Dope

Чонгук не выглядит хрупким: он девять лет занимался тхэквондо. Но Сокджин всё равно хмурится, пока пробегается пальцами по синякам на боках, плечах и шее, и давит в себе жалость. Младший спит беспокойно, ворочается во сне и скидывает тонкое одеяло (в квартире похолодало и он уже третий день спит на диване), а длинная футболка задирается почти до головы. Сокджин думает о том, что разговор больше нельзя откладывать, ведь он старший, а мелкого очевидно обижают, но всё откладывает до утра и расстёгивает рубашку. На часах едва за полночь, он вернулся с торжественного ужина у родителей всего десять минут назад и в голове бродит четыре бокала шампанского, распитого с какой-то милой леди с обложек, кажется, буклетов клиники пластической хирургии. - А Чимини-хён разве не должен был приехать в среду? Чонгук мямлит в подушку, переворачивается на спину и смотрит на Сокджина совершенно непроницаемыми чёрными глазами. Старший так и замирает со стянутым с шеи галстуком в одной руке и немного неуклюжими от алкоголя пальцами другой руки на маленьких прозрачных пуговицах на удивление чистой после праздника рубашки. Сокджин растеряно кивает и качает головой одновременно. Движение получается куда-то по диагонали, а Чонгук не отводит взгляда и пугает Сокджина. Он резко забывает о том, что хотел поговорить. Но Чонгук напоминает сам, поднимаясь с промокшей от пота подушки и усаживаясь вплотную к старшему, вцепляясь в его плечо и шепчет сбивчиво у самого уха. Сокджин слышит в ломком мальчишеском голосе истерику. - Они говорят о чем-то во мне, говорят, что я - грязь. И мараются об меня, понимаешь? Хён. Чонгук абсолютно чёрный. У него белая как пергамент кожа и алый рот, из которого вырывается обжигающе, болезненно горячее дыхание. Сокджин понимает Чонгука. Понимает его и таинственных "их". Тех, кто оставил на фарфоровой коже синие разводы синяков. В его голове проскальзывают жуткие вещи и все же он не может перестать практически беспочвенно связывать факты и наблюдения и сжимать пальцами податливые мышцы чужого плеча. - О чем ты..? - Ты ведь тоже так думаешь, хён. Я тебе нравлюсь? Чонгук не двигается с места, дышит тяжело, смотрит тёмным взглядом куда-то очень глубоко и сжимает пальцами отвороты расстёгнутой рубашки. Сокджин не выдерживает давления. Губы у младшего податливые и мягкие, он дышит прерывисто и тянет старшего вниз, на сбитую подушку и развороченое одеяло. В свой тёмный омут, которому нет сил сопротивляться. И Сокджин тонет, сжимая пальцами очень сильно раскрашенные синяками бока и напряжённые бёдра под тканью тонких трикотажных штанов. - Больно, - жалуется Чонгук и стонет тихо. Сокджину рвет крышу и тут же заботливо кроет обратно, резкими рывками вытягивая из черного нефтяного болота. Он разжимает пальцы, принимает вертикальное положение, но не пытается отодвинуться. Чонгук дышит тяжело и улыбается безумно. Сокджин классифицирует младшего как тяжёлый галлюциноген.