Сказки для взрослых или имел в виду я ваши сказки!

Захлопнув за собой створку, Димка внезапно очутился в полной темноте. Все звуки моментально исчезли. Парня обволокло нежное, приятное тепло. «Кухня» - подумал он, и попытался вытянуть вперед обе руки, дабы определиться с направлением и, опасаясь напороться на что, или кого-нибудь. Но не тут-то было! Руки словно приклеились к телу, и сколько ни пыхтел Димка, стараясь их вернуть на историческую родину, все было тщетно. Да что там – он тех рук и вовсе не ощущал! Вернее, ощущал, но как-то странно – осязание оставалось, но ему казалось, что осязает он всем телом, а не руками. А осязал он самого себя – мягкого, рыхлого, и почему-то слегка липкого. Причем, с каждой секундой он становился все мягче и мягче, и словно бы даже, жиже. С ужасом парень осознал, что и ног он тоже не чувствует. На мгновение отвлекшись от начинающейся истерики, Димка ощутил, что то самое нежное приятное тепло за несколько минут превратилось в жуткий, невыносимый жар. Словно… Ну да – словно его жарили живьем! - Мама… - хотел произнести несчастный, но оказалось, что и рта у него больше не было. Жар стал нестерпимым, Димка что-то булькнул, непонятно каким отверстием, и начал расти. Этого его измученная психика не перенесла, и он в очередной раз благополучно потерял сознание. В чувство парня привел прохладный ветерок, ласково охаживающий его бока. - Ишь, какой удалый он у тебя на ентот раз, Аксинья! – раздался совсем рядом с Димкой мужской, явно стариковский голос. - Еще бы – все запасы на его извела! – сварливо отозвался женский надтреснутый голос. – Таперича есть хоть чем внучку попотчевать, а то все щи пустые, да каша с половы. Да отойди ты от него, старый, еще волосьев своих натрясешь! Пошли-ка, лучше яблочек для девоньки соберём, уж больно любить она их. - Скажешь тожа – волосья! Али совсем ослепла старая, я ж лысый аки твоя коленка, токмо не такой морщинистый! - Это чьи тут коленки морщинистые, паразит ты эдакий! Да мои коленки самые гладкие коленки на селе, кого хошь спроси! - Это кому ж ты тут свои коленки показывала, блуда старая?! Голоса, переругиваясь, удалились, и сдерживающий до сих пор дыхание, Димка решился, наконец, открыть глаза. Первое, что он увидел – сбегающий с холма зелёный луг, упиравшийся в самом низу в берёзовую рощу. Такую родную, такая умиротворяющую… И такую недоступную, потому что с трудом повернувшись вокруг своей оси, Димка понял, что находится на окне. А точнее, на маленьком, некрашеном, потемневшем от времени, явно недавно выскобленном, судя по занозам впившихся в филейную часть то ли парня, то ли девушки, то ль неведомой зверушки, подоконнике. Домик, к которому и относился сей подоконник, скорее можно было назвать избушкой. Комнатка позади Димки была крохотная, половину неё занимала небелёная классическая русская печка, все еще исходившая жаром, длинная лавка, скоблёный же стол, и такой же скоблёный пол. Почему-то последнее особенно зацепило парня, и вместо того, чтобы переживать о собственных проблемах, он сухо (почему-то в носоглотке не нашлось ни капли жидкости) всхлипнул, горюя о судьбе несчастной хозяйки избушки, видимо, той самой Аксиньи со сморщенными коленями, вынужденной тратить всю свою жизнь на выскабливание собственного жилища. Продолжая оглядываться, он медленно проворачивался вокруг своей оси, и остановился только, когда уткнулся носом в распахнутую створку окна, затянутую какой-то непрозрачной материей. Да что это с ним? О чём он думает вообще? И почему так странно себя ощущает, особенно если учесть, что его, судя по всему, только что сожгли?! И почему он чувствует себя… Хлебом? Каким еще хлебом? Откуда эти идиотские мысли? И даже эти самые мысли текли медленно, неспешно, лениво, словно нехотя. Его что, теперь без всяких ключевых фраз будет перебрасывать? Одно радует – хоть от ненормального принца с его бешеным папашей ушел, только вот, не сменял ли он шило на мыло? А вообще, это всё уже становится интересным, он, кажется, даже втянулся в этот квест... В себя Димку привел чей-то торжествующий писк. Он скосил глаза вниз - почему-то голова не поворачивалась ни в какую, словно шеи не было вовсе. Рядом с ним сидела громадная, в половину его собственного нынешнего роста, крыса, и быстро-быстро умывалась – видимо, это было аналогично довольному потиранию рук. - Какой же ты большой! И весь – весь мой! Съем – съем – съем - съем! Не сразу до Димки дошло, что это говорит крыса. Впрочем, после него самого, побывавшего говорящим козлом, этот момент удивил меньше всего. Поразила почему-то всего лишь крысиная величина. Мягко вздохнув, он с трудом открыл, точнее – разлепил, наконец-то нашедшийся рот. - Слышь, ты, прежде чем жрать, ответь мне на один вопрос, а? - Съем – съем – съем - съем! На какой? Еда не должна разговаривать! – возмущённо пропищала крыса, жадно шевеля носом, принюхиваясь к Димке. - Кто я? - Глупый, глупый кусок теста! Не знает кто он! Колобок ты, Колобок! Все мозги запёк, Колобок! А теперь обеда-ать! Ошарашенный полученной информацией Димка не сразу понял, что обед у крысы уже начался, и очнулся только тогда, когда его сильно толкнули в бок. - Горячий – горячий – горячий! – обиженно пищала крыса, приплясывая над бесформенным кусочком, который, как новоиспеченный Колобок с ужасом понял, был только что оторван от него. – Обманщик, притворялся хорошим хлебом, а сам! – окончательно разозлившись, крыса снова толкнула Димку, и тот слетел с окна. Приземление было довольно неприятным – ударившись о лавку, стоящую под окном, Колобок, весело подпрыгивая на ухабах, и припадая на обгрызенный бок, покатился вниз с горки, прямо в так манившую его, берёзовую рощу, посреди которой ласково поблескивало нежно-голубое озеро.