Гермиона никогда прежде не слышала в Хогвартсе такой тишины. Она была осязаемой, густой и тяжелой, давила на плечи и грудь, больно впивалась в ребра. Сквозь эту тишину невозможно было пробиться и внутри что-то с силой сжимало оледеневшие органы.
Гермиона никогда прежде не видела, как плачут слизеринки, за исключением Пэнси, а теперь… Они плакали из-за нее. Не все, только студентки старших курсов, но их слезы были настоящими. Под небом, что грозилось вот-вот обрушить на их головы тонны воды, они впервые, пожалуй, на памяти Гермионы, выглядели такими хрупкими и живыми.
Гарри взял ее руку в свою и крепко сжал пальцы. Гермиона сделала маленький вдох, сжала в ответ. Левое плечо прижималось к горячему плечу Рона, но холод все равно забирался ей под кожу, он сковывал все тело и, казалось, она в жизни так сильно не мерзла.
Слизеринцы стояли в стороне от остальных. Они были, как черная стена, непоколебимая и крепкая – никто не шевелился, только грудь Дафны сотрясалась в безмолвных рыданиях.
– Ты в порядке? – прошептал ей Гарри.
Гермиона вдохнула полной грудью. В воздухе ощутимо пахло грозой.
– Нет. Я могла спасти ее.
Ей было больно об этом говорить. И скорее всего это не было правдой на сто процентов, но сейчас эмоции в ней бушевали так сильно, что она готова была найти свою вину везде, даже там, где ее не было.
Профессор Дамблдор, стоя на узеньком помосте, говорил речь. Голос его, усиленный заклинанием, разносился по окрестностям замка, долетал, наверное, даже до Запретного леса и не было шанса прослушать хоть слово.
– Нет, не могла, – настаивал Гарри. – Ты пыталась, но мы оба знаем, что ты не смогла бы. Это черная магия. Сильная магия. Ты безупречна в заклинаниях, Гермиона, но ты ничего не знаешь о таком.
А ей хотелось бы знать. Нет, не так. Она
должна была знать.
Все шесть лет в школе она наивно полагала, что черная магия ее не коснется и обращаться к ней ей не следует. А нужно было. Если бы она уделила этому время, а не зацикливалась на учебниках по нумерологии, травологии и зельеварению, то, возможно, смогла бы сделать хоть что-то.
А ведь она искала средство. В какой-то момент она была уверена, что вот-вот приблизится к разгадке, но опоздала. Возможно, будь у нее больше времени, прояви она больше упрямства… Черт побери.
Она чувствовала на себе взгляд Рона и совесть придавливала ее к полу. Он ведь ничего не знал. Целый год он купался в неведении и непонимании, и если Гарри было известно хоть что-то, то Рон не имел никакого понятия о том, что происходит. Она лгала ему в глаза весь год и продолжала называть себя его другом.
Но сейчас он ни о чем не спрашивал, ничего не говорил. Просто прижимался к ней плотнее и внимательно смотрел на директора.
– Мисс Паркинсон была отличной ученицей, прекрасной старостой и хорошим другом, – паузы, которые профессор расставлял между предложениями, были слишком громкими, они оглушали своей тишиной. Гермиона сделала маленький вдох и тошнота снова напала на нее, ударяя с размаху. – На наших глазах она становилась сильной волшебницей, которая могла бы вместе с нами противостоять злу. Но зло сделало это с ней раньше.
Шепот волной прошелестел по толпе. Студенты боялись, не понимали, злились и отказывались верить. Черная магия в Хогвартсе означала, что директор не справляется со своими обязанностями, к тому же семья Пэнси уже связалась с Министерством, чтобы доложить о произошедшем.
Гермиону восхитило то, как стойко держался Дамблдор, учитывая обстоятельства. Гарри выпустил ее пальцы, и Гермиона вытерла вспотевшую ладонь о мантию.
Она боялась закрывать глаза – под веками отпечатался образ лежащей на полу мертвой Пэнси. Их одноклассницы. Старосты девочек. Язвительной, капризной, наглой, но жизнерадостной девушки, которая умела ходить на высоких каблуках и устраивала грандиозные праздники в школе. Девушки, которая плакала у нее на глазах, умирая от любви, засыхая от ревности, погибая от невозможности стать желанной для одного-единственного человека.
Гермиона закрыла ладонью рот и попыталась приглушить рвотный позыв. У нее было такое чувство, будто рот ее наполнился кровью. Проглотить ее она не могла, выплюнуть – тоже, и все давилась этим отвратительным вкусом, не понимая, откуда он взялся.
Потом повернулась и поискала Малфоя взглядом. Светлая макушка обнаружилась сразу – он стоял у стены, рядом с Блейзом и Гойлом, выражение его лица невозможно было разглядеть, но девушка была уверена, что Малфой не показывает никаких эмоций. Лицо белое и каменное, взгляд – пустой и холодный. Спина прямая, подбородок вздернут, одна рука прячется в кармане и явно сжимает палочку.
«Посмотри на меня, – думала, приказывала, молила она, но Малфой не шелохнулся. – Скажи мне, что все хорошо».
Она не понимала, когда это стало так важно. После игры что-то перевернулось между ними. Как будто невидимые клешни на пару минут содрали с Малфоя его привычную броню и оставили голое тело. Он обнимал ее. Он делился с нею своим страхом – смело, отчаянно, без лишних слов. Больше всего на свете она боялась, что он снова оттолкнет ее сейчас, когда они так нужны друг другу. И дело не в гребаных чувствах, к черту их. Им просто нужно было справиться со всем этим вместе.
Вместе. Так нелепо было произносить это слово по отношению к ней и Малфою, даже если не вслух, а лишь мысленно.
Что-то происходило. Не только в его голове, но и вокруг него. Что-то происходило, и это что-то медленно, шаг за шагом двигалось к своему завершению. Плохое предчувствие, что резало Гермиону без ножа уже не одну неделю, теперь усилилось во стократ и больше не было возможности избавиться от него.
Все закончилось довольно быстро. Палочки, вздернутые в небо, сотни бледно-серых огоньков, напоминающих вселенной, что была такая девочка, Пэнси Паркинсон, которую дети теперь провожали в путь. Просто огоньки, но все они словно стали единым целым, когда столкнулись в небе.
Гарри догнал Гермиону и Рона у дверей, когда все возвращались в замок с улицы.
Он дождался, когда их перестанут окружать люди, и глубоко вдохнул.
– Я уйду сегодня вечером, – прошептал он, внимательно следя за реакцией.
Рон потоптался на месте.
– С директором?
– Да.
Гермиона потерла глаза. Голова разболелась, а одежда, изрядно потрепанная за день, прилипла к телу. Было уже так поздно. Наверное, перевалило за полночь или наоборот, скоро забрезжит рассвет. Она потерялась во времени. За последние часы произошло так много событий.
– Мерлин, почему сегодня?
– Думаю, он боится того, что за ним придут… Ну, знаешь, учитывая обстоятельства.
Ей невыносимо было осознавать, что им приходится считать смерть Пэнси «обстоятельствами». Потому что на самом деле ее убили. Ее убили, они с Гарри это знают, Малфой это знает, но они не могут ничего сделать сейчас.
Она выхватила в толпе взгляд Снейпа. Он был горячий и черный, Гермиону прошибло дрожью подступающего отвращения.
Он это сделал. Он впустил в нее сущность, и теперь Пэнси была мертва.
– Гарри, – торопливо произнесла Гермиона, поворачиваясь к другу. – Гарри, послушай, у меня плохое предчувствие. Сначала Пэнси, с которой что-то сделали, потом вы с Дамблдором покидаете школу. Слишком много шума, и Хогвартс остается без защиты. Это как-то неправильно.
– Эй, – он мягко и совсем невесело улыбнулся. – Ничего плохого не произойдет, пока здесь есть ты.
– Я не способна ни на что, как показала практика.
– Не смей так говорить! – воскликнул Рон.
– Это правда. Я всегда думала, что я сильная, ведь мы столько прошли, но на самом деле… На самом деле мы просто дети, Гарри! Мы дети, и мы не должны так сильно бояться, мы не должны все делать сами, не должны!
Гарри прижал ее к себе и зашептал в лоб:
– Все будет хорошо. Никто не знает, что Дамблдор покидает школу.
– Мы не можем знать, кому он сказал.
– Послушай меня. Я сделаю все возможное, чтобы вернуться быстрее. А вы присмотрите за Снейпом и Малфоем. Думаю, если они и замышляют что-то, то вы это заметите.
Она посмотрела в его глаза. Такие темные в свете этих огоньков, что все еще горели в вечернем небе. Потом кивнула и опустила взгляд. Возможно, Гарри прав. Скорее всего, ничего не произойдет, она просто напугана.
Рон потрепал ее по плечу.
Все как будто перевернулось с ног на голову. Какой она пришла в школу в этом году? Сильной, уверенной в себе, с еще чуть больше задранным носом, потому что ее назначили старостой. Она хотела доказать всем, что нет ничего, что сбило бы ее с пути. Но сбилась. Оступилась. Заблудилась так сильно, что не знала, за что схватиться, чтобы как-то привести мысли в порядок.
Сейчас она чувствовала себя разбитой и жалкой.
В начале года все было просто – Рон встречался с Лавандой, а она ревновала. Малфой цеплял ее, а она ненавидела. Гарри бился за их жизни, выполняя поручения Дамблдора, не спал ночами, тренировался и умудрился стать лучшим на зельях, но все это было будто не год, а десятилетие назад.
Она больше не была уверена в их будущем.
– Все будет хорошо, – повторил Гарри, прощаясь с ними у лестницы. Их пути расходились на сегодня. Он собирался подняться в кабинет директора, а Рон и Гермиона должны были обдумать свои дальнейшие действия.
«Я должна рассказать ему все, – думала она, глядя как Гарри поднимается по ступенькам наверх, как его спина в слишком огромной толстовке скрывается за поворотом. – Рассказать им обоим».
Это было так сложно.
Рон смотрел на нее, словно ждал, когда она наконец заговорит. Это было неизбежно, и слов так не хватало. Ей хотелось провалиться сквозь землю за эту ложь, что рекой лилась из ее рта весь год, а теперь… Если она ничего не объяснит, то, наверное, потеряет его навсегда.
– Рон, ты должен пообещать мне кое-что, – произнесла она, когда людей вокруг почти не осталось. – Не ищи Снейпа. Не следи за ним, он опасен, пообещай не искать его, дай мне сначала поговорить с Малфоем.
– Что ты знаешь?
– Я все расскажу, но позже.
Она видела, как тает его доверие к ней, будто снежинки на солнце, но ничего не могла с этим поделать.
– Ладно, – неохотно кивнул он. – Тогда мы пойдем к Малфою вместе.
– Нет, я должна поговорить с ним одна.
– Почему?
– Я не могу объяснить сейчас.
– Ты не можешь объяснить? Или ты не хочешь? Что происходит, Гермиона?
– Рон, пожалуйста.
Слезы снова собирались в уголках глаз, и ей пришлось приложить все усилия чтобы побороть их.
Рон вгляделся в ее лицо, а потом сухо произнес:
– Ты лжешь мне. С каких это пор мы лжем друг другу?
Как пощечина.
Да, я лгу. Лгу, не морщась, но я все еще твой друг, только верь мне, не отталкивай меня, услышь.
– Я просто хочу защитить тебя, – сказала она.
Рон фыркнул.
– От кого? От Малфоя? Это смешно, что он мне сделает?
– Ладно, слушай, я... – пришлось призвать всю свою гриффиндорскую храбрость, чтобы заглянуть в его глаза и произнести. – У меня кое-что было с Малфоем.
Рон прищурился.
– У тебя не могло ничего быть с Малфоем, потому что это Малфой, – она подняла на него взгляд. Наверное, сейчас все ее эмоции были осязаемы. Они лежали на ладони и их можно было потрогать, потому что внезапно лицо Рона приобрело то ужасное выражение, которого она больше всего боялась. – Нет. Ты не могла... это же... это Малфой! Ты ненавидишь его! В его мизинце больше черноты, чем во всей гребаной ночи!
– Я все объясню, Рон, но дай мне час! Всего час, не ищи Снейпа, не ходи со мной, просто дождись меня в гостиной, и у нас будет долгий разговор. Обещаю, больше никакой лжи!
Он не верил ей. Помотал головой, спрятал руки в карманы. Все его тело вдруг напряглось, и Гермиона почувствовала, как вырастает стена между ними. Огромная, тяжелая как камень стена.
– Никакой лжи? То есть, сейчас я знаю все, по-твоему?
– Нет. Но я знаю, что делаю.
Секунда, на протяжении которой они смотрели друг на друга, тянулась, будто год. Казалось, что весь мир застыл, и было так страшно. Больше всего на свете Гермиона боялась, что Рон не послушает ее.
Но вскоре он неуверенно кивнул.
Люди бродили по школе, как неприкаянные, и шептались. Не все. Кто-то говорит в полный голос, не стесняясь. Они обсуждали произошедшее, как голодные псы, обгладывающие кости до тех пор, пока те не начнут блестеть. Даже призраки, собравшись кучками по углам, перекидывались сплетнями.
Студенты плакали. Шокировано смотрели по сторонам. Говорили о том, какое лицо было у мистера Паркинсона, когда он забирал тело дочери и как кричала его жена. Говорили, что виноват Дамблдор или что он не виноват. Разное. Злое, насмешливое, горькое, теплое.
Они не затыкались, и Гермиона, протискиваясь сквозь толпу к лестнице, затыкала уши руками.
Ей нужно было найти Малфоя и…
Сделать что? Поговорить? Спросить, все ли с ним хорошо? Разве может быть хорошо, учитывая обстоятельства?
«Хэй, привет, вчера ночью убили твою бывшую девушку, и сделал это, скорее всего, твой крестный, а теперь ее родителям придется что-то делать с ее телом, ты в порядке? И, кстати, не планируешь ли ты совершить какую-то гадость на днях? Дай мне знать, если да».
Какая глупость. Нет ни единого слова, которое было бы уместно сейчас, но…
Ей нужно было просто убедиться, что он не сорвется. Что не сойдет с ума, потому что в последнюю их встречу было на то похоже.
Он был словно выдернут из собственного тела. Боялся и не понимал, что происходит. Из него вытащили всю уверенность и он запутался. Распутать этот клубок мыслей в его голове мог лишь он сам, Гермиона могла лишь попробовать выяснить, к чему это привело.
Погрузившись в свои мысли, она вдруг увидела Малфоя. Найти его оказалось так легко, ведь он был на виду все время. Она беглым взглядом оглядела его с головы до ног. Малфой сегодня был особенно собран. Исчезла небрежная прическа, теперь волосы были аккуратно зачесаны на бок. Узел галстука располагался четко по центру, над пуговицами рубашки. Он был черным, цвета пиджака и идеально отглаженных брюк.
Малфой шел по коридору быстрым шагом, и Гермиона вспомнила, как любовалась его походкой в начале года. Злилась на себя и не могла оторвать глаз. Он всегда высокомерно оглядывал все столы, вставал, перешагнув через скамейку, а потом уходил, и вся его свита бежала за ним, едва успевая, а высокомерие разливалось по коридорам густым сиропом.
Теперь он шел почти так же быстро, но Гермиона могла бы поклясться – уверенности в нем не было ни на грамм. Ее не осталось. Он словно бежал, только вот от кого? Или от чего? От собственных мыслей и страхов?
Она задержалась на секунду, перевела дыхание. Какая-то девочка из Когтеврана горько улыбнулась ей заплаканным лицом. Гермиона протянула руку и погладила девочку по волосам.
Что будет с этим ребенком, если война свалится на них и все уничтожит? Что станет со всеми ними? Со школой? С магическим Лондоном? Останутся ли живы все ее друзья, когда начнет твориться хаос? Будет ли Рон так же засыпать, не доделав домашку, а Гарри краснеть, наблюдая, как Джинни делает петлю в воздухе?
Убедив себя, что сейчас не время для таких мыслей, Гермиона шагнула на ступеньку. Лестница была битком набита людьми и, протискиваясь мимо них, она думала только о том, чтобы не упустить Малфоя из виду.
Мантия Гарри прожигала карман и, поднявшись наверх, она набросила ее на плечи.
Гермионе никогда не удавалось передвигаться тихо, но она прекрасно знала, как быть осторожной. На втором курсе она смогла выжить, взглянув в глаза василиску, потому что она знала, что нужно делать.
Знала. Учила. Читала.
А еще она знала Малфоя, так что, представив пересечения коридоров замка, нарисовав мысленную карту в своей голове, срезала путь.
Малфой не спускался в подземелья и не спешил в библиотеку. Было лишь одно место, куда он мог пойти в такое время суток.
Одна лестница сменилась другой, и Гермиона, пробежав по узенькому коридору западного крыла, пересекла огромный холл. Теперь голоса студентов остались далеко позади и внизу. Она слышала, как старосты Когтеврана и Пуффендуя разгоняют своих студентов по гостиным, и ее укусила совесть. Они с Роном даже не подумали об этом. А ведь все уже давно должны быть в постелях. И кто отправит в постели слизеринцев? Малфою явно сейчас было плевать на школьные правила, а Пэнси… Ох, черт, Пэнси смогла бы сделать это. Рявкнуть, как делала всегда, и волосы ее рассыпались бы по плечам, а первокурсники испуганно семенили бы следом за ней, боясь отстать хоть на шаг.
Помотав головой, Гермиона вытряхнула все мысли из головы и вышла к ней. К стене, где Выручай-комната всегда появлялась перед тем, кому была больше всего нужна.
Гермиону переполняла уверенность в том, что именно сюда Малфой направляется сейчас и, не снимая мантии, она закрыла глаза.
«Мне нужно кое-что спрятать, – подумала она и постаралась успокоить бешеное сердцебиение. – Мне нужно кое-что спрятать так, чтобы никто не нашел».
Стена издала звук, похожий на тот, который издает кирпичная перегородка между Дырявым котлом и Косым перекрестком. Она заскрипела, зашуршала и вскоре перед Гермионой возникла большая дверь с потертым от времени узором по краям.
Девушка огляделась по сторонам, сделала вдох и шагнула внутрь.
Первое, что бросилось в глаза – что-то изменилось. Гермиона нахмурилась, снимая мантию. Внутри было все так же пыльно и сыро, пахло застарелыми травами, гниющим деревом и мертвечиной. Она попыталась понять, что именно изменилось, но все на первый взгляд оставалось как прежде.
Только исчезательный шкаф не был накрыт черной тканью. Гермиона подошла к нему и провела по крышке ладонью. Шкаф как будто отозвался на ее прикосновение и загудел. Вибрация была слабая, уловимая только подушечками пальцев, но она ощущалась, и тело девушки налилось страшным предчувствием.
Она взялась за дверцу. Строчки, которые она прочла недавно про исчезательный шкаф, вертелись в голове и шипели, как раскаленное на сковородке масло.
ИСЧЕЗАТЕЛЬНЫЙ ШКАФ. Редкий вид магического транспорта. Работает по системе летучего пороха, но имеет более деликатную систему, нежели камины. Их создавали парами. Близнецы. Из одного шкафа можно переместиться в другой и обратно. Были популярны во время первой магической войны.
Гермиона застыла.
Догадка, мелькнувшая в голове, вдруг начала крепнуть и обрастать толстыми стенками. Все это время, размышляя о Малфое и шкафе, она была уверена, что он хочет покинуть Хогвартс с какой-то целью, но теперь она почувствовала себя полнейшей дурой.
Такой круглой дурой, что от осознания захотелось взвыть.
Зачем ему покидать замок, тупая ты идиотка, если он может привести сюда, кого захочет?
– Нет, – прошептала она, чувствуя, как страх подступает к глотке.
Нет, он этого не сделает. Он боится. Он слишком напуган, он не откроет вход, не станет. Нет.
И словно оспаривая ее догадки, стенки шкафа вновь задребезжали под ее пальцами, а дверцы начали меняться, обретая четкую форму.
Гермиона вздрогнула, оглядываясь по сторонам. Она закрыла ладонью рот, душа в зародыше панический крик. Взгляд искал в кучах старого хлама место, где можно было затаиться, но внезапно наткнулся на предмет, который выбивался из общей картины. Он явно был здесь совсем недолго, пару недель или около того, еще не успел покрыться толстым слоем пыли. В голове всплыли воспоминания. Одна из немногих ссор, которые случались между ней и Гарри в последнее время.
– Все не может быть так просто, Гарри, – произнесла она, сверля взглядом очередное «Превосходно» в его табеле успеваемости. Слизнорт не жалел высоких оценок для нового любимчика. Он захваливал Гарри, ставил его в пример и неоднократно оставлял после уроков, чтобы взахлеб обсудить сложные по составу зелья и способы их приготовления.
Тогда Гарри был уверен, что ее придирки – элементарная зависть, ведь он обошел ее по зельеварению. Она и сама так думала, честно говоря, но было что-то еще. Что-то темное, исходящее от учебника, с которым он везде таскался.
В какой-то момент страх взял над ней верх, и они с Джинни заставили его избавиться от учебника Принца-Полукровки. Зато теперь, спустя несколько недель, он лежал перед ней и потертая обложка манила к себе. Она будто звала, просила – не оставляй меня здесь, не бросай, я нужна тебе. Звено, связывающее ее с Гарри.
Наверное, она сходила с ума, раз в такой момент думала об этом.
Схватив книжку, она нырнула за груду сломанных парт, сваленных в углу, сжалась в комочек и замерла. Шкаф снова замер, зато входная дверь в комнату распахнулась, впуская Малфоя.
***
Малфой. Драко Малфой. Наследник Люциуса Малфоя. Чистокровный волшебник из древней прославленной семьи магов. Аристократ. Староста. Гордость школы и своей семьи.
Пожиратель Смерти. Убийца. Убийца.
Ты хотел этого, Драко.
Не сейчас, но когда-то, сидя за ужином с отцом, слушая его рассказы о том, как это было, о его величии, о
ЕГО ВЕЛИЧИИ, ты хотел этого. Хотел эту метку.
Так наслаждайся ею, давай, пей ее, ешь ее, упивайся властью, ее дали тебе, положили в руки, давай, в последний раз, хотя бы сделай вид…
Лица расплывались перед глазами. Драко шел, не останавливаясь, по коридорам школы, огибал кучки шепчущихся по сторонам учителей, однокурсников, детей, таких же как он и совершенно других. Есть ли в ком-то из них такая же чернота? Быть может, она затаилась и ждет своего часа? Быть может, среди них растет, не подозревая об этом, будущий Кто-То-Кого-Нельзя-Будет-Называть, ведь Темный Лорд когда-то был таким же неприметным ребенком.
Он остановился лишь на секунду. Застыл, подпирая ладонью холодную стену и прижал вторую руку к груди. Сердце колотилось так сильно, что было страшно – а есть ли вообще вселенная, в которой у него другое сердце? Не черное, а светлое, без вранья, без злых помыслов и кучи дерьма забившегося под ребра? Есть ли она?
Наверное, было бы хорошо, родись он в семье маглов. От одной мысли об этом его воротило, но сейчас… Он просто грустил бы по Пэнси или шептался, или рассуждал о том, что она заслужила. Ничего другого просто не было бы. Он был бы ребенком и все.
Он закрыл глаза, и ее лицо тут же возникло в мыслях. Такое юное, смеющееся, влюбленное в него лицо. Она была совсем девчонкой, она даже не должна была участвовать во всем этом.
Он легонько хлопнул себя по щеке.
Бесстрастно, Драко. Выключись, сделай все бесстрастно, в последний раз.
Дверь в Выручай-комнату появилась быстрее обычного. Она как будто чувствовала, что времени мало, его нужно хватать пальцами и использовать все, до последней секунды.
Дамблдор покинул школу. У него было время. У него был план – тщательно продуманный, горький, как листья полыни, страшный, но на тысячу раз осмысленный план.
Этот план появился несколько часов назад, и все это время обрастал деталями.
Он сделает то, что должен – он убьет Дамблдора.
Но перед этим заставит Грейнджер исчезнуть. Если Крам не подведет, то все будет так, как он задумал. Все должно быть, как он задумал. Иначе он сойдет с ума.
Дверь открылась и, впустив Драко, вросла в стену, как будто ее не существовало. С каждой секундой его сердце колотилось сильнее прежнего, с каждым мгновением он чувствовал приближение чего-то настолько страшного, что пришлось собрать все силы в кулак, чтобы не упасть замертво до того, как все начнется.
Он медленно шел, огибая стопки книг, заляпанные кровью и грязью зеркала, покрытые паутиной гнилые тряпки. Шел, чувствуя шлейф нестерпимой вони вокруг себя и вместе с тем чего-то… странного. Другой запах – слишком приятный и сладкий, запах, которому здесь не место.
Драко оцепенел от ужаса.
Глаза защипало. На секунду он подумал, что его парализовало, ведь это не могло быть правдой, не сейчас, только не сейчас. Он не хотел в это верить, возможно, его разум просто играл с ним, но почему-то уверенность крепла и наливалась, как сочное яблоко на толстой ветке.
Она была здесь. Прямо здесь, Грейнджер, господи.
Он хотел бить себя по лицу, рвать волосы, разнести тут все на кусочки.
Глупая, вот же глупая, тебе здесь не место! Позже, но не сейчас!
Но не было времени даже обдумать все как следует, это Грейнджер… Она была создана, чтобы рушить его жизнь, как сейчас рушила план, собранный по кусочкам из мелочей. Он создавал этот план, как ювелир создает свои произведения искусств, он потратил все силы, выверил и просчитал каждый шаг, а она просто… Просто взяла и явилась сюда.
Горло начало немилосердно драть. Он стоял и смотрел перед собой, не зная, что ему делать? Она была здесь прямо сейчас – Драко поставил бы свою жизнь на это. Не думала башкой, просто явилась, тупая сука, и даже не представляла, во что может обернуться эта ее глупость…
Грейнджер.
Стало так смешно, что он едва не подавился собственным хрипом. Почему он был так слеп? Почему не продумал эту ее особенность все портить на корню? Нельзя было доверять ей, нужно было проконтролировать, узнать точно.
И когда только успела? Он видел ее на церемонии – такую разбитую и бледную, с посиневшими губами, она стояла между своими двумя недоумками, и Драко все ждал, когда же ее стошнит. Но сдержалась, вынесла все стойко и уверенно, так что не оставалось сомнений – она никуда не денется, с ней можно будет разобраться позже. И вот.
Господи, Грейнджер.
Он не успел произнести ее имя.
Рядом с его левой рукой что-то зашевелилось – это шкаф. Он приходил в движение.
Драко молился. Никогда не умел этого делать, но сейчас готов был поверить в какие угодно высшие силы – магические и немагические, только чтобы вонь сырого помещения скрыла ее проклятый запах, чтобы никто ничего не увидел.
Заржавевшая кованая ручка шкафа скрипнула и начала поворачиваться. Так медленно, как будто мир завис во времени, и оно тянулось, подобно жвачке. Драко не дышал. Он боялся, что, сделав вдох, наполнится этим запахом весь, и мир взорвется. Он сдаст себя, сдаст ее, все будет кончено. Возможно, это было бы лучшим выходом для них обоих – умереть здесь, пока еще есть шанс сделать это быстро и легко, но план. У него был план. Он должен был сработать.
Черный дым повалил из шкафа, и четыре фигуры выросли в облаке этого дыма, твердея и обрастая очертаниями. Беллатриса. Фенрир. И двое, чьи лица скрывали плотные маски.
Драко сглотнул ком и посмотрел на них, не моргая.
Холодная рука Беллатрисы вцепилась в его плечо.
Острые длинные ногти даже сквозь ткань мантии больно оцарапали кожу. Ее лицо было так близко, что он мог чувствовать зловонное дыхание у себя на щеках.
– Молодец. Драко, – радостно зашептала она, и ее голос больше походил на скрежет металла о стекло.
От нее несло сыростью и болотной тиной. Драко показалось, что он стоит на берегу обледенелого озера и ветер продирает его до костей.
Он кивнул, не в силах говорить. Чувствовал на себе взгляды – острые и внимательные. Наверное, эти четверо не верили в то, что он все-таки сможет, и Драко зацепился за это, как за шанс.
Отвлечь внимание. Не вызвать подозрений. Бесстрастно. Бесстрастно. Бесстрастно.
– Родители будут гордиться тобой, мальчик, – Беллатриса провела рукой по его щеке, и Драко увернулся от прикосновения. Тетя расхохоталась, вероятно, сочтя это забавным. Ее смех приподнимал волоски у него на руках. Он хотел закрыть уши руками, чтобы не слышать, но не показывал своего страха, глядя в ее глаза прямым взглядом.
А внутри его колотило. Он умолял – сиди, где сидишь. Просто не высовывайся, Грейнджер, просто переживи это. Хоть раз в жизни поступи, как умная волшебница.
Он умолял – не делай это, ради меня, я же сойду с ума, если тебя увидят.
Он умолял – последний раз в жизни прошу, молчи.
Драко отошел, пропуская Беллатрису вперед.
– Дверь откроется сама, – сказал он.
Белла шагнула вперед. Под ее каблуками захрустело битое стекло, а потом громкий гортанный смех снова разлетелся по комнате.
Этот смех подхватили другие. Как заводные куклы, как заколдованные тряпичные игрушки они смеялись вместе с ней — тихо и беззубо, громко и хлюпающе, пискляво и громогласно.
– Ну что, повеселимся, господа?
Белла рванула к двери, складки ее мантии разлетелись в стороны. Она была — сама чернота с человеческим лицом. Она была зло во плоти.
Никогда прежде он не видел ее в деле. Обычно она говорила и слушала Темного Лорда, заглядывала в его безобразный рот, глотала каждое его слово и выглядела покорной. Но сейчас – сейчас была ее минута славы. Ее час. Она, наконец, выбралась на волю и готова была срубать головы.
Он был в курсе того, что именно только что сделал. Он знал, что сейчас произойдет что-то страшное, и Хогвартс – тот Хогвартс, который он считал жалким подобием школы – больше не станет прежним.
Драко стоял и смотрел им вслед, не дыша. Беллатриса оглянулась, приглашая его выйти с ними.
– Я догоню, – произнес он сухим голосом.
– Не играй с нами в игры, мальчишка, – прорычал Фенрир. Он был омерзительно безобразен, этот нечеловек. А еще он обладал отличным нюхом и оставалось только верить, что он не учует запах Грейнджер сквозь всю эту вонь.
Драко вскинулся. Внезапно его накрыло такой волной ледяной злости, что пришлось с силой вжать ногти в ладони, чтобы успокоить чувства.
– Ты забыл, кто привел вас сюда? – спросил он, шагнув на оборотня. – Я должен подготовить пути к отступлению на случай, если ты облажаешься и вас схватят.
Фенрир зарычал, оскалив грязные зубы. На секунду Драко показалось, что он набросится, но Беллатриса, сверкнув глазами, вышла вперед.
– Хочешь узнать, что я делаю с теми, кто трогает мою семью?
Семья. Это слово, слетевшее с ее губ так легко, вдруг показалось ядовитым. Но оно подействовало. Вскоре оборотень отступил и вместе с остальными двинулся к выходу.
Драко не шевелился до тех пор, пока дверь за ними не закрылась с привычным скрежетом.
***
Ни слова.
Малфой умолял себя сделать это, не говоря ни слова. В последний раз собраться с мыслями и сделать это.
Ведь она так облегчила ему задачу придя сюда. Да, это было страшно, ведь ее могли заметить, но она помогла в какой-то степени. Потому что затащить ее сюда в конце концов было частью плана.
Ему не пришлось ничего придумывать, она сама это сделала. И их не поймали. Она была глупой, господи, дурой, раз явилась сюда, но все обошлось, ее не заметили, можно выдыхать.
Но выдохнуть не получилось.
Ворохом в голове пролетали мысли, воспоминания. Вот она стоит перед ним у входа в Большой зал, огромные глаза, в которых плещется ненависть, похожи на два блюдца, Драко видит обиду в ее глазах и получает дозу. Драко говорит ей разное. Драко унижает ее, выплевывая слова. И доза, ядовитая, как сама чернота, проникает в него капля за каплей. Лучшая доза в его жизни.
Он схватил ее за руку и вытащил из-за груды хлама рывком.
Выволок, не дыша, не говоря ни слова. Грейнджер забилась в его руках, пытаясь сопротивляться, слова хлынули из ее рта потоком.
– Как ты смеешь! Ты – грязный, мерзкий, подлый… Что ты натворил?! – и тут же посмотрела в глаза, прямо в глаза своими глазами, прямо насквозь и, видимо, все поняла. Продолжила пьяным, неразборчивым, торопливым полушепотом. – Нет, Малфой. Нет, мы же поговорили, ты не собираешься этого делать...
Впился в тонкое запястье крепче, до синяков, перешагнул через старый ковер из которого тут же вырвался рой пищащих насекомых.
Главное – не говори с ней. Ни слова. Все получится, если ты будешь молчать.
– Пожалуйста, Малфой! – ее крики стали громче, сопротивление яростнее. Пришлось обхватить и вторую руку.
Он тащил ее волоком по Выручай-комнате, через обломки старых парт и стопки учебников. Она спотыкалась, пытаясь вырваться, падала, но он хватал ее и снова тащил, не произнося ни звука.
Бесстрастно, сказал он себе. Молча. Не говори с ней, потому что ты не выдержишь, ты сломаешься, едва откроешь рот.
Бесстрастно.
– Да что с тобой такое?!
Она ударила его ногой, забилась с такой силой, что на секунду Драко выпустил ее из рук.
И она побежала. Выдернула палочку из кармана, но Драко был слишком быстр и слишком сосредоточен – взмах, и ее палочка уже зажата в его руке, а сама она на полу и пятится задом к стене, отталкиваясь ногами.
Боялась ли она его? Вряд ли. Боялась ли она того, что он собирался сделать? Да.
Она ломала, рушила, убивала его план и его самого. Снова и снова – появлялась и разваливала все на куски, а он снова строил, чтобы она снова разваливала.
Пришлось как следует потрудиться, чтобы догнать ее и поднять на ноги. Он перехватил ее за локоть и впился пальцами в шею, и тут…
Грейнджер заплакала. Повернулась к нему лицом, и он увидел, как слезы чертят дорожки на ее щеках.
Сколько раз она плакала при нем? На пальцах сосчитать. Это были слезы ненависти, слезы обиды или заботы, но не сейчас.
Сейчас она плакала, потому что не хотела его терять.
И Малфой зажмурился изо всех сил, не желая видеть этого. Но он все равно продолжал слышать. Руки на мгновение опустились, Драко почувствовал себя таким пустым и беспомощным, будто никогда больше не восстановится. У него больше не будет сил даже на то, чтобы сделать шаг.
Он хочет тебя, подумал Драко и сцепил зубы так сильно, что почувствовал кровь. Ты можешь охрипнуть от крика, Грейнджер. Я не отдам тебя. Пусть берет меня, делает все, что захочет, я готов, но только не ты.
– Почему ты делаешь это с нами? – ее шепот и теплое дыхание коснулись лица.
Только не открывай глаза.
– Не делай этого, Драко, просто пойдем со мной.
Дура, ты же видишь что уже поздно!
– Я помогу тебе, я защищу тебя от него, от всего мира, мы защитим нас вместе, только не уходи с ними!
Его сон оживал наяву. Как в том сне она умоляла его, а он не мог ничего сделать. Она просила, а он отдалялся, уходил, разрывал все нити, что связывали их когда-то.
Он распахнул глаза. Ее лицо – великолепное, красивое, заплаканное – было так близко. А руки вцепились в его рубашку.
Она облизала губы.
Драко проследил за тем, как язык скрывается у нее во рту и вдруг понял. Это в последний раз. Он больше никогда этого не увидит. Он никогда больше не увидит ее. Прощаться вот так? Молча? Пока она плачет, желая быть с ним? Они могли бы начать с начала, стереть друг другу память и просто начать. Они могли бы взяться за руки и уйти отсюда вместе, как два подростка, которых впереди ждет будущее, просто будущее, как белый лист. Она готовила бы завтрак утром в его рубашке, выращивала бы клубнику и завела парочку коз, чтобы под рукой всегда был домашний сыр. А он срезал бы для нее розы в саду у соседей и подолгу ссорился бы с ними из-за этого, а потом снова срезал.
Это будущее рисовалось в его голове так ярко, в малиново-зеленых красках, только руку протяни и возьми.
Загребая воздух раздирающимся горлом, Драко открыл шкаф.
Запястье Грейнджер опасно хрустнуло в руке. Наверное, он сломал его. Она пискнула от боли.
– Нет! – закричала она, когда он толкнул ее к шкафу. – Нет, Малфой, нет, умоляю, прошу тебя!
Она умоляла его. Не так давно он бы отдал жизнь за то, чтобы услышать это, но сейчас было слишком поздно. И не было больше Дозы, ничто не проникало в него, не подпитывало, не позволяло видеть просвет. Закончилось. Теперь унижать ее не было смысла, потому что он сам был унижен, он был у нее под ногами, и ничто в мире не могло больше этого изменить.
Если не она, то больше никто на свете.
«Я больше никогда не увижу тебя, Грейнджер, – подумал он. – Не увижу, как ты смеешься, краснеешь и пытаешься что-то сделать с этими своими дурацкими волосами. Не увижу, как ты бьешься с Поттером за высший балл по зельеварению, как ты бежишь по замку, сломя голову и рассыпая свитки с домашним заданием. Не увижу, как ты прищуриваешься, пряча глаза от солнца за козырьком ладони. Не увижу, как ты сметаешь со стола завтрак, не замечая этого, потому что зачиталась свежим выпуском «Ежедневного пророка», как ты отчитываешь Уизли за недописанное эссе, как ты идешь на патрулирование и язвишь в ответ на каждую мою колкость. Никогда. Больше никогда».
Она ударила его. Ударила изо всех сил, и с каждым ударом по груди, плечам, животу Драко чувствовал, как душа выходит из него вместе с ее слезами и голосом, который срывается, когда она кричит.
Схватила за плечи и затрясла с силой.
– Послушай меня! Услышь! Мы справимся с этим. Пойдем и исправим все – ты и я. Ты же знаешь. Ты помнишь, как мы работаем вместе? Помнишь? У нас все получается, мы способны на многое. Послушай.
Она вскинула руку, и Драко услышал этот звук.
Задетые пальцами клавиши фортепиано. Оно было расстроенное и грязное, стояло под ее рукой, и у него перед глазами встали ее пальцы, порхающие по клавишам, то как она прикрывает глаза, отдаваясь музыке, неумело, застенчиво и так прекрасно.
Он хотел попросить ее сыграть для него. Только для него, чтобы больше никто не слышал.
Он хотел попросить ее о многом и сказать так много слов, но продолжал молчать, зная, что слова их обоих погубят.
Так не должно было быть. Это не должно было засасывать его, он не собирался становиться частью гребаной Грейнджер и делать ее куском себя. Он это не планировал и не знал, как это исправить. Сбились настройки. Что-то сломалось внутри.
Она дернулась снова – на этот раз так сильно, что Драко пошатнулся. А потом почувствовал ее пальцы в своих волосах. Она зарылась в них резко, грубо, пытаясь привести его в себя, поймать взгляд, и голос ее разлетелся по комнате, как пыль разлетается с поверхности вывернутого наизнанку старого пальто.
– Прекрати! Не делай этого с нами, Драко,
ты же любишь меня! – на секунду он застыл, глядя в ее глаза. Всего на секунду замешкался, но в голове уже вертелось «да-да-да-да, черт тебя побери, да-да-да». А потом она добила его. Тронула пальцами его губы, проехалась по векам, щекам и подбородку. Прошептала так нежно. — Ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.
Ну нет, хватит. Это было выше его сил. Мир сыпался и, собирая остатки воли в кулак, он пихнул ее в шкаф. Закрыл дверцу, пока от него хоть что-то еще осталось.
Слезы вдруг потекли по щекам, как будто душа выходила из него вместе с солеными каплями. Он не мог дышать, ее слова звенели в голове, как колокольчики, но разве это имело значение сейчас, когда главной целью стало обезопасить ее?
Несколько секунд она яростно билась в шкафу, а потом стало тихо.
Драко приоткрыл дверцу, но там была лишь пустота и ничего больше.
Отойдя на три шага он взмахнул палочкой и прошептал:
– Инсендио.
Пламя вспыхнуло, и сухие деревянные стенки шкафа затрещали под ним. Только после этого он позволил себе нормально дышать.
