем не таким, как раньше, когда они и двух слов не могли друг другу сказать спокойно. Был похож на себя-в-их-снах - после того занятия изобразительного искусства Дик был уверен, что сны о черных цветах снились им одни и те же - или даже еще ранимее. Мой. Мой любовник. Последняя мысль обожгла как огнем. Только сейчас Дик осознал всю бесконечность своего позора. Я отдался мужчине. Навознику. Врагу. Я даже сам этого хотел - знал или догадывался, что его визит закончится именно так, но не сказал "не приходи", не прогнал, когда он пришел, не смог сопротивляться, ударить... Я поступил недостойно Человека Чести. Как я смогу смотреть в глаза эру Августу, матери, сестрам? Как я смогу вообще говорить с другими людьми? Я недостоин того, чтобы стать чьим-либо оруженосцем, я ничего, ничего в этой жизни недостоин. Как я мог совершить такой грех?! Юноша освободился из объятий - с неохотой, которая испугала его намного больше чем то, что произошло этой ночью. Неужели я в него влюблен?! Позор... - Отталкиваешь меня? - Эстебан проснулся. - Не скажу, что это меня удивляет. - То, что было вчера, было ошибкой. - холодно сказал Дик. - Если ты об этом хоть кому-нибудь расскажешь, я при первой же возможности вызову тебя на дуэль. - Славы Джастина Придда можешь не бояться. Во-первых, пока что я не столь известен, как Ворон, и мои похождения никого особенно не интересуют. А во-вторых, ночь любви с Человеком Чести - это не то, чем стоит хвастаться. Так что счастливо оставаться и страдать в гордом одиночестве по поводу утраченной невинности. Можешь сочинить трагедию или сонет, старик Дидерих в Закате будет стоять в сторонке и пить вино! - спокойно ответил Эстебан и начал приводить себя в порядок. Почти с беззаботным видом, но все же руки дрожали слегка. - Какая же ты сволочь... - проворчал Дик. - Не новость. Ты начинаешь повторяться. - Иди к закатным тварям! Колиньяр ничего не ответил, только ушел, хлопнув дверью. * Первым занятием, как назло, был Закон Божий. Заменявший отца Германа невзрачный старичок что-то монотонно бубнил, а Дик не мог вникнуть в то, что слышал, и смотрел по сторонам. Ему казалось, что все знают о его грехопадении и уже презирают его. Но ничего не изменилось - Карл по-прежнему дремал на уроке, Валентин равнодушно записывал в тетради объяснение священника о сущностях Создателя, Норберт и Йоганн о чем-то шептались... Почему-то он был уверен, что правда станет известна сразу же - в трагедиях и романах так и бывало, о потере девицей невинности узнавали чуть ли не в ту же минуту, и обязательно те, кому меньше всего надо было об этом знать. Эстебан как всегда, сидел рядом. Выводил что-то на листке бумаги, небрежно вложенном в тетрадь - Дик почему-то был точно уверен, что мысли его витают совсем далеко и от урока, и от Лаик вообще. Но спросить не решался. Но пережить Закон Божий было еще полбеды. Далее предстояло фехтование, и юноша с ужасом подумал о том, что целый урок придется двигаться - всё тело до сих пор ныло, и постыдная боль еще горьше напоминала о случившемся. Ему повезло - на сей раз его противником по поединку был Альберто. С марикьяре Дик чувствовал себя более-менее уверенно, и проиграть ему сразу казалось не таким несчастьем, чем сдаться в поединке с кем-то другим. - Дик, ты сегодня сам не свой, - удивился Берто, когда юноша нарочно уступил, разрешив ему выбить шпагу из рук чуть ли не на первой минуте поединка. - Я просто устал. Мне нехорошо. - Ты из-за чего-то расстроился? - Нет. Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем. - Не буду. Но если ты сам захочешь рассказать... - Никогда! - Дик отвел взгляд. Никогда. Никогда он ничего не расскажет. Это его самый большой грех, за который придется расплачиваться всю жизнь. За окнами моросил мелкий серый дождь. Монотонный стук каплей по окнам и крыше сливался с монотонными голосами сменявших один другого менторов. Дик не мог сосредоточиться ни на чем. Украдкой поглядывал на Эстебана - тот тоже притворялся спокойным и равнодушным ко всему, но в движениях и взгляде была видна усталость и боль. Зачем. Зачем я наговорил ему столько неприятных вещей? Ему же больно... Но я не должен его любить, я Человек Чести!...