По ту сторону Неба

Ноябрьский ветер еле слышно завывал, поднимая в воздух опавшие осенние листья и бумажные листовки с рекламой. Цуна сидел на бордюрчике перед «Шоколадной принцессой» и рассматривал удивительно яркое и чистое небо без единого облачка. В Намимори всегда было холодно, будь то весна, осень или зима. Приятным исключением являлось лето, но и оно лишь радовало тёплым июлем и концом августа, а дальше о себе давала знать близость с Хоккайдо. «И ведь это только начало ноября», — с тоской подумал Савада. Он все никак не мог смириться с Японией и её разношерстными погодными выкрутасами на тех или иных островах. В Италии по большей части было тепло, а в Палермо так и вовсе он в Рождество ходил в поло и тонких льняных брюках. Звякнул колокольчик. Дверь кафе открылась. На пороге стояла Хару с чуть кривоватой улыбкой на её симпатичной мордашке. — Цуна-сан, перерыв передает тебе «привет» и просит вернуться на рабочее место, — звонкий, приятный женский голос мазнул по ушам. — Иду я, иду, — буркнул Цуна. Поёжившись, он вжал голову в плечи, прячась от порыва ветра, но все же был вынужден встать. Савада прошёл мимо девушки и вошёл в помещение. Посетителей было немного — большинство школьников ещё не вернулось с факультативов, а для сладких парочек и работающих взрослых не наступил конец рабочего дня. Часы показывали половину четвертого. Цуна снял верхнюю одежду и надел фартук. Взяв со стойки стопку меню и тряпку, он принялся убирать со столов. Время тянулось неторопливо, шажочками, и минутная стрелка отмерила всего-то пятнадцать минут. Покончив с уборкой столов, Савада вернулся к стойке. — Что-то произошло на днях? Цуна не был удивлён внезапным появлением Хару. Шаги обычного человека уловить нетрудно, вовсе нет. Даже это нетренированное тело было на это способно. Он задумчиво покусал нижнюю губу. — В самом деле? — вопросом на вопрос ответил Цуна. Хару ткнула его пальчиком в щёку и надула губы. Цуна обиженно уставился на девушку.  — Это за что ещё? — А чтобы не делал из Хару дуру. — Понятно… Он вздохнул. Повисла пауза. Посетителей, которые бы отвлекли девушку, всё так и не появилось. Савада был немного огорчен. — Так что? — Пытливый взгляд Хару мог прожечь в нём дыру. Сложно объяснить отрывочные мысли и ощущения. Цуна понимал, что это его состояние заметили и его друзья, когда он вернулся домой, но вопросов никто не задавал. В такие моменты они казались ему слишком великодушными. — Хару? — негромко позвал Савада. — Да? — в тон ему, достаточно тихо, ответила Миура. — Ты бы смогла убить? — Человека? — уточнила она. — Животное и человека. Хару задумчиво приложила палец к подбородку и подняла глаза к потолку. Похоже, она всерьёз задумалась над вопросом. — Хару бы смогла, — после некоторой задержки призналась Хару. — Уверена? — Взгляд Цуны стал острым. — Однозначно, — кивком головы она подтвердила свои слова, — но просто так бы Хару не стала убивать ни животное, ни человека. Будь то выживание или чтобы наполнить мой желудок — Хару бы убила. Хотя тут стоит уточнить: Хару не может себе представить, чтобы она стала есть человечину. Даже если бы захотела, то не уверена, что желудок и нервы смогли принять это и переварить. Савада неожиданно улыбнулся. Очень грустно, невесело. — Впервые я убил в четырнадцать лет. Это был враг, который хотел уничтожить всё то, что дорого мне и дорогим мне людям. Это был вопрос человечества. Но в тот момент я думал о друзьях и любимой девушке, которую хотел вернуть домой. Хару ошарашенно охнула. Но Цуна негромко продолжил: — И это было только началом. Мне приходилось сражаться насмерть, всё тело болело, кости ныли. Но я сражался. И знаешь, что оказалось самым болезненным? Хару сглотнула. — И что же? Глаза Савады были на мокром месте, но он не давал волю непрошенным слезам. — Та девушка так и не смогла понять меня и моих друзей. А в конце одной из битв она отказала мне во второй раз. Вот это было больнее кровоточащих ран, уж поверь мне. Я до сих пор её люблю где-то вот здесь, — он постучал по груди кулаком, — но я люблю и моих друзей и всех тех, кто жертвовали собой ради меня. — Эта девушка… — неуверенно начала Хару. — Она тоже есть в этом мире?.. — Ага, — усмехнулся Цуна, — учится в моём классе. Жду не дождусь, когда учебный год закончится, и я перестану её видеть. — Ясно… — растерянно пробормотала она. — А та другая девушка… Высокая такая… Цуна улыбнулся уже доброй, теплой улыбкой. Его позабавило то, что Хару смогла разглядеть сквозь иллюзию, которая словно накидка с капюшоном обволакивала Занзас. Немного мужеподобная фигура была идеально прикрыта реальной иллюзией, скорее всего Мармона. Сквозь неё не видели даже Савада Емицу и Реборн этого мира. Это стоило принять на заметку. — Сложно объяснить. Наверное, можно назвать её… любовницей, да. Она моя любовница. Хару не знала, как ей реагировать на происходящее. Парень, который ей нравился, вот так запросто говорил о своей старой любви и той, кого считал сейчас своей любовницей. Такое сложно принять нормальному человеку, а Хару была обычным человеком. — Мне жаль, Хару, — уже громче сказал Цуна и скрылся в служебном помещении, оставляя девушку в смятении.

***

Знакомая улица и уютный дом, правда, тут буянил по ночам призрак, но это не меняло сути. Это место по праву являлось их домом, их сердцем. Так считал Цуна. Едва появившись на пороге, он подошел к Реборну. — Реборн, где письмо от моих родителей? Хаято переглянулся с Реборном. Мужчина отложил вечерний номер газеты и молча пошёл на верхний этаж. С кухни в уютном фартучке с рюшками подтянулась Хром. Такеши зашел с заднего двора и поставил биту у стены; он поспешно вернулся с тренировки с отбиванием подач, которые он отрабатывал на заднем дворе. Реборн спустился с лестницы и передал всё еще одетому в куртку-парку Цуне аккуратный синий конверт с печатью Вонголы. — Цуна, нам уйти? — обеспокоенно спросил Гокудера, готовый выдворить из гостиной всех, даже Реборна. — Не-не-не, не уходите, — замотал головой Савада. — Я бы хотел после этого с вами поговорить. Они расселись кто где на диване и креслах, стоящих полукругом перед огромной плазмой. Цуна аккуратно распечатал письмо и бережно достал свернутые пополам листы бумаги. С первых строк он узнал почерк отца — размашистый, малопонятный. В груди щемило от каждого слова, написанного Емицу. Отец дал много наставлений как родитель и как один из руководителей семьи Вонгола. Когда Цуна дочитал письмо отца, то обнаружил, что вторым листом было послание уже от матери. Нана задавала в пустоту вопросы о состоянии сына, как он кушает, хорошо ли ему в другом мире. Она благодарила его товарищей, отправившихся к нему в другой мир, за то, что может передать ему письмо, за то, что они его не бросили. И просила не ненавидеть не пошедших за ним на иную мировую линую, простить их и её саму. Письмо было слишком пронзительным. Сгорбившись, опустошенный сын прижал письма к груди и заскрипел зубами в попытке сдержать слезы. Хаято мялся на месте. Он много раз видел его в таком состоянии, и каждый раз это было невыносимо. Реборн знаком показал ему: «Какого чёрта ты сдерживаешься?» — и Гокудера плюнул на все правила. — Десятый, — официально обратился он к боссу. — Я же просил… — начал Цуна, но был грубо перебит: — Позволь яростным, неуправляемым ветрам Урагана быть тем, кто разгонит твои печали и станет твоим щитом? — говоря это, Хаято встал на одно колено подле своего босса. Хром подорвалась с кресла и предстала перед Савадой с преклоненным коленом. — Босс, мои иллюзии и моё сердце будут служить вам, скрывая Туманом от врагов. Позволите оставаться подле вас? Такеши, пусть уже и давал присягу, решил поддержать официоз и тоже преклонил колено. — Милосердный Дождь смоет все преграды с твоего пути. Реборн окинул взглядом халат, который был надет на нём. Он вспомнил свою жизнь наёмника, как потом его выбрали как Аркобалено Солнца и прокляли. Его долгий-долгий жизненный путь, полный груза и ответственности. День, когда он стал частью Вонголы, был отчетлив как вчера, благо, на память Реборн никогда не жаловался. Он окинул взглядом Цуну, принявшего присягу от своих товарищей, и в его голове промелькнула мысль: «А почему бы и нет? Ты же уже последовал за ним в этот мир? Чего бояться?» Поправив халат, бывший Аркобалено Солнца, Реборн, неторопливо и с достоинством встал на одно колено и посмотрел прямо в глаза Савады Цунаёши. — Тогда я озарю Небо как его Солнце. Ничто не омрачит твой путь, я стану твоим путеводным светом. Приказывай, босс! Цуна встал с кресла и окинул глазами своих товарищей. На его веку это третья церемония, и наконец-то она не официальная, без лишних сегментов. Только свои, только друзья, которые останутся верны себе и их интересам. В его голове уже несколько дней зрело одно решение, но он никак не мог к нему прийти. Но сегодняшний день расставил всё по местам. Мир мафии не преследует его, он сам уже стал частью мафии. Отступать было поздно. И он объявил: — Давайте создадим собственную семью.