~Энма~
Всплеск. Снова всплеск. Затем кусок материи, трущий меня по лицу, и причитания черноволосой девочки. — Господи, — простонала она, в очередной раз смачивая ткань в тазике с водой и окрашивая ту в красный цвет, — да что опять случилось?! — Разве не очевидно, Адель? — спросил зелёноволосый мальчишка в очках, сидя неподалёку на лавочке и болтая ногами туда-сюда. — Всё как обычно. — Койо! — девчушка швырнула в того ту самую тряпку и, попав ему в лицо, услышала недовольное бурчание. — Ах, и, Рауджи-кун, спасибо тебе! — улыбнулась она другому присутствующему здесь мальчику. — Совершенно не за что! — ответил радушной улыбкой мальчик крупного телосложения. — Ой, божечки! Что здесь произошло?! — тут подоспела высокая темноволосая дама средних лет. — Мама! — повернулся к ней Рауджи. — Не волнуйся, теперь уже всё в порядке! — Где же «в порядке»?! — искра недовольства зажглась в карих глазах женщины. — У него всё лицо в крови! Да и у тебя, вон, тоже! — действительно, на щеке её сына свежая, подобная кресту рана. Я смотрю на свое отражение в уже изрядно побагровевшей воде в тазике. Адель смыла кровь с пострадавших щёк, лба, подбородка и носа. Но кровоподтёки по-прежнему ноют, и боль пульсирует в каждой ссадине. Глядя на это, как-то не особо обращаешь внимание на старые, — хотя как, двухдневной давности, — нынче пожелтевшие синяки. — Это опять Тадаши-кун со своими дружками?! Нет, ну на этот раз они у меня получат! — возмущённо проговорила женщина, доставая с кармана рубашки платок и упаковку с ватой. Она — Оояма-сэнсэй. Директор этого детского дома и мать Рауджи. Но также она является «мамой» для всех остальных детишек в этом закинутом государством месте. — Ох, сэнсэй, — безнадёжно вздохнула Адель. — С каждым вашим наказанием Тадаши начинает только сильнее беситься. — Ну что ж, тогда мне придётся отдать их на попечение Сабуро-сэнсэю, — засмеялась она. — Уж его-то они точно будут слушать. Если не хотят иметь дело со мной. Вполне возможно. В конце концов, не спроста старый, но с отточенным службой на «горячих точках» характером, Сабуро-сан являлся олицетворением дисциплины в этом заведении. Он — камень с двумя гранями. Одна — мягкая и набитая травой дружелюбная натура. С каким удовольствием Койо всегда слушал его истории о боевом прошлом и посещал спортивный кружок. Он, с напутствия своего наставника, и выбрал то, что ему больше всего подходит и нравится – бокс. Но есть у сэнсэя и другая сторона — острая и твёрдая, как гранит. Он даже разрешает детям смеяться над его кустистыми усами и бровями, однако стоит кому-нибудь применить силу «не в том русле», и Сабуро-сэнсэй переходит к более жёстким видам воспитания. Адель неоднократно восхищалась умением сэнсэя держать любую ситуацию под контролем и даже поклялась однажды создать свой путь по внедрению дисциплины. Ведь она сама ох как не любит хулиганов! — Да этот Тадаши просто свинья! Правильно, Оояма-сэнсэй — пусть Сабуро-сэнсэй научит их, как следует себя вести! — даже сейчас Адель поддерживала свою позицию. — Хотя этот парниша, — кивнул головой в моём направлении Койо, — мог бы и сам о себе позаботиться. Слышь, ты вообще пацан или кто? Мне остаётся только снова потупить взгляд в отражение своего истерзанного лица. — …Я всего лишь хотел помочь мистеру Бигу… — прошептал себе под нос, хотя стоявший возле меня Рауджи расслышал мои слова. Старый девятилетний кот сиамской породы, достаточно долгое время живущий здесь, скрутился в клубок у моих ног и тихо сопел. — Как по мне, то Энма — ещё тот мужик, — рассмеялся Рауджи, сев на корточки и поглаживая животное. Но он старался быть осторожным и не зацепить места, где облезлая шерсть висит клочьями и опалённая шкурка зияла красным цветом. Мистер Биг был ни в чём не виноват. Он всего лишь лежал среди одуванчиков и грелся на солнышке, когда Тадаши решил с ним «поиграть». Да, я знаю, что мистер Биг — всего лишь старый, немножко страдавший ожирением кот. Но это не значит, что его можно дёргать за хвост и уши, а тем более — проверять насколько хорошо горит его шубка! Он ведь такой на самом деле ласковый: каждую ночь я оставляю дверь в свою одинокую комнату открытой, для того чтобы тот всегда мог войти и, устроившись в моих ногах, снова промурлыкать колыбельную. За все полтора года, проведённых здесь, уже год я жил в отдельной комнате. Кроме Ооямы-сан, других воспитательниц явно напрягало то, что каждая ночь сопровождалась моими криками. Да и остальные дети тоже были не в восторге. Поэтому меня и отселили в старую одноместную комнатку, в которой уже не знать, сколько лет не было ремонта. Из окон постоянно сифонит, потому и приходится всё время укрываться под самым толстым одеялом. Благо, мистер Биг частенько залезал ко мне в тёплую щель и иногда заставлял смеяться, когда кончик его хвоста случайно оказывался в моём носу. «И только тогда я мог засыпать, не боясь снова увидеть…» Да и вообще: кто даёт право, кому бы то ни было причинять боль другим? — Верно. Уверена, в будущем Энма станет отличным лидером! — лицо Ооямы-сан украсила лучезарная улыбка. Не знаю, от чего мои щёки тогда так обдало жаром. Рауджи засмеялся. Койо с недоверием передёрнул плечами. Адель скрутила тряпку, и новые красные капли упали в такого же цвета воду. Мистер Биг проснулся и, зевнув во весь рот, перевернулся животом вверх. Я почувствовал, как боль тут же перестала сковывать мои лицевые нервы и улыбнулся. Ох, мистер Биг! Всегда даёт знать, когда его «надо» погладить! — Энма, — меня в свою очередь погладила по голове Оояма-сэнсэй. — Какой же ты молодец. Да и все вы у меня молодцы! — повернулась она к остальным. На горизонте зажглась розовая линия. Солнце вот-вот готовится подняться и разогнать ночной мрак своими первыми лучами. Всё вроде бы как обычно — но это не так. Рауджи никогда не изменял своей привычке встречать рассвет и будить всех бодрыми стуками по деревянной дощечке. А сегодня… «Да. Слишком тихо». Я могу слышать только свое дыхание да шум утреннего бриза. Эта ночь была действительно бессонной. «Должно быть, поэтому старые воспоминания нахлынули на меня». Поднявшись с постели и еле чувствуя ноги, я подошёл к большому зеркалу, завешенному тканью. Убрав преграду, начал смотреть на свое отражение. Эта ночь на удивление выдалась жаркой, поэтому я снял кофту, чтобы почувствовать ласку прохладного воздуха. Однако легче не стало: во рту сухо, спину пронизывает боль от пролежней, заработанных за последних два дня. Да и проводя рукой по торсу, я понимаю, что Рауджи оказался прав: сквозь тонкий слой этой почему-то желтоватой кожи прощупываются кости. Вон, очёрчиваются даже. И, в довершении всего, это огромное, уже побагровевшее пятно. На том месте, куда несколько дней назад был нанесён удар ногой. «Лидер? Я?.. Оояма-сэнсэй… Мне очень жаль». Но глядя сейчас на этого призрака в зеркале, учитывая жжение в горле, как там всё горит, всё равно трудно не засмеяться. Да — смех вырывается, а глаза слезятся. И в следующий миг — по стеклу с треском пробегается вмятина, искажая и без того кривые черты отражающиеся в нём. На пол одна за другой падают рубиновые капли, стекающие с моих костяшек. Хотя, подумаешь? В очередной раз на моих кулаках просто появится пластырь или шрам. «И что с того?» А вот и оно — солнце. Его нежно-розовый утренний свет в лужице у моих ног выдавался алым. Я удалился в другой конец комнаты и, продолжая пачкать пол, принялся искать, чем бы замотать раненый кулак. Не знаю, как так получилось, но самое первое, что попалось на глаза, это платок, на котором лежали две ракушки. «Двойняшки». Обматывая им руку, я понимал: теперь этот кусок ткани окончательно утратит свой, подобный рассвету, цвет и окрасится в оттенок того, что сопровождает меня всю жизнь. В цвет моих волос, глаз, и… «Оояма-сэнсэй». Вы были ангелом-хранителем, а Сабуро-сэнсэй — неприступной скалой, защитившими нас, детей Шимон, от надругательства со стороны зверя — Вонголы. Теперь понятно, почему все мы: Адель, Койо, Рауджи и я оказались в одном приюте. В конце концов, вы, также будучи детьми Шимон, не могли проигнорировать беду тех, кто делит с вами славу былых дней своей Семьи. По правде говоря, я до сих пор не могу назвать точное количество наших нынешних товарищей — Адель с Джули лучше об этом осведомлены. Не могу даже утверждать, что я Десятый, поскольку у нас нет прямой преемственности поколений, но… «Раз Вонгола и Шимон были зачаты в одно и то же время…» Наш Примо допустил фатальную ошибку, когда поверил тогда своему «другу». Но я, Дечимо, не поступлю так же. «Я больше не верю…» Одна из ракушек оказалась в моей ладони. Она такая гладенькая, такая хрупкая, но… «Не верю!» …вот она раскололась под давлением пальцев и упала к моим ногам. «Тсунаёши…» Я верю только в одно. «Рауджи, Койо…» Оояма-сэнсэй — вы можете гордиться своим сыном. Сабуро-сэнсэй — вы можете гордиться своим учеником. И ученицей тоже. А мой взгляд снова упал на кривое лицо в зеркале. «А что насчёт меня?» Теперь, когда я спущусь на завтрак, за столом будет два пустых места. Пустых и холодных. Зато большое кресло во главе стола будет занято. Адель снова даст мне самую большую порцию. «А я…» Солнце всё выше и выше, а вторая ракушка по-прежнему в моих руках. «Цела и невредима».~Сара~
Отчаянно хапая воздух в лёгкие, я переворачивалась то в одну сторону, то в другую. Но не помогало — этот образ не рассеивался. Огромная пустая зала. Потолок, стены, пол замазаны копотью. За окнами не то, что ночь — просто чёрная пропасть. Занавески, вернее клочья, не двигаются. Безветрие. Витающий вокруг запах серы. Брат вёл меня за собой, держа за руку. Путь нам освещает ярко-оранжевое пламя, но его хватало только на небольшой радиус. Внезапно брат останавливается и загораживает меня собой. Перед нами в слабом свечении тёмно-оранжевого пламени возник трон. А вокруг него… «Тела». Двенадцать тел, обугленных до костей. Кругом них, словно змеи, вились цепи. На престоле же сидел, не двигаясь, с гордой осанкой и короной на голове юноша. Присмотревшись, понимаю, что это… «Энма?!» Тут брат вскрикнул и, выпустив мою руку, сначала попятился назад, но затем, сделав несколько судорожных вздохов, бросился к испепелённым останкам. Я осторожно подошла поближе и увидела… Зажигалку, бейсбольную биту, боксёрские перчатки, базуку, тонфа и трезубец. Всё это почти расплавленное и опалённое. Брат замычал что-то неразборчивое, но если прислушаться, то можно понять — это имена его друзей. Он принялся пачкать руки пеплом, касаться грязными ладонями лица, сжимать одежду в области сердца. Но бесполезно — никто ему не отвечает. Я захотела подойти к нему, но внезапно поскользнулась и рухнула на холодный каменный пол. Однако брат не отреагировал на меня, продолжая сминать свои щёки и орошать пепел безмолвными слезами. Приподняв немножко голову, я с ужасом узнала шесть других останков. Это Хранители Шимон. В это же время осознала, что лежала я в какой-то непонятной чёрной жидкости. Она стекала с моих щек, одежда успела пропитаться ею, а цепи всё скользили в ней, продолжая размазывать её по полу. Вдруг Энма поднялся с трона и приблизился к брату. Тот продолжал перебирать пепел. Я заметила, что одежда Энмы перепачкана той же мрачной жидкостью. И только сейчас мне в нос ударило зловонье, так напоминающее запёкшуюся… «Кровь». Но Энма, похоже, то ли не слышал его, то ли что: его внимание сосредоточено только на брате. Он взял его за чуб, но тот, словно марионетка, покорно отреагировал на такое обращение. В следующий момент, в алых глазах зажигается безумная искра, от чего его зрачки кажутся особенно острыми. На лице появляется оскал. А дальше он превращается в огромный огненный вихрь и набрасывается на брата. Бедняга тут же покрывается угольной корочкой и трескается в прах. И снова та же чёрная жидкость брызгает на все стороны, ляпая и на меня. У меня отняло ноги. Хочется встать. И бежать. Но я не могу. Да и не успеваю — круговерть тёмно-оранжевого пламени перебрасывается на меня. Я оказываюсь полностью охвачена огнём. Кричать нету сил. Больно. Остаётся лишь снова осязать смрад той жидкости и чувствовать, как плоть с тресками отходит от костей… Но из кошмара меня возвращает в этот мир звонкая пощечина. Я распахиваю глаза и с воплем вскакиваю. Щёки пылают. Но мне сразу же становится легче, стоило только увидеть сидящую рядом Рейн. Выражение её лица неприкрыто демонстрирует беспокойство. — Да что с тобой?! — её голос также подрагивал. — Ты вся горишь! Ещё й плачешь… «Плачу?..» Проведя пальцами по щекам, я поняла, что это правда — потёки с глаз размазаны по всему лицу. — Ах, — дрожащими руками вытерла их. — Это так. Обыкновенный дурной сон. Хранительница ничего не ответила. Я же заметила, что спальный мешок возле меня пуст. И вообще кроме нас двоих никого нет. — А где все? — Реборн-сан где-то поблизости прогуливается, а Тсунаёши-кун вместе с Гокудерой-куном, гм, подмывают Ламбо-куна. — Подмывают? — это слово просто вышибло меня из колеи. — Он что опять обос… — на горизонте показался Реборн, — …это? — Ну да, — вздохнула Рейн. Хм, а с каких это пор подмывание стало коллективной деятельностью? Ах, ну, в общем, ладно. Я вылезла из-под одеяла и направилась к источнику. Вокруг тихо: даже травинки, и те не без движения. Бусинки росы сверкали и мочили мне ноги. Туман прятался в зарослях, так как поднимающееся солнце потихоньку рассеивало его. А вот и первые трели соловья. Дикие цветы, то тут, то там, потихоньку начинали раскрывать свои чашечки. Мои шаги неспешные. Не то что бы торопится некуда — просто идти быстрее не могу. Ноги подкашиваются. Голова кружится. Нос в соплях. Ещё и утренний холодок заставляет мурашек бегать по моей коже. Обнимая себя за плечи, я продолжила движение и вскоре услышала знакомые голоса. Зайдя в заросли камыша, я несколько раз споткнулась. Ноги все в болоте. Однако, дойдя до края воды и раздвинув мешающую обзору листву, увидела источник шума. Брат с Гокудерой по колена в воде, а Ламбо уже успел вылезти второму на голову. В прямом смысле слова. — Ну, дай конфету!!! — завопил он, тряся «оседланного» за шею. — Перебьёшься, засранец ты эдакий!!! — и с воли Гокудеры Ламбо оказался в воде. Брат что-то там пытался вставить, но на «засранца» это мало действовало. А я решила присоединиться к «разборке». — Гутен морген! — Ага, здоров, — буркнул Гокудера, и немедленно, по велению Ламбо-сана, тоже плюхнулся в воду: — У, блять! — А, доброе утро, — повернулся ко мне брат, и я заметила, что хоть его лицо и бледноватое, но при этом выглядел он вполне выспавшимся. — Брррруу! — отпырхнулся Ламбо. Его расквашенный во время вчерашнего поединка нос теперь в полном порядке: Рейн вылечила его. — Гляжу, у вас тут весело! — Да уж, — вздохнул брат, почёсывая затылок. Внезапно, улыбка исчезает с его лица и он обеспокоенно спрашивает: — Сара? Что-то случилось? — Э? Ты о чём? — Ты вся красная, и глаза у тебя распухшие… Я поняла, что моё лицо сейчас слишком выдаёт эмоции после случившегося. — Нет, — сразу же ответила я. — Всё отлично. Просто ночью комары задолбали! — Ухуху! Моя сображаловка переключилась на Ламбо, выбравшегося из воды и убегающего от разъярённого Гокудеры. Заливаясь смехом, он исчезает в камышах. Хмм. Как-то не скажешь, что прошлой ночью этот молокосос находился на грани жизни и заточения Виндиче. Он так и продолжает страдать фигнёй, словно ничего не произошло. А вчера — его, словно мяч, отбрасывал от земли грозный Хранитель Шимон. Тот самый, от которого эта тщеславная мелочь была в самом искреннем восторге. Начиная с самой первой их встречи и вплоть до дня Церемонии, Ламбо не переставал нахваливаться какой же у него замечательный слуга! Да и сам тот парень (его терпимости можно только позавидовать!) каждый день развлекал своего «хозяина» то походами в парк, то мороженым, а то и катаньем верхом. На нём же. И вся эта котовасия сопровождалась улыбками и непрекращающимся смехом. Но вот — этот же самый «слуга» немилосердно плющит его об камни, грозясь сделать из него «кровавую баню». «Да. Кровавую». В этот момент лёгкий утренний воздух потяжелел, и обоняние поймало резкий тошнотворный запах… крови. Перед глазами снова тот оскал. Слух поглотил рёв пламени. Кожа покрылась липкой жижей. Глаза начали растекаться, и рот наполнил противный солёный вкус. Словно в кошмаре я вновь почувствовала, как тело моё расплывается, горелая чёрная отслаивалась комьями, кости трескались, ткани и мышцы плавились, сравниваясь с землей. «Но самый последний кадр…» В пылающей стене снова вырисовалось очертание Энмы. Он улыбался. Однако его улыбка… Это определённо не та, которую столько раз я имела возможность наблюдать. Да. Теперь я понимаю, что та самая — исчезла на седьмой день моего знакомства с ним. Да. Его глаза смеялись, но… «Он с ног до головы покрыт спёкшейся кровью моего брата…» — Сара! — снова позвал меня он. — С тобой точно всё в порядке? — А? — среагировала я. — Да. Так точно! «И моею». Посмеиваясь, я погрузила руки в воду и выплеснула немного себе на лицо. «Всё ли со мной в порядке?..» А ведь раньше Энма тоже всегда спрашивал меня об этом! Его ласковый, немножко щекочущий голос, добрые глаза только придавали уверенности что «да»! Но теперь… «Похоже, что убить их сейчас будет слишком просто», — сказал он. «Почему?..» — Сара. Я подняла глаза и увидела, что брат сейчас явно не настроен шутить. Он побледнел ещё больше, но глазами всё ещё пытался вызвать меня на разговор. Серьёзный разговор. — Сара, — начал он, — ты вообще хоть немного понимаешь, что здесь… — Нет. Округленные глаза брата чётко продемонстрировали, что он совершенно не понял значения последнего слова. Но я уже примерно знала сценарий своего ответа. — Верно говоришь, брат. Это бесполезно. До меня так ничего и не допёрло, — он молчал, и я продолжила: — Взять даже тот цветок вчера. Что это было? И почему вы так втыкали, когда он засверкал сильнее? — Что? — вдруг брат сдвинул слегка брови и как-то внимательно стал смотреть на меня. — А ты разве… ничего не видела?.. — А? Видела? И что же я должна была видеть? Черты брата скривились и застыли в задумчивом выражении. Он прошёл мимо меня и, выйдя из воды, устроился на подстелённом под собой полотенце. Ничего не говоря, он снял ботинки и вылил с них влагу. Затем полез в свой рюкзак и сменил просочившиеся носки на запаску. И делал он всё это, ни разу даже не глянув на меня. Да. Мне опять довелось столкнуться с его откровенным игнором. Но на этот раз я твёрдо решила пресечь это. — Слушай, братан, — подошла к нему и отобрала у него ботинки, — может, скажешь мне всё-таки? Брат встал на полотенце, но не смог сделать ни шагу. Оно и понятно: только сменил носки, а тут снова их пачкать. Он только протянул руку, но я отошла на несколько шагов. — Сара. Отдай, — совершенно спокойно сказал он. — Ага, щас! — я показала ему язык. — Скажешь — получишь. А так обойдёшься! Но здесь событие приняло оборот, которого даже в принципе ожидать трудно. — Сара! — рыкнул брат. — Завязывай-ка с этим ребячеством! Ты сейчас точь-в-точь как Ламбо! Ага. Он вспылил. Говорила ведь — даже ожидать трудно. Поэтому я и вздрагиваю. В конце концов, не каждый день сталкиваюсь с этим. Вот только… «С какой это стороны я — Ламбо?!!» — Чего?! — я сделала ещё пару неловких шагов и чуть не плюхнулась в воду. Хорошо хоть сумела удержать равновесие. — Что это ты сочиняешь, а?! — Что слышала, — рука брата сжалась в кулак. — Да потому что вы с ним два сапога пара! Репейники! Вечно суётесь повсюду, считая происходящее не более чем забавой! А потом начинаете ныть, мол, как всё плохо — заберите меня домой! Взять даже тебя. Что ты здесь забыла?! Вот и всё. Лучше бы я таки искупалась. Потому что теперь мои градусы поднялись до критической точки. — Ну знаешь что, братец! — а вот и они родимые. Вырвались наружу. — Что-то сдаётся мне в последнее время, будто все эти пули-пилюли вскружили тебе мозги! Ишь ты Супермен грёбанный! Всю жизнь поносили — теперь сам вздумал других задвигать?! Аки из грязи в князи?! Хотя нет. В нашем случае — в «короли» мафии! И? — ой как захрипел сейчас голос. — Как самочувствие, Ваше Величество?! Брат так и продолжал стоять как вкопанный. Просто тупо вытрещаясь. Наконец он открыл рот, но… — Сара… — Что «Сара»?! Я уже целых четырнадцать лет «Сара»!!! …ему тут же приходится снова умолкнуть. Однако теперь он освободился от моих воплей: у меня кончился пар. Я бросила в него ботинки и, попав при этом в живот, исчезла в камышах.~Энма~
С завтраком сегодня не заладилось. Я понимаю: у Шиттопи-чан случился приплыв энтузиазма и возникло желание похимичить на кухне, однако всё равно — не стоило подпускать её к плите. Ведь в итоге, из-за её непрерывного восхищения рассветом, оладья не выдержали долго на сковородке. Вот и приходиться теперь есть это печенье — всё-таки обугленный завтрак не каждому придётся по вкусу. Ну, разве что, кроме самой поварихи. А само это печенье действительно вкусное, вот только мне, почему-то, оно не очень сейчас не шло. Уже несколько раз оно попадало не в то горло — хорошо хоть всего лишь мелкими крошками. Однако я всё же решил больше его не трогать и подождать обеда. Надеюсь, живот к тому времени выдержит. Что же касается самих сладостей – может, кто другой захочет? Адель сразу сказала «нет»: не любит сладкого. Каору больше одного кусочка взять не пожелал. Шиттопи-чан не фанатка песочного печенья. «Койо бы посмеялся, мол, это для детишек. А вот Рауджи наверняка бы взял всю тарелку…» Остался только Джули. Должно быть, он сейчас в своей комнате, так как сегодня я его ещё не видел. Нынче очевидно снова намечалась духота. Солнце пока даже не в зените, а на улице уже виден был мираж «плавящегося» воздуха. Я шёл по коридору, а ослепительный свет бьёт в глаза с незакрытых шторами окон. Но вот и нужная дверь. Первым делом постучав, открываю её. А там… Белоснежное сияние приземлилось на моё лицо, не минуя щекоткой ни единого его сантиметра. Но стоило ему заглянуть в глаза, и мне пришлось захлопнуть их. И пока мои веки закрыты, я вдруг понял, что это чувство… «Не может быть…» Однако снова открыв глаза, увидел, как яркий блик скользнул по стене. А внутри меня осталось ощущение какой-то крошечной дразнилки. Точно. Это мог быть только он. «Солнечный зайчик». Так оно и оказалось. Но лишь сейчас я заметил источник этого игривого светлячка. На кровати, в прозрачно-белой сетке света из окна, сидела фигура. Она держала в руках небольшое зеркальце. Солнце, видя своё отражение в нём, стыдливо вспыхивало и посылало свои лучи зайчиками гулять по комнате. И они скакали туда-сюда, следуя указаниям худенькой ручки, державшей зеркало. Однако лучи преломлялись и угасали в каждой упавшей на стекло капле. И тогда стёклышко оказалось лицом вниз на коленях хозяйки. Я же не смог поверить своим глазам, увидев сейчас перед собой… «Сару?!» Она сидела передо мной в длинном платье голубого цвета. Крупные слёзы катились по щекам, падая на грудь и пачкая тонкую ткань карминовыми пятнами. Но вот она отреагировала на моё присутствие, посмотрев на меня. И что меня поразило: её глаза, в которых свет всегда обращался в смешинки, теперь превратились в пустые зеркала. Завидев меня, она скорчилась словно от боли и, отвернувшись, согнулась в пояснице и спрятала лицо в ладонях. А в следующий момент в комнату ворвался порыв ветра, поднимая тюль и скрывая ею съёжившийся силуэт. И только теперь я понял, что на самом деле это Хром Докуро. «И насколько легче мне стало». Но Джули здесь нет. Видимо, разминулся я с ним. Что ж, пришлось просто оставить это печенье до лучших времен. Пока кому-нибудь не захочется. Развернувшись, я собрался покинуть комнату но… Хранительница Тумана Вонголы шмыгнула носом и принялась растирать глаза, пока они не стали сухими. Однако в результате кожа под ними раскраснелась. Вдруг моё внимание почему-то заострилось на меловом цвете её лица. На тумбочке стоял поднос с едой. Со вчерашним ужином, но порция вовсе даже не тронута. Девушка же, встретившись со мной взглядом, поджала губы и просто отвернулась. «Что она вообще здесь делает?» Её забрал с собой Джули. Мы-то, конечно, всё знаем за его увлечение женским полом, но зачем было тащить её сюда? Какой нам толк с заложников? Для чего это? Хотя, по правде говоря, я вообще редко когда могу понять Джули. Его экстравертную натуру. Его повадки, его увлечения. Здесь ничего не поделаешь, всё-таки он единственный, чья семья жила с достатком выше среднего и могла позволить себе немного больше. «Но, тем не менее, он один из нас. И этого более чем достаточно». Я снова вознамерился уйти, но вид нетронутой пищи почему-то не оставлял меня. Мой взгляд снова остановился на пленнице. И внезапно, что-то щёлкнуло внутри. Я подошёл к тумбочке и положил на неё тарелку с печеньем. — Вот, — сказал, обращаясь к девушке, хотя не был уверен, что она меня слушала. — Если проголодаешься, можешь скушать. И, вздохнув, я снова направился к выходу. Но вдруг почувствовал, что Хранительница всё-таки обратила на меня внимание. Глянув мельком, я нашёл этому подтверждение: она смотрела на меня пусть исподлобья, но уголки её губ слегка выгнулись. Она даже слегка кивнула, и тогда я вышел из комнаты. Закрыв за собой дверь, почувствовал огромное облегчение. Из-за того ли что сегодня хотя бы ветер, или… «Из-за того, что образ Сары оказался лишь видением?» Честно говоря, я рад, что это именно так. Ведь те затуманенные глаза, пустые серо-зелёные зрачки, потёки, скатывавшиеся со щек на подбородок и на платье — всё это просто… «Убивало». Нет, я знал, что так и будет. Здесь нет ничего необычного. Я же сам этого хотел. Я к этому стремился. Это было моё желание – заставить Тсуну мучиться. Чтобы он на собственной шкуре познал Ад. Здесь всё по справедливости. Но то, что Сара плачет… «Чёрт!»~Сара~
Несколько часов спустя мы снова сделали небольшую остановку. Нам нельзя терять время, но, тем не менее, это необходимо. Надо пополнить запасы воды. Солнце немилосердно жарит, всё ближе и ближе взбираясь на вершину небосвода. Да уж, что-то в этом году начало июня просто аномально знойное. — А уж какие хитрые эти Шимон, кто бы мог подумать?! — возникает Гокудера. — Теперь понятно, почему они не торопятся с нами на бой: сами, небось, заныкались где-то на своей базе, а мы даже стратегически не можем отойти далеко от реки! И оно ведь так: мы, изнурённые, вряд ли даже успеем успешно их победить. «Победить…» Брат пошёл вместе с Гокудерой набрать воды. Кстати, всё это время мы с ним не разговаривали. Он отвлекался то на Реборна, то на свою Правую Руку, то на Рейн, и даже на Ламбо. Но мне он ни слова не сказал. «Репейники!» Хм. Ну почему всегда всё именно так? Я сейчас тоже набираю свою бутыль, но нахожусь при этом отдельно от брата. Сделав дело, прикладываю прохладный сосуд к щеке. И только сейчас во всей мере понимаю, насколько страшная жара и каково значение воды в такую погоду. Вдруг до меня долетают отдельные куски разговора. А, это Реборн и Рейн присели в тени отдохнуть. Возле них дрыхнул Ламбо. Я решила присоединиться к ним, но внезапно услышала такое, что заставило меня остаться в кустарнике, где находилась. — Реборн-сан, — заговорила Рейн. — Я действительно не думаю, что нам стоит оставаться здесь. — «Нам» в смысле тебе и той девчонке, верно? — ответил Реборн так, словно прочитал мысли собеседницы. — Знаешь, Рейн, почему-то мне всегда казалось, что ты не из робкого десятка, но сейчас… — Здесь дело вовсе не в робких или не робких. Когда вмешиваются Виндиче — это уже не имеет значения. В данной ситуации мы даже не можем сказать, в чём их интерес и чем это всё кончится. Реборн молчит, но я, немного раздвинув ветки, вижу, что на его лице появилось задумчивое выражение. — Вчера, — продолжает Солнце Гатто, — я меняла бинты на руках той девочки и… — она как-то тяжело вздохнула, — …только тогда впервые заметила насколько маленькие у неё ладошки. «Маленькие?» — посмотрела я на свои руки. — А это… — Рейн внезапно подняла ладонь, и её брови сдвинулись в не одобряющем выражении. — Эти чёрствые руки подобные мужским, ладони бойца! Они уже давно провонялись кровью после многочисленных сражений! — здесь её голос ослаб и слегка задрожал. — Я даже не могу воспринимать их как женские… — Но, — наконец после напряженного молчания заговорил Реборн, — всё-таки эти руки по-любому напоминают лучи твоего атрибута — пусть они и ломали тела противников, но никогда ими не была сломана ни одна судьба. В конце концов, как бы там ни было, ты стараешься оставлять детям их родителей. — Дети не виноваты, — категорично отвечает Рейн. — Кем бы ни были их родители — они не должны расплачиваться за их грехи познанием детдомовской жизни. «Значит, Рейн-сан — детдомовка?» И внезапно передо мной снова возник образ побежденного Хранителя Горы и его пламенная речь о нерушимой связи Шимон. «Связь…» — Понимаю, — согласился Реборн. — Но в то же время не вижу причин для того чтобы вам стоило уйти. «Что?» — Реборн-сан, давайте говорить напрямую. Вы же сами прекрасно знаете: у той девочки уровень владения любыми боевыми навыками — ноль. Если не ниже. У меня внутри просто всё замерло. Эта фраза почти полностью вышибла из меня дух. Всё-таки это не те слова, которые я хотела бы когда-либо услышать, а более всего… «Ноль». Блин! Теперь оно не прекращает бить звоном по голове. — Когда она вернётся, мы с вами распрощаемся, — безапелляционно заявила Рейн. — И что же хорошего вы сделаете? «Чего?» — просто выскочило с моих мыслей — я еле удержала его, чтобы оно не попало на язык. И, судя по лицу Хранительницы Солнца, она тоже так сделала. Как-никак эта последняя фраза Реборна полностью отбила у меня понимание происходящего. — Я знаю, о чём ты хочешь сказать, Рейн, — спокойно продолжает Реборн. — Всё-таки «маленькая ручка» это не только Савада Сара, но и… твой босс, разве не так? Та вздрогнула и издала звук, похожий на слабый писк. — Она за все эти годы совершенно не изменилась: так и осталась девочкой, что телом, что сердцем. Знаешь, иногда я даже не могу сказать, кто на самом деле управляет Гатто: босс или её Хранители. Ведь вы так печётесь о ней, что это и в самом деле определить трудно. Но зато ваш случай в какой-то мере облегчил мою работу: я ещё раз убедился, как тесен бывает мир, когда выяснилось, что Фута де ла Стелла оказался не просто однофамильцем, а внуком вашего бывшего Хранителя Тумана. — Да, — кивнула Рейн. — Когда Рокудо Мукуро начал охотится за этим мальчиком, мы и прибыли в Намимори, дабы взять его под охрану, — вздыхает. — Сеньор де ла Стелла, царство ему Небесное, не зря старался держать своего внука подальше от мира мафии. — Однако всё обернулось даже лучше, чем я думал, — говорит Реборн. — Когда Дарси и мой нынешний нерадивый ученик пересеклись, у меня появилась возможность сравнить собственные достижения. — Ах, да. Разве вы когда-то не тренировали мисс Дарси? — внезапно спрашивает Рейн, и этот вопрос заинтриговал меня. «Реборн был репетитором и Дарси?» — Правду говоришь, — подтверждает тот. — Но вскоре мне довелось уйти в Семью Кавалонне. Девятый ничего не сказал: в конце концов, его родственница слишком тяжело усваивала мою науку, — Реборн ухмыльнулся. — Правда, теперь я это спокойней воспринимаю — не одна она такая. — А вы, я вижу, вошли во вкус насчёт этого, — улыбнулась Рейн. «Ну ещё бы — садист-надомник». — Однако, — до этого легковесный голос Реборна стал серьёзней. — Кто же знал, что это произойдёт так быстро: Кольцо Гатто решилось на новую фазу. Как-никак это случается в тех случаях, когда нынешний босс больше… не может исполнять своих обязанностей. И ты, Рейн, прекрасно понимаешь, о чём я сейчас веду речь. Хранительница Солнца протяжно застонала, обхватив себя руками и согнувшись в поясе, из-под её светлых ресниц покатились слёзы. «Что значит… не может больше исполнять обязанностей?..» — Ну, не надо, — аркобалено протянул плачущей салфетку. — Зато, возможно, она вскоре будет свободна. «Свободна?..» Почему приятная прохладная бутыль у меня в руках стала пронизывающей льдиной? — Что касается вашего нынешнего плана действий, — продолжил дальше Реборн, — ты говорила, что перед высадкой сюда имела разговор с Девятым, так? И дай угадаю: он ведь сам согласился на то, чтобы Сара оказалась здесь, я не прав? Рейн молча кивнула. — Пусть она и «ноль», но мы же не хотим, чтобы она им осталась, да? Уверен, она бы тоже этого не хотела. «Я?» — Чтобы там не подразумевали под вмешательством Виндиче — она должна быть здесь. И не беспокойся, вряд ли она и сможет вмешаться, — губы Реборна расплылись в усмешке. — Она же «ноль». «Чего?!» Дальше я и не смогла слушать — просто убежала, предварительно разодрав кофту об ветки кустов. Пробежав несколько метров, падаю на колени. «Ноль, репейник…» Но, тем не менее: уйти нельзя, должна остаться. «Что вообще за хрень?!»~Энма~
— Всем приветик! — а вот и Джули, вернувшийся из… откуда бы ни было. — Правду ли птичка нашептала: Рауджи был побеждён? «Рауджи…» — Джули! — само собой возмутилась Адель. — Что это ещё за тон?!! Да, Джули. Это правда — Рауджи больше нет. Ни его, ни Койо. — Рауджи хорошо сражался… Это правда — они оба хорошо сражались. Два уникальных пламени навсегда угасло для этого мира. Хех, даже физически это ощущается — сырость пробирается в каждую клетку тела. А их больше нет — большой костёр Шимон начал угасать. Не сильно, скажете вы? Хм, но ведь каждая искра важна для обогащения крупного огня. «И двое из самых ярких уже навек угасли…» — Ой, извиняюсь. Не надо так унывать. Кстати, те воспоминания Первых, что были у Виндиче, попахивают чем-то неправильным, согласны? Воспоминания? А. Первого Шимона и Вонголы Примо. Верно. Ну и для чего всё это было? Зачем показывать то, что и так хорошо известно? Этакая «моральная поддержка»? Для кого: для Рауджи? Койо? Всех нас, которые ещё здесь? Смысл? Какой смысл? Ну посоветовал Козарт своему другу создать и возглавить то, что в последствии стало Вонголой, и? Ну поверил он в своего почти брата, и? Ну начала стремительно развиваться Группа Виджиланте, и? Ну оправдал тогда Примо ожидания своего друга… «И?» — Но, в любом случае, — продолжал Джули, — оставшиеся из нас являются элитой, а вонголят осталось всего трое. Так что, полагаю, до меня очередь не дойдёт, — буквально пропел он. «Повезло тебе, Джули. Значит, с тобой, скорее всего, всё будет хорошо». — Ах да, Каору, тебе ж получается тоже не надо драться, — на этих словах Джули лицо Каору стало каким-то особенно мрачным. — Поскольку ты уже смертельно ранил Ямамото Такеши, победа твоя. Здорово: даже играть-то и не пришлось. «Это хорошо. Хвала Небесам — Каору тоже будет в порядке». — Лучше скажи: есть ли какие новости от того парня? — поинтересовалась Адель. — Не, не. Вчера ведь было ещё не так давно, знаешь ли. Должно быть, он отдыхает пока. А? Похоже, они имеют в виду нашего «невидимого» разведчика. Верно: недавно Джули связался с кем-то, как он объяснил, из старожилов Семьи. Оно понятно: ведь только кто-то из них может знать такие подробности, о которых нам, всего лишь недавно ступившим на истинный путь мафии, само собой может быть неизвестно. Это замечательно. Джули настоящая ищейка. В самом хорошем значении этого слова. Но… Сейчас, глядя на лицо Адель, понятно, о чём именно она хотела осведомиться. Я знаю: чисто случайно услышал. Но они не стали скрывать от меня и сами всё рассказали. Однако, по правде говоря, я до сих пор не могу успокоиться, стоит только вспомнить об этом. Да, Джули решил наладить связи не только ради нашей настоящей миссии, но и… ради прошлого. «А именно…» — Ладненько, Энма. А давай-ка, мы с тобой хлебнём утреннего кофейку, а? — Что? — я даже и не заметил, как он подошёл ко мне. — Тебе стоит время от времени менять настроение. Иначе ведь могут и мозги заржаветь, — бодро сказал, хлопая меня по плечу, и, заставив меня подняться с кресла, потянул вон из комнаты. — Так ведь сейчас не… — Точно. Сейчас уже не утро, а полдень. Но Джули отмахнулся тем, что «Это долго не займёт». Обернувшись, я увидел, как Адель скрестила руки на груди и лишь безнадёжно вздохнула, а Шиттопи-чан сидит на полу и… легонько покачивается из стороны в сторону с мечтательным выражением лица. Хех, наверняка, как только услышала о кофе — представила сливки, которые, по её мнению, так похожи на белых пушистых лошадок в небе. «Адель, Шиттопи-чан…» Да и ты, Джули. И Каору тоже. Почему вы здесь?.. Почему вы всё ещё здесь? Адель, Джули, Каору, Шиттопи-чан вы можете… уйти. Вы не должны оставаться здесь, если того не хотите. Всё хорошо. Всё в порядке. Правда. Это моя битва. Я совершенно не хочу её проиграть, но… Вы не должны. Не должны из-за меня прыгать в пропасть. Как Койо и Рауджи. Не надо. «Не надо». Мы с Джули почему-то удалились в гостиную в дальнем конце особняка. Усевшись напротив меня, он перевёл дух и, после некоторой паузы, заговорил ровным, но каким-то сдавленным тоном: — Знаешь, сказать по правде, я таки получил весточку от того парня и узнал правду о том происшествии. «Что ты сказал… Джули? Ты серьёзно? З-зачем?..» — Виноватыми в этом оказалось агентство Внешних советников Вонголы, так же известное как CEDEF. На первый взгляд они вроде как независимая организация, но мы смогли точно определить, что за вывеской скрываются секретные агенты Вонголы. «Зачем ты говоришь мне это, Джули?» Вонгола — враг. Я знаю. Знаю. Хорошо знаю. Тебе не надо больше ничего говорить. — Но что удивило меня больше всего: их главный Внешний Советник, — внезапно Джули протягивает мне что-то. — Этот человек. Что-то потянуло меня взять этот листок бумаги. Сопротивляться невозможно. И так он оказывается у меня в руках. Что это? Фотография? На ней изображён светловолосый мужчина со щётиной. Кто это? Он так грозно смотрит на меня, что трудно не вздрогнуть. Эти глаза… Почему мне кажется, что я видел их раньше? Или нет? «Брат!..» — внезапно тоненький голосок зазвучал где-то в моём сердце. И этот голос… Только не говорите мне!.. Но вот перед глазами тьма. Я увидел мать. Она что-то лихорадочно шептала, но я ничего не мог разобрать. А перед этим, странный звук донёсся с нижнего этажа. Петарда? Пара секунд тишины. А вот и мама. Мы с Мами как раз читали сказку на ночь. Взрослые уже — в школу ходим. Поэтому сами должны это делать. Но вдруг дверь в спальню распахнулась. Мами даже взвизгнула. Но успокоилась, как только увидела маму. Но… Мама, почему ты такая красная? Почему ты так тяжело дышишь? Почему твои волосы так выбились из причёски? Почему ты столь резко выхватила книжку с моих рук и отбросила её в сторону? Зачем ты схватила меня с Мами и куда-то потянула? Что происходит? Где отец? Почему ты закрыла нас в шкафу, мама? Нет. Не уходи! Что ты делаешь?! Но я услышал только твои торопливо удаляющиеся шаги. Скрип старой двери. Похоже, ты покинула комнату. Темно. Неприятный запах нафталина. Тихие всхлипывания Мами. Ох, у неё ж ещё и насморк. Она прижалась ко мне. Ну, будет тебе, Мами. Не плачь. Может, мама просто решила поиграть с нами в прятки. О, а вот и папа. Его голос за стенкой, в их с мамой спальне. Всё хорошо. «Всё хорошо». Но внезапно поднялся шум. Грохот. Такой сильный, что в ушах встал звон. Какие-то свистящие звуки. А затем снова затишье. Я медленно открыл дверцу шкафа. За окном ночь. Небо затянуто в чёрное покрывало облаков — луны нет. Тихо. Слышался только звук ночного мотылька, бьющегося крылышками об торшер лампы на потолке. Покидая комнату, мама выключила свет. — Братик… — снова захныкала Мами. — Что происходит? Где мама? Где папа?.. Я покачал головой. Сам не знаю. Эта непонятная тишина меня самого здорово испугала. Выходя из комнаты, я приказал сестрёнке оставаться там. «И только закрыл дверь…» Старый деревянный пол заскрипел под ногами. Но что это такое красное на нём? Оно тянется длинным кривым следом от лестницы, по коридору и к двери спальни родителей. Почему на ней красный растёкшийся след ладони? «Неужели!..» Мои ноги словно задеревенели, но я тут же кинулся к лестнице. Миновав несколько ступенек, внезапно споткнулся и оставшееся расстояние до первого этажа просто прокатился. Больно. Еле сумел подняться. Но как только стал слышен звук скрипящего пола — пришлось немедленно это сделать. Скрип. Снова скрип. Он всё ближе и отчётливей. Я спрятался под обеденным столом. Ах, и только сейчас понял, какой здесь погром. Всё разбросано, перевёрнуто. Посуда побита. Скатерть сдёрнута со стола. А вон и подушки с дивана. Распотрошенные: перья и шерсть валялись повсюду. А ещё… тёмно-красные брызги сплошь и рядом на полу. Внезапно небо стало ясным. Луна заглянула точно в разбитое окно. Нет! Пожалуйста, спрячься обратно за облако! Скрой меня от этой грозной фигуры с пистолетом и катаной в руках! Хруст. Незнакомец только что размял шею. Кап. С острого лезвия его оружия на пол упала алая капля. Ещё одна. И ещё. Господи. Да оно больше чем на половину окрашено в этот проклятый цвет! Но вот, осмотревшись и ничего не заметив, этот человек снова поднимается наверх. Наверх… «Мами!!!» Чёрт!!! Я же оставил её совсем одну! Не слышно ни папы, ни мамы. Снова эта треклятая тишина! Только красная жидкость всё кап да кап. А это значит… «Мама, папа…» Но я постарался сдержать набегающие на глаза слёзы. Они размывали мне видимость. Нельзя! Я должен вернуться к Мами! Сию минуту!!! И мне уже плевать на то, как под моими ногами затрещал пол: я побежал наверх, но… Дальше я помню только белый больничный потолок. Что? Почему я здесь? «Где Мами?» Не знаю, сколько времени прошло, пока я был в больнице. Ко мне несколько раз приходили какие-то люди. Я не знал их. Они о чём-то спрашивали меня, но я не отвечал. Не потому что не понимал вопросов (хотя и это тоже), а просто потому что не мог. Ни единый звук не вылетал с моего горла. Так продолжалось неизвестно сколько, пока… — Бедный малыш, — однажды услышал я разговор врача с медсестрой. Они, видимо, думали, что я спал: — Вот так в одночасье лишиться всего. — Да… И матери с отцом, и сестры. И даже дома. «Что?!! Значит, Мами… тоже?..» В тот день я впервые услышал писк прямой линии на кардиограмме. Но, увы, старания врачей помогли ей тогда возобновить нормальные сигналы. «А зря». Очень даже зря. Ведь иначе я не вспомнил бы карих глазищ и животной ухмылки того типа. Того самого, из-за которого… Мами… Да. И сейчас я снова вижу перед собой те самые глаза. Ошибки нет: это он. — …Савада Йемитсу, — вернулся в моё сознание голос Джули. — Отец Савады Тсунаёши. «САВАДА?!!» Когда я впервые услышал эту фамилию, она ассоциировалась у меня только с нашей общей местью. С бедным Первым Шимоном, брошенным лучшим другом и почти что братом. С «Грехом». С лживой, вероломной Семьей Вонгола. Затем, ещё и лично с Тсунаёши, предавшим конкретно меня. А теперь… «Прости меня… Мами». Хоть я и знаю: мне нет прощенья. — Отец и сын. А у них и впрямь одна и та же порченая кровь. «Порченая?» Да, Джули. Ты абсолютно прав. Прости. Прости, Адель. Прости, Шиттопи-чан. Прости, Каору. Простите, Рауджи, Койо. Я готов повторить это тысячу раз. Даже если от этого нет толку. «Что я делал всё это время?» В том то и дело, что ничего. И сейчас, сжав в кулаке это противное лицо папаши Савады, я и сделал первый шаг. Жаль, что это всего лишь фотобумага и она не может пускать кровь. — Что же касается воспоминаний Первых, — заявил Джули, решительно поднимаясь с места, — то вполне ясно, что Первый Шимон явно переоценил Вонголу Примо и именно из-за этого и пострадал, будучи в результате расчленённым на кусочки. Знаешь, исходя из этого, я без колебаний могу сказать насколько коварным и мерзким был Примо. «Да, Джули. Да». — Тогда давай сотрём эту Вонголу с лица матушки-земли! — он ободряюще похлопал меня по плечу. — Иначе, «завтра» никогда не наступит для Шимон. «Да». Но на этот раз, я непосредственно прослежу, чтобы это «завтра» не наступило для Тсунаёши.~Сара~
Ну вот. Пора снова выдвигаться. Бутыли со свежей водой прибавили весу, но Рейн помогает нам с ним справиться. А жара вновь продолжает кружить всем головы. Идти тяжело: ноги словно ватные. Свербят. Вчерашние прикосновения крапивы оставили свои неприятные следы на них. Чёрт. Сколько не чеши их — делается только хуже. Кожа уже усеяна свежими царапинами. Приходится давать себе по рукам каждый раз, стоит им только захотеть снова прикоснуться к ногам. Блять, со стороны я наверняка выгляжу глупо, постоянно хлопая себя по ладоням. Единственным действующим способом отвлечься есть удерживание взгляда на блеске обсидиановых браслетов вокруг моих лодыжек. Да. Я таки решила их примерить. Странно это конечно: носить украшения. Так непривычно. Я шла позади всех. С тех пор, как мы начали движение, брат ни разу не удостоил меня взглядом. Я тупо видела лишь его затылок. Брат. Тебе всего лишь стоило объяснить мне текущую ситуацию. А ты вместо этого просто выпендриваешься, мол, я тут вообще как здрасьте. Может, ты и прав, но харэ уже трястись надо мной как мамочка-курочка. Тем более что ты ею и не являешься. Если уж так хочется кудахтать над кем-то — делай это с другими. Вон, можешь даже с Гокудерой. Он будет польщён. А за меня можешь не беспокоиться. Мне не нужна твоя… «Мне не нужна твоя наигранная жалость». Энма. Почему ты считаешь, что моя жалость наигранна? С чего ты вообще взял, что я тебя жалею? «Жалость…» Тебе хоть самому известно, что это? — А! — Ламбо только что споткнулся и упал. — Т-только… с-споко… — чуть снова не началась истерика, но брат сразу же поднял его с земли и обтрепал. Фух. На этот раз, похоже, «гранатомёт» отменяется. Брат. Бледность вцепилась в его лицо просто какой-то дикой хваткой и до сих пор отказывается отпускать. Он постоянно проводит ладонью по лбу и за воротником. Его затылок уже весь мокрый. Господи, как только у Гокудеры рука не отваливается так махать этим листком лопуха?! Хех, и, самое главное, он ведь не себя пытается остудить, а своего Джудайме! Вот это сила воли! Запасу выносливости Рейн и Реборна можно только позавидовать. У меня вот уже так болят колени, словно туда вбиты гвозди. Но, лучше всех здесь конечно Ламбо: он снова взобрался Гокудере на спину и принялся храпеть. Наш Ураган Ураганыч скривился словно среда на пятницу. А то! Опять его спина будет заляпана слюнями-соплями! Но Реборн всего лишь советует ему просто представить, что это — ключевой источник живительной влаги. Тот кривится, но соглашается, снова пытаясь сосредоточиться на «облегчении мук Джудайме». Брат. Этот Ламбо перед тем, как он помог ему обтрепаться тогда, стукнул его, из-за того, что тот случайно ущипнул его. Но братан лишь что-то символически пикнул в знак недовольства. Хи-хи, а лицо-то выдаёт, что он на самом деле счастлив, что этот паршивец всё еще здесь. Однако как отчаянно оно выглядело, когда Рейн спросила его за Сасагаву! Брату не нужно было и слова говорить, чтобы дать понять: он винит, в первую очередь, себя. Он действительно считает, что этот грех за ним. Не важно, что сэмпай проиграл в собственном поединке — это брат виноват в том, что этот поединок вообще произошёл. «А ты, Энма?» Вот где сейчас ты? Небось, сидишь сейчас где-нибудь в тени или помещении и, возможно, держишь в руке стакан с прохладной водицей. Должно быть, откинулся в удобном креселке, да? А твои Хранители? Где они? Наверное, рыскают по острову в поисках нас. Или, если им известен наш маршрут, сидят где-нибудь в кустах, поджидая, когда мы появимся. Сидят, обливаясь потом и чувствуя сушняк во рту. Да? Кстати, ты вообще в курсе, что потерял уже двух Хранителей? «И что ты думаешь по этому поводу?» Энма. Я всё ещё не могу забыть тот сон. Ты сидел на том троне. Неужели ты не видел тела товарищей у своих ног? Не слышал того жуткого амбре свежей палёной крови? Она ведь была на тебе! А корона? Я до сих пор помню, как она сверкала золотом в твоих алых волосах. Словно солнечный свет. Только скажи: этот монарший венец не жал тебе голову? Не жёг? Не вызывал желания скинуть его побыстрее? Да, я понимаю: ты же так сильно хотел получить его. Вот и получил. Но что стало ценой? Почему твои друзья валяются обугленными кусками плоти? Почему повсюду разлетался тот острый запах серы? Почему всё покрывала копоть? Почему то место так напоминало… Ад? «Жалость». Эй, Энма. Скажи, тебе было жалко их? Своих друзей? Брат. Насчёт него, я могу точно сказать: он ценит своих товарищей больше чем что либо. Уверена, вместе с Сасагавой-сэмпаем он потерял и частичку себя. Он наверняка чувствовал боль Ямамото, когда тот лежал в отделе интенсивной хирургии. А Хром? Зачем вам она? Только чтобы заставлять мучиться, гадая как там она, всё ли с ней в порядке? Что это вообще за игры такие? Брат. Скажу честно: он жуткий нытик. Хронический. И это я на полном серьёзе. Постоянно вопит, мол, это опасно, туда не ходи, сюда не ходи. Да. Иногда это достаёт. Реально. Нюня. Брат — жуткая нюня. Но… эта самая нюня никогда, слышишь, НИКОГДА не бросит своих товарищей. Он скорее сам сгорит дотла, чем подставит под огонь друзей. «А я?» Знаешь, Энма, когда я была в будущем, мне потом рассказали, почему Ирие держал меня у себя. И какую роль в этом сыграл брат. Он (вернее он, только на десять лет старше), когда отец с матерью внезапно пропали без вести в Италии, забеспокоился. Поиски не давали результатов. А на меня тогда тоже пару раз совершали покушения. Брат, так как тогда уже дала о себе знать Семья Мельфиоре, понял, что здесь замешаны именно они. Поэтому брат просто решил спрятать меня. Хех, а братан-то за десять лет во как поумнел: додумался заныкать меня там, где Бьякуран даже мысли не попустил бы искать меня. Конечно, у своего самого доверенного подчинённого. Жаль, я не знаю подробностей, как моя старшая версия отреагировала на такую идею. Хотя можно догадаться: она наверняка топнула ногою и сказала «фи». Да, по жизни мне такая опека всегда была не нужна, но, даже так… «Брат спас меня». А ты, Энма? Скажи, ты всегда был таким виртуозом во вранье? Учился ли этому, или оно у тебя врождённое? Твои глаза… Я до сих пор не могу забыть их. Твоя улыбка. Как хочется просто видеть её перед собой. Твоя алебастровая кожа. Такая нежная. Не зря я так сильно хотела прикоснуться к ней, что, собственно, и делала. С большим удовольствием. Но… «Почему?» Почему сейчас всё это происходит? Кьюдайме и брат правы: я и вправду ничего не понимаю. Я не понимаю тебя, Энма. Ты врал всё это время? Каждое слово, каждое утешение, каждая улыбка — были ложью? Ты намеренно это делал? Это входило в план Семьи Шимон? Энма… «Что же ты за человек?» Ты говоришь: брат и Примо предатели. Ну, насчёт Первого ничего не могу сказать. Твоя история, о первом поколении может быть правдива. Это я не отрицаю. Но что брат? Он не увидел то письмо чисто случайно. Это? Или всё дело как раз в Примо? Что за ерунда. Он давно мёртв. Энма. О чём ты сейчас думаешь? Чего ты хочешь? Насколько далеко готов зайти ради своей цели? Знаю, ты не можешь мне этого сказать. Тогда, на территории завода, ты всего лишь обнимал меня, даря мне своё столь трепещущее тепло. Ты пытался сжечь меня? Поздравляю. Действительно, внутри меня зияет ожог. Он болит. И не заживает. Как и раны на ладонях. Но хуже. Брат. Вон он смеётся какой-то шутке Рейн. А она и вправду Солнце: пытается заставить улыбнуться того, кто грустит. Пусть она и бывает строгой, но, я начинаю понимать: она медаль двусторонняя. О, наконец-то на щеках брата хотя бы немножко засиял румянец. Слава Богу. Знаешь, а я извинюсь перед ним. Только немножко позже. Не при всех. Энма. Ты сказал, я ещё хуже, чем брат. Что ненавидишь меня. Не говори этого. Ты ошибаешься. Не прав именно ты. «Предатель здесь — ты». Что ты со мной сделал? Зачем поймал в свои ладони и немилосердно мнёшь, заставляя млеть? Зачем дал хоть какую-то теплинку со своих, на самом деле холодных глаз? Зачем вынуждал свои губы улыбаться мне? «Я ненавижу таких как ты». Если так, то зачем это всё? Энма, ты воистину правитель Ада, как и твой демонический тёзка — и как я могла это забыть и принять твоё имя за женское?! Ох, дура… Но более всего… «Ты заставил меня поверить, что семь дней с тобой — были счастливыми». И знаешь что? Восьмой день, твои объятия, то, как ты прошептал тогда моё имя, заставили меня в это поверить. И представляешь? «Чёрт тебя возьми, я до сей поры в это верю…»