Голый завтрак

Мирадо стоит перед зеркалом – интересно, что искривилось: восприятие, гладкая поверхность или же она сама? Ее зеркальный двойник выглядит зло, даже слишком, и немного подло, будто уже собирается пойти на какую-нибудь низость, но ведь она сама ничего такого не хочет, так ведь? Или хочет? Мирадо оборачивается к плотно захлопнутой двери в кабинет Юнхо. Видел бы он последнюю улыбку Джуна, никогда не стал бы вести себя так безответственно по отношению к этому человеку. Мирадо усмехается и пытается улыбнуться, но и улыбка выходит какой-то слишком уж желчной - как раз в стиле Ючона. Она вновь вздыхает, переставая пытаться проассоциировать себя с той незнакомкой, которая тянется к пепельнице, но не для того, чтобы наполнить ее невесомостью серого пепла, а чтобы столкнуть на пол, а затем долго извиняться перед Марго, доводя ее еще больше. Это ведь не она? Она хорошая, а Джун глупец, если считает, что она ничего не поняла – она видит больше, чем ему хотелось бы показывать. Другой принял бы слишком резко захлопнувшуюся дверь за жест банального нетерпения, но Мирадо не так наивна – ей уже не семнадцать, она уже не рисует огненно-рыжих драконов, пышущих жаром и яростью королей стихии, с мощными перепончатыми крыльями и гибкими литыми телами в чешуйчатой броне, сверкающей золотом и переливающейся рубинами. У тех драконов было все, чего сама она была лишена: сила, красота и независимость. Ветер – единственный попутчик и отнюдь не темный, в отличие от ее собственного, но ведь и Джун не лучше, скорее даже хуже, и что самое смешное – он искренне считает себя невиновным, а потому всякая попытка бунта заранее бессмысленна. Мирадо помнила себя другой - верящей в то, что она первой заметила те странности, которые время от времени не могли не привлекать внимания. Тогда она считала, что об этих припадках можно и нужно говорить и с самим Джуном в первую очередь. Но он лишь улыбнулся солнечно и покачал головой, будто не понимал, о чем шла речь. Солнечные лучи были палящими и выжигали все вокруг совершенно безжалостно, но от этого не менее ласково. Токио задыхался в собственной бетонной коже, страдая от множественного преломления света в окнах десятков небоскребов, асфальт плавился под ногами, превращая каждый шаг в пытку на медленном огне, а белое марево заставляло контуры стираться и искажать тени. В тот день ничего плохого произойти не могло, просто не имело права произойти, ведь Джун был так весел, Джун был так смешлив! Он нанизывал ореховые скорлупки на грубую нить, покачивая ногой в такт своим мыслям, а затем смотрел на Мирадо так, будто она – центр его вселенной, основа основ, центральная ось мироздания, а это не могло не подкупать, а затем она держала в руках свою рукопись, уже полностью отредактированную, выписанную до последнего слова, которого не хватило ее истощенному месяцами работы воображению, а затем она посмела предположить, что, возможно, все это слишком… но слишком оказалось только ее ошибкой. Джун вновь покачал головой и увез ее сомнения на дикий пляж, в память о котором на его шее до сих пор висит ракушка, и Мирадо вновь поверила, не могла не поверить, как не могла потом не признать свой окончательный проигрыш в лице первой невинной, но тем не менее ненасильственной жертвы. Даже звучит нелепо: «ненасильственная» и «жертва», будто кто-то всерьез считает, что жертвы бывают добровольными! Любая жертва это очевидное насилие над собой, над своей сущностью и своей жизнью. Сейчас наступил черед Мирадо оставлять себе памятные подарки: серебряная бабочка теперь мягко касалась крылышками ее платья там, где билось сердце, в последнее время замирающее все чаще и чаще. - Марго! – Мирадо ждет, нетерпеливо постукивая каблуком по паркету. Мирадо прикладывается к бокалу – пить с утра – не лучший признак, но не пить сейчас не выходит. Да и вино!.. это ведь не совсем алкоголь, это так, для расслабления нервов и общего поднятия тонуса. - Что случилось? – Марго замирает в дверях, уже предчувствуя будущую бурю. Она недовольна и всклочена: кухарка, которую обещал Юнхо, до сих пор не соизволила явиться, и Марго самой пришлось хлопотать о завтраке, как придется хлопотать и об обеде, и об ужине, а на это она не подписывалась. И эта девчонка! Мирадо ее бесила одним своим видом, ей можно было даже ничего не говорить – Марго все и так было ясно. - Я уронила пепельницу, - бесцветно произносит Мирадо, чуть выпячивая подбородок и расправляя плечи. – Уберешь? – будто у Марго есть выбор. Женщина кивает, наклоняясь над не слишком приятно пахнущими окурками, и быстро собирает их в треснувшее сбоку стекло, пытаясь вспомнить, где оставила пылесос та худая, как щепка, дама, мечтающая быть на ее месте вчера. Постойте, только вчера? Потрясенная этим осознанием, Марго замирает – ей показалось, что прошли даже не месяцы, но скорее годы, а прошло не больше пары десятков часов. Марго подозрительно обвела комнату взглядом – что-то было не так с этим домом. И пахло в нем странно: чем-то сладковатым, будто бы приторным. Запах был такой, что начинала кружиться голова и ехать крыша, иначе как объяснить такой набор умалишенных на один квадратный метр? Мирадо вновь тоскливо смотрит на плотно-закрытую дверь и садится на пол под порогом, опершись затылком на темное дерево, и смотрит на то, как Марго методично собирает все осколки с бесстрастным выражением лица, четко двигая руками. Марго нравилась Мирадо. Даже не так: Мирадо восхищала Марго, хотя она и оставляла после себя какой-то вязкий след. Она идеально выполняла свою работу, держала мнение при себе и явно не собиралась бежать в первое попавшееся издательство и сливать информацию о том, что она успела увидеть в этом доме и о том, с чем еще ей предстоит столкнуться. Но в то же самое время она была слишком правильной, внутренне зажатой, считающей красный вызывающим цветом, а каблуки дерзостью. Этими своими представлениями она сбивала Мирадо с толку, а затем начала забавлять. Марго не безотказная – просто она выполняет свою работу и должна выполнять ее хорошо, если планирует здесь задержаться. Она еще не видела Рин – вот, кто здесь настоящая истеричка, а Джун – еще цветочки. Он хотя бы пытается прикидываться нормальным. - Вставайте, - Марго наклонилась над Мирадо, легко касаясь ее плеча. – По полу гуляет сквозняк – простудитесь, - Мирадо приоткрыла глаз, а затем ласково ткнулась щекой в ладонь Марго, вновь закрывая глаза. Ей не хотелось видеть чужую реакцию, читать презрение на лице этой женщины. Ей хотелось немного тепла и мнимого понимания, пока та еще не опомнилась и не отдернула руку. Но Марго обманула ее ожидания. Она потянула ее вверх и повела за собой на кухню, все так же не отпуская руки Мирадо, а та шла следом, понимая, что только один человек дарил ей такое же чувство спокойствия. В ее жизни было слишком много Джуна, затем слишком много Юнхо, а что теперь? Теперь в их жизнях нет ее, а она должна оставаться в стороне? – Ты любишь Шарлотку с яблоками? – Марго говорила мягко, сама не понимая свой порыв, но если уже начала, следует продолжать, и она не собиралась отступаться. Мирадо вскидывает бровь и скашивает на женщину глаза. – Если не хочешь с яблоками, можно добавить черники, - тянет Марго. Наверное, ее поведение в большинстве своем было продиктовано тем, что в Мирадо она не видела никакой практической пользы, она не считала ее мессией или инструментом для достижения каких-то своих целей. Перед ней была жутко потерянная и обиженная на что-то девушка, но от этого не перестающая быть человеком. Джун сидел на кресле Юнхо, подогнув под себя одну ногу и жутко сгорбившись. Он поминутно посмеивался, отдавая должное умениям Ючона в области надувательств. Контракт был составлен прекрасно: четкие формулировки, точные требования и документально закрепленные обязательства, которые вполне можно назвать рабскими. Юнхо из-за своей молодости и импульсивности умудрился вляпаться по самые уши и даже не понял этого. В контракте была предусмотрена всякая возможность побега Юнхо из-под влияния официального представителя агентства. Ючон кроме стандартного пакета умудрился втиснуть даже «обсуждение с официальным представителем романтических взаимоотношений», уже не говоря о браке! Нужна была лазейка, всего одна лазейка или же можно поставить все на кон и подать на Ючона в суд. Дело они не выиграют, но ему достанется, возможно, даже удастся разорвать контракт, но если всплывет участие самого Джуна в этом предприятии, то разговор пойдет совсем по-другому, вплоть до того, что Джуна посадят – ему официально было запрещено заниматься писательской деятельностью лично или участвовать в подобного рода занятиях. Нет, суд – это не вариант, совсем не вариант. Джун вновь поднял глаза на Юнхо, сидевшего неподвижно и переваривающего все то, что успело произойти в его жизни. И на этого человека он готов был поставить все, что у него осталось? Да и остались нерешенные вопросы. Слишком много нерешенных вопросов. Джун никогда ничего не забывает, а Юнхо еще было за что ответить, и нельзя списывать это со счетов. С другой стороны, просчитать Юнхо до конца не удавалось. Было в нем одно жутко раздражающее свойство: он постоянно менялся, а это озадачивало. Либо у него не было устойчивой личности, за которую он будет стоять до конца, либо эта личность была, и на темные ее стороны лучше не засматриваться - неизвестно, что он там найдет. Сейчас этот человек смотрит слишком открыто, предлагая свою душу и будто бы готовясь отдать ее без остатка. Нельзя пренебрегать такими, пусть даже и невольными подарками. Что бы там ни говорили о Джуне и его манерах, но те принципы, которые сформировались в его характере, он был менять не намерен, и понимание того факта, что ни в коем случает нельзя закрывать глаза на такие жесты доверия и относиться к ним с должным уважением, не стерлось с той его части, которую звали Ким Джеджун. С другой стороны, нельзя закрывать глаза и на ту метаморфозу, которая произошла в самом начале нового витка их взаимоотношений. Юнхо сдерживал что-то отчаянно желающее выйти на свет. И неизвестно, насколько крепки запоры, и есть ли в его обойме последний патрон, чтобы пустить в лоб самому себе, если что-то пойдет не так, а оно пойдет – в этом уж Джун не сомневался. - Кто обычно занимался связями с общественностью? – Джун привлекает к себе внимание заскучавшего Юнхо и удобней устраивается в кресле – подбородком на колено, руками на стол. - Ючон и занимался, - уныло тянет Юнхо, не оборачиваясь. Снег падает на землю крупными хлопьями, ветер завывает протяжно и как-то уныло. Небо уже заволокло тяжелыми тучами, мрачно взирающими на мир и ранящими рыхлые бока о крыши небоскребов. Теплая комната с яркими лампами никак не желала ассоциироваться в воображении с пейзажем за окном. Плюс с минусом не сходились, как бы упорно Юнхо не старался. - Но в контракте не сказано, что именно он обязан этим заниматься, - гнет свою линию Джун, дожидаясь, пока Юнхо обратит на него внимание. – В контракте сказано, что ты обязан только советоваться с официальным представителем и принимать его рекомендации, но ты не ограничен в праве общения. Ты знал об этом? – Джун отодвигает в сторону бумаги и встает с кресла, подходя к окну и тоже глядя на голые стволы деревьев, укутанных сейчас снежной мишурой – так даже красивее. - И что? - Ты можешь устроить бесплатные чтения своих рассказов. Коммерческой выгоды не будет, но люди увидят нового тебя, точнее настоящего, - Джун оборачивается, скрещивая руки на груди и опираясь затылком на холодное стекло, еле удерживающее мощь природы, надрывно стенающей и злобствующей больше обычного. - Думаешь, в этом вообще есть какой-нибудь смысл? – как-то тупо спрашивает Юнхо, не меняя позы, не поднимая глаз и оцепенев слишком явно, будто внутри у него разросся ледяной ком, который никак не удавалось растопить ни выпивкой, ни сигаретами, ни писательским угаром. - Ты не узнаешь, пока не попробуешь, - Джун смотрит снисходительно и немного удивленно. Такой постановки вопроса он не ожидал, как ее не ожидал и Юнхо. Если сейчас пойти против Ючона, против компании, против контракта, то чем это будет грозить ему лично? Джуну нечего терять, кроме остатков себя, а ему есть за что держаться, и отрицать этого нельзя, даже если очень сильно постараться. – Кажется, готовится Шарлотка? – внезапно переводит тему разговора Джун, втягивая сладкий воздух, пахнущий кремом, сдобным тестом и яблоками. - Да, наверное, - Юнхо сбрасывает с себя сонное оцепенение. – Пойдем, посмотрим? – спрашивает он почти с улыбкой, вставая и потягиваясь. Уже в дверях Джун придерживает его за плечо, спрашивая сквозь зубы: - Что ты решил? – Юнхо оборачивается и скашивает глаза на напряженно глядящего Джуна, сжимающего пальцы на его плече слишком сильно для дружеского жеста участия. - Я еще не знаю, - честно отвечает он, возвращая Джуну его взгляд, и сбрасывает руку со своего плеча, первым выходя в коридор. – Да, действительно Шарлотка. Нужно спешить, а то Мирадо весь ликер, пока Марго будет занята, выпьет, - Юнхо улыбается. На душе разливается странное тепло. Да, ему становится тепло, потому что он знает, что этот дом он действительно может назвать домом. Марго постарается угодить во что бы то ни стало и поможет этому дому поддержать огонь, Мирадо ведет себя ожидаемо и может читать его с полувзгляда, никогда особенно не занудствуя и ничего не требуя взамен. Оставался только Джун, с отношением к нему Юнхо еще не определился, эмоций было слишком много, и Джун будто бы намеренно не давал ему времени, чтобы обдумать все как следует, постоянно подкидывая новые детали, моменты, эмоции, дезориентируя и превращая каждый день в подобие маленькой кометы со сверкающим хвостом. - А вот и мы! – с порога восклицает Джун, подталкивая Юнхо вперед и заходя на кухню. Марго отвлекается на секунду от теста, быстро окидывает взглядом Мирадо и, странно покраснев, протягивает Юнхо ложечку со словами: - Помешивайте, пожалуйста, крем, пока не загустеет, - еще один быстрый взгляд на Мирадо, Марго ловит ее поднятые в полуулыбке губы и улыбается в ответ – и что, черт возьми, успело у них произойти за эти полчаса? - Да, конечно, - быстро соглашается Юнхо, послушно становясь у плиты. Марго облегченно выдыхает, а Джун достает нож из ящика и идет на подмогу Мирадо, никак не могущей разделаться с горой яблок. - Вы позволите, Ваше Величество? – Джун отвешивает шутливый поклон, а Мирадо важно кивает, подвигая к нему его порцию сочных плодов. - Позволяю, - одна Марго просит Юнхо подкатить ей рукава – руки в тесте, вторая - ложится на батарею, мурлыча и вылизывая гладкую шерстку. Мирадо с усмешкой наблюдает за второй Марго, поправляя себя – за первой, ну, конечно же, за первой. Эта пепельная красавица не потерпит вторые планы, даже очень хорошие вторые планы. Пока Мирадо нарезает яблоки ровными ломтиками, выкладывая их на противень, Джун лезет в холодильник за лимоном. Шарлотку обычно готовила Йоко, когда у нее появлялось соответствующее настроение. Джуну по негласной традиции доставались яблоки для нарезки, а Джимми под шумок ел лимоны и даже не морщился, чем всегда вызывал непередаваемую гримасу на милом личике Йоко: отвращение, брезгливость, легкий испуг и доля интереса с отпечатком почти восхищения. Оставшиеся лимоны обычно отбирали у Джимми, когда они резко уменьшались в качестве и в количестве – паршивец съедал самые вкусные, сок же с остальных выливался на яблоки – чтобы не темнели. Маленький и сморщенный лимон вызвал у Джуна недоумение – и как такой вообще можно использовать? С другой стороны, бежать в магазин в такую метель совсем не вдохновляет, а значит, придется работать с тем, что есть и радоваться малому. Юнхо сосредоточено помешивает ложечкой крем. Медленные движения по часовой стрелке: раз, два, три, не отрывая взгляда. Это успокаивает и помогает сконцентрироваться. Он поднимает глаза от полированных стенок кастрюльки и все-таки облизывается, воровато оглядываясь – пахнет просто умопомрачительно, а детская привычка облизывать ложки после того, как мама готовила что-то вкусное, дает о себе знать. Мирадо дарит ему улыбку, смешинки в глазах и раскрасневшиеся щеки – на кухне, и правда, стало жарко. «Она подумала о том же», - мысль превращается в озорство. «Прощен», - а это уже облегченно. На самом деле Юнхо переживал, что после утренней сцены отношение Мирадо к нему несколько изменится, а терять такого друга он был не готов. Но теперь все в порядке. Плюс сошелся с минусом – пусть на улице хоть вечность завывает метель, но на этой кухне всегда должно пахнуть чем-то сладким, а чайник должен подпрыгивать на плите. - Можете выключать, - тихо роняет Марго, боясь разбить эту атмосферу тепла, но ее слова органично вплетаются в общее настроение – она вновь облегченно вздыхает, вытирая руки белым полотенцем и направляясь инспектировать работу Мирадо. - Чур, я первым облизываю ложку! – выражает общую мысль Джун, действительно первым подскакивая к плите и шипя сквозь зубы – кастрюлька еще не остыла, а от крема поднимался густой пар. Мирадо подбирается к крему с другой стороны. Она уже сбежала от Марго и вооружилась ложкой, помня печальный опыт Джуна. Юнхо посматривает на них обоих, грозясь заработать себе косоглазие, но не сдаваясь. Марго не выдерживает и прыскает в кулак, распихивая всех в стороны и как главный повар обещая: - Смажем потом Шарлотку, а все остальное съедите, - на лицах у всех троих одинаково обиженное выражение вселенской скорби, что выглядит еще более комично. Даже первая Марго на секунду приоткрывает сонные глаза, глядя царственно и с чувством своего полного превосходства, а затем прячет мордочку и вновь блаженно засыпает. Марго же вторая выливает тесто на яблоки, завинчивает бутылочку ликера и прячет ее на верхнюю полку, отмечая плотоядные взгляды всех троих – качество ликера они уже успели оценить, а Мирадо прекрасно помнит о вводе «сухого закона», если Джун начинает работать всерьез – алкоголь отвлекает, по его мнению, да и не до алкоголя, если тексты горят в руках. На ладонях у Марго огромные перчатки, делающие руки похожими скорее на клешни, а поднос исчезает в жерле печки. – Все, теперь ждать не менее получаса, - Марго устало снимает фартук и сдувает челку с глаз. Мирадо некоторое время смотрит на женщину, а потом жестом зовет ее за собой – у нее появилась отличная идея. Юнхо остается один на один с Джуном – казалось бы, им уж точно есть, что обсудить, но молчание выходит намного лучше. - Я решил, - Юнхо предельно серьезен, а Джун, скорее, расслаблен – он уверен в ответе. - И что же? - Я поговорю с Ючоном. Конференция будет, но я даже не знаю, к кому лучше обратиться, - Джун позволяет себе улыбку. Теряет хватку – он все-таки волновался. - За это не переживай, - туманно роняет Джун, переводя взгляд на окно – метель всегда к переменам. Часом позже - Мне сказали, что ты занят, но я не поверил, - вместо приветствия говорит Юнхо, пытаясь удержать на лице остатки уверенности, которая у него была еще пару секунд назад – выходит плохо. Ючон ассоциировался в его сознании с чем-то малоприятным, но совершенно необходимым, как горькие пилюли, прописанные злым доктором, но прием которых сулил порцию ласки от матери и пару конфет вне очереди. С одной стороны, Ючон уже успел набить оскому за последние пару лет, но с другой стороны, именно на него можно было переложить все свои заботы: прокололся на интервью – Ючон договорится, посадили за хулиганство и вождение в нетрезвом виде – Ючон уже здесь, новая фотосессия, конференция, презентация – за информацией к Ючону. - Ты не мог позвонить? – Ючон не оборачивается. С этого ракурса видно только устало свисающую с подлокотника кисть и волосы, топорщащиеся на макушке. Юнхо переминается с ноги на ногу, но заходит в помещение. Ючон оборачивается слишком резко, бешено взвизгивает офисный стул, Юнхо вздрагивает. Секретарша, вошедшая было, быстро покидает кабинет – кофе будет мало, а спиртного у нее нет. – Что за срочность? – Ючон не в настроении шутить. Он смотрит по-змеиному, с долей разумной лести и горькой насмешкой. Уж он-то знает, что понадобилось взбалмошному ребенку. - Мне нужно поговорить о моих последних работах, - заходит издалека Юнхо. - А мне о Джуне и твоих розовых очках, - выплевывает Ючон и встает с кресла. Четыре шага, и он облокачивается на стол, возвышаясь теперь над Юнхо, будто давая негласно почувствовать свой несомненный авторитет. - Я планирую провести семинар… - пытается игнорировать его Юнхо, но Ючону на это плевать. - Ты хотел сказать, Джун планирует провести семинар? – он сама учтивость и предупредительность. Юнхо неудобно в этом кабинете – здесь у всех одинаково начинает ехать крыша. Стены – сплошное полотно несколько безумного и, по всей видимости, гордящегося этим осознанием авангардиста, потолок – сверкающий глянец, искажающий предметы, окно высокое и узкое, как дверь в другой мир, но выйти с пятидесятого этажа Юнхо как-то не улыбается. Тысячи заметок на листочках кислотных оттенков и венец местного колорита – огромная картина в тяжелой раме – «Подсолнухи» Ван Гога. Прекрасная репродукция – впрочем, Ючон других не держит. - Какая разница? – переводит разговор Юнхо, чувствуя странную тошноту – и как Ючон может здесь находиться дни напролет? - Проводи. Я не против, - от его тона начинает коробить, быстрое согласие выбивает почву из-под ног, дезориентирует и заставляет чувствовать странную обиду. Юнхо не вышел героем из схватки, он получил поощрение от доброго папочки, готового пойти на уступки сыну в пубертатном периоде. - Но… - Юнхо сам не знает толком, против чего ему возражать. - Не глупи, Юнхо. Не обольщайся. Подумай сам, ты ведь уже большой мальчик, зачем ты нужен Джуну? Сколько он пробудет рядом? Он использует тебя, а затем уйдет, как только истечет срок контракта, - Ючон говорит медленно, вдумчиво, а Юнхо цепляется взглядом за его лицо. Кабинет странно расширяется во все стороны, как плотное кольцо из голодных хищников, а затем начинает медленно наваливаться со всех сторон – они почуяли первую кровь и собираются выпустить ему кишки и с чувством полакомиться. - Он не такой, - попытка защищаться слишком вялая, пассивная. Он не на своей территории. - А какой он? – Ючон склоняет голову. Небо за его спиной заволакивает тучами, ветер бешено воет, заставляя тонкую металлическую конструкцию буквально стенать. - Я не знаю, - совершенно честно говорит Юнхо, а Ючон усмехается. - Если хочешь удержать, то понадобится кое-что посерьезней денег. Нужно заставить его остаться самому, сделать это необходимостью, понимаешь? Разве тебе не нужен ручной Дракон? – Ючон торжествует, правда, пока только мысленно. Юнхо слишком очевиден в своей жадности, на чувстве собственника можно сыграть. А Юнхо панически размышляет: в душе ворочается то муторное чувство, посетившее его в день, когда умер Джимми – полное осознание своей власти. Так нельзя, так нельзя… но что мешает? У него преимущество, у него все козыри на руках, но чем это может обернуться? Второго Чанмина он не переживет. - Он не Дракон. Он Стервятник, - желчно говорит Юнхо. Нужно решать. Ведь изначальная цель была другая? Что за миссионерские замашки? Нет, он платил Джуну за четыре месяца его жизни, и оговаривалось это вполне отчетливо и изначально – в этом его не упрекнешь, но совесть – живучая блядь. – Он сам знал, на что шел, - произносит Юнхо в пустоту. Он знал, и Юнхо знал, знали оба, и оба решились. - Он освобожден условно. Но что мешает ему сделать какую-нибудь глупость, а? Все мы люди. Пусть украдет шоколадку, толкнет старушку, убьет свою долбаную кошку… черт, я даже не знаю… но ты можешь стать его опекуном, - продолжает развивать свою мысль Ючон, но трель взвизгнувшего телефона разрушает гипнотическое очарование момента. Юнхо встряхивает головой и отводит глаза – контакт потерян. - Да, Рин, - говорит он с оттенком удивления – она редко звонила сама. - Господин Чон, - невнятно прошелестело в ответ. – Это Цуру, служанка госпожи, - послышался тихий всхлип, затем череда вздохов. – В поместье произошел пожар… мы не знали, кому звонить в первую очередь… - Юнхо меняется в лице. - Пожар? – в голове все смешивается, последние эмоции отступают на задний план. – Что с Рин? – он спрашивает ровно, не повышая голоса. - Госпожа в больнице. У нее ожоги… я не знаю точно… врачи забрали ее… я не поняла все… - В какой она больнице? – перерывает поток бессмысленных слов Юнхо, нетерпеливо подвигая Ючона в сторону и бесцеремонно вытягивая из папки какой-то лист, быстро набрасывая адрес. Ючон молчит, только следит глазами за действиями Юнхо – пусть бежит к своей истеричной иконе, Ючон не удивится, если окажется, что она сама этот пожар и устроила. - Не обманывайся на счет Джуна. Найди доктора Чо Кюхена. Он может рассказать тебе массу интереснейших вещей, - Юнхо кивает, сцепив зубы, и покидает недружелюбный кабинет, а Ючон качает головой – утащил последний лист рукописи, которая была заявлена на премию Акутагавы. Нехорошо, но есть дела и поинтересней. Нужно проведать Джуна, засвидетельствовать свое почтение, так сказать. Тем более что их так многое связывает. *** В доме слишком тихо для трех взрослых людей, каждый из которых имеет полную свободу действий. В гостиной вязкий полумрак, в котором, казалось, можно не только намеренно спрятаться, но и ненамеренно потеряться. Джун сидит на кресле, скрестив ноги, как турецкий султан. Руки испачканы в чернилах – потекла ручка, кончики пальцев странно покалывает, они немеют и несколько отвлекают. На полу вокруг рассыпаны листики романа, который только предстоит сдать – Юнхо еще последнюю сцену выписывать. На диване же сидят два отражения кривых зеркал, вышедшие несколько более злобно, чем оригиналы. Мирадо вооружилась расческами и сделала волосы Марго больше похожими на взбитое облако красноватого крем-брюле. Такая же «взбитая» Мирадо сидит напротив и уже наносит на впалые щеки нежный румянец, добавляет краски губам, заставляет играть глаза, делая взгляд интригующим, ну, или как минимум интересным. И вот они вдвоем склоняются над игрушками Мирадо: агаты, хризолиты, рубины – все они сверкают и делают их похожими на двух ведьм, склонившихся над сокровищами потерянных наций. Камни делают женщину уверенной в себе – так считала Мирадо, и у нее были все основания думать именно так. А Джун наблюдает, он всегда наблюдает и отнюдь не праздно – во всем есть смысл, тем более в наблюдении за Мирадо. В последнее время она беспокоит и живет каким-то надрывом, а это само по себе обязано настораживать. Если Джун гасит свои надрывы уже почти профессионально, с каждым разом все медленнее начиная паниковать, то Мирадо надрывы не любит, она их опасается и правильно делает. Шарлотка уже остывает, к приготовлению пунша еще не приступали, но все впереди. За окном не на шутку разыгралась природа, поглощая мир кусочек за кусочком, а вместе с миром и части настроения, оставляя от прежних эмоций какие-то огрызки. Тянет в сон. Джун просыпается и с удивлением обнаруживает, что вообще спал – в какой-то момент он просто провалился в липкое одеяло полумрака и позволил ему укутать себя с головой. Из кухни доносится шелестящий шепот Мирадо, умудряющейся даже сейчас захлебываться словами и почти кричать, но кричать как-то каркающе. Марго напевает что-то, ей вторит старый приемник с постоянно пропадающим звуком – из-за метели сигнал хуже проходит. Джуну некомфортно. Он потягивается и с силой надавливает на гудящие виски, проводя руками по лицу, будто пытаясь снять невидимую паутину, мешающую дышать. В такую метель всегда что-то происходит, просто не может не произойти. И это что-то малоприятное, от самого Джуна совсем независящее, а оттого еще более нежеланное. Звонок в дверь. Джун настораживается, зажигает неровный свет лампы в оранжевом абажуре и пытается найти глазами последний листок, над которым он работал. Шаги Марго уже в коридоре: цок, цок, цок. Джун сам толком не знает, зачем он укутывается в иллюзию обыденности, как в немного колючий клетчатый плед, но это кажется просто необходимым условием выживания. Слов не разобрать, но по быстрым шагам Марго Джун понимает – гостя не ждали. Вновь остановка. Джун не сводит глаз с приоткрытой двери. - Ты!.. – доносится до него звенящий голос Мирадо, а затем вновь тишина. Дверь открывается почти бесшумно. - Джун, какая встреча, - от Ючона веет холодом и аптечной точностью. - Ючон, прости, но твоего любимого чая нет. Может, зайдешь в следующий раз? – Джун изгибает бровь, считая удары своего сердца. Ючон усмехается – Джун, видимо, был не так уж пьян в тот вечер. - Что тебе нужно, Джун? – Ючон позволяет себе подойти ближе и продемонстрировать уставшее лицо человека и глаза с точностью говорящие: постоянная концентрация, иначе – смерть. Интересно, чья? - Конкретно сейчас, чтобы ты отошел от света. Я работаю, как видишь, - Ючон начинает понимать Юнхо, преданно виляющего хвостом перед этим человеком. Джун не вызывает опасений, наоборот, самые приятные ассоциации. Поношенный свитер на пару размеров больше – годы плохого питания на удивление пошли ему на пользу – сохранил тонкость силуэта, почти птичью хрупкость, а эта шерстяная материя крупной вязки только усугубляет эффект. Джинсы обрезанные под бриджи и очень светлые, то ли изначально, то ли просто застиранные, в любом случае гаденышу идет. Добавьте волосы, небрежно стянутые на затылке, и полный самоконтроль и выйдет Ким Джеджун, который что-то хочет и готов пожертвовать другими ради своей цели. - А более долгосрочные планы? – на этом «долгосрочные» лицо Джуна меняется: он опускает подбородок, не отрывая, однако, взгляда от застывшей фигуры Ючона, крылья носа раздуваются, на переносице появляются складки, как у шипящего в бешенстве кота, губы плотно сжаты - неровный порез скальпелем, правый уголок дергается в попытке удержать ухмылку. Да, милый домашний Джун, которому вырвали еще не все когти – прелестно. - Я хочу, чтобы ты ушел, мой милый… «друг». Боюсь, что эта встреча станет логическим завершением последнего твоего приватного визита, - Ючон кладет руку на сердце и с улыбкой кивает, будто воспоминания доставляют ему истинное удовольствие. - Нужно было убить тебя еще тогда, - бросает напоследок Ючон, а Джун вновь опускается на кресло, пытаясь разжать руку – он и не заметил, как сжал ручку. Интересно, что он собирался ею сделать? Воткнуть в Ючона? Джун пытается выдохнуть: уж лучше Юнхо, но если к нему в гости будет приходить толпа обломков прошлого, то Джуну не поздоровится. Нет, предположить, что он не живет затворником, было вполне логично, но одно дело предположить, и совсем другое встретиться лицом к лицу. Джун переводит глаза на темный провал окна – метель не утихала. Все посерело и выцвело. Неясно, день сейчас или ночь, время остановилось. Осталась только воющая мощь стихии. Ючон стремительно покидает этот дом, не удостоив Мирадо даже взглядом – эта девчонка всегда путалась под ногами. Пальто он буквально вырвал из рук Марго, не обратив внимания, что почти толкнул ее на пол. Кровь бешено пульсировала в висках, его распирало от желания сделать что-либо. Крайне неудобное желание, если каждое свое действие следует обдумывать, как следует. Уже в машине Ючон натягивает на руки перчатки и плотоядно улыбается: да, славный тогда был день, почти полный его провал, почти полный триумф Джуна и такое удобное стечение обстоятельств. Джун решил напиваться в полном одиночестве, сняв удобный номер на верхнем этаже. А еще он решил позвонить Ючону и позлорадствовать, а его дорогой Джунсу шлялся где-то так удобно, что Ючон решил заглянуть на огонек. А потом так сладко было сжимать руками тощую шею надменного ублюдка и заглядывать в глаза, смотрящие слишком уж осознанно для человека в одиночку прикончившего бутылку коньяка благородной марки. Это нужно было пережить: воздух холодными стрелами жалит кожу, где-то у его ног вибрирует город, посылая бешеные биты вибрации по металлической конструкции вверх, концентрируясь, как казалось тогда, в его руках. А как билась жилка на шее у Джуна, как в последний раз! И этот взгляд… он пригвождал к месту, заставляя мышцы напрягаться до предела и дрожать в судорогах, но не отпускал, будто это не Ючон одним своим движением мог отправить его в непродолжительный полет, принести его в жертву мегаполису, а сам Джун приказывал ему сделать это. А потом в комнате появилась истерично настроенная Мирадо в совершенно нелепой одежде и Джунсу, который был готов сам сбросить его в гостеприимно распахнутое окно, но было и еще кое-что. То, о чем Ючон предпочитал не вспоминать. Всего на секунду, нет, на долю секунды ему показалось, что это его шею сжимают руками и сжимает не кто иной, как Джун – мерзкое ощущение, но видение было настолько ярким, что даже через десяток лет не стерлось полностью из памяти. Пронзительная трель звонка – Ючон поспешно достает телефон и принимает вызов, продолжая непроизвольно поглаживать руками шею. - Да, что ты хотела? Я просил не звонить без необходимости, - секретарша замолкает на мгновение, будто собирается с мыслями. Из трубки слышно только ее тяжелое дыхание. - Директор Пак, вам нужно срочно приехать в офис, - наконец, говорит она. - Что случилось? – уже спокойней спрашивает Ючон, ослабляя узел галстука. - Вас ждет детектив Ким. Против вас выдвинуты обвинения… - в ее голосе послышалась слабина. Ючон явно представил, как она сейчас стоит в пустой приемной, прижимая трубку к уху и накручивая прядь волос на палец – волнуется. - Какие обвинения? – уточняет Ючон. Дело должно быть серьезным, иначе она не стала бы его беспокоить. - Вас обвиняют в покушении на жизнь и здоровье некой Мэри-Магды Дарье, а также в нанесении тяжких телесных повреждений, - под конец фразы ее голос срывается на самой высокой ноте, но в трубку не слышно даже дыхания – наверное, прикрыла ладонью лицо, чтобы не раздражать лишний раз и без того расшатанные нервы. - Я не знаю эту Мэри-Магду, - четко проговаривает Ючон, обращаясь скорее к себе. - И еще одно… Директор Пак, звонили из больницы. Там проблемы с вашим подопечным. Он хочет уйти, и у них нет полномочий, чтобы удерживать его насильно. Мне позвонил доктор, тоже просил, чтобы вы приехали скорее. С Чанмином крайне негативно настроенный элемент в оранжевом галстуке. Доктор добавил, что он с удовольствием затянул бы этот галстук потуже, ой, простите!.. Директор, что сказать детективу? – Ючон мучительно прикрыл глаза – оранжевый галстук? Только один человек использовал его как визитную карточку, и это не радовало. Как же не вовремя! Неужели нельзя было подождать немного со своим стремлением отомстить? Мало ему одного Джуна было и этого взбалмошного писаки, так еще и бывший лучший друг решил напомнить о себе в своей обычной манере. - Передай, что я сам приеду в участок и буду говорить только в присутствии своего адвоката, - такой ответ, видимо, успокоил девушку. Она быстро попрощалась и повесила трубку, но беспокоить Итука Ючон пока не собирался. Сначала больница, потом все остальное. *** Чанмин забавно морщил нос. Чанмин впервые после своего пробуждения улыбался или вообще говорил с энтузиазмом. Корица всегда ему нравился и полностью оправдывал свое прозвище – теплый, немного горьковатый, но безумно домашний в общении. Он приносил окружающим радость и даже не замечал этого. За одно только это свойство его можно было любить и всячески баловать. - А еще он на первой же репетиции упал – слишком большой крен на южной сцене, - Корица задорно подмигивает, счастливо блестя глазами, и с чуть высунутым кончиком языка пытается сложить фигурку оригами, но выходит немного кривоватый силуэт, в котором вообще с трудом можно заподозрить хоть что-то. Его спутница, а она представилась Чикаго, была ему полной противоположностью: она сидела, почти не двигаясь, говорила тихо и емко, мягко поправляя Корицу, если он делал что-то неправильно. В ее руках ножницы и бумага внезапно ожили. Эти двое вообще занимали удивительно много места. Раньше в палате было тяжело дышать. Казалось, что по полу ползет вязкий туман, залепляющий глаза и проникающий под кожу. Только Мэй продолжала хоть как-то спасать: ее застывшее черты и одинаково неизменчивое выражение лица радовали уставший взгляд. И этот детектив!.. удивительно приставучий тип. Вместе с тем журналистишкой – слишком вертивый, от него начинала болеть голова и немного тошнило, но было не так скучно. Теперь же в комнате стало светлее, она расцвела яркими бумажными обрезками, блестящими искрами, пробегающими по худым скелетам ножниц, изящными птицами, которые выходили то безумно аккуратными – Чикаго делала, то так же безумно растрепанными, но Корица не отчаивался. - Еще чая? – Чикаго касается его плеча и быстро отдергивает руку, улыбаясь, казалось бы, несмело. Чанмин кивает, благосклонно склоняя голову, и принимает дымящуюся чашку с благодарностью. Его кровать медленно превращается в непонятно что: он лежит на крошках из-под песочного печенья – принцесса на горошине, ага, поверх шерстяного одеяла еще одно – из бумаги и фантиков, в его голове творится что-то невообразимое, то же самое чувствует и Корица, но благоразумно не спрашивает, что за чай заварила им Чикаго. Он вообще удивляется себе, но в приятную сторону – давно ему не было так хорошо от одного только присутствия такой женщины, как Анна, рядом. И его совсем не заботило, зачем ей нужно помочь Чанмину или почему она живет вместе с тем странным мужчиной и говорит, что счастлива, но ведет себя скованно. Наедине с ним она была совершенно другая: чудесная, одухотворенная, светящаяся, совершенно волшебная. И пока она здесь, она сказала, что он совершенно особенный, и она все объяснит, но немного позже. Просто ей нужно время. Им нужно время. И пока Корица готов не задавать вопросы, а что будет потом, он не знает. - Чанмин, тебя когда выписывают? – Корица заглядывает ему в глаза и отбирает кружку, чертыхается, когда несколько капель падает ему на джинсы. - Да хоть сегодня. Мне уже намного лучше, - Чанмин возвращает улыбку, но быстро сникает: там, за дверью, его ждет темное здание театра, зубастая улыбка Берлин и пофигизм Калифорнии, там пустая квартира, в которой единственным желанием остается перерезать себе вены и куклы. Много кукол. Он так больше не может. - Эй, ты чего? – Чикаго шутливо толкает его локтем и щелкает по носу. Из прически выбилась прядь – Чанмин осторожно заправляет ее за ухо, видя мир совершенно по-особенному. Таким ярким он никогда не был. И все-таки с ним что-то не так, но пусть лучше это «не так» остается навсегда, ну, или хотя бы ненадолго. – Тебе некуда возвращаться? – Чикаго смотрит пристально и как-то понимающе. Ей хочется поверить, но все слишком уж хорошо. - Я не хочу туда возвращаться, - Чанмин боится моргнуть или отвести взгляд, но Чикаго не собирается сбегать. Она готова «попасть в плен». - Слушай, Мин, мы собирались с Чикаго квартиру снимать, но вдвоем не вытянем – здание превосходное, - Корица неловко берет Чикаго за руку, ища поддержки. - Мы еще не решили, что делать с оплатой, так что… если хочешь… ну, ты понимаешь, - как-то скомкано заканчивает Корица, а Чанмин уже кивает. Давно он не чувствовал такого прилива сил. Он заглядывает в глаза Чикаго, но и она не обманывает надежд, а только кивает. - Давай мы съездим к тебе домой, соберем вещей на первое время, а ты сразу поедешь к нам? – предлагает Чикаго после секундного молчания, а Чанмин кивает головой на свой рюкзак и говорит, где лежит ключ. Он встает на ноги и помогает Чикаго накинуть пальто – воротник и плечи все еще мокрые – на улице жуткая метель. У него немного кружится голова, но он списывает это на последствия травмы. На прощание Корица опять несет какой-то бред, который можно начинать слушать с любого момента, все равно будет ясно, о чем он там говорил, а Чанмин немного неловко обнимает его. Корица от души прижимает его к себе и нетерпеливо приплясывает на пороге, закинув за плечи рюкзак Чанмина и собственную сумку. Он боится смять фигурки, бережно уложенные самой Чикаго, а женщина игнорирует протянутую для пожатия руку Чанмина, быстро обнимая его, всего на секунду задерживаясь, и, приподнявшись на носочки, шепчет: - Мы ждем тебя, - и вот, она уже улыбается, прежде чем окончательно скрыться за дверью и оставить Чанмина одного. В коридоре она задерживается еще на секунду, чтобы мучительно переждать присутствие Джунсу. Он сжимает рукой ее запястье: - Ты подсыпала им то, что я дал? – Он нетерпеливо сверкает глазами. - Да, - быстро отвечает Анна, отталкивая его от себя и догоняя Корицу. Джунсу остается стоять в пустом коридоре. Настроение паршивей некуда. Вешаться не хочется. Хочется напиться или пойти настучать по голове Корице, но он сам его привлек, и теперь уже поздно капризничать, но поведение Анны заставляет его… ревновать? Быть может. В любом случае в этом деле эмоции скорее будут лишними. Он наблюдает глазами за неоновыми огоньками циферблата, но не понимает, о чем они кричат. Все вообще смазывается в одну двойную сплошную, с которой нельзя свернуть по всем правилам дорожного движения, остается только катиться вперед, вперед, вперед и только вперед, ну, или назад. Это как посмотреть. Люди приходят и уходят. Это аксиома, если она не касается твоей жизни. Джунсу остается сидеть. Чанмин ругается и уходит, затем опять ругается и опять скрывается в палате. Видимо, зря драл горло. На Джунсу он обращает меньше внимания, чем на пустой стул. Ну, еще бы. Без фирменного галстука он никому не интересен. Затем появляется Ючон – тоже кричит и на удивление тихо. Кричать вообще можно по-разному. От криков Чанмина разрывалась голова, от криков Ючона сердце. Наконец, бессмысленное с точки зрения Джунсу мельтешение прекращается. Чанмин уходит прочь, прижимая к себе куклу, а Ючон в какой-то момент обнаруживается сидящим рядом. Без своих фирменных очков и ручки он какой-то совсем уж не Ючон, гроза всех и вся, литературный критик, редактор и владелец львиной части акций издательства, монополизирующего рынок литературы. Он просто человек, который не хочет вешаться. Хочет выпить или придушить того же Джунсу в оранжевом галстуке (почему-то он уверен, что во всех его проблемах виноват конкретно этот журналист), а к мужчине по соседству у него нет претензий. Следующим в списке ожидаемых неожиданностей оказывается новый попутчик, с которым Джунсу частично знаком, счастливый обладатель ушей, которых вполне могло бы уже не быть с ним. Юнхо смотрит как-то потерянно и хочет выпить. Даже не так, он нуждается в этом, чтобы забыть все, что сегодня успело пронестись перед глазами. И эта чертова метель! Джунсу опять перестает фиксировать события. Отключается где-то на полдороге к бару. Слишком печальное зрелище на самом деле. Они, трое людей, собирающиеся в скором времени пойти по головам друг друга, вырывая мясо из кости и выжигая кислотой чувства, сидят в задрипанном баре и молча напиваются. Молча. Совершенно молча. Каждое сказанное слово может обернуться против них самих, не говоря уже о действиях, но все слишком уж сюрреалистично для этого вечера. Каждый сделал шаг. Можно выпить и осторожно спустить все тормоза, игра уже началась. Юнхо понимает, что пора собираться домой, когда Ючон исчезает в туалете со своим, видимо, знакомым, а возвращается опять минут через десять с до неприличия счастливым видом и засосом на шее. Чем они там занимались, Юнхо даже не хочет догадываться. Просто расплачивается и идет ловить такси. На улице собачий холод, а машина осталась возле больницы. Нужно будет завтра поехать забрать, а пока такси остается оптимальным вариантом. Юнхо уже давно усвоил правило большого города: стой спокойно, не суетись, иначе ничего вообще не получишь. Но просто стоять не получалось, а яркие огоньки потенциальных такси проезжали мимо, не обращая на него никакого внимания. Оставалось метро, хотя Юнхо уже давно не пользовался общественным транспортом. Но нужно было идти – он итак рисковал отморозить себе что-то, продолжая стоять на месте и не подавая признаков жизни. В метро на удивление не так людно, как он ожидал. Замусоленная реклама всякого бесполезного дерьма в ярких обертках просто умоляла и без того бедных людей купить еще одну безделицу. Люди уставшие, в основном офисные клерки, допоздна засидевшиеся на работе или те, кто собирался ехать в ночную смену. Немного молодежи в пестрой одежде. С этими ясно – вечная погоня за недоступными в силу разных обстоятельств удовольствиями. Юнхо вливается в поток людей, приобретает жетон на проезд и спускается вниз, слушая эхо собственных шагов, которые он почему-то безошибочно определяет среди всех остальных. Он останавливается всего на секунду, чтобы послушать выступление девушки, играющей на старинном контрабасе. Вокруг нее стояло несколько человек. Было такое впечатление, что все они пришли сюда только чтобы послушать ее, некоторые просто проходили мимо. Юнхо поискал глазами миску для монеток, но ее не оказалось. Мужчина хмыкнул и продолжил идти. Лицо девушки в памяти не сохранилось, а вот контрабас прекрасно вписался в общее впечатление от прожитого дня. Затем были вагоны, вагоны, вагоны и мелькающие огоньки фонарей, освещающих путь. Монотонная интонация машиниста, извещающего о прибытии на станцию Х, а также о том, что нужно быть осторожней с дверями, словом, взгляд больше ни за что не зацепился. *** Джун так и просидел весь день в комнате, не вставая с кресла. Он смотрел в одну точку, и если бы у него спросили сейчас, о чем он думал, он едва ли сумел бы четко ответить. Все расплывалось перед глазами. Все разваливалось на части. Так было всегда, и это не слишком удивительно на самом деле. Но все же… хотелось чего-то. Хотелось тепла и не иллюзорного. Марго заглядывала – принесла кусочек Шарлотки. Джун посчитал, что не сможет проглотить ни крошки, но как-то незаметно для самого себя съел все, что лежало на тарелке. Затем пришла Мирадо. Ее дар был более ценным – принесла пунш с вином и шоколадом. Она налила ему широкую кружку, но затем, постояв несколько секунд, оставила всю кастрюльку, но пить не хотелось. Просидев в некотором оцепенении несколько часов, Джун едва осилил половину кружки. Болела голова. Затылок пульсировал болью, а остальная ее часть просто казалась набитой ватой. Думать было решительно невозможно. Немного трусились руки, перед глазами все поплыло, когда он попытался встать – зря просидел столько времени. Босыми ногами по чужой работе, почему-то улыбаясь. Босыми ногами по скрипучей лестнице наверх, в свой мирок. Скорее. Босыми ногами по звездам, стоит только закрыть глаза. Ночь ползет по миру, подобно огромной змее: пылающие огнем глаза и россыпь ярких точек по бокам – звезды. Джун опять замирает, на этот раз уже осознанно. Пунша осталось на донышке, но спускаться вниз за добавкой он не хочет. В комнате ощущается чужое присутствие, но ощущается слишком смутно. Зная себя, Джун предпочел бы не обращать на это никакого внимания, но не на этот раз. - Как давно ты здесь сидишь? – от дверного проема отделяется силуэт, подходя к нему и приобретая черты Юнхо, только очень странного Юнхо. Он смотрит с болью и чем-то щемящим. Да-да, бывает больно, когда с тебя сдирают старую шкуру, но это можно пережить. Наверное. Юнхо опускается рядом. Коленями на матрас, притягивая к себе Джуна за щиколотки. Короткий вскрик, сильный захват и рывок. Джун закусывает губу, но не пытается вырваться, только дышит неровно. Все это нравится ему меньше и меньше, а Юнхо все с той же болезненной отрешенностью накрывает его ступни руками. - Льдышка, - шепчет он, а Джун закрывает глаза. Он проваливается где-то на перекрестке Млечного Пути и туманности Андромеды, но падать даже приятно. Юнхо поднимает его с матраца и вновь шепчет: - Хорошо, что хоть кто-то здесь может отработать свой гонорар через постель, - наступает тишина, но не блаженная, а звенящая, дребезжащая на самой высокой ноте и обрывающаяся звуком сильной пощечины. Джун тяжело дышит, вскакивая на ноги и выплевывая: - Здесь вам не бордель, - Юнхо не знает, чему он больше обижен - «вам» или «борделем», но в ушах шумит. Он падает на пол в паре миллиметров от матраца, на котором все еще сидит смутный призрак Джуна – смятое одеяло, старый горшок Гамлета, шерсть Марго. Юнхо на все плевать. Просто хочется, чтобы не одному ему здесь было так паршиво, а Джун скатывается вниз, натягивая на себя по пути куртку и обувая не свои, наверное, ботинки – в коридоре темно. - Достало все! – злобно обращается он к пустоте, прижимая к себе орущую дурным голосом кошку и горшок с кактусом. Он забрал все свое, и пусть этот псих катится к черту. А метель все продолжала выть.