why'd you only call me when you're high?

arctic monkeys – r u mine?

Однажды Юнги напивается в клубе. Чимин ничего вообще не слышит из-за долбящей по ушам музыки, и название клуба приходится разбирать по буквам, потому что ко всему прочему дикция у Юнги просто отвратительная. Сегодня, наверное, первый раз, когда Чимину не хочется. Пару часов назад на вечерней тренировке у него был спарринг с парнем из другого клуба, и этот бешеный псих разбил ему нос. Он устал, как собака, разбирая после с тренером все свои ошибки, и вообще он с трудом дышит, потому что кровотечение сменилось здоровым отеком. Чимин сейчас хочет одного — доехать до дома и проспать все следующие сутки. Звонок Юнги застает его как раз в тот момент, когда ему остается ехать всего две остановки. Но Чимин же, блять, действительно как собачка, потому что любые просьбы хёна действуют на него как команда. А он и рад. Чимин зло сипит разбитым опухшим носом, пугая сидящую рядом старушку, и забивает название в гугл-карты. Юнги повезло — отсюда совсем близко; Чимин выходит на ближайшей остановке и чуть не забывает под сидением сумку. Шуга находится сразу, потому что Чимин прекрасно знает, что искать нужно у барной стойки. — Хён, давай-ка домой. — Он дёргает Юнги за рукав кофты и вымученно улыбается. Опять он за бесплатную няньку. Но у кого-то сегодня (как и всегда) другие планы. — О-о, — Юнги расплывается в абсолютно пьяной и счастливой улыбке и тут же тянет Чимина к себе. Сколько же он выпил, что ему так похуй на то, что вокруг люди? — Чими-и-ин, — это он выдыхает уже Мину на ухо, и усталость как-то сама собой растворяется. Чимин шлёт все к чёрту и позволяет увести себя в туалет. * — Ебать как я люблю твои руки, — радостно сообщает Юнги, привалившись лбом к плечу Чимина. Он только что кончил и дышит теперь тяжело и часто, и по инерции тихонько скребет ногтями по чиминовым рукам. У него вся кожа горит от этих блядских острых ногтей, но Чимин ничего по этому поводу не говорит. А потом Юнги вдруг добавляет: — Но сам ты страшный. Чимин только ухмыляется, вспомнив свой изуродованный нос, и думает, что сегодня он как никогда прав. — Тебя проводить, хён? — Ну проводи. * До дома Юнги недалеко, поэтому они идут пешком. Это у них в первый раз, и Чимин ловит себя на том, что волнуется, хотя это так глупо. На улице холодно, и Юнги мёрзнет в своей нелепой тонкой кофте, а алкоголь постепенно выветривается из него. Чимин очень боится, что карета превратится в тыкву до того, как он попрощается с хёном, потому что слышать колкости через полчаса после того, как этим ртом Юнги вытворял вещи, о которых говорить-то стыдно, просто выше его сил. Но тот только ёжится от ветра и закуривает. Чимин видел, как он курит, всего пару раз, и, оказывается, сигарета ему очень идёт. — На. — Чимин снимает куртку и протягивает Юнги, зажмурившись, как перед прыжком в воду. Это очень похоже на ухаживание. Это, вообще-то, оно и есть. И это не в юрисдикции Шуги, потому что к пьяному сексу никакого отношения не имеет. Но Юнги криво улыбается и набрасывает куртку на плечи; она ему немного велика. Он в ней выглядит совершенно нелепо и вообще похож на старшеклассницу, возвращающуюся под утро в отчий дом, но Чимин, конечно же, находит это милым. У подъезда они мнутся, как два придурка. Юнги уже докурил и теперь не знает, чем себя занять, а Чимин толком не понимает, кто вообще перед ним. Только замечает вдруг, что подводка у Юнги размазалась, и от этого ебанутое влюбленное сердце вдруг начинает биться загнанно и неритмично. Хочется стереть эти неровные темные линии, но какое он право вообще имеет. — Пока, хён, — Чимин улыбается и знает, что выглядит дураком. — Пока, — кивает Юнги и, прежде чем Чимин уходит, осторожно гладит ледяными пальцами его разбитый нос. * «r u mnie», пишет Шуга в одну из тех ночей, когда общество Чимина ему почему-то (он не хочет думать, почему) не нужно, и поэтому он не звонит. До Чимина далеко не сразу доходит, что значит этот набор английских букв, а когда он все-таки понимает, то решает не отвечать. Потому что ответ до смешного очевиден. * Бунтарский дух в Чимине просыпается совершенно неожиданно, ровно в тот момент, когда просыпается он сам. В постели Юнги, в квартире Юнги. И по их негласным правилам свалить он должен до того, как очнется мучающийся похмельем хён. Какого вообще-то хуя, думает Чимин. Он, наверное, встал не с той ноги, потому что до этого дня их игры в секс на одну ночь его как-то не парили. Но сегодня он не торопится в ванной и успевает даже сварить кофе, когда Юнги, наконец, приходит в себя. И о да, Пак Чимин всё еще здесь. — Какого хера ты до сих пор тут? — Юнги изумлённо замирает в дверях, а Чимин зависает, разглядывая его совсем сейчас детское лицо, бледное и чистое, и несколько темных следов на шее. От его зубов. — Я тебе кофе сварил, хён. Иди в душ. И Юнги слушается его, наверное, только потому, что не до конца понимает, что происходит. С утра после пьянок он всегда тормознутый и растерянный, будто первый раз оказался в собственной квартире и вообще в этом мире. — Сваливай, — говорит он чуть позже, допивая кофе и заедая его аспирином. Да чёрта с два, думает Чимин и любуется Юнги, которого до сих пор ещё не видел. Он очень заметно нервничает, наверное, потому что без алкоголя в крови и без всех своих ганстерских шмоток чувствует себя голым. Чимин, конечно, точно не знает, но продолжает смотреть — это, наверное, его первый и последний шанс увидеть Юнги таким. А потом он уходит, потому что у Юнги обнаруживаются срочные и наверняка несуществующие дела. Может быть, тот больше не захочет с ним связываться после таких вот вольностей. Но Юнги звонит ровно через три дня, и голос у него снова веселый и пьяный. — К тебе или ко мне? — К тебе.