***
Тело не хотело просыпаться. Гермиона понимала, что приходит в себя, но глаза отказывались открываться, как будто кто-то приклеил веки друг к другу. С трудом приподнявшись, она сделала над собой усилие и посмотрела вокруг. Узкая кровать, накрытая старым стеганным одеялом, маленькая тумбочка у стены, просаленный письменный стол и широкое окно, завешанное грязной шторой. – Где мы? Виктор сидел на стульчике у стены, его руки были скрещены на груди, а усталый взгляд застыл на ней, как примагниченный. – Дырявый котел, – произнес он и встал. После чего подошел, опустился на край кровати и аккуратно откинул волосы со лба Гермионы. – У тебя был сильный жар. И еще что-то с рукой. Она кивнула. Повертела запястьем, и боль снова вернулась. Вспомнились крепкие пальцы, хватающие, тянущие, рывками отрывающие от пола. Виктор протянул ей кружку с горячим чаем, и Гермиона молча принялась пить его. Она пила большими глотками, чувствуя привкус огневиски и чего-то травяного. Обожгла нёбо и горло, но все равно продолжила пить, пока кружка полностью не опустела. И тогда сила снова наполнила ее до краев. – Что там было? – спросила она, заглядывая в опустевшую емкость. Краешек губ Виктора тронула улыбка, но тут же исчезла. – Старинный болгарский рецепт. Мама делала. Гермиона села, спустив ноги с кровати. Сознание возвращалось к ней обрывками воспоминаний, рубленными сценами, которые били по голове и снова причиняли боль. – Гермиона, прости меня, – в очередной раз произнес Виктор, сложив на коленях руки. Только сейчас она заметила, что его пальцы дрожат. – За что? – спросила она. Он посмотрел в ее лицо. Взгляд был долгим и таким, какие прежде он себе не позволял. Виктор всегда был сдержан в проявлении чувств. Не потому, что не чувствовал, а потому что знал – она этого не хочет. Его чувства заставляют ее ощущать неловкость и неметь. Но теперь он ничего не прятал. Наверное, и смысла уже не было. Гермиона знала, что может заставить его быть счастливым, как и разбить его сердце в один миг. Именно поэтому рвать на себе волосы, кричать на него, обвинять в предательстве не было смысла. Он не ответил. За что он просил прощения? За то, что пошел на поводу у Малфоя? За то, что заботился и любил? Она встала на ноги и дала себе три секунды, чтобы привыкнуть к твердому полу под подошвой кроссовок. Голова кружилась, слабость молила ее лечь в постель, уложить голову на подушку и снова погрузиться в сон. Но время заканчивалось. Она и так потратила слишком много, позволила себе побыть слабой несколько часов. – Куда ты? – Виктор тоже поднялся на ноги. Он не сводил с нее взгляда, наблюдая, как она натягивает кофту на плечи, как прячет учебник в карман. – Возвращаюсь в школу. – Постой, ты не можешь… – Виктор, ты не несешь за меня ответственность. – Ты не понимаешь? Я всегда несу за тебя ответственность. – Нет, это ты не понимаешь! – она не хотела срываться на крик. Но горло само разжалось, и злость выплеснулась горячей волной. – Там мои друзья, а он впустил туда Пожирателей! Он. Впустил. Господи. Если бы существовала кнопка, выключающая эмоции, то она нажала бы на нее, не раздумывая. Потому что вспоминать об этом, трогать руками появляющиеся тут и там образы его лица, сжатых губ, слез на белых щеках… Это было слишком тяжело. – Прости. – Не извиняйся, – грубо ответила она. Потом сделала вдох, чтобы успокоиться. Она не могла позволить себе кричать на единственного человека, который был рядом с ней в такую минуту. – Лучше перенеси меня в Хогсмид. Оттуда дойду пешком. – Гермиона, послушай. Он отослал тебя не просто так. – Я не успела сдать свой экзамен по трансгрессии, и вряд ли смогу впервые в жизни переместиться без происшествий. Перенеси меня туда. Это будет последним, что я попрошу. Так или иначе я попаду туда, и ты это знаешь. Он шагнул в ее сторону. Теплые пальцы убрали локон волос и спрятали за ухо. Казалось, совсем недавно они сидели на лужайке в Хогвартсе, подставляли лица под солнечные лучи, и он сделал то же самое, но какой же разный смысл несло в себе это прикосновение тогда и сейчас. Тогда он говорил ей о своей любви, а сейчас прощался, потому что никто из них не мог точно знать, как дальше повернутся события.***
Трансгрессировать впервые было не больно. Но лучше пусть была бы физическая боль. Рука Виктора крепко держала ее за здоровую руку, сжимала ее изо всех сил и, падая на сырую землю в Хогсмиде, Гермиона перевернулась на живот. Ее тут же вывернуло выпитым чаем. Около минуты она не могла подняться, потому что не управляла своим телом. Оно просто перестало что-либо весить, как вата. Земля плыла под ней, и воздух, который она проталкивала в себя горящим горлом, был горячее огня. Виктор помог ей встать. – Сейчас пройдет. Дыши носом. Гермиона послушно задышала, стараясь контролировать биение сердца, но тело было слишком измученным и слабым. На восстановление ушла пара минут. Наконец, в голове прояснилось, и Гермиона огляделась, пытаясь понять, в какой именно части Хогсмида она находится. Невдалеке мирно спали крохотные домишки. Они казались такими умиротворенными, тихими, и жители внутри даже не представляли, как близко опасность. Ей вдруг захотелось стать одной из них – просто девочкой, которая утром проснется от запаха свежей горячей еды. Одна такая хижина была прямо перед ними. Она выглядела заброшенной, видно, много лет здесь никто не жил, и Гермиона провела ладонью по покрытому пылью почтовому ящику. – Почему именно это место? – спросила она, обернувшись. Виктор выглядел немногим лучше нее. Его тоже вымотал этот бесконечный день. Он пожал плечами и посмотрел на дорогу. – Здесь ты позволила мне тебя поцеловать. Она прекрасно помнила, но не сам поцелуй. Поцелуй стерся под волной страшных, разрушающих ее воспоминаний. О Малфое, о том дне, когда она пыталась вытравить его из себя чувствами к другому человеку. О том дне, когда они оба, кажется, сошли с ума. Гермиона не нашла что ответить. Она вздохнула и посмотрела на Виктора прямым взглядом. – Думаю, нам нужно попрощаться здесь. Ты туда не пойдешь. Было так странно указывать человеку, который был крупнее нее в три раза, но она должна была попытаться. Беспокойство и так не давало ей связно мыслить, она не позволила бы ему пойти туда, не тогда, когда в замке и без того так много людей, за которых она боится. Виктор кивнул. – Ты права, – сказал он мягко. – Мы должны попрощаться. На секунду ей показалось, что он послушает ее. Возьмет и уйдет, возможно, обняв ее напоследок, но кто она такая? Кто она такая, чтобы судьба шла ей навстречу? Он сделал вдох и прижал ее к себе. Гермиона буквально почувствовала, как дрожит его тело. Секунда, всего секунда, и он так крепко обнял ее, а потом отпустил. Схватил руками за плечи, толкнул к черной двери, скрипнули ржавые засовы. Гермиона забилась в чужих руках – снова. Снова забилась, закричала, ей казалось, что она вновь переживает то же самое, что было в Выручай-комнате, только вот Малфой задавил ее морально, когда Виктор был намного, намного сильнее физически. Маленькая хижина, всего одна дверь и ни одного окна. Гермиона упала на пол, столб пыли поднялся в воздух, ослепив ее. Она услышала, как Виктор произносит запирающее заклинание, а потом просит у нее прощения. Снова и снова. А она срывает горло, кричит и бьется в закрытую дверь.***
Три года назад Блейз уговорил Драко сходить в одно магловское место. Вернее – не так. Он соврал ему, сказав, что покажет следы бывшего портала неподалеку от Кингс-Кросс, и Драко повелся, потому что не ждал от Забини никакого подвоха. Но они не пошли на вокзал, наоборот, с каждой минутой уходили все дальше и дальше от жилых районов, и в какой-то момент Малфой начал беспокоиться, что сейчас они заблудятся окончательно. Место, в которое Блейз привел его, выглядело, как магловское, и было таковым, поэтому расплачиваться за ложь ему пришлось долгой малфоевской истерикой. Он боялся подумать, что скажет отец, когда узнает об этом. Ничто, ничто не могло заставить Драко появиться в подобном месте. Не было уважительных причин, их не существовало. Но каким-то непостижимым образом Драко заворожила общая картина. Поле, простирающееся на мили вперед, большое темное небо с крупными звездами, гигантский шатер, под которым на пластмассовых стульях сидели маглы. Их было так много: взрослые и совсем юные, уродливые и красивые. Драко никогда в жизни не видел так много маглов рядом с собой. И в какой-то момент он поймал себя на мысли, что любопытство пересиливает страх. Никто не обращал на них внимания. Они с Блейзом протиснулись сквозь толпу и сели в проходе на два обшарпанных стула. Надо ли говорить, что Драко чувствовал себя так, словно сидел на пороховой бочке? Он боялся каждого шороха и испуганно озирался по сторонам, обнимая себя руками. Они были совсем детьми, а это место – как потом объяснил Забини – называлось «кинотеатр под открытым небом», где на большом экране транслировали видеозапись. Драко прежде не думал, что что-либо в этой жизни может его так сильно завлечь. Когда фильм начался, он пропал. Он погрузился туда, в мелькающий на бледном фоне мир, в каждого героя, который был словно живым, словно стоял перед ним и разговаривал, обращаясь не к кому-то конкретно, а лично к Драко. Там была стрельба и кровь, много криков и люди, падающие от выстрелов на землю, как куклы. Все казалось таким реалистичным, настоящим, и трудно было поверить в то, что маглы, создавшие все это, не владеют магией и даже не знают о ней. Так вот, сейчас все было в точности, как в том фильме. Наверное, со стороны выглядело впечатляюще, но внутри, в обломках лестничных перил и разбитых стекол – страшно. Драко слышал, как кричали малыши, когда они шли по коридору школы, занимая его собой целиком. Внезапно деление на факультеты сошло на нет. Это были малыши. Просто дети, которые плакали, пугаясь громких звуков и дыма. Беллатриса сочла забавным, если она будет поджигать все на своем пути. «Зачем ты это делаешь?» – хотел спросить он, но отчетливо понимал, что ответа не последует. У тетки не было цели. Она делала это, потому что ей нравилось это делать. Поэтому Драко просто шел, окруженный четырьмя Пожирателями, и чувствовал, как прилипают к затылку взгляды. Он не смотрел в ответ. Шел, понимая, что не выдержит, если наткнется на знакомое лицо. На Забини, Нотта, Асторию. Мерлин, да даже если на гребаного Уизли наткнется – не выдержит. Теперь, когда маска была сброшена и не осталось ничего, что можно было бы скрыть, он не хотел видеть, какими взглядами его провожают. Не смотреть было довольно легко, ведь у него перед глазами стоял образ заплаканной Грейнджер. Умоляющей Грейнджер. Признающейся ему в любви Грейнджер. Эта дура решила, что теперь самое время. Когда все разваливается на куски. Совсем скоро не останется ничего ни от ее чувств, ни от этого мира – порой скучного, убогого, но спокойного, тихого мира. Но эта дура, она останется. Под веками, в горле, на каждом сантиметре кожи – останется. Он зажмурился и зашагал быстрее. Кто-то с громким криком упал позади – от заклинания упал. Драко не обернулся, ему было страшно узнать лицо. Ему было страшно заикнуться о том, что в этой школе никого, блять, трогать нельзя. Дверь кабинета выросла перед ними, как полотно. Он распахнул ее без стука, ступил внутрь, слыша, как шуршит по полу платье Беллатрисы, когда она входит следом, как захлопывается и запирается на заклинание дверь. – Добрый вечер, профессор, – сказал он громко, не узнавая собственного голоса. Он стал железным и бесчувственным, как засохший в горшке цветок. Макгонагалл уронила на пол пузырек с чернилами. Из ее задрожавших рук выскользнула палочка и пролетела мимо Малфоя в ладонь Пожирателя. Драко ждал ее взгляда. Ждал, когда она посмотрит на него с ужасом, но, черт бы ее побрал, она была бы не Макгонагалл, не декан факультета Гриффиндор, если показала бы им свой страх. – Что вы здесь делаете? – воскликнула она, вскочив. Фенрир за секунду оказался рядом и, прижав ладонь к плечу старухи, опустил ее обратно в кресло. Драко взял свободный стул, развернул его спинкой вперед и уселся, свесив вниз руки с зажатой в пальцах волшебной палочкой. Лицо профессора напряглось, челюсть сжалась. Драко вдруг стало жаль ее. Он никогда не питал теплых чувств ни к одному из учителей, но сейчас до него дошло, насколько она стара и беспомощна без своей палочки, без директора и святого Поттера за спиной. – Не бойтесь, нам всего лишь нужно кое-что уточнить, – любезно ответил он. Макгонагалл презрительно осмотрела его, потом сидящую на столе Беллатрису, которая выглядела так, словно пришла сюда поболтать с ней о погоде. Снова перевела взгляд на Драко. – Ты... гнусный, маленький... – Ай, – Драко цокнул языком. – Разве можно так говорить со студентами? Где же ваши манеры, профессор? – Убирайтесь вон из этой школы, иначе директор... – К слову о нем, – Драко на самом деле пытался поверить, что ему весело вот так говорить с ней. – Мы его уже обыскались, честно говоря. Даже в кабинете смотрели. Случайно все там разнесли, но старика и след простыл. Как и Поттера. Куда бы они могли деться, вы не в курсе? Макгонагалл улыбнулась, в глазах заблестела издевка. Вероятно, старуха поняла, в чем ее козырь. – Понятия не имею. – Думаю, мы не слишком вежливо спросили. Драко кивнул Фенриру. Тот вцепился в волосы Макгонагалл, и от ее резкого вскрика Малфой вздрогнул. Что она сказала бы? Что сказала бы Грейнджер? Начала бы кричать, не иначе. Молотила бы кулаками по его груди или ткнула бы палочкой в лоб и, вздернув высоко подбородок, выдвинула бы требования. Но здесь не было Грейнджер, ее не могло тут быть, и теперь ничто из ее слов не имело значения. Он делал это, потому что должен был. Он делал это, потому что ни одна из потраченных минут на разработку плана не будет упущена. Он так решил. И если он не может отдать ЕМУ Грейнджер, то вторую часть своего задания он должен, он обязан выполнить, иначе все пропало. – Где он, отвечайте! – Драко вскочил, и стул перевернулся, упав на пол. Беллатриса присвистнула, восхищенная его тоном. – Вы ничего от меня не добьетесь, – процедила Макгонагалл сквозь зубы. И тут, казалось бы, все пропало, план летит к чертям, но Драко вдруг услышал стук. Тихий, словно кто-то щелкает клювом по закрытому стеклу. Постойте-ка. Клювом? Он обернулся, глядя в окно. На перекладинке, за пыльным стеклом сидела сова. Она была крошечной, совсем мелкой, таких Драко видел в Министерстве Магии, когда приходил на работу к отцу. Они передавали послания между этажами и издавали отвратительные звуки, вызывающие головную боль. В клюве у птицы был зажат клочок бумаги такого вида, словно кто-то оторвал объявление со столба и начеркал на нем строчки. Малфой забрал у совы письмо. Макгонагалл дернулась, вырываясь, закричала: – Не смей трогать это! Не смей! Драко вскинул брови. – А что? Оно от директора, верно? – Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, так ведь? – спросила она, сбрасывая руку Фенрира с себя. Она шагнула к Драко и протянула ладонь. – Отдай его мне. – Ммм, нет. Нет, это вряд ли, мэм. – Драко, – голос ее изменился, стал осторожным, заманивающим. – Не совершай ошибку. Пока ты в этой школе, тебе ничто не угрожает. Мы все поможем тебе. Он сжал листок в руке. Бумага скрипнула в пальцах, как будто досадуя, что он срывает на ней свою злость. – Вы не поняли? – он улыбнулся. – Мне не нужна ваша помощь. И ничья помощь вообще. Кстати, директор вернулся и просит встретить его на Астрономической башне. Думаю, нам пора, приятно было пообщаться. Он шагнул к выходу, кивая Фенриру на дверь. Тот неохотно отступил, оставляя профессора стоять, опустив руки вдоль тела. – Заприте ее тут, – приказал Драко, не оборачиваясь.***
Очень долго Гермиона пыталась привыкнуть к темноте. Глаза резало от слез и усталости, от попавшей в них пыли. Горло нещадно драло, ей хотелось кричать, но крик задерживался в глотке, словно пытался отсрочить свой выход. Драко хотелось кричать так громко, чтобы услышали звери в Запретном лесу, жители Хогсмида и весь чертов Лондон, даже маглы, даже крысы в канализации. Он хотел заорать так, чтобы способность говорить исчезла навсегда, ведь он стоял перед ним – беспомощный и спокойный, как будто смирился, как будто ждал его. Единственным источником света был луч, проникающий в узкую щель у двери. Его было так мало, что пришлось сесть и прижаться лицом к стене, чтобы видеть. Хоть что-то видеть. Без палочки, без света, без сил, она чувствовала себя мертвой. И наверное в тот день Гермиона и правда умерла, по крайней мере большая часть нее. Что будет с Роном? С Гарри? Вернулся ли он? Вернулся ли профессор Дамблдор в школу? Дамблдор. Вонючий старикан Дамблдор, который никогда не тянул на учителя, никогда не тянул на нормального директора, только выполнял свои мелкие поручения чужими руками и взирал сверху вниз, как Господь-Бог на все происходящее. Теперь он стоял и смотрел на палочку в руке Драко, которая дрожала, черт бы ее побрал. Потому что Драко был живым. Он был человеком. Его руки не хотели окрашиваться красным, не из-за этого никчемного старика. – Добрый вечер, Драко. Что привело тебя сюда в этот дивный вечер? – Кто еще здесь? С кем вы говорили? Палочка в руке так сильно тряслась. Он направлял ее на человека – на живого человека, чтобы сделать его мертвым. – Я часто спорю сам с собой, – лицо директора исказила кривая улыбка. Он ужасно выглядел. И без того осунувшееся за последнее время лицо сейчас полностью выцвело, морщин стало так много, что кожа словно покрылась мелкой сеткой. – Драко. Ты ведь не убийца. – Откуда вам знать? Я много чего совершил. Так много чего. И, что самое ужасное, в голову в первую очередь пришла не медовуха Слизнорта и не купающаяся в крови Кэти Белл из его снов – нет. Грейнджер, всхлипывающая под его телом, Грейнджер, летящая с башни, Грейнджер, которая бьет его, хватает, кричит и просит НЕ ДЕЛАТЬ ЭТОГО С НИМИ, НЕ ПОСТУПАТЬ ТАК С НЕЙ. Он много чего совершил, и сейчас его жизнь обесценилась полностью. В начале года у него было все. У него был шанс выплыть из этого, отмыться и продолжить жить. Теперь же из него высосали все, что было. Не осталось ничего. Все, что у нее было – это горящая кожа и потрепанная книжка в руках. Зачем она таскала ее с собой? Как будто она не видела ее прежде. Драная книжка, учебник, который заставил их отношения с Гарри дать трещину. Теперь она была ее спутницей в этом темном доме без окон и, обессилев, она опустилась на пол, перелистывая страницы. Виктор. Что ты наделал, Виктор? Я доверяла тебе. – Он доверяет мне! Он меня выбрал! Как же хотелось гордиться этим, говорить это с достоинством, но сама формулировка, «он меня выбрал» прожигала язык. Дамблдор поднял руку, Драко заклинанием выбил из нее палочку. Все движения были дергаными, резкими, они словно происходили против воли Малфоя, ведь он ничего из этого не хотел. – Я уже встречал одного мальчика, который сделал неправильный выбор. Драко расхохотался. Он смеялся в полный голос, пока горло не начало нещадно болеть. Он словно сошел с ума, но не мог прекратить смеяться, потому что это действительно походило на глупую злую шутку. Выбор? Старик говорит о выборе? Мерлин, вот же забава. Смысл в том, что у Драко не было выбора. Его никогда не было, и все, что он мог сделать в этой ситуации, чтобы не погубить себя окончательно – он сделал. Он убрал отсюда Грейнджер. Больше он не мог ничего. Тем временем со всех сторон его обступили Пожиратели. Вероятно, они не выдержали, смотреть шоу со стороны было неинтересно. Беллатриса встала рядом с ним. – Ты молодец, Драко, – прошептала она, но шепот ее звучал громче самого пронзительного крика. И мелкая дрожь, что била его все это время, превратилась в огромных размеров противные мурашки. Дамблдор не подал виду, что удивлен ей. – Добрый вечер, Беллатриса, ты не представишь мне своих друзей? – любезно сказал он. Поразительно, как директор умудрялся быть тем самым занудным собой на волоске от смерти. – Я бы рада, Альбус, но боюсь, у нас очень плотный график. Вы – не единственная цель Драко на сегодня. Малфоя передернуло. На секунду мелькнула мысль – а что, если… Что если он направит палочку тетке в лицо? Он посмотрел бы, как изменится ее самодовольный взгляд, когда она окажется под прицелом. Когда ее родной племянник скажет, что она сейчас умрет. Умрет, потому что посмела упомянуть Грейнджер. И, возможно, Дамблдор смог бы его спасти на какое-то время, но блядина-судьба никогда не была к Драко так благосклонна. Что будет, если он сделает так? Как скоро его приволокут к Темному Лорду и заставят смотреть, как он отрывает от его мамы кусок за куском? Или еще изощреннее? Заставят его самого уничтожить ее, стереть с лица земли. От мыслей об этом сердце едва не остановилось. «Напиток живой смерти»: полынь, дремоностые бобы, корень асфоделя. «Эйфорийный эликсир»: сушеная смоква, горькая полынь, семена клещевины. «Феликс Фелицис»: девять этапов, одно заклинание, минимальное отклонение от рецептуры обесценит работу над зельем. Умострильное зелье, оборотное зелье, приворотные зелья и зелья долголетия. Страница за страницей, шурша, перелистывались в руках Гермионы, а она все никак не могла понять, почему. Почему она взяла этот учебник, что заставило ее прикоснуться к старой истрепанной обложке и вцепиться в нее, словно она могла бы спасти ей жизнь. Чем учебник помог бы ей сейчас, когда она абсолютно беспомощна? Заклинания, ингредиенты, рецепты, а вокруг них – чернила, размытые от времени записи, которые сделали Гарри лучшим на курсе. Принц-Полукровка. Кто он? Кто этот ребенок, который много лет назад смог обыграть автора учебника в каждом из ядов, зелий и напитков? Кто был настолько умен? Она подняла взгляд. Они с Гарри бились над тайной личности Принца-Полукровки весь год, и никак не могли ее разгадать, а что если правда лежала на поверхности все это время? Что если этот человек и после школы продолжил заниматься зельями, любить их и… преподавать. – Снейп, – произнесла Гермиона, глядя перед собой. Снейп. Его никто сюда не звал. Драко почувствовал его приближение кожей, и только потом увидел его. Он встал по другую сторону от него и Беллатрисы, вытянутая палочка застыла в руке, но она не тряслась, как у Драко, а твердо смотрела на директора. И тот вдруг застыл, уставившись в ответ. Драко понятия не имел, что в голосе, во взгляде, в позе Дамблдора может быть столько мольбы. – Пожалуйста, Северус. Я прошу тебя, – взмолился он. Снейп сжал челюсть и, не моргая, произнес это. То, на что самому Драко никогда не хватило бы духа, как бы он ни храбрился. – Авада Кедавра! «Сектумсемпра – от врагов». Гермиона провела пальцами по кривоватому почерку. Заклинание, отпечатавшись в ее памяти, обросло красками – черным и ярко-красным. Оно словно обрело плоть, стало живым и почему-то вернуло ей силы. Легко, даже легче чем напиток от Виктора, по старинному болгарскому рецепту. Она встала на ноги. Крик, что все это время душил ее изнутри, вдруг вырвался наружу, и девушка принялась изо всех сил колотить по двери кулаками. – Помогите! Кто-нибудь, помогите, прошу! Помогите, меня заперли, спасите меня!! Дамблдор падал слишком долго. Грейнджер летела с башни быстрее. Тогда Драко только успел понять, что только что выбросил свою душу, как тело ее коснулось земли. Тело директора же падало так, словно ничего не весило. Как будто падал не он, а его мантия, и ветер не хотел его отпускать, удерживал на весу, продолжал цепляться за него своими воздушными лапами. А потом стало тихо. Ей казалось, что она кричит целую вечность. Поврежденное запястье снова начало адски болеть, голос почти пропал, но она продолжала биться, ссаживая кожу на кулаках. И когда, обессилев, она осела на пол, тело ее заныло от боли, глаза от досады вновь защипало. Гермиона сжала кулаки. Сделала вдох, запрещая себе сдаваться. Досчитала до десяти, снова поднялась на ноги. – Помо… – Кто здесь? Голос раздался так неожиданно, что Гермиона вздрогнула всем телом. – Помогите! – сорвалась на хрип. – Помогите, меня заперли! – Дочка, ты в порядке? Ты там одна? – по голосу это был мужчина, возможно – старик. Гермиона принялась трясти дверь, и скрип старых петель разлетался по помещению. – Мерлин… Откройте, пожалуйста! Несколько минут ее спаситель боролся с замком. Но пара заклинаний, взмах волшебной палочки, и, наконец, холодный ночной воздух окутал Гермиону с головы до ног. – О, Боже мой! – она выскочила наружу, хватая старика за руки. Ладони его были сморщенные и сухие. – Спасибо вам! Она и сама не замечала, что рыдает навзрыд, пока незнакомец не окинул ее испуганным взглядом. – Дочка! – воскликнул он. – Что с тобой произошло? – Это неважно, – несмотря на слезы, от облегчения на ее лице выступила улыбка. – Это неважно. Спасибо! Спасибо вам. – Спасибо, – процедил Драко сквозь зубы. – Спасибо, что снова испортил все. Снейп не считал нужным отвечать ему. И когда они плечом к плечу спускались по лестнице, и когда он обвинял, кричал, срывая горло, когда он говорил, что профессор ответит за смерть Пэнси, что он ответит за все. Снейп оставался нем и безучастен. – Хватит скандалить, мальчик, – сказала Беллатриса, семеня за ним следом. Им всем нужно было убираться отсюда, потому что времени было мало. Дамблдору пришел конец, но была еще Макгонагалл, был сраный Поттер, был весь этот замок, который лучше разрушится до основания, чем позволит им спокойно уйти. – Пора уходить, – отрезал он, меняя тему. Беллатриса догнала его и, схватив за плечи, развернула к себе. – И мы уйдем, дорогой, но сначала кое-кого прихватим. У него похолодело в груди.***
Дорога до замка была словно бесконечной. Земля сминалась под ногами рыхлыми вмятинами, и только сбив себе ступни до кровавых мозолей, Гермиона поняла, что прошел дождь. Сильный дождь, превративший тропинку в ручей из грязной жижи, который она огибала, пока бежала, набирая скорость. Ноги промокли насквозь, волосы спутались и лезли в глаза, а сердце… Сердце так сильно колотилось, что невозможно было успокоить его – ни мольбой, ни дыхательной гимнастикой. Гермиона молилась. Когда-то в детстве, укладывая ее спать, мама читала ей эти молитвы, и именно сейчас они всплыли в памяти. Она молилась за своих друзей и за Малфоя, который испортил ее жизнь, превратил ее в ад, но все равно, сквозь ее слезы и всхлипывания, сквозь тонну тяжелых как сама боль воспоминаний оставался тем, кто заслуживает молитв. Для нее. Наконец, тяжелая входная дверь выросла перед ней. Первое, что бросилось в глаза – ее никто не охранял. Дежурные учителя и прежде отлучались с поста, но сейчас, когда настали темные времена, когда одну из учениц убили, ей показалось слишком глупым оставлять дверь без присмотра. Железная ручка скрипнула под рукой. Гермиона шагнула в замок и обомлела. Хогвартс словно перевернулся с ног на голову за несколько часов. Стояла черная ночь, а в замке никто не спал. Дети бегали по коридорам, кричали и плакали. Студенты всех факультетов шныряли по лестницам, ища друг друга, преподаватели пытались успокоить их, а бедные старосты в ужасе разгоняли младших по их гостиным. – Мерлин, – выдохнула Гермиона и, увидев невдалеке кучку ребят в красно-золотых шарфах, бросилась к ним. – Гарри! Кто-нибудь видел Гарри? Ни Гарри, ни Джинни, никого из старшекурсников. Бедные младшие жались друг к другу и испуганно смотрели на нее. Она схватила какую-то девочку за локоть и рявкнула, пожалуй, слишком громко с учетом происходящего: – Почему вы не в гостиной?! Живо все в башню! Девочка всхлипнула, ее худые пальцы задрожали и с ресниц капнули слезы. – Вход в гостиную поврежден, – проговорила она. – Мы не можем попасть внутрь. – Ты видела Рона? Или Гарри? Кто-нибудь видел Гарри Поттера? И тут ей навстречу выбежал Симус. Он был взъерошенный и грязный, но несмотря на панику, сумел донести до младших, что профессор Макгонагалл сказала им собраться в ее кабинете и не выходить оттуда ни под каким предлогом. – Симус! – Гермиона вцепилась в его кофту. – Где все? Ты видел Гарри? Но он не слышал ее, все ее слова поглотил детский плач, и вскоре спина друга удалилась по лестнице наверх. Гермиона была в отчаянии. Взгляд метался по коридору, она не знала, в какую сторону нужно бежать. Отсутствие палочки делало ее в какой-то степени бессильной, хотя она никогда не была такой. Даже в магловском мире. Даже с одними знаниями за пазухой. И тут ее плеча коснулась ладонь. – Гермиона… Она обернулась. – Господи, Рон! – силы снова вернулись. Вот так, по щелчку. Стоило увидеть его голубые глаза и россыпь веснушек на вздернутом носу. Выпачканные в саже щеки, растрепанные волосы. Стоило увидеть все это, и захотелось биться до слез, до содранной кожи на пальцах. Снова. – Рон, ты жив! Ты в порядке? Все нормально? Она принялась ощупывать его на предмет повреждений. Рон перехватил ее пальцы и прижал ее к себе. – Я в порядке! Где ты была? Мы не могли тебя найти, мы так испугались. Она отпрянула, посмотрела на него. – Гарри? – С ним все хорошо, – произнес он и, помявшись, добавил. – Гермиона, Дамблдор мертв. Она отступила на шаг. Где-то в подкорке все это время висело осознание, что это произойдет. Что это неизбежно. Но она так сильно хотела верить в обратное, что новость об этом разбила ее и заставила чувствовать себя хуже некуда. Сухими губами она прошептала. – Он все-таки сделал это. Рон посмотрел непонимающе. – Кто? – Малфой. – Нет. Нет, Гермиона, это сделал Снейп. Он сделал это на глазах у Гарри, пока он был ослаблен Петрификусом. Малфой привел сюда Беллатрису и других Пожирателей, и они разгромили половину замка. Заперли Макгонагалл, перепугали детей. И они все еще где-то здесь, понимаешь? Поэтому нам нужно уходить. Гермиона вырвалась из его рук. Такой длинный день. Такой чертовски длинный, бесконечный день, перетекающий во вторые, не менее тяжелые сутки. И Рон – третий человек, который говорит ей убраться. Сбежать. Отсидеться взаперти, как идиотке, воспользоваться шансом. Перед глазами вдруг встала картина – испуганный до полусмерти Малфой на полу в раздевалке. Малфой, которого бьет крупной дрожью. Малфой, который думает, что сходит с ума. Кем она будет, если позволит превратить их всех в марионеток? Если позволит напугать их, заставить бежать и прятаться? – Нет, – ответила она, помотав головой. Рон застыл, глядя на нее, как на умалишенную. – Что? – Где Гарри? – Он с Макгонагалл, там тело директора, и… – Они не уйдут так просто, – заявила она. – Не после того, что сделали. Если ты не пойдешь со мной – я пойму, но не смей, Рон, просто не смей просить меня держаться подальше. Секунду Рон сверлил ее взглядом. В его глазах азарт боролся с желанием схватить ее и привязать к лестнице, чтобы не смела натворить глупостей. И, как это и бывает с Роном, первое победило. – Вот так, – сказал он, пряча руки в карманы. – Без плана. У тебя хоть палочка есть? – Однажды я замедлила свое падение с Астрономической башни без палочки с помощью невербальной магии, – произнесла она в ответ. Рон кивнул. – Плана нет. Палочки нет. Может, мы подберем пару камней по дороге? Он обогнул ее и пошел прочь. Гермиона бросилась следом. – Куда ты идешь? Рон вздохнул, останавливаясь. Потом пожал плечами. – Кажется, их видели в западном крыле, – они столкнулись взглядами, и Гермиона почувствовала такое невероятное облегчение от одного его присутствия, что за спиной словно выросли крылья. Рон ткнул в ее сторону пальцем. – Но мы будем осторожными. Никаких внезапных нападений. Понаблюдаем, а там решим. И когда Гарри захочет надрать нам задницы – в случае, если мы выживем, разумеется, – то я свалю все на тебя. Гермиона протянула ему руку. – Идет. Они шли по коридору к западному крылу, и с каждой минутой шум замка все сильнее отдалялся от них. Он становился тусклым и, отключив мысли, можно было представить, что вообще ничего не произошло. Слабый отблеск случившегося читался лишь во встревоженных лицах людей на картинах. Их ждал поворот и лестница. Возможно, послушай Гермиона Рона, им удалось бы избежать такого быстрого столкновения. Если бы она была осторожной. Но она набрала скорость, свернула за угол и налетела на него всем телом. На Малфоя.***
Он видел каждый сантиметр ее тела перед собой. Не просто Грейнджер, стоящую перед ним с крепко сжатыми кулаками, с покрасневшим лицом, с волосами, торчащими во все стороны. Он видел ее всю. Насквозь. Он видел даже ее душу сквозь кожу и слои одежды. Видел в двух шагах от себя, такую злую, всю Грейнджер, его Грейнджер. И цепенел. Никогда еще страх не был так осязаем. Он словно вцепился в его тело и царапал его когтистой лапой. Рвал кусок за куском, частичку за частичкой, он откусывал, кромсал и переламывал. Что ты здесь делаешь? Дура, что ты здесь делаешь? Сраный Крам, почему-почему-почему? – И почему я должен тебя убивать? – Крам сидел на краю дивана, собранный и на удивление тихий, как будто с такими предложениями к нему приходили ежедневно. – Если случится так, что мой план не сработает – это будет единственный выход. Но Крама сейчас рядом не было. Он подвел его. Он подвел Драко и, что хуже – подвел Грейнджер, вернув ее сюда. А теперь у него была лишь секунда – секунда, чтобы насмотреться на нее перед тем, как все прекратится. «Пожалуйста, прочти все в моих глазах и беги», – умолял он взглядом, но она не слышала. Она никогда, блять, не слышала его, не слушала, делала так, как ей хочется и за это он ее так сильно… так сильно… В какой-то момент Драко понял, что не дышит. Просто перестал дышать, глядя на нее сверху вниз и прогибаясь, тая, умирая от этой кошмарной смеси бешеных чувств к ней и необходимости что-то сделать. Воздух не поступал. Он слышал стук каблуков Беллатрисы в пяти шагах от него. В трех. В одном. И вот она уже за спиной, а Драко хотел бы позвать на помощь, закричать, упасть на пол и умереть, но у него нет выхода, просто нет выхода. – Уизли, уведи ее отсюда, – это все, что он успел произнести, но слова его затерялись в немой тишине, которая наступила, когда Грейнджер увидела их всех. Они встали у Малфоя за спиной, как конвой, и по сути, они им и были. Пожиратели смерти, в прекрасном расположении духа, ведь все так чудесно шло этим бесконечным вечером. Но самое смешное в том, что они не защищали его. Они были приставлены, чтобы убедиться – Драко сделает все, что ему было велено. Или умрет. Он видел, как Уизли берет Грейнджер за руку, как она одергивает ладонь и делает шаг вперед. – Ты еще хуже, чем я думала, – прошептала она Малфою в лицо. Смех Беллатрисы – скользкий, как слизняк, – впился в Драко и вбил в него глоток воздуха. За первым получилось сделать второй. Он не ответил. Цепкая ладонь с грязными ногтями легла на его плечо. – Как удачно все складывается сегодня, – промурлыкала Беллатриса ему в затылок. – Не медли, Драко, чего ты ждешь? Ему казалось, что он сходит с ума, что у него дежавю, ведь несколько минут назад она стояла и так же мерзко шептала ему на ухо – подталкивала, вела. Драко сглотнул. Ну же, думай! – приказал он себе. Он видел, как хлещет сам себя по щекам, как бьет, трет лицо и хватается за волосы, но в реальности он стоял и молча смотрел на нее, не в силах понять – как так вышло, что жизнь пиздит и пиздит его со всей дури? Ежеминутно. – Давай, Драко, возьми ее. Ты уже провалил одно задание, не будь дураком! – Просто девчонка, – прохрипел кто-то слева. Просто девчонка. Просто девчонка, перевернувшая с ног на голову его мир. И если Грейнджер была «просто девчонкой», то других не существовало вовсе. Мира не существовало, только она и ее взгляд, руки, тело, смех, голос, волосы, рот. Ее мозги, ее глаза, ее дурацкая одежда. Ее эта-вот-ядовитая-ненависть-которая-никогда-не-была-ненавистью. Ведь она любила его. Она так сильно любила его. Драко хотел бы увидеть лицо Уизли, каменную плитку под ногами или даже ебаный потолок, но он видел только Грейнджер, только ее, и был уверен – это выражение лица станет последним, что он запомнит. Потому что если он выживет, если выберется из всего этого живым, то он позволит этой картине поглотить его целиком. Он будет питаться этим годами – ее отвращением и липкой ненавистью, ведь он заслужил, мать вашу, он заслужил. Но для Беллатрисы мир не разрушился на кусочки, он продолжал существовать и время продолжало идти, поэтому она теряла терпение. – Чего ты ждешь?! Ее голос стал похож на змеиное шипение. Он был одновременно тихим и громким. – Да, Малфой, чего ты ждешь? – подхватила Грейнджер, и ей бы заткнуться, но нет, она Грейнджер, она ебучая Грейнджер, она перевернет его мир, даже когда он будет думать, как спасти ей жизнь. Хотелось зашипеть «заткнись», добавив любимое «грязнокровка», но сил не было, времени – тоже не было. Ни единой секунды. Вот и все. Конец, господи, конец. – Ты же не пойдешь со мной смиренно, так? – спросил он, не узнавая своего голоса. Грейнджер выдавила ухмылку. – Я буду драться с тобой, пока не перестану дышать. И, заглянув ей в глаза, он понял, что это правда. Кончик его губ автоматически изогнулся. Он был восхищен ею. Снова она делала это с ним. Восхищала его, даже когда для этого было совсем не время. Дерись, подумал он. Дерись так, как не дралась никогда, прошу тебя. Драко открыл рот, чтобы сказать ей это, но Беллатриса опередила. Ее зловонное дыхание прошелестело по его лицу, и она зашептала, прижимаясь к его плечу. – Я знаю волшебное слово. Расслабься, и наша союзница все сделает за тебя. Он нахмурился, переваривая. Союзница? Он огляделся, силясь понять, о ком говорит тетка, и тут осознание свалилось на него с потолка. Огромным таким снежным шаром, заледеневшим от холода. – Стой, – прошептал он, опустив ладонь себе на грудь. – Эту дрянь в Пэнси впустил не Снейп, а ты. Ты это сделала, но как? Как ты попала в замок? Беллатриса облизнулась, как зверь. – Нет, милый, не я. Я поделилась ею, но привез ее в замок ты. Ты, мой хороший, послушный племянник. – Нет. – Да. И сейчас она не нанесет тебе вреда, потому что ты научился ее контролировать. Вы прекрасно знакомы. Можно сказать, вы старые друзья. Просто дай ей чуть больше власти. Ужас парализовал его. И вдруг он понял, насколько все было очевидно и просто. Весь год он думал, что сходит с ума, что говорит сам с собой – спорит, умоляет, злится и просит совета, но нет. Не с собой. Тень. Она всегда была живой, не выдуманной, она всегда наблюдала, перемещалась, рылась в его голове. Как же он был слеп! Драко вскинул голову. Беллатриса взяла ее за плечо, встала на носочки. Прижала губы к его уху. – Знаешь, эта грязнокровка такая сладкая, что я сама бы с радостью ее убила. Но оставлю ее тебе. – Не смей прикасаться к ней! Шепот. Простое заклинание, всего одно слово. Драко видел свою руку, впивающуюся в глотку Беллатрисы, видел, как двигаются ее губы, а потом полетел. Вниз, в собственное сознание, глубоко-глубоко.***
Это произошло так быстро и словно во сне. Больше не было Драко. Больше не было Малфоя, ненавистного слизеринца, любимого ублюдка, чудовища и мальчика, который запутался, которого лишили его жизни. Теперь была черная сущность, и Гермиона прекрасно это поняла, стоило ей посмотреть в его глаза. Они все еще были серыми, но теперь чужими. Сухими. Они смотрели прямо, не моргая, и лицо его стало словно каменным. Рука Рона держала ее ладонь, и понадобилась всего секунда, чтобы выдернуть из его пальцев волшебную палочку. Очень быстро, не думая. Пожиратели обступили его со всех сторон, он закричал. Гермиона не хотела этого слышать. Они не тронут Рона, не тронут его, не тронут. Она не знала точно, верила ли она в собственную мольбу, верила ли в то, что это подействует. Сжала палочку крепко, до скрипа. Запястье ныло от боли. Это он. Это сделал он, и сейчас ты должна собраться, должна отбросить все чувства – все свои чувства, чертова дура! Слезы текли по щекам. Он шагнул на нее. Думай трезво. Думай здраво, храбро, думай холодным разумом, а не горячим сердцем. Как Гермиона Грейнджер. Как Гермиона Грейнджер. Обезоруживающее. Которое, само собой, отлетит в сторону, потому что Малфой слишком умен. И то, что внутри него, тоже умно. Оглушающее. С размаху, в полную силу, громким уверенным голосом. Трезво. Она нанесла удар. Изнутри поднималась и крепла вера в собственные силы, но было еще кое-что, от чего волосы на руках становились дыбом. Она не могла навредить. Она не могла. Только отбиваться и пытаться спасти себя, но не навредить. Все это могло бы сойти за реальность, если бы были цвета. Зеленый, черный. Красный, на худой конец. Но в гостиной Слизерина все было серое, как в ту ночь, во время монохромного бала в Большом зале. В ту ночь, когда Грейнджер приперлась в красном платье и заставила его таращиться на нее весь вечер. Бесконечно. Мучительно, сладко. В гостиной было тихо. Не было слышно ни стука часов под потолком, ни жужжания магии, которое всегда здесь незримо присутствовало. – Здравствуй, Драко. Он обернулся. Она сидела в кресле в своей форме, ладони лежали на складках юбки, голова была чуть наклонена на бок. – Пэнс? – Драко прошел внутрь. Она была как настоящая, даже на мгновение стало жутко. Он сел напротив нее и скрестил пальцы рук. – Как ты? Она улыбнулась. – Я хорошо. Правда, хорошо. Рада тебя видеть, Драко. Он точно не спал, ведь не помнил, как ложился в постель. Мельком огляделся, ища взглядом хоть что-то, малейший осколок воспоминаний, за который можно зацепиться. Но не нашел ничего. Молча кивнул. Пэнси сделала вдох, ее грудь приподнялась и опустилась, и глаза вдруг наполнились слезами, хотя рот продолжал улыбаться. – Почему ты меня не любил? – спросила она так же тихо. Драко помотал головой. Эта тишина, звенящая вокруг, сильно давила на него. Было бы лучше, если б вокруг шумели ребята, галдели первокурсники, летали совы и сами черти из Преисподней. Что угодно. – Я любил, – ответил он. Сейчас, когда все заканчивалось, лгать и выкручиваться, делать вид, что ему чужды чувства, не было смысла. – По-своему. – Не так, как ее, да? Самым пугающим было то, что она говорила спокойно. Больше не было ни намека на язвительность, злость и ревность. Она говорила, как будто это давило на нее слишком сильно и просто хотелось выплеснуть все, что не успела при жизни. Гермиона лишила его зрения. Лишь на время, заклинание было слабым, оно годилось разве что для тренировок, а не для полноценного боя, но этого хватило, чтобы развернуться и побежать. Пол под ней сотрясался и скрипел, словно замок сопротивлялся их драке. Несколько секунд она слышала его крик, который взрывал ее сознание, размягчал его и заставлял чувствовать вместе с ним, рыдать вместе с ним. Боль. Она причинила ему боль. Лестница сменилась узким коридором. Гермиона огляделась. Была ли она здесь раньше? Скорее всего – да. На патрулировании. Поворот, поворот, еще один. Здесь должна быть статуя – большая статуя горгульи, за следующим поворотом или после него. Наконец-то! Гермиона нырнула за нее. Сердце так громко стучало, что она приложила ладонь к груди, боясь, что оно выдаст ее. Малфой шел за ней. Его шаги отскакивали от стен пустого коридора и неизменно приближались, заставляя девушку жмуриться и крепче впиваться пальцами в палочку. Ближе. Еще ближе. Она сделала вдох. Наполнила легкие до краев – так, что они заболели, и выглянув, произнесла: – Эверте Ста… Но заклинание не успело достигнуть цели. Гермиона услышала, как палочка Малфоя рассекает воздух, а потом он выкрикнул: – Экспульсо! И статуя за ее спиной взорвалась на сотни крупных камней. Ее отбросило к стене взрывной волной. Гермиона против воли закричала, ударяясь затылком. Голову словно разорвало на кусочки, она почувствовала, как теплая кровь стекает сзади по ее волосам, как она льется на шею и пачкает стену. На пошатывающихся ногах она встала. Малфой был так близко – руку протяни. Он целился палочкой в ее грудь, но не нападал. И она поняла. Все поняла, как будто раньше в пазле недоставало деталей, а теперь все сложилось. И смех начал щекотать ее сорванное горло. Она нужна ему живой. Не Малфою. Она нужна ЕМУ живой. Поэтому Драко испугался, увидев ее в коридоре. Поэтому пытался спровадить ее из замка. Поэтому Виктор запер ее. Ее не должно быть здесь. Она расхохоталась. Тут же во рту появился привкус крови, и, вскинув руку, она направила палочку прямиком на Малфоя. Теперь они были наравне. За исключением того, что Гермиона едва стояла на ногах и истекала кровью. – Как мне выбраться отсюда? – Никак. Ты не выберешься. Да и вряд ли ты хочешь, посмотри, в каком ты дерьме. Пэнси рассмеялась беззлобно, почти по-доброму. На ней не было косметики, спутанные волосы были собраны в пучок, а глаза горели. Такой он ее запомнил. Такой он ее убил. Вдруг стало сложно дышать и подбирать слова. Драко опустил взгляд, а когда поднял, Пэнс смотрела на него в упор, как будто позволяя – да. Да, ты можешь задать этот вопрос. Он не ранит меня, не причинит мне боли, я найду для тебя ответ. – Я убил тебя, Пэнс? – наконец, спросил он. – Я это сделал? Пэнси помотала головой. – Нет. Нет, Драко, ты ведь не знал. – Я убил тебя, – настаивал он. – Ты меня ненавидишь? – Прекрати. Ты был моим первым. Это была лучшая ночь в моей жизни, – она встала и прошлась по комнате. Движения были неестественно-медленными, почти мягкими, лишенными всякой агрессии. – Я сделаю нам чай. – Не сопротивляйся. Сам факт того, что он заговорил с ней, сбил ее с толку. Гермиона прекрасно понимала, что он делает это для отвлечения, но ничего не могла с собой поделать. Его голос все еще был его голосом. Никогда прежде она не хотела его сильнее. Этого голоса. Слушать его, зная, что, наверное, это в последний раз – было больно и сладко. – Пэнси мертва из-за тебя, – произнесла она. Голова начала кружиться. Реальность плыла у нее перед глазами – туманная и серая, как глаза Малфоя. Потерять сознание было так легко. Просто закрыть глаза и сделать это. – Какое мне дело до Пэнси? Гермиона шагнула в его сторону. Она задыхалась от ощущения, что все закончится вот так. Зло руками Малфоя заберет ее навсегда. Утащит, сделает марионеткой… убьет. Сейчас. Она подошла и, опустив палочку, коснулась пальцами его щеки. – Драко, – прошептала она и вдруг улыбнулась. Чем бы оно ни было сейчас – это все еще было его лицо, его красивые глаза и губы, от которых она сходила с ума. – Ты слышишь меня, ты должен меня услышать. – Так значит, Грейнджер? – Пэнс перекинула одну ногу через другую, устраиваясь поудобнее. Только сейчас Драко заметил, какая она на самом деле крохотная, просто тонет в этом бездонном кресле. Он помотал головой, вдруг понимая, что улыбается. – Глупо, да? – Да, – ответила Пэнс и рассмеялась. – Всегда казалось, что у тебя есть вкус. – Зря ты так думала. Они пили чай. Словно ничего не происходило, словно они сидели на заднем дворе в поместье Малфоев и ждали, когда им подадут свежую выпечку. Он даже чувствовал вкус этого чая – мятный, душистый вкус. Драко никогда не любил чай с добавками, но сейчас ему нравилось. Пар от чашки опутывал его и пьянил. И вдруг… Его стало так много – этого пара, он разросся и загустел, и сквозь клубы, сквозь толстые слои серого дыма он увидел лицо Грейнджер. Первая мысль – откуда кровь? Откуда у нее кровь? Во что эта идиотка опять вляпалась? Но она стояла перед ним – буквально в шаге, трогала окровавленными пальцами его лицо и шептала его имя. Шептала пересохшими губами – не один и не два раза. Драко-Драко-Драко-Драко-Драко. Имя слетало с ее губ, а он не мог понять, почему слышит его так отчетливо, почему так хорошо видит ее, но не может потянуться в ответ, не может коснуться ее щеки. Тень. Отпусти меня, Тень. Выпусти. Пэнси исчезла. Гостиная Слизерина развалилась на кирпичики, теперь он был там – с ней, с ними, но все еще словно был связан по рукам и ногам. Тень. Ты слышишь меня, глупая дура? Конечно я слышу, Малфой. Я всегда тебя слышу. Тогда помоги мне. Выпусти меня. Дай мне помочь ей. Ты же моя, а я твой, помнишь? Ты была со мной весь этот год, ты помогала мне, ты служила мне. Ее голос вдруг оброс цветом. Он стал плотным, настоящим. Если раньше Драко слышал голос Тени, как свой собственный, то теперь он был чужим, новым. Каждый звук походил на мерзкое бульканье, и хотелось заткнуть уши руками. Тень рассмеялась. Я служила, Малфой. Служила. Но не тебе. Драко почувствовал невыносимую боль под ребрами. Безысходность отнимала его душу. Он бы выбросился из окна. Если бы смог бороться с ней – выбросился бы, не задумываясь. Но тело не подчинялось ему. На свете нет ничего страшнее, чем видеть, как твои руки хватают единственного человека, которого ты позволил себе полюбить. Хватают и швыряют в стену. Потом целятся палочкой и… – Ну же, Грейнджер, давай, убей меня, убей! – закричал он и вдруг… услышал эти слова. Они прорвались и вылетели из его рта, они были такими плотными, живыми, настоящими, что Драко почувствовал, как облегчение накрывает его горячей волной. Получилось. Грейнджер вскинулась. По ее щекам потекли слезы, и он был уверен, что ее губы произнесли «Прости», и только потом заклинание. Драко никогда прежде его не слышал. Он не знал, что оно означает, но принял его на себя, как должен был. Принял его с благодарностью, потому что, когда палочка рассекла воздух, он уже знал – слова долетят до цели. – Сектумсемпра! Умирая, Драко думал о Пэнси, о Забини с его шоколадными батончиками, о том, что хотел бы однажды потанцевать с мамой под ее пластинки и еще хотя бы один единственный раз зарыться пальцами в волосы Грейнджер. Все кончено. Кончено, наконец-то. Потолок, вращаясь, опустился на него, и наступила тишина. Тишина. Громкая, как гроза и стук поезда о рельсы. Такая тишина была Гермионе в новинку. Она не заметила, как волшебная палочка выпала из ее рук. Пальцы тряслись, испачканные в крови, но это была малая часть. Кровь была повсюду. И если бы это была кровь самой Гермионы, было бы не так страшно, но нет. Малфой истекал кровью. Она вытекала из его тела, окрашивая пол, остатки разбитой горгульи, плитку и ступеньки в темно-бордовый цвет. Колени стукнулись о твердую поверхность. Гермиона вытянула руку вперед. – Д… Драко? Она поползла к нему. Через лужи крови она ползла к его телу, не веря, все еще не веря, что сделала это. Чтобы подняться на ноги не было ни сил, ни времени. Она ползла. Малфой издавал звуки, но они были настолько тихими, что ей пришлось подползти впритык, коснуться ладонью его груди и поднести ухо к его губам. Это были не слова – булькающие стоны. Один, второй, третий. Но вскоре его рот приоткрылся, и… он затих. Кровь под ее пальцами была такой липкой и теплой, что Гермиону едва не вывернуло. Она схватила Малфоя за плечи. Она начала трясти его. Он, должно быть, пошутил! Он решил разыграть ее и сейчас встанет, поднимется на ноги, скажет: «Какая же ты дура, Грейнджер!» или «Ведешься на детские шутки, грязнокровка!» Ей останется только обидеться на него и, задрав подбородок, уйти. Вот сейчас. – Прочь! – услышала она и, вздрогнув, обернулась. Снейп шагал в ее сторону, размахивая руками, мантия его, соприкоснувшись с лужей крови Малфоя, окрасилась в этот ужасный цвет. – Я, – Гермиона посмотрела на профессора. – Я убила его. Эти слова слетели с губ, но их значение все еще не достигло ее разума. Она держала его мокрую рубашку в своей руке. – Мистер Крам, уведите ее. И поживее. Они идут. Она не видела Виктора, только чувствовала его руки на своих плечах. Не слышала его слов – ощущала дыхание. Он попытался поднять ее, оторвать от пола, но Гермиона не могла отпустить плечи Малфоя, она словно приклеилась к ним. – Гермиона. – Я убила его. – Гермиона, нам нужно уходить. – Я убила его. Виктор силой оторвал ее от пола и поднял на руки. Пелена тумана вернулась. Кровь, кровь, везде кровь. Мертв. Он мертв. Она убила его. ОНА УБИЛА ЕГО!! Когда они уходили, сквозь пелену тумана она видела, как Пожиратели смерти обступают обескровленное тело Малфоя, и густая, злая тьма прячет его от нее.