Сказки для взрослых или имел в виду я ваши сказки!

Два дня и две ночи не расставалась Василиса с Горынычем. После того как он прилетел ковыляя, хромая и спотыкаясь даже в воздухе, пребывающая в истерике девица запрыгнула на его шею – среднюю, разумеется, и с тех пор старалась слезать оттуда только по естественным надобностям. Тем более что прирученный Кощеем волк так никуда и не ушел. Он болтался постоянно в поле зрения обитателей пещеры, наскакивал на каждого из них – даже если это была Василиса, украдкой шествующая в кустики, и каждый раз дико верещащая при проявлении волчьей радости, - и всем своим видом показывал, как он счастлив встрече. А уж наткнувшись на Кощея, Волчина Позорный – такую кличку дал ему Димка, от восторга просто-напросто пускал лужу прямо на великолепные сапоги объекта. Впрочем, к Горынычу зверь тоже питал нездоровую страсть. При виде него волк всё время пытался просочиться внутрь дракона, видимо, стараясь занять своё собственное, как он считал, законное место, думая, что его выбросило из тела случайно, и пытался исправить эту досадную несправедливость. А к Василисе он просто-напросто хотел на ручки. Видимо, пребывание хищника в теле дракона всерьез повредило его способность соображать, и он по уровню своего развития внезапно стал равен двухмесячному волчонку. Василиса же сама отчаянно хотела на ручки, и плевать, что те ручки снабжены полуметровыми когтями. Девица маялась. Увидев воочию своё божество, она теперь страстно его вожделела, не догадываясь, что «божество» само изнемогает от подобного желания. Димке не мешало даже отсутствие подходящих органов размножения – пребывание в собственном, пусть и фальшивом теле окончательно разбудили в нём полузабытые потребности и желания. Он тоже маялся. Впервые с тех пор, как парень оказался в этом теле, в этом мире или, скорее, в этой сказке, он не находил себе места. Разум вспомнил, каково это – иметь мужские причиндалы, как они работают и как славно ими пользоваться. Особенно стимулировала Димку на эти, можно сказать, фантомные воспоминания, плотно сидящая, в буквальном смысле – на его шее, прекрасная девица. Как она себе там всё не отдавила, непонятно – даже при том, что отдавливать, в принципе, нечего, тем не менее, сидеть часами на драконьей вые должно быть неудобно, тяжело и грустно. У самого Димки, без конца елозившая, сидящая, подпрыгивающая, возящаяся, и вообще, живущая полной и активной жизнью захребетница, передавила и натёрла всё, что можно. Мало того, что это раздражало, было неудобно, и производило впечатление плотного, увесистого ошейника, да к тому же, наездница умудрялась создавать столько шума, что Горыныч просто не знал, куда ему деваться. Она постоянно ругалась с Ладушкой – та, не выдержав, несколько раз сбивала потоком воды наглую девчонку с шеи центрального, и без конца болтала с Ваняткой. Пыталась заглянуть в пасть Димке – залезая при этом практически на морду, и елозя грудью ему по глазам. Что, разумеется, не добавляло несчастному парню выдержки. Особенно, когда она, не удержавшись на драконьем затылке, зацепившись подолом платья за первый зубец его спинного гребня, сползла своей филейной частью ему на нос. Это были незабываемые впечатления для Димки! Одно он мог сказать с уверенность – какое счастье, что Василиса очень чистоплотная девушка, и мылась чаще, чем ела. А ела она порядочно. Вот после этого он понял, что теперь, как честный Горыныч, просто обязан на ней жениться. Ведь он видел такое... Впрочем, нет, ничего нового парень не видел. Да и эпиляция в этом времени и в этом мире еще не принята. Но теперь Димка знал наверняка – Василиса неспроста носит звание Прекрасной! Или эта была Премудрая? Да кто же её знает – при нём пока никто её кличку не озвучивал. Хотя, на премудрую эта не особо тянула, но и дурой её не назовёшь. Скорее – простая, как сто рублей... Почему, к примеру, она взгромоздилась ему на шею, и упорно сидит там, как у себя дома? А потому что – как объяснила она, ей страшно! Там богатырь, там волки бродят, Кощеи на ветвях висят... Кстати, Кощей действительно висел, а точнее – сидел на ветвях. Он влез на единственное росшее около пещеры дерево, и размышлял о том, куда же ему, наконец, пристроить иглу. Видите ли, ему на дереве лучше думалось, да и Волчара не мог там до него дотянуться и уделать последние, пока ещё уцелевшие сапоги. На третий день Димка взбунтовался. Шея его была натерта до блеска, так, что Василиса то и дело с неё съезжала. Откровенно порнографические сны не давали покоя ни ему, ни боковым головам. Волчий вой и тявк у входа в пещеру, казалось, въелись в мозг Горыныча, и он уже вздрагивал от малейших посторонних звуков. Хорошо хоть девица постепенно угомонилась, и уже не болтала с пулеметной скоростью, и даже Ладушка постепенно примирилась с её присутствием. И теперь, когда думала, что соседние головы-братцы ее не слышат, тихонечко обсуждала внешние и личностные качества возможного кавалера с одной мужской и двумя женскими головами, и возможность изоляции получившихся в этом случае пар друг от друга. Да, внезапно Ладушка замечталась о простом женском счастье... Еще более внезапно она захотела иметь своё собственное, персональное тело – ей надоело играть роль болтливого приложения к могучему, страшному дракону. - Ни хрена себе! – поразился Димка, расслышав эти разговоры. – Это чо – эмансипация идёт полным ходом, что ли? Того и глядишь – революцию устроят... Что значит – две бабы сошлись, сразу начались заговоры против мужиков и мечты о независимости... Когда же пошли разговоры на тему: все мужики сволочи, - Димка решительно, но аккуратно скинул пассажирку с себя, и молча зашагал на выход. Василиса осталась сидеть на сене – куда её и ссадили, растерянно глядя ему вслед. Волчара радостно кинулся к «своему» телу, собираясь в очередной попытаться раз пройти бронированную шкуру насквозь, но мгновение спустя стоял такой же растерянный, как и Василиса, только в более плачевном состоянии – эпиляция была сделана моментально, совершенно безболезненно и безукоризненно. Теперь у Димки был свой персональный волк-сфинкс, только изрядно пахнущий палёным. Который, растерянно окинув себя взглядом и оглушительно чихнув, вдруг поджал свой, теперь похожий на крысиный, хвост, жалобно, тоненько взвизгнув, рванул куда-то вглубь пещеры и забился там в первую попавшуюся щель, подальше от посторонних глаз. - Кощей! – рявкнул Димка и где-то вдали в горах осыпались камни. – Хорош птицу изображать, слезай, а то сам сниму! - Ты чего это разошёлся? – поразился Бессмертный, задремавший в удобной развилке, и едва не обрушившийся вниз от неожиданности. - Ничего, достали, - раздражённо отозвался Горыныч, глядя как Кощей с кряхтением слезает вниз. – Помочь? - Не надо, я сам, – с достоинством отозвался тот, тут же жалобно, совсем несолидно пискнув, напоровшись на острую ветку, только-только освобождённым от колющих предметов, органом. Тяжело вздохнув, Горыныч осторожно прихватив пастью Бессмертного за шиворот, снял с дерева. Ладушка и Ванятка непривычно серьёзные, помалкивали, не воспользовавшись моментом, дабы подшутить на неудачником. - Что мне делать, Кощей? – спросил Димка, не замечая, как растёт в его горле глухой рык, и едва сдерживаясь, чтобы не начать всё крушить вокруг – у него создавалось ощущение, что весь негатив, который он в последнее время практически не замечал, готов вот-вот прорваться наружу и тогда... Лучше уж не думать, что будет тогда. – Она мне нравится, но быть вместе с ней я не могу. Она меня раздражает неимоверно, но при этом отпускать её не хочется. Да я даже поговорить с ней нормально, без свидетелей, не имею возможности, не говоря уж о большем! Обе боковых головы отвернулись в разные стороны и насупились. А что они могли сделать? Ведь не уйдут же Ванятка и Ладушка погулять, дабы их центральный мог уединиться со своей зазнобой! - Мне бесит эта неопределённость! – всё больше раскочегаривался Димка, сыпля искрами направо и налево. – Сколько я ещё пробуду тут?! А может, я застрял здесь навсегда? Почему бы тогда не дать мне человеческое тело? Но мне и драконом быть охота! Как я буду без полётов?! А если меня прямо сейчас вернёт обратно? В жалкое, слабое, хилое, дохлое тельце! Как я буду там? Опять же – без полётов! И... И... И без неё... – он опустил голову, внезапно остывая. Кощей, испуганно вскинувший руки вначале этой эмоциональной речи, готовясь отразить, в случае чего, поток огня, почесав лысину, бессильно откинулся назад, опираясь о толстый, узловатый ствол. - Димитрий, друже, я не знаю... Не бывало ещё, чтоб Яга так надолго пропадала, теперь же и спросить не с кого. Ох, ты ж, беда-то какая, а! А ведь как славно всё было! Всегда говорил – все беды от баб! Знаешь, сколько лет я уже девиц не похищал? Я уж и сам не помню! А всё потому, что как только эта животина в хозяйстве заводится, всё кувырком идёт! - Чего ты прямо – животина... – пробурчал расстроено Димка. – Баба – тоже человек. Только это... Другой породы, наверно... - Наверно, другой, - легко согласился Кощей. – Ты только не волнуйся, Митя, тебе вредно. - Чего это – вредно? Я беременный, что ли? - А то! Огнём ты беременный! Размерами! Мощью! И башкой дурной, которая сперва пожжёт все сёла в округе, а потом причитать будет – что я наделал! – Кощей неожиданно разозлился, отстыковался от ствола, и принялся бегать взад-вперёд по площадке. – А кое-кому неплохо бы в голове своей не только платочки – бусы – мамок – нянек, да покатушки иметь, а гонор свой поумерить, чай, не с пастухом дело имеет, а с самим Змеем Горынычем! Из пещеры донёсся испуганный писк, ясно показывающий, что Василиса отлично расслышала отповедь обращённую к ней. - Вот что, Димитрий, - споткнувшись о камень, остановился Кощей. – Давай-ка я лепше одну штуку спробую, а ты пока как-нибудь перетерпи, а? Коли гостику прочь посылать не намерен, то попробуй с ней ужиться. Али не сговоритесь? Она, мнится мне, и сама поняла, что буесловила тщетно, и вела себя не верно. - И что же ты пробовать будешь? Как мне это помочь должно, когда я и сам не знаю, что мне нужно? – поинтересовался, слегка оживившийся Димка. - Да баяла мне Яга – давно уже, лет сто пятьдесят назад, не меньше, как к ней, приключись что, воззвать можно. Только там всякой дряни много насобирать надо – шкурок лягушачьих, да мышиных, гадюк штук пять... Ну, там много всего, у меня где-то на бересте нацарапано было. Вот вытащим её оттуда, куда она провалилась, коряга старая, и призовём к ответу. А то ж это, в самом-то деле, разве можно так... Я и сам не дурак богатырю, какому голову задурить, попугать, извести – и до смерти бывалыча, не спорю, но то всё быстро! А она с тобой, ровно с басурманином каким, нехорошо это... *** Когда Василиса взяла себя в руки, престала дёргаться, боясь, что в пещеру в любую минуту войдёт Добрыня Никитич, и немножко успокоилась по отношению к своему будущему мужу – а именно такую роль она определила для центральной головы Горыныча, то оказалась вполне даже адекватной особой. Она с жадным интересом выслушала Димкину историю, вскрикивая и едва не падая в обморок при подробном описании особо острых моментов. Но при этом совершенно не была удивлена, узнав, что он не из этого времени и не из этой сказки. И вообще – не из сказки. - А откуда ты знаешь, - рассудительно спросила она, - что ты сам анадысь жил не в сказке? Может, ваше житие тоже – чья-то сказка? И вы все её герои? Сказки, они ведь разные случаются... На это Димка не знал что ответил – он натурально обалдел. А ведь и правда! Откуда он мог знать, что вся его предыдущая жизнь не была чьей-то любимой историей? Скучной, правда, но это ведь, для кого как. Вкусы ж, они разные бывают... - А я погожу. Сколько надо. Буду поступать по твоему разумению. Поелику муж для мужатицы завсегда истину глаголет. Нет, Димка не делал предложения по всей форме. Он его вообще не делал. Но в тот момент, когда филейная часть Василисы с удобством расположилась на его носу, он, освободившись от тяжести, буквально шалея от пережитого, успел буркнуть: - Теперь я обязан на тебе жениться, - что и было воспринято девицей с незамутненным сознанием за предложение. А он и не возражал. Не то чтобы женитьба была пределом его мечтаний, просто сейчас он попросту не способен всерьёз задумываться о чём-то столь глобальном. Как он может что-то обещать, если он и в своём не то что местоположении через пять минут не уверен, а и в своём теле?! А пока он решил отпустить ситуацию, и делать ровно то, что делал до появления Василисы – наслаждаться моментом. Вдруг это всё закончится прямо сейчас? - Ох, лышенько, как же в баньку-то охота... – потянулась Василиса, прервав болтовню с Ладушкой – в этот раз они обсуждали преимущества печёной говядины супротив живой. – Отморожу я всё тут в вашей купальне-то, Митенька! - А за чем дело стало? – оживился тот, плюнув на попытки научить Ванятку игре в города. – А ну, давай сюда! Он подскочил к водопадику, в котором и мылась, обычно, гостья. Вода падала в громадную каменную чашу, образуя нечто вроде джакузи, ледяного, конечно же. Несколько раз дохнул на поверхность воды, залюбовавшись, как огненная струя, врезаясь в кристально-прозрачную жидкость, расплывается по ней, разбегаясь искрящимися пузырьками. Перемешала лапой, и снова подышал. - А ну, пробуй! Как тебе такая температура? – весело предложил он. Василиса с опаской приблизилась к воде и боязливо прикоснулась к ней кончиком пальца. - Ой, Митенька, любый мой, да какая водица-то славная! Как Бурушкино молочко, на ранней заре! Славно-то как, Митенька! Василиса, не чинясь, мигом скинула платье, оставшись в уже знакомой Димке нижней рубахе, и сиганула в природный бассейн. - Охти, Макошь всеблагая, ничего лепше не бывало в моей судьбинушке! Как же хорошо-то, Митенька! А закинь меня, где поглыбже, миленький! А-ах! Димка, глупо улыбаясь, глядел на красавицу, уже на законном основании, выполнял все её требования – подогревал воду, закидывал, где поглубже, давал знаки боковым, чтоб вносили свою лепту, устраивая настоящее бурлящее джакузи, с помощью своих потоков, и чувствовал, что он счастлив. Кощей задремал, привалившись к входу в Горынычевы пенаты - слишком утомительно оказалось отлавливать десятками полевых и летучих мышей, жаб, лягушек, змей и прочие ингредиенты, на которые не поскупилась старая, придумывая правила для своего вызова. Причём вызов мог сработать только единожды, и потому Кощей берёг его, не желая растрачивать такую возможность по пустякам. А тут ещё над ним дамокловым мечом нависла угроза невыполнения главного требования бессмертия - позаковыристее спрятать свою смерть и составить подробный, пусть и непонятный, план её местонахождения. Вот, прикидывая варианты, старик слегка и закемарил. Но едва он сумел разглядеть свой первый сон: прекрасная девица, чем-то неуловимо похожая и на Василису и на Ягу одновременно, старательно заталкивает его иголку обратно, откуда она только недавно была извлечена, приговаривая: - Не дергайтесь, больной, не так уж это и больно, я на себе испытывала, - как его что-то разбудило. Не открывая глаз, прислушался. Оказалось, Горыныч надумал девку свою искупать, да как шумно! - Ой, нет-нет, погоди, я ещё не готова! Не гляди... Вот сейчас! Ой, глубоко шибко! Вынимай скорее, так сильно я ещё не готова, боюсь! Ой, а тепленько как... Хорошо, Митенька, ох и славно! Вот туточки сильнее, любый мой! А-ах... А таперича глыбже... Ещё глыбже! Да-а... Улыбающийся Кощей покачал головой - ишь, раздухарились! Стало быть, Митька макает свою зазнобу в водицу-то, поток огня регулируя на ходу - то сильнее, то слабее... Научился, наконец, пользоваться-то огнём Горынычевым, тот ведь при надобности не только обжигать, но и согревать может, только не каждый Змей это качество открыть сумеет... Совсем рядом послышался какой-то странный звук. Кощей открыл, наконец, глаза, и обомлел. Впритык к нему, почти касаясь своей палицей, стоял богатырь Добрыня Никитич и, раззявив рот, слушал совершенно дикие, для несведущего, вскрики Василисы. Как только эта туша сумела сюда пробраться, да ещё так тихо и незаметно?! - Совратили, чудища поганые...Надругались над телом девичьим... Снасильничали ироды! - взревел богатырь. - Я же сам хоте... Выходи, чудище лесное, на смертный бой! Отдавай девицу, тобой пленённую! Я спасу тебя, Василисушка!