Доза

Хогсмид – лучшее место в мире, ведь именно здесь даже такие зубрилки, как Гермиона Грейнджер, оттаивают и забывают про книжки. Наверное, третий бокал сливочного пива был лишним, но она была так расслаблена, что не чувствовала этого. В широких, пахнущих деревом и полынью объятиях «Трех метел» было спокойно и тепло. Гермиона захмелела и с чистой совестью позволила себе прислониться к добродушно подставленному плечу Рональда щекой. Рон был трезв, но над ней не потешался, а только смущенно тер свои красные, как томаты, щеки и поддакивал всему, что говорил Гарри. Близился вечер, воскресенье подходило к концу, земляничным закатом напоминая о том, что завтра снова начнутся уроки. Но это ее мало волновало. Она сделала все, что было задано, еще в пятницу. Она заслужила отдых. – Вот опять, – Гарри наклонился к ним через стол и сжал в руках палочку. – Я говорю вам, он что-то замышляет. Гермиона встрепенулась и отпрянула, пропихивая руку Рону под локоть: – Малфой? Конечно, она думала о Малфое после того странного патрулирования. Как она могла не думать? Он вел себя не так, как раньше. С виду казалось, что он стал менее язвительным и более спокойным, но девушка видела – видела в его глазах, – он НЕ спокоен. Он словно… выжидает. Словно ждет подходящего момента, как змей, свернувшись в клубок и иногда бросая взгляды на окружающих. Полные ненависти взгляды. Такой Малфой не вызывал привычного отвращения. Такой Малфой пугал. – Да. Что он здесь делает? – Гарри, Хогсмид ведь! – Рон, как обычно, попытался его угомонить. – Он отдыхает. – Нет. Посмотри – он один. Где вся его свита? Забини, Паркинсон? Даже Крэбба и Гойла нет. Гарри был прав. Гермиона осторожно обернулась, прикидываясь, будто стряхивает ворсинки со свитера Рона. Малфой стоял позади и смотрел на них. Они на секунду встретились взглядами, после чего слизеринец скривился и прошагал мимо их столика в сторону уборных. Гарри поднялся, решительно настроенный последовать за ним. Гермиона схватила его за рукав. – Прекрати. – Надо проследить за ним. – В туалете? Он приподнял брови, словно не понимая, почему нет. Потом вздохнул и, кивнув, сел обратно. – Ты права, Гермиона. – Я попробую выяснить у него что-нибудь. – Каким образом? – Заболтаю его делами старостата, может быть, он проговорится или скажет что-то неосторожное. Почему нет? Она пожала плечами и встала, набрасывая куртку. Рон вдруг сжал ее запястье, и это в ту же секунду отдалось приятной ностальгией по коже – только в тот раз хватка была сильнее, жестче, в тот раз ей не боялись навредить. И это действительно будило что-то внутри. Сейчас это просто тепло и немного нежности. – Осторожней, ладно? Она улыбнулась. – Не переживай.

***

Холод был пронизывающим. Пока она стояла на крыльце и ждала, когда Малфой выйдет, она успела промерзнуть до костей, а ведь еще даже снега не было! Ветер швырял по дороге обертки от шоколадок и ярко-желтые листья, которые взмывали в небо, кружа, как десятки золотых снитчей. Жаль, что у нее не было с собой фотоаппарата, она бы хотела запечатлеть магическую осень для своих родителей. По сути, эта осень ничем особым не отличалась, но сам факт того, что все это происходило в мире магии – в мире, которого маглам увидеть не дано, – мог впечатлить. Гермиона успела дважды передумать, пока ждала. Одной из причин был холод, а второй – Лаванда Браун, которая стояла рядом с витриной в магазине напротив и смотрела на нее, не моргая. У Рона и Лаванды ничего не получилось – это единственное, что Гермиона знала. Причины ей были неясны, но по взгляду бывшей девушки Рональда было понятно – не она была инициатором расставания. Гермиона вздернула подбородок, глядя в ответ. Ей нечего бояться. Она ничего не сделала. Как-то неожиданно Малфой оказался рядом. Очень рядом. Так рядом, что его дыхание – не менее ледяное, чем ветер – обожгло мочку уха. – Не меня ждешь, грязнокровка? Гермиона вздрогнула, кляня себя на чем свет стоит, и обернулась, внезапно проваливаясь в яркость чужих глаз. Его глаза блестели… безумством. Самым настоящим. Это было так неожиданно, что девушке пришлось отступить на шаг, чтобы не упасть. – Еще чего, – хотела фыркнуть, но в итоге пробормотала, плотнее запахивая куртку. Малфой выглядел отлично, что тут сказать? Все такой же белый, как снег, в черном пальто чуть ниже бедра и такого же цвета шарфе, обмотанном вокруг шеи. Он держал в руках палочку и кожаные перчатки. – Рад бы поболтать, Грейнджер, но надо написать эссе для Макгонагалл, хотя постой… Или не надо? – он постучал пальцем по верхней губе, раздумывая. – Точно. Не надо. Ты же все сделаешь за меня. Он забавлялся, как мило. Гермиона прищурилась и все-таки пересилила себя, делая шаг вперед и буквально вторгаясь в его личное пространство. Малфой застыл, словно собрался отступить, но сдержался и остался стоять на месте. – Все уже сделано, Малфой, не бойся. Как же ее бесила эта ухмылочка и озорной блеск в глазах. Он реально ловил кайф, унижая ее! – Ай, умница, – он поднял руку, будто хотел погладить ее по макушке, а потом скривился, вытирая ладонь о свое пальто. – Ты ведь не хочешь, чтобы твой женишок узнал твою маленькую тайну? – Рон мне не женишок. – Да что ты? А ведь не скажешь. Ты же об него все слюни вытерла пять минут назад. А вот это было мерзко, но Гермиона решила отбросить чувство обиды куда подальше, фокусируясь на другом: что-то сверкнуло в его глазах, когда он говорил это. Что-то, чему девушка все еще не могла придумать названия, но о чем ей стоило подумать, если она хотела найти его слабые точки. – Не твое дело, Малфой. – Конечно не мое. Только скажи – он и тебя трахает, как Браун? Приваливает к стенке, задирает юбку и пихает свой стоящий колом член в твою дырку? А ты течешь и хлюпаешь, как шлю… Он получил за дело. За дело. И рассеченная губа, и одинокая капелька крови, стекающая по подбородку – за де-ло. Господи, как же Гермиона была противна себе, когда перестала дышать от того, насколько он был красив с разбитой губой… А еще он улыбнулся, слизывая кровь языком. Мерлин, пожалуйста… Господи, если ты есть. Она готова была поклясться, что он убьет ее сейчас. Или поцелует. Или она сошла с ума, раз думала о таком после того, что он ей наговорил. Хохотнул: – Сука. Схватил ее за локоть и потащил по дороге… Гермиона даже сопротивляться не стала. Она должна узнать, что он скрывает. Вывести его из себя – лучший вариант. Только вот Рон просил быть осторожнее. Боже, более безрассудной она еще не была.

***

Драко думал очень и очень быстро. Быстрее, чем шел. Он даже на какую-то секунду забыл о том, что тащит грязнокровку за собой. Витрины, витрины, витрины, поворот. Грязные собаки и крошечные домики, как будто в них жили гоблины, а не люди. Если зайти поглубже в деревню, то можно трансгрессировать, не боясь быть замеченным. Или в лес. Точно, в лес. Снова эти собаки, какие-то драные кошки, непрекращающийся лай. В лес, а что дальше? Палочку использовать нельзя, выследят – только руки. Он задушит ее руками. Мерзко, но что поделать. Грейнджер пискнула, когда он перехватил ее повыше, случайно захватывая волосы. – Больно, идиот! Пусти! – Заткнись. Он все шел и шел, и не мог понять, почему не может остановиться. Грейнджер трепыхалась, пыталась укусить, но Драко только смеялся, выкручивая ее руку, и продолжал путь. Наконец, огни фонарей главной улицы остались далеко, и он вышел на лесную тропинку, которая петляла между деревьями. Эти высокие, старые, покрытые слоем мха деревья прятали остатки света, и казалось, что ночь уже наступила. Грейнджер все-таки укусила его, за что тут же получила толчок в грудь. Он пихнул ее к дереву и встал напротив, скрещивая руки на груди. – Вот что мне с тобой делать, Грейнджер, если не прикончить? – Я не ударила бы тебя, если бы ты не пытался меня унизить! Она выглядела как самая настоящая блядь. Драко в жизни не видел такой дикости и таких ярких эмоций в глазах. Людей с такими глазами – карими, яркими, выжигающими – людей с такими глазами стоило валить и трахать, вжимая носом в отсырелую влажную землю. Вколачиваться до потери сознания, сдавливая руки до синяков, кусая шею… Ох, как бы она вопила под ним, Мерлин… У него мгновенно встал на мысли об этом, в штанах больно запульсировало, и захотелось сжать член сквозь ткань. А потом опустить грязнокровку на колени и заставить сосать его, давясь и хрипя… В глазах потемнело… Он вспомнил, как она смотрела на его член тогда, в туалете. Никто так никогда на него не смотрел – со страхом, отвращением, но покорно. Как того и требовала зарвавшаяся, наглая Тень. – Грейнджер, – хохотнул он и подошел ближе. От нее несло гриффиндорской смелостью и духами. Ебаной магловской дешевкой. Драко тошнило от этого запаха. – Ты реально жить заебалась или что? Я на сто процентов уверен, что сейчас задушу тебя. Он натянул на руку одну перчатку, а потом вторую. Теперь можно прикасаться. Грязь не попадет на кожу. Грязнокровка захлопала своими глазищами, напоминая загнанного олененка. Драко стало смешно. Ну же, Грейнджер, где же твоя хваленая выдержка? Где смелость, где жажда приключений? – Не трогай меня, Малфой, у тебя с головой проблемы. – Ты совершенно права. Еще один шаг. Вжимать ее в стены и другие поверхности стало почти привычкой. Драко хотел бы выкашлять эту привычку вместе с легкими за ближайшим кустом. И запах выкашлять. А потом закурить, хотя от привкуса дыма тошнит с детства. – Могу порекомендовать тебе хорошего психотерапевта. Он прыснул: – Кого? Не парь мне мозг своей магловской хуйней, Грейнджер, ты у меня поперек горла стоишь. Чего ты хочешь? – Нет, это ты меня сюда притащил, вопрос в том, что тебе нужно?! Доза. Твоих слез и хрипов, твоего вкуса – печенье с медом и чернила. Доза твоей брезгливости, твоего отвращения, доза краски на твоих щеках и огромных крупных капель в уголках глаз. Он не поцеловал ее – нет. Скорее, ударил ее своим ртом – сам вскрикнул, как было больно. Ее цепкие руки впились в воротник пальто, отталкивая, а он в ее бедра впился, лапая, хватаясь, задирая куртку, пытаясь добраться до кожи и стиснуть худое, почти невесомое тело в руках. Она была слишком мелкой, ее было мало, она терялась в этой огромной куртке цвета тошнотиков, и Драко дернул замок, чтобы стянуть ее с грязнокровки. Она ударила его в живот и крепко сцепила губы, не пропуская его язык. Драко издал смешок, наклонил голову и все-таки сделал то, чего хотел. Слизал ее вкус. Пробрался в ее рот, несмотря на писк, сопротивление, несмотря на то, как сильно она боролась. Колено скользнуло между ее сведенных ног, раздвигая, и он почувствовал. Почувствовал, как она горит там. Как течет, как плавится, и его член так сладко терся о ткань ее узких джинсов, что он готов был спустить прямо в штаны. А еще ее попытки остановить его, которые с каждой секундой становились все слабее и слабее, пока она, наконец, не опустила безвольно руки и не толкнула свой грязный язык в его рот. Позволяя? Повинуясь. Тень вопила и хрипела внутри, она просто срывала глотку и захлебывалась собственным криком, пытаясь поднять его с колен – а он определенно был сейчас на коленях: разбитый, размякший, поддавшийся. Драко не слушал Тень. Драко вылизывал рот Грейнджер, сплетал ее язык со своим, удерживая ее запястья так, чтобы она не смогла к нему прикоснуться. Она не умела целоваться, но умел он. И он готов был возненавидеть себя, но чуть позже. Сейчас он хотел лишь одного – управлять ею. Этой своевольной сукой, этой наглой, дерзкой, огрызастой дрянью, которая посмела ударить его, но, что хуже – которая посмела пускать слюни на этого ублюдка Уизли. Просто. Фу. Воспоминания об увиденной в «Трех метлах» картине окончательно затмило разум, и Малфой дернул с грязнокровки куртку, окончательно снимая ее. Грейнджер снова завопила и попыталась оттолкнуть его, но ему будто крышу снесло: – Нет. Блять. Не дергайся. Он терся и сминал ее в руках, глотал запах роз, пропуская под кожу. – Малфой, остановись, остановись, – шептала это, а сама уже отвечала на поцелуи – бездумно, пьяно, растекаясь в его руках. – Заткнись, я сказал. Теперь молния на ее джинсах, перчатки чертовски мешали и пришлось сорвать их с рук и отбросить в сторону. Просто не думай, Драко, просто не думай, кто это. Это Пэнси, представь Пэнси… Вот только после того, как только что сорвало крышу, как мозги разнесло кусочками пазла по всему лесу, Драко был уверен, что на Пэнси у него в жизни не встанет. Он отмоется. От любой грязи можно отмыться. Трахни ее… Ох, черт. Она издала стон. Когда член в очередной раз проехался по влажной ткани между ее ног, ОНА ИЗДАЛА СТОН. И Драко сам не понял, когда продублировал этот стон, утыкаясь ртом ей куда-то в ключицу. Толкнулся бедрами, глотая воздух. Руки легли на твердые упругие ягодицы, и снова – вверх, вниз, вверх, вниз. Как хорошо, вот только не то. Все не то, не так, одежды слишком много, и она мешает! Когда член проехался по ее промежности в очередной раз, Грейнджер вздрогнула и откинула голову назад, подставляя шею. Малфой уставился на гладкую кожу перед собой. – Грейнджер… Я тебя сейчас трахну. Она дернулась, всхлипывая… Опустила голову. Он просто застыл, не отстраняясь от нее. Ее волосы пахли слишком сильно, ему нужна была минутка. Просто минутка. Он готов был благодарить ее за то, что она не шевелилась эту минуту, и потом, когда он отстранился, глядя в ее шальные, полные желания глаза – она продолжала стоять. Продолжала смотреть. – Этого не будет. Не будет, Малфой, – одними губами. Лгунья. – Какая же ты грязная. Шлюха. И это все разрушило. Перечеркнуло, разорвало бумажными обрывками, искрами фейерверков, потому что пощечина оказалась ничем, когда она зажмурилась, мгновенно закрываясь от него. Просто молчи. Просто молчи, Грейнджер. Он должен был оторвать ей руку, когда она потянулась к его лицу. Мазнула ледяными пальцами по губе. Потом поднесла трясущуюся ладонь к глазам. Багряные чистейшие капли на ее провонявшей розами коже. – Это всего лишь кровь, Малфой. Она не дает тебе права… Это… Всего лишь кровь! Давай же, давай, ну! Грейнджер, сейчас! И слезы потекли по ее щекам, захлестывая его, накрывая, укутывая. Лучшая. Доза. В жизни. Он бросил ее там – мокрую, лохматую, захлебывающуюся в рыданиях. Бросил, потому что должен был уйти, пока не передумал.