По ту сторону Неба

Стоило Цуне появиться на школьном дворе, как он почувствовал взгляды, устремлённые ему в спину. Пусть он давно привык к повышенному вниманию к своей персоне, но всё равно было как-то не по себе. Цуна чувствовал сожаление, сочувствие, злость, злорадство и даже ненависть — они витали в воздухе; отношение к нему было настолько разным. «Раздражаете», — подумал Савада, заходя в вестибюль школы. В ящике для сменной обуви он не обнаружил привычного мусора, состоящего из смятой бумаги, пустых упаковок из-под сока и грязных и засаленных тряпок. Его школьные белые туфли увабаки лежали чистенькими, неразрисованными. Травли как таковой не наблюдалось. Состояние ящика для сменной обуви вызвало повторную бурю раздражения. Похоже, его принимали за слабака и размазню. Не то, чтобы он этого не знал, но… В этот момент Цуна ненавидел себя-прошлого. Того, кого устраивало быть Неумехой Цуной, Неудачником Цуной, Бесполезным Цуной. Он остро, как никогда, испытывал к себе самое настоящее презрение. Хлопнув дверцей ящика, Савада зашагал по направлению к лестнице, ведущей на верхние этажи. Взгляды всё так же были устремлены в его сторону. Он чувствовал их, тонул в этом внимании. Класс 3-А встретил его тишиной. Стоило только зайти в помещение, как все разговоры прекратились. Гнев рос в его душе точно дикий зверь, так и норовя вырваться наружу. Прозвенел звонок. Пришёл учитель, призывая всех рассесться по своим местам. К взглядам одноклассников прибавилась ещё одна пара глаз. Цуна уже закипал, сосуд терпения начал давать трещину. Пальцы постукивали по столешнице. Урок классической литературы был бы интересен, если бы не обстановка. Информация о знаменитом классике и его произведении просто не укладывалась в голове. Савада знал, что это будет в тесте на экзамене, а потому от досады хотелось выть в голос. Время тянулось так медленно. Точно резина — не иначе. «Хочу в новую школу, — Цуна вздохнул про себя. — С ребятами в новой школе всё будет иначе, я не буду так одинок…» Спрятав лицо в сгибе локтя, он стал считать минуты до конца урока. Гнев начал отходить на второй план, сменяясь желанием просто дотянуть до конца учебного дня и вернуться домой. Даже общество призрака казалось заманчивей окружающих тебя взглядов студентов средней Намимори. Цуна невольно улыбнулся. Реборн и ребята только недавно прибыли в этот мир, а всё так изменилось. Такие родные люди пришли за ним чёрте куда. Немыслимо. В стиле его наставника и хранителей. Урок подходил к концу. Цуна чувствовал себя лучше. Ничего не предвещало новой вспышки гнева. Вот прозвенел звонок. Староста воскликнул: — Встать! Поклон! Савада послушно повторил заученный за долгие годы знак уважения учителю. Собрав свои конспекты и учебник, учитель отпустил класс на перемену и вышел, напоследок задержав взгляд на Цуне. Этот недолгий контакт глаз отозвался лишь небольшим дискомфортом в его душе — ничего больше. Цуна потянулся и зевнул. Бессонная ночь давала о себе знать. Но это было пустяком, не считая неприятных взглядов, «щекотавших» спину.

***

Отстояв в буфете очередь за двумя булками с якисобой, Цуна рванул через бушующую толпу голодных школьников к лестнице. Как же ему сейчас не хватало Хаято — тот бы вмиг расчистил ему дорогу. «Хорош же босс, который понимает ценность своих людей по таким мелочам. Стыдно быть таким, Цуна. Стыдно!» — хмыкнул он, открывая пакет с хлебом. Вцепившись зубами в хлебный мякиш, Савада обогнул окружившую кого-то толпу хулиганов, поднялся на пять-шесть ступенек наверх, как вдруг в удивлении остановился. «Совсем страх потеряли?» — поразился Цуна, с хлюпающим звуком втягивая в рот поджаренную лапшу. Несколько подростков окружили какого-то высокого паренька, прижимающего к себе ворох разнообразных булок, купленных — нечего и гадать! — в школьном буфете. Казалось бы, их даже не заботило наличие Дисциплинарного комитета и самого Хибари Кёи, которые могли нагрянуть в любой момент. Цуна давно пересмотрел японскую систему образования и японские школы. Лишь в Италии он столкнулся с иным менталитетом. Много чего произошло в том мире, откуда он родом. Там он многое узнал. Да, травили слабых везде, это закон сильных, но в Японии порой всё скатывалось до абсурда. До зубного скрежета и невыносимой боли в области груди. «Вмешаться или не стоит? — запихивая в рот остатки булки с якисобой, подумал Цуна. — Пожалуй, пока не буду. Посмотрим, что они дальше предпримут…» — Сахара, что ж ты потеешь-то так? Сахары не потеют! — загоготал один из подростков. — Мы же не бьём тебя. — Ага, пока, — хохотнул другой. — Ты же угостишь нас, Сахара? — подхватил третий. Паренёк помотал головой и лишь сильнее прижал к груди хлеб. «Похоже, это не его "дружки", — подумал Цуна. — Всё становится довольно хреново». Один из подростков с ноги откинул паренька в сторону. Хлеб упал на пол рядом с ним. — Тебя не учили делиться? — фыркнул один из парней и начал собирать хлеб. — Не трогай! — К неожиданности Цуны паренёк, что лежал на полу, начал вырывать хлеб из рук хулигана. — Это для меня, Юкичи и Танаки! Не ваше! Послышался глухой удар. За ним второй, прямо по рёбрам. Цуна понял, что больше оттягивать нельзя, иначе никогда себе этого не простит. Быстро засунув булку под ремень брюк, он настроился на драку. — Эй, завязывайте! — крикнул Цуна, подскакивая к обидчикам и загораживая собой пострадавшего паренька. — Это что, Бесполезный Цуна? — И правда! Инвалидик подъехал! — Что, хочешь тоже получить? Он понял, что вляпался. В этот момент позади что-то зашуршало, после чего Цуна, к своему удивлению, ласточкой полетел прямо на хулигана. Паренёк, которого до этого травили, пулей понёсся по лестнице наверх. «Вот же скотина!» Удержавшись на ногах, Цуна исхитрился не упасть на подростка-хулигана, впечатавшись спиной в стенку возле лестничного пролёта. — А-ха-ха! Что за придурок! — ему в лицо смеялся один из нарушителей порядка. — Ты хотел помочь Сахаре, а он сбежал! Вот ты придурок! Савада был с ним солидарен. Болела спина, которой он приложился к стене, но ушиб был не сильным. Отделался парой синяков. Проблема была в другом — три рослых подростка на одного него. Но Цуна уже не являлся той размазнёй, которой был раньше, до второй церемонии наследования и становления Десятым Вонголой. В нём присутствовала гордость. Пусть без пламени он им пока не ровня, но это не значит, что он возьмёт и струсит. Только не теперь, когда он несёт ответственность за тех, кто пришёл к нему из другого мира. — Нападайте, — хмыкнул он, принимая боевую стойку, которой его лично научил Реборн. — Я вас не боюсь.