Цветы зла

В твоих глазах застыла боль, Я разделю ее с тобой, А в зеркалах качнется призрак – Призрак любви… (с) Ария Это просто болезнь и горячка... Когда я полностью выздоровею, мне не будут сниться эти сны, я всё забуду. Дик утешал себя этими доводами здравого рассудка, но в глубине души понимал: это зря. Всё время после того, как эр вылечил ему руку, видения не отступали. Юноша предпочитал думать, что это последствия слабости и жара - но для болезни игра сознания была слишком связной. Он четко видел, как темнота сгущается. Черные цветы становились всё больше, они разрастались, от их сладковатого головокружительного запаха становилось трудно дышать. Эстебан метался в этой темноте и безысходности, пытался вырваться из цепких объятий, как из веревок, связавших его по рукам и ногам, сдавивших грудь. Но растения были сильнее, они просто не давали жить. Это было страшно. Дик боялся, молчал и ждал. Сам не знал, чего. Иногда ему хотелось забыть, разорвать связь, существовавшую в Лаик. Он доказывал себе, что теперь у него своя жизнь, а у Эстебана – своя. Теперь ничего общего у них нет… И все же его преследовали сны, и вспоминался голос любимого, его прикосновения – умелые, сильные и в то же время нежные… Дик закрывал глаза и представлял себе картины из прошлого снова и снова. Те минуты, когда его тело казалось лютней в руках умелого музыканта. Сейчас, когда те переживания прошли, стоны и нежные слова вспоминались как самая сладкая мелодия. «Я не должен об этом думать! Это грех…» * Как только юноше стало легче, Алва сообщил ему, что им придется вдвоем присутствовать на приеме в королевском дворце. Дикон испытывал чувство нереальности происходящего. Ему было неловко одевать праздничный наряд в цветах кровного врага, неловко выходить к людям после полутора недель уединения. Больше всего он хотел спрятаться, забыться, хотел думать, что это всё происходит не с ним. «Это не я еду на своем скромном надорском коне рядом с Первым Маршалом на великолепном мориске. Это не на меня все так смотрят, нет, никто не думает о том, почему Ворон совершил именно такой выбор. Это не я вижу красивых дам и понимаю, что меня не привлекает эта красота, что мне надо от жизни нечто совсем другое. Я не слышу этой музыки, нет… Я слышу только камни, они шепчут, они говорят: не опоздай, не потеряй, не дай любимому человеку погибнуть без тебя… Но была ли любовь?!» - Вы как всегда, герцог Алва. Делаете то, что задевает в равной мере всех, так или иначе. - О моем выборе в Фабианов день говорят до сих пор, граф Килеан? Почему же не о вас, ваше решение тоже несколько удивительно для Человека Чести. Светский разговор, обмен ничего вроде бы и не значащими, но ехидными фразами, цель которых – как можно сильнее уязвить противника. Это было бы интересно с точки зрения выживания при дворе. Но Дик не слушал. Он заметил только одно – как смотрел на него Эстебан, застывший статуей рядом с цивильным комендантом. Дикон узнавал и не узнавал этот взгляд. Те же красивые темные глаза с длинными густыми ресницами – но вместо дерзости и жажды удовольствий в них застыла боль. Человек, на которого сейчас смотрел юноша, был будто тенью прежнего Колиньяра – так с другим лицом встают после болезни, так поднимаются с колен после удара в спину. На миг Дику захотелось вот прямо сейчас броситься к любимому человеку, обнять, прошептать: «Прости, если я причинил тебе боль»… не важно, что скажут все остальные, плевать… Однако к графу Килеану подошел эр Август и Дик снова мысленно упрекнул себя за порывы и желания, недостойные борца за Великую Талигойю. «Прости, я должен тебя забыть. Но и этого я тебе не скажу». И когда разговор прервался, он молча последовал за эром. В зеркальном блеске стены Дик увидел свое собственное отражение – он тоже стал другим после болезни, и под глазами залегли такие же синие тени. А ночью после бала Дику снилось, как Эстебан отдавался ему. Как шептал ласковые слова на своем родном наречии, и просил о чем-то. И почему-то по его щекам текли слёзы, Дик сцеловывал их… Соль и горечь… Наутро горечь была на губах и в сердце. Нам больше не быть такими, как раньше…