~Энма~
Странное это дело — ощущать, как внутри тебя словно происходят неконтролируемые изменения. Просто потому что по-иному это никак не назовешь. Сердце будто выросло в размере в несколько раз, и каждое его сокращение может вот-вот разрушить грудную клетку. Все картинки, которые пытались словить глаза, кружились, словно на карусели, в которую будто вселился бешеный полтергейст. Красный-зелёный-коричневый, коричневый-зелёный-красный… От всего, что я видел, оставалась лишь цветовая гамма, неистово скакакашая туда-сюда. Небо, земля, окружающая флора — всё оно слилось воедино в диссонансе моей видимости. Я уже не знаю, сколько прошло времени, с тех пор, как мои ноги подломились, словно хворост, и я дополз до ближайшего дерева, чтобы спереться об него. Цикады начали заводить первые предвечерние трели. За весь день, жаром накаливший небосвод до этого рдяного цвета, впервые подул ветер, достойный того, чтобы так называться — те маленькие потоки воздуха, способные раскачать разве что травинку, даже права не имеют называть себя ветром. Во рту сухо, и даже как-то кисло. Глядя на свои ладони, вытянутые вперёд, я видел их дрожь — они словно резонировали с этой барабанной дробью, раздававшейся сейчас в моей груди. Я сидел в лощине, которая, судя по её состоянию, в своей жизни пережила страшный пожар. Это так противоречиво: земля, без сомнения тоже подвергшаяся огненной пытке, нынче устлана ковриком нежно-зелёной травы. Интересно, как она может быть такого оттенка, если эта почва до сих пор может хранить в своих соках частицы пепла? К тому же, с деревьями дело обстояло совсем по-другому: они стояли чёрные, иссушенные, как и подобает монументу страшного происшествия. Знаете, иногда мне кажется, что деревья, превращённые пожаром в мрачные древесные трупы, даже после своей «гибели» в огне, навечно застывают в своей предсмертной агонии. В их стволах больше не текут живительные вещества, почки, превращающиеся в листву, никогда не появятся, а ветки, поломанные или скрюченные в страшный, напоминающий когтистые лапы, вид. Такова жизнь — они теперь навсегда утеряны. Даже сама матушка-земля не может воскресить их, снова заставив иссохшие корни впитать живицу. «Чёрный цвет погибших деревьев и чёрный цвет одеяний Виндиче…» Проклятье! Что ж я развалился здесь, когда они вот-вот могут появиться перед Шиттопи-чан! Я снова попытался встать, но вместо этого упал, начав передвигаться на четвереньках, подобно какому-либо мелкому зверьку, которые наверняка во множестве обитали в этих, нетронутых человеческой рукой джунглях. Однако вестибулярный аппарат не прекращал барахлить — опора из моих конечностей, согнутых в суставах, рухнула, и я вновь упал. Интересно, что бы сказали Оояма-сэнсэй, Сабуро-сэнсэй, Шусей-сан и ещё много людей разделяющих гнёт под названием «Шимон», угляди они своего Дечимо, второго, после Козарта, обладателя кольца босса, напоившего сей атрибут власти его благородной кровью, и валявшегося сейчас лицом вниз в грязи? «Да. Такой вот с меня и босс». Наша Семья. Такая сильная, гордая, благодетельная. А сколько по-настоящему замечательных людей канули в лету, не оставив и следа в истории нашего мира, лишь из-за того, что вынуждены были тщательно шифровать свою деятельность от вездесущих глаз Вонголы! «Вонгола…» Вонгола Примо. Сейчас, мне просто не может не казаться, что он в своё время сделал богиню Фортуну своей любовницей. Иначе это попросту не назовёшь. Почему именно Вонгола является неким ореолом, синонимом могуществу? Почему столь грязная организация, по макушку погруженная во всевозможные грехи, страшнее даже семи смертных, превозносится так, словно мир без неё просто рухнет в бездну? Неужели никто не ощущает этого до тошноты приторного запаха крови, коим пропитан каждый новый Дон этого клана? Но нет. В книге бытия Вонгола Примо вписан чуть ли не как святой. И никто не знает, что этот самый «светоносец» в решающий момент просто отвернулся от своего лучшего друга. Того самого, который в нужный момент и подсказал своему товарищу, бывшему тогда всего лишь Джотто, правильный путь. Однако что стало с этого пути? Почему, в конечном счёте, этот самый «товарищ» так поступил? Неужели это власть так сгноила его кровь, заставив сердце, принимающее сие отравленное кровообращение, окаменеть и принять чёрное облачение? А что Козарт? Из-за чего он нынче так бесславно забыт? Из-за того ли что он до последнего вздоха придерживался кодекса дружбы? Из-за того ли что его честь и естественная доброта не позволили бы ему просто взять и бросить в трудный час своего друга, вместе с которым он когда-то и улыбался, и смеялся? И которого наверняка утешал, когда тому было тяжело или грустно? «Да что же вы за твари такие, потомки Вонголы?!» Неужели правду говорят, что грех бессмертен? Видать, таки правду: даже когда останки Джотто уже давно сгнили в земле, превратившись в почву, его вероломный дух по-прежнему живёт в каждом, кто носит в себе его кровь. «Папа, мама… Мами». Я даже представить себе не могу, о чём вы могли подумать, когда я глубоко в своём сердце наименовал Саваду Тсунаёши почётным титулом «Друг»! Да-да, того самого, отпрыска Савады Йемитсу, который навсегда загасил для вас свет солнца, луны и звёзд! Того самого, лишившего тебя, Мами, возможности любоваться пёстрой радугой! Того самого, лишившего тебя, мама, каждого следующего дождя, который напоил бы твои любовно взращённые петуньи! Того самого, лишившего тебя, папа… шанса вновь увидеть этот алый цвет волос, который наверняка передался бы твоему внуку или внучке. «Что я могу сделать, чтобы искупить это?..» Койо, Рауджи, Шиттопи-чан, а за вами — ещё поколение за поколением людей, откликающихся на «Шимон»… Что я должен сделать, чтобы встретить вас на том свете, не отворачивая глаз? Я снова поднялся на ноги, отрывая взгляд от земли и опять, на всю высоту своего роста, приближаясь на жалкое расстояние к небу. Оно щеголяет роскошным кровавым колером между чёрных мёртвых деревьев. «Какая ирония: Вонгола, равная небу и кроваво-красный цвет, украшающий его…» За спиной вновь послышался уже охрипший голос Адель. Уверен, Джули всё ещё находился с ней, помогая искать «блудного» босса. «Не волнуйтесь». Обещаю, всё кончится до того, как солнце скроется за горизонтом. У меня в груди, вместе с сердцем, трепещет предчувствие, что этот день для Тсунаёши станет последним. «И последним для Вонголы». А коли она падёт — её Альянс уже можно будет считать ничтожным, разлезающимся по швам зомби, которого можно будет снести одним ударом. Оно, в обязательном порядке, заденет и то самое CEDEF. «И того самого Йемитсу…» Но сейчас я должен бежать. Я обязан успеть протянуть руку Шиттопи-чан. Уж не знаю, какой из меня босс, но это — аксиома. «Я по-прежнему не верю… что Козарт Шимон может быть моим предком». Но сейчас это не важно. Беги. Беги, Козато Энма. Даже если ноги упрямо отказывают тебе. Даже если сердце не выдержит и лопнет. Даже если земля начнёт проваливаться под тобой, а небо падать на голову. Беги. Ибо ты должен успеть. Беги. «И не обращай внимания на свет, отражающийся в этой крохотной ракушке, словно талисман, висящей на твоей шее…»~Сара~
Потихоньку-помаленьку мы продолжали сунуть вверх по крутому подъему. Солнце всё ниже и ниже, однако в воздухе, похоже, надолго собиралась сохраниться эта пелена жара. С одной стороны, как ни глянь, оно хорошо: ночь наверняка будет тёплой. Но с другой — именно эта жарынь настолько растянула время, что возникало ощущение, будто утро было ещё лет пятьдесят назад. И это медленное течение времени сопровождалось сейчас голосоведением цикад, чей репертуар не менялся, наверное, с самого их появления в этом мире как вида. — Ай! — понятное дело, что именно такая реакция и должна была возникнуть сейчас у брата, когда я с размаху хлопнула его по носу. — Сара, что это ты?!.. — прогудел он, держась за него так, словно там повреждение было не слабее перелома. — Ты бы лучше «спасибо» сказал! — отмахиваюсь я, продолжая держаться за его руку как ни в чём не бывало. — А то получил бы товарищ комар свой ужин. Видал бы, с каким предвкушением он поднял свою иголку! А я только — хлоп! — и нету! Во! — В доказательство, демонстрирую на широко распахнутой ладони кляксу, которая ещё недавно даже мысли не попускала, что не доживёт до захода солнца. — Ага, спасибо тогда, — буркнул брательник, прекратив наконец растирание носа. — Да пожалуйста, — ответила я, отпустив его руку и залезая рукой в задний карман шортов в поисках бумажной салфетки. Одна таки нашлась. — Твоя нога, — вдруг спросил брат. — Она ещё болит? — Та не, уже как-то меньше, — сказала, попутно засовывая кусок мягкой бумаги обратно в карман. Будь я сейчас в городе, наверняка, особо даже не целясь, швырнула бы ее в мусорную корзину. Однако сейчас все эти джунгли, своим внушительным, грозным видом, сопровождаемый столь долгожданным шумом ветра в листве, не дают мне проявить такую беспечность. — Дальше я пойду сама, окей? А ногу действительно за последний час значительно отпустило. Ну и слава Богу: теперь-то можно было и не рассчитывать на брательника в роли костыля. — Почему ты не родилась блондинкой? — внезапно повернулся ко мне Гокудера. — Хмм. Это риторический вопрос? — я постаралась сделать умное выражение лица, а затем хихикнула: — Хотя, знаешь, раз уж папаня блондин, то ничего странного в этом бы не было. Только, по правде говоря, я рада тому, что именно шатеночка. К тому же, блондинки это «фу», — я даже демонстративно высунула язык. Рейн, идущая немного впереди, вдруг резко остановилась, словно налетела на невидимую стену. — Что-что? — произнесла она, обернувшись ко мне с явно натянутой улыбкой на лице. Солнце золотистым бликом мелькнуло в её развевающихся на ветру светлых волосах. — Э? А, нет. Ничего, — снова посмеиваюсь я, но уже в несколько ином контексте, особенно, учитывая, нашу с ней внушительную разницу в росте. — Мда. А поинтелектуальней темы для разговора придумать сложно было? — вставил своё слово Реборн. — Хе, — хмыкнула я. — Но ведь не я её придумала! — и тут же получаю в ответ грозный взгляд зелёных глаз Гокудеры, как бы без слов уведомляющий меня, что я дура. Где-то через пару минут отходняка от всей этой ерунды, брат вновь заговорил: — Как бы там ни было, меня поражает абсолютно всё. Кто бы мог подумать, что Вонгола и Шимон так крепко были связаны друг с другом. — Ага… — поддакнул Гокудера. — Помимо этого, чем больше я узнаю о Первом Шимоне, тем больше я думаю, что он хороший человек, — после краткой паузы, брат добавил: — Почему же мы вынуждены вот так сражаться?.. «Почему?..» — эхом отозвалось где-то на задворках моего сознания. — А сколько лет они знали друг друга? — тихо спросила я. — Хм? — среагировал брат. — Ну… Долго, наверно. Если познакомились они в раннем подростковом возрасте. — И? — подняла на него глаза. — А как долго ты общался с Энмой? — Э, ну… — судя по его лицу, он производит подсчёт. — Если считать Церемонию, то дней семь. «Семь…» — Вот видишь, — отрезала я. — А ты ещё спрашиваешь. Что такое семь дней против многих лет дружбы? Тут на меня устремились несколько взглядов: явно непонимающий брата, с оттенком предубеждения Гокудеры, просто чёрный глаз-маслин Реборна, но всё равно этот самый чёрный выдаётся мне почему-то темнее обычного, и полусонный Ламбо. Рейн же просто отказалась зрительно контактировать со мной. Да. Я понимаю. Как-никак, сама прекрасно знаю, что… «Вру». — Я думал о том же. Трудно поверить, что Вонгола Примо и Первый Шимон в итоге предали друг друга, — словно где-то издалека прозвучал голос Гокудеры. Брат, вы с Энмой за столь короткое время создали связь, которая смотрится так, будто вы всю жизнь были бок о бок. Вы оба понимаете, что такое быть мальчиком, которого постоянно шпыняют. И каким-то неизведанным образом, вы это терпите. Возможно, по-разному, может быть, с абсолютно разными мыслями. Но терпите. «Откуда у вас столько силы?» Я, например, не переношу даже обыкновенного косого взгляда в свою сторону. Замечая его, внутри меня словно взрывается карликовая звезда. Хочется кричать. Однако я знаю, что просто обиженным личиком мало чего добьёшься. Только будешь выглядеть барашком, который чудом избежал жертвенника. Но… «Энма». Твои глаза почему-то всегда напоминали мне этого самого барашка. Затюканного, запуганного, но, несмотря на это, пушистого и ласкового. Знаешь, я не могу понять, почему время от времени твои глаза словно жили своей жизнью, выпуская эмоции наружу в виде мутных, солёных капель. Мне не ведомы до конца и твои нынешние мотивы. Неужели это простое недоразумение из-за какого-то листка бумажки с каракулями так повлияло на тебя? Или твой внутренний двигатель направляет тебя в сторону долга перед своей Семьёй? Однако почему тогда ты так разбрасываешься своими товарищами, если это они являются прерогативой? «Что с тобой происходит?» Энма, какую кодовую сеточку мне нужно использовать, чтобы разгадать тебя? «Действительно ли нам надо сражаться?..» Энма, семь дней ты улыбался. Пускай твои глаза упрямо отказывались поддерживать в этом губы, но ты хотя бы пытался. Не думай — у тебя всё равно это хорошо получалось. Ты мог хотя бы создать иллюзию того, что у тебя всё нормально. Представляешь, а ведь мама мне тоже всегда говорила, насколько важна вера во что либо. Хоть в Санта Клауса, хоть в чудеса технического прогресса. Видишь ли, Энма, когда ты улыбался и спрашивал меня всё ли со мной в порядке, моя душа всегда откликалась «Да!». Я уже не обращала внимания ни на кривые взгляды одноклассников, наверняка считающих меня агрессивным фриком, ни на резко испортившуюся погоду, как в день Церемонии, хотя, когда ты был рядом — казалось, что солнечный свет продолжает согревать меня, и ни на то, что мой брат — маленький лошок. Хех, а ведь если хорошенько подумать… «Чёрт тебя возьми!» Ты говорил: тебе не нужна моя наигранная жалость. И знаешь что? «А ведь я тебя сейчас жалею». Причём, далеко не наигранно. «И что мне теперь с этим делать?» Хрень какая-то. Получается, ты был прав, когда говорил… «Ты действительно сестра своего брата». Однако небольшая промашка здесь всё же имеется. Я не просто сестра своего брата — я… «Даже хуже». Должна сознаться, я всеми фибрами души хочу думать, что всё это просто кошмарный сон. Что если сейчас закрою глаза, а затем снова открою — окажусь в своей комнате. Среди этих уютных стен, покрашенных в пастельно-оранжевый цвет. Тот самый, который вкупе с множеством разноцветных бабочек, памятками о том, как малолетняя Савада Сара любила аппликацию, создаёт впечатление, что в этой спальне круглогодично живёт солнце. Что здесь всегда весна. Я так хочу вынырнуть из-под вороха одеял с этим «наркоманским» принтом: заставляющих рябеть в глазах кружочков, треугольников и полосок. Заткнуть никак не желающий ломаться будильник. Поискать свои тапки-кролики, хотя мне и нравится, как этот пушистый, новенький ковёр щекочет мне ступни. Взглянуть на календарь и увидеть, что сегодня есть школа. И хоть как бы я её не переносила, но… «Если я увижу тебя, то…» Да. Календарь показывал бы восьмой день. Не тот хмурый, о котором синоптики кричали: «Штормовое предупреждение!», а солнечный и ясный. Не холодный, словно внезапно пришла осень, не жаркий, от которого прям убиться хочется, а тёплый-теплёхонький. Такой как твоя улыбка, коей ты украшал все предыдущие семь дней. «Семь счастливых дней…» Однако сия иллюзия растворилась в этом вымученном лице брата. Похоже, даже связанный Гокудерой за «воровство» конфет Ламбо уже не так веселил его. «Но всё-таки почему?» Почему только брат видел те воспоминания Первых? Что задумали эти Виндиче? Что это за такая причудливая связь, которую они, таким образом, поддерживают между вами? «Энма, ты…» …зараза мелкая. Похоже, твой мазохизм в какой-то мере передался мне. Я возненавидела твою спину. Тот самый вид, когда ты уходишь через то отверстие в стене, в сопровождении своих Хранителей. Хочешь спросить, что там насчёт твоей спины? Знаешь, может и ничего, но мне кажется, будто она говорит: «Я тебя не знаю, и знать не хочу». Моя нога, только недавно отошедшая от боли, снова заныла. Блин, опять надо использовать братана в роли трости. А то, вот, завидев мою возобновившуюся хромоту, он снова бросил на меня обеспокоенный взгляд. Эх. Вот так и всю жизнь: вынуждена держаться за него. Хотя, порой, еле сдерживаюсь от искушения отправить его в нокаут. Эдакого «всеобщего любимчика». «И эта ноющая конечность вновь напоминает мне о реальности происходящего…» — Давайте отдохнём на этом холме. — Ага. Но, серьёзно, как долго они хотят, чтобы мы вот так ходили? — словно издалека звучат голоса. «Энма… Почему всё случилось именно так?..» — Ах! — внезапно воскликнул брат. Что за? С высоты холма, нам предстал вид огромной долины, затаённой в кольце гор. И там, в таком укромном месте, заныкан… «Город».~Энма~
Этот лабиринт всё никак не хочет кончаться. Разновидные стволы деревьев, то коленчатые, то гладкие, то колючие, словно ожили и перешёптываются на языке ветра. Они будто смеются надо мной, используя диалект грядущих на сон птичек, устроившихся между их ветвей. Они дразнят меня, норовя ударить своими руками-ветками, каждый раз, когда я пробегаю под ними. Зелёные своды листвы над головой подчёркивают контраст своего одеяния с этим киноварным оттенком неба. Ветер завывает, словно раненый зверь, однако не заглушает этим трески сухих веток, по которым я пробегаю. «Шиттопи-чан…» Мне хочется верить, что я уже близко. Что ещё чуть-чуть, и я дотянусь до тебя. Что тебе не придётся стирать пальцы в кровь, силясь разорвать цепи Виндиче. «Цепи?» Но, с другой стороны, почему? «Почему эти самые цепи тяготеют именно к нам?» Я совершенно утратил какое-либо понимание логики этого мира. Из двух некогда могущественных и равных во всём кланов, почему богиня Победы избрала своим фаворитом именно тот, который предпочитает играть нечестным путём? Или же она, как Фортуна, имеет вкус к грязной крови? «Как отвратительно…» Насколько вероломными могут быть женщины. Даже божества. Никому сейчас нет дела до честных, порядочных и милосердных людей. Каждый ищет возможность, как бы пристроиться поудобней. Ведь даже если подумать: альянс Вонголы охватывает семьи почти со всего мира. Все они предпочитают купаться в этих лучах мнительного величия. Не задумываясь даже… «Что король-то голый!» Что их почитаемая Большая Сестра оказалась просто трусихой, которая, дабы поднять собственную самооценку, решила опустить свою сестру-близнеца по имени Шимон. Да не просто опустить — вообще стереть, словно она не более чем надоедливый мозоль! Но кто об этом знает? Да никто! «Тсунаёши». А вот ты — другой. Тебя и мозолём назвать сложно. «Потому что ты вообще язва!» Ты уже убил, растоптал и похулил всё, что мне хоть немного дорого. Хотя ты и не один такой… «Папа, мама, Мами…» Вы даже представить не можете, как я жалею, что не переломал тогда Саваде Йемитсу все кости. Что не выдавил все кишки. Что не скрутил его так, что установление личности было бы невозможным. «Чёрт!» За бесконечными коридорами джунглей и идентичных колон деревьев показался город. Вернее, руины. Я знаю, что это за место. Адель рассказывала когда-то. Козарт, ещё до формирования своей Семьи, почти никогда не задерживался долго в одном месте. Он много путешествовал, стараясь помогать людям во многих уголках света. Сколько же их было спасено им от бедности, от голода, от опасных конфликтных ситуаций, от участи маргиналов и апатридов и просто вероятности умереть собачьей смертью. Он забирал людей с собой, этим самым объединяя их в одном-единственном желании: выжить и обеспечить сносное существование себе и свои семьям. И эти самые люди отплачивали ему той же монетой, глубоко в своих сердцах принося клятву стоять за своего лидера и благодетеля до конца. Этот городок. Он был построен теми самыми первыми членами Семьи Шимон. Для таких же людей, с которыми судьба сыграла злую шутку, подсунув вместо тихой, спокойной жизни либо просто минорные аккорды, либо сценарий трагедии или фильма ужасов. А это место, так надёжно защищённое самой природой, создавшей это горное кольцо, просто создано для безмятёжной, тихой жизни. Да. Вот ещё один пример того, что не только небо может быть гаванью для вечно суетящихся и беспокойных людей — земля, используя своё главное качество — ландшафт, сотворила это место, словно божью колыбель: укутанную, как одеяло, лесами; защищенную горами, будто перилами. Земля не истощалась, даря людям свои плоды (сейчас я нахожусь, судя по всему, в старом саду). Относительная близость к реке обеспечивала водными ресурсами более чем достаточно. Насколько известно, Шусей-сан поведал нам когда-то об этом, сей город был построен чуть более чем за два года. Хм. Это просто невероятно, учитывая, что территория-то не маленькая. Однако этот факт даёт чёткое представление о том, насколько те люди хотели выжить. Каждый камень, каждое дерево, положенное за основу фундамента тех домов, окроплены потом, кровью и, возможно, слезами. Потом и кровью мужчин, целыми днями носящих на себе шары пыли, песка и глины, а слезами — женщин, ведь вполне вероятно, что при таком строительстве могли быть и несчастные случаи: время-то было не то, что сейчас — помощь определённо могла запоздать. А жара, усталость, обезвоживание… Вот просто любопытно: понимают ли значение всех этих слов вонгольские неженки, привыкшие к роскошным хоромам и виллам? Но сейчас этот памятник непоколебимому духу Шимон стоит в руинах, осыпаясь, гноясь, и с каждым упавшим со стен кирпичом сравнивается с землёй. «Почему?» — спросите вы. Ну, Шусей-сан раскрыл нам секрет: этот город продолжал существовать и после смерти Первого Шимона, однако со временем он просто банально… вымер. Точно. Эта непонятная мне психология, когда молодёжь тянет в города, ко всему этому шуму, гаму и, проще говоря, хаотическому завихрению, сопровождаемому бесконечными, раздражающими слух, тартарами. Знаете, порой мне начинает казаться, что я медленно глохну: во всём гуле становится всё тяжелее и тяжелее расслышать собственные шаги. И это место поистине можно именовать утопией или раем. «Раем на земле». Но именно из-за этого… моё сердце сейчас сделало тройное сальто. «Шиттопи-чан…» Только не говори мне, что ты сейчас тут. Ведь если с тобой что-то случится… и именно здесь… «Это будет полный мезальянс логики и здравого смысла». И оно, соответственно, окончательно опошлит для меня понятие правосудия.~Сара~
Ничего удивительного. Глупо и наивно было ожидать, что сегодняшний день пройдёт без боёвки. Даже небо, цветом напоминающее красный сигнал светофора, заранее предупреждало об этом. Как можно было не догадаться, что в этом городке-призраке нас наверняка поджидали? На этот раз участвующим в дуэли оказался Гокудера. Эту сцену сейчас вполне можно было сравнить с каким-нибудь боевиком-вестерном: закат, городок с одно-двохэтажными домами, высветленная до пожелтения плитка, напоминающая песчано-глиняный грунт прерий, и два дуэлянта, стоящих друг напротив друга в полной боевой готовности. Хотя в этот перечень жанров вполне допустимо добавить… пародию. Потому как вместо второго участника поединка, по идее подобающего быть брутальным усатым мужиком, раз уж мы заговорили о вестернах, здесь блистает своей готовностью к мордобою не что иное, как нечто. Почему я употребила все эти слова, то бишь «пародия», «не что иное» и «нечто»? Хех, а подумайте сами: это, судя по одёжке, являющееся «оной», выглядит, как попытка смешать космораму аля «Звёздный путь» с типичным вестерном. Не знаю, может это всего лишь издержки моего вкуса, но подобное сочетание жанров вызовет у меня скорее гомерический «гогот», нежели что-то адекватное. Особенно, учитывая установленные этой «оной» правила: они с Гокудерой всего лишь должны… полопать шарики. Обыкновенные шарики, сделанные из очередной разновидности пламени Земли — некоего пламени Болота. Однако насколько стёбной не казалась бы мне эта ситуация, сейчас необходимо было по максимуму напрячь все лицевые мышцы и воздержаться даже от минимального изгиба губ. Благо, брат, вновь смотрящийся словно в него вонзили тысячи острых штыков, помогает мне в этом. «Брат…» Даже сейчас, когда его Правая Рука стоял перед ним в полной воинственной амуниции подрывателя, когда выглядит настолько уверенно и готовым разорвать на части эту «ону» — он всё равно беспокоится. Даже когда тот, настоятельно попросил его спрятаться где-нибудь, он упрямо продолжает стоять пусть и вдалеке, но так, чтобы иметь возможность по необходимости тут же помочь. — Так, а женщины с детьми — прятаться, — раскомандовался Реборн. И я даже кавкнуть не успела, как Рейн в эту же секунду загребла меня вместе с Ламбо, и мы скрылись в одном из ближайших домов. После этого, громкость окружающей среды со звенящей тишины резко возросла в мегагерцах до уровня разрывающих барабанную перепонку взрывов. Из разбитого запыленного окна я наблюдаю за брошенными динамитами, слышу свист воздуха, еле успевающего за скоростью их полёта. Земля содрогается и словно стонет от сей происходящей на ней баталии. Хм, а эта «она» оказалась далеко губа не дура: возможно, Гокудера был и прав, принимая её за инопланетянку. Хитрая, словно лиса; игривая во время файтинга, как Джокер из «Бэтмена»; а приставучая — мама не горюй! Наверное, как Харли Квинн из той же франшизы. Это же надо было так вылезти на бедного Урагана Ураганыча таким образом: зажав его всеми своими прелестями в упор. Хотя не скажите: помогло ведь! Но зря было надеяться, что это оказалось всё. Для того чтобы лопнуть второй шар, этим самым объявив Гокудере о его поражении, она использовала другую тактику. Должна сказать — самую хреновую. Психологическую. Отчего хреновую? Да потому что никто, кроме меня, не имеет права называть моего брательника лохом. Нет, конечно, я согласна с этим мнением, но всё равно — троллить братана это моя привилегия. Ну, само собой, у Гокудеры-куна были свои причины, не позволявшие никому порочить его Джудайме, но, пожалуй, это одна из немногих вещей, где мы можем согласиться. «Брат-Джудайме — не одногранный брильянт». Это просто надо понимать. И всё. «И всё…» И одно это понимание только что объявило участь сей баталии как «финита ля комедия». Для Хранительницы Шимон.~Энма~
Мои глаза не служили более мне: что только что произошло? Чувство всепоглощающей радости при виде Шиттопи-чан вмиг сменилось странным вкусом серной кислоты во рту. Она шла откуда-то изнутри, будто в сердце произошёл сбой, и вся проходящая через него кровь насытилась токсинами. Шиттопи-чан. Хранитель Урагана Вонголы. И… Он. «Савада Тсунаёши». В момент же, когда вновь, вызывая у всех неистовую дрожь, из ниоткуда появились Виндиче — у меня перед глазами словно пронеслись все оттенки цветового спектра. Они здесь. Снова здесь. И пришли они за… «Шиттопи-чан». Я с рухнул на колени. Глаза затянулись водянистой плёнкой. «Я опоздал». Путы сжали тоненькую шейку Шиттопи-чан. Сверкающие недобрым блеском цепи обвились вокруг, словно змеи. Чёрный огонь Виндиче, выплясывающий свой зловещий танец, издаёт рокот и впрямь напоминающий шипение. Словно он состоял из духов ста тысяч этих скользких гадов. А Шиттопи-чан, как ни в чём не бывало, улыбалась. Прежде чем исчезнуть во мраке пламени, она помахала мне ручкой и прочирикала тихое «пока-пока». «Чёрт! Как?!» Но в мои глаза вновь ударил белый свет, исходивший из очередного предмета в забинтованной руке Виндиче. Не конверт ли это? Однако сияние ослепило меня, перекрыв видимость происходящего. Я видел только этого рыжеволосого мужчину, восседавшего в кресле и державшего в руках три листа бумаги так, словно это сокровище. Его лицо просто светилось от радости, когда он пробегал взглядом по написанным там строчкам. Хотя пробегал это неверное слово. Наоборот — он вчитывался в них, полностью погрузившись мыслями в содержание. И эти самые мысли звучали в его голове приятным голосом его лучшего друга, которого он не видел, судя по всему, несколько лет. Каждое прочитанное слово вызывало у него разную реакцию: он улыбался, когда тот в шутку журил его за «плохую» связь; его глаза понимающе смягчались, когда тот начинает жаловаться на «тяжелую» долю предводителя Семьи. «Однако последнее письмо…» Хм, а с чего бы это такому могущественному лидеру большой Семьи вдруг понадобилась подмога из пятидесяти человек, людей которых он толком и не знает? Почему мне кажется, что этот человек, держащий письма друга, будто сокровище, об этом не подумал? «Просто потому что он и Вонгола Примо друзья, разве нет?» Заткнись, внутренний голос, не до тебя сейчас! Так как решительное «Держись, я помогу тебе!» Козарта Шимона сразу же сменилось на вид скованной Шиттопи-чан, обречённой на участь хуже экзекуции. «Вот только я не могу ей помочь…» Чёрт!!! Я почувствовал, как та самая серная кислота, будто ударила мне в голову, зажигая чело. Перед глазами всё ходит ходуном. Ничего не вижу. Кости ломит. Такое впечатление, что мышцы на руках лопнули. Я словно горю. Готов расплавиться. Раскалённый металл перчаток опаляет кожу. Капли со щёк, шипя, падают наземь. Проклятье! Они не миновали моих губ, и только сейчас я понял, насколько солёными бывают… «Слёзы». А что Тсунаёши? Ну вот: строит из себя героя, мол, «А-Ля-Ля-Какой-Я-Хороший», «А-Ля-Ля-Я-Спасу-Всех»! Да уж — без сомнения, он потомок Примо. Потому как сейчас единственное, чего мне хочется, это его… «Убить».~Сара~
Скажи я сейчас, что небо сорвалось с какой-то своей опоры и рухнуло мне на голову — это была бы ложь, стянутая тонкими нитями. «Это было бы слишком примитивно». Сердце стучало со скоростью непостижимой для здравого смысла — если говорить образно, можно сказать вплоть до трёхсот ударов в минуту. Словно какая-то колючая проволока врезалась в тело, фиксируя его в положении «шаг-вправо-шаг-влево-расстрел». Я не медик, но могу предположить, что это состояние нечто среднее между полуобмороком и клинической смертью. «Но ты же хотела этого, так?» — Чёрт. Ещё и звуковые галлюцинации, имитирующие мой голос. Хотя с ними трудно было не согласиться: я действительно этого хотела. Однако только сейчас ко мне пришло осознание насколько. Но… «Вот и всё». Хах, а ведь до недавней поры-времени никто из нас и подумать не мог, что финал так близко. Солнце уже спрятало пол-лица за горами, однако ещё успело застать разыгрывающееся здесь и сейчас столкновение. Да. Вот так нежданно-негаданно здесь появился он. «Энма». Но действительно ли это Энма? Он стоял на крыше. Весь растрёпанный, с этим непонятным агрегатом на правой руке. Вокруг него искрились разряды чёрной молнии. Пламя Посмертной Воли на лбу лихорадочно извивалось и выглядело гораздо крупнее, чем каким оно было на Церемонии. Снова эти непонятные, крутившиеся с бешёной скоростью цепи-письмена, видимо, созданные из пламени. Обломки камней с этого здания парили в воздухе и нервно подрагивали в такт стоявшей на кровле фигуре. Небо, залитое кроваво-красным цветом, и свет солнечных лучей делали этот рыжеволосый силуэт чем-то наподобие демона. Но… Нет. Это Энма. Это всё-таки Энма. Его глаза, несмотря на кислотно-алое отсвечивание гипер-режима всё равно человеческие. Да. Даже издалека хорошо видно насколько он… заплакан. Зарёван, как маленький ребёнок. «О чём я думаю?! Это Энма! Действительно Энма…» Пусть он и выглядел так, словно его в одночасье укусили тысячи ядовитых гадюк. Его Хранительница только что была поглощена пламенем Виндиче, растворившим её в воздухе. Мрачные фигуры стражей законов мафии испарились, но не улетучилось напряжение, повисшее вокруг и немилосердно давящее на плечи. Возникало ощущение, будто в глазах Энмы образовалось слепое пятно. Однако отнюдь не обычное: он мог видеть только моего брата, пропуская между ушей все крики и зовы собственных товарищей. «Проклятье!» Неужели реальность смеялась надо мной, грозясь воплотить сейчас тот сон? Но нет — на этот раз братан чётко показывал, из какого теста слеплен, когда кольцо светло-оранжевого пламени зажгло землю вокруг него. Когда абсолютная решимость воспламенила его чело и сжатые кулаки, заставила порыжеть взгляд. Когда тяга горящего ветра заставила меня упасть на колени и прикрыть голову от сыпавшихся осколков стекла с треснувшего окна. «Всё в порядке. Всё будет хорошо». Я хотела в это верить, но… — Э, куда это собралась?! — набросилась на меня Рейн, когда я вскочила на ноги и собралась вылететь вон из этого убежища. Она обогнала меня, перекрывая дверь так, словно от этого зависела её собственная жизнь. — Думать даже не смей! — и мощный толчок в плечи заставил меня отлететь назад. Я еле удержала равновесие, налетев бёдрами на старый деревянный стол, запнувшись, но, в последний момент, спёршись локтями, спугнув при этом Ламбо чуть не упавшим ему на голову полу разбитым глиняным горшком. Хрень! Я не могу просто сидеть здесь и молча наблюдать за всем этим! Дневной жар, с приближением ночи постепенно сходивший на нет, вновь получил свой шоу-тайм, когда в воздух взвились две объятые пламенем фигуры: светло-оранжевая и тёмно-оранжевая. Их обладатели, столкнувшись локтями в жесте, обычно символизирующим дружбу, хоть ныне и безнадёжно канувшую в лету, создали вспышку равную по силе взрыву суперновы. Такую же, как во время битвы на Церемонии. Чёрт, как заболели от такого зрелища глаза. Хорошо хоть вовремя прикрыла их, но всё равно. Пока что, сражавшиеся держатся на равных, хотя я уверена: атмосфера вряд ли когда либо ощущала на себе подобную стычку. Когда два неких летающих индивидуума сцепились друг с другом в бою, по левелу не менее чем смертельному. «Это и вправду Энма, но…» Он определённо сошёл с ума, пожалуй, даже больше, чем на Церемонии, бросавшись на моего брата так, словно гепард кидался на свою отчаянно брыкающуюся добычу. Силился раздавить его, подобно тому, как камень может раздавить личинку муравья. Его пальцы сжимались, видимо, на предел возможности, вдавливая брата в землю. Точно. Это же так Энма управлял своей силой… если вспомнить как эти самые манипуляции руками терзали брата и его друзей. Однако пламенная сфера, образовавшаяся вокруг не согнувшейся ни на миллиметр фигуры брата, решительным отблеском пресекала все попытки поставить того в пораженческий жест — на колени. «Брат!..» Хвала Небеса, пока что он держался. Хорошо держался. Воскрешённые апгрейдом кольца Вонголы явно не собирались второй раз погибать. Бой продолжался. Они с Энмой беспощадно избивали друг друга коленями, локтями, при этом всё выше и выше взлетая в воздух, словно издеваясь друг над другом. Сейчас эти двое, всегда напоминавшие маленьких желторотых цыплят, выглядели орлами, бившыми друг друга крыльями и норовившими выклевать противнику глаза и печень. Энма постоянно швырял в брата поднятыми в воздух огромными валунами, но тот, Слава Богу, успешно уклонялся, маневрируя. После очередного обмена ударами, они отскочили друг от друга и вконец приземлились, тяжело дыша, но не ослабляя боевой позиции ни на мгновение. Господи… «Хватит уже…» Но глупо было полагать, что всё это собиралось кончится сейчас… как бы ни хотелось. Энма перешёл в режим вербальной атаки. Опять пошли обвинения и оскорбления в сторону Вонголы, плавно перешедшие в личностные против самого брата и, естественно, «сволочного» Примо, в коего и вдался брательник таким лицемером и лжецом. Всё пошло по тому же сценарию, что и на Церемонии. Только… — Неужели ты всерьёз считаешь, что сможешь избежать своей запятнанной кровью судьбы? — прошипел Энма злым, сиплым голосом. — Проклятье сей крови не знает исключений… «Что?! Что ты такое говоришь, Энма?!» — вторила моя мысль непонимающему крику брата. — А я скажу тебе, Савада Тсунаёши, — затрясся тот ещё сильнее, сжав кулаки. — Ты — потомок Вонголы Примо, человека, предавшего Первого Шимона… — внезапно он, словно захлебнувшись, замолк, но через секунду взревел, как раненый зверь, не позволяя своим словам утонуть в нахлынувших вновь слезах: — Ты — сын Савады Йемитсу, человека убившего моих родителей и сестру!!! В один момент весь мир в моих глазах провалился в сплошную кромешную тьму. «Это не может быть!!!» Наш папочка?! Этот вечно улыбающийся и никогда не унывающий товарищ, готовый даже в шторм выйти в море с бойкой песней?! Тот самый, который пусть и доведёт тебя до кондрашки щекоткой, но сделает это лишь для того, чтобы подарить миг здорового, продлевающего жизнь смеха?! «Ты должно быть шутишь!» Но оно подействовало на брата — его гипер-режим в момент рассеялся. Решительные отблески пламени потухли. Взор из огненно-рыжего вновь стал карим. Моё же сердце не прекращает играть в стиле тяжёлого хеви-металла. И как хочется, чтобы перед глазами сейчас выскочило уведомление, что всё происходящее просто одна большая «Error». Но это не так. «Хватит…» Я больше так не могла. Сумев таки прорваться сквозь преграду Рейн, обеими руками вытолкнув её на улицу и свалив на землю. Она попыталась схватить меня за щиколотку, но я, пускай даже и свалившись на колено, вырвалась, и снова несусь со всех ног туда. Туда, где Энма уже прижал брата к стене одного из зданий и, удерживая своим тёмным искристым пламенем, летит на него, протянув вторую руку и метя ему в живот. «Хватит!!!» Прости, брат. Я больше не понимаю, что творю, но…~Энма~
Всё. За несколько мгновений всё будет кончено… Не важно, что внутри меня словно грозится произойти взрыв, а тело горит в агонии. «Прощай». Сдохни, Савада Тсунаёши!!! И вот я увидел красный. Красный цвет, появившийся на мгновение лишь одним небольшим пятном и сопровождавшийся смачным режущим звуком вонзённого в плоть металла, теперь взорвался в багровой вспышке, разбрызгиваясь вокруг. Тепло. Эта красная субстанция попала мне на щеку, неся с собой крошечный миг тепла, до тех пор, пока алая капля не упала на землю. Мой торс тоже грел этот красный оттенок, заставлявший ранее белую ткань тенниски липнуть к коже. «Вот и всё». Я поднял глаза, и… тут же встретился взглядом с двумя пустыми серо-зелёными шарами. «Серо-зелёными?..» Разве у Тсунаёши были не карие глаза? Туман, странно обволакивавший мою видимость, рассеялся, и я действительно увидел его широко распахнутые карие глаза… смотревшие на меня с отдалённого расстояния. Земля под ногами в один момент разверзлась. Виски начали невыносимо болеть. Это тепло, укутывавшее мою ладонь, наполовину вогнанную в чрево… «Сары». Нет. Нет!!! Однако не было смысла моему сердцу сейчас кричать. «Это действительно она». Это не иллюзия — я узнал это тепло. Её тепло. Эти руки, раскинутые в стороны, словно расправленные крылья, закрывали её брата. Её руки. Эти каштановые густые волосы, длиной до плеч, в которые я когда-то с упоением зарывался лицом, тускло блестели красным, отражая последние солнечные лучи. Её волосы. Эти губы, всегда улыбавшиеся мне, прогоняя вон все плохие мысли с головы, сейчас насилу были выгнуты в слабой болезненной улыбке. С уголков текли две красные струи. Её губы. Эти глаза, в которых неустанно плясали огоньки, ныне пусть и лишённые блеска, но смотрели на меня без доли упрёка, прежде чем веки намертво захлопнулись. Её глаза. «Это всё по-настоящему — передо мной Сара». Я высвободил свою ладонь с её живота, и новая волна тёплой крови ударила меня. Сара, бледная, рухнула наземь, но Тсунаёши успел подхватить её. «Братик!!!» — зазвенел в ушах отчаяний крик. Он словно принял форму: вокруг резко начало всё темнеть, но я мог разглядеть нечёткий, слегка размытый силуэт, протягивавший ко мне маленькие ручки. Однако глаза, будто были застланы чёрной вуалью — ничего не мог рассмотреть. А этот голос — он скоро оглушил бы меня. Но в следующий миг всё оборвалось громким хлопком. Тишина. «Ракушка…» Только сейчас я осознал, что лишился поддержки этого маленького талисмана. Ещё во время рывка к Тсунаёши, тонкая алая ниточка, державшая его, не выдержала. Маленькая хрупкая ракушка с размаху упала наземь и разбилась вдребезги, лёжа теперь в пыли. У меня в глазах всё закружилось, и я присоединился к ней. «Сара…» Она лежала в руках Тсуны. Моё зрение размыто до предела, но не похоже, что тот хотя бы пошевелился. Застыл. Словно камень. «Что она здесь делает?..» Будь ты проклят, зачем притащил её сюда? «Мами…» Почему… я всю жизнь только теряю? Тсунаёши, ты вонгольское отродье… верни. Верни мне отца, мать, Мами. Всех, кто сложили свои головы за Шимон. Верни детям их родителей. Верни братьям и сёстрам друг друга. Верни товарищей товарищам. «А ещё…» Но и она растворилась во тьме. Я видел только тот проклятущий красный цвет, который и сейчас продолжал греть меня. Ветер словно смеялся надо мной, шурша прямо над ухом: «Такова реальность, малыш. Такова она реальность». «Сара…» Мой мир провалился в первобытный мрак, коим была укрыта вселенная ещё до появления солнца, словно насильно вырывая душу с тела. Больно. Неужели это я так кричал? «Но вот и всё…» Веки захлопнулись. Тьма неприступной стеной заступила мне мир. Я упал в эту бездну и приземлился на иллюзию поверхности с такой силой, словно меня вбила в землю собственная гравитационная тяга. Хотелось бы верить, что я бестелесный, но, увы, ощущение рвущихся из плоти осколков разломанных костей, тяжелой свинцовой цепью сковывало меня. И насколько же сильное было моё желание променять этот приторно-сладкий вкус во рту на самую кислую серу! Я лежал растянутый, словно на Прокрустовом ложе, концентрируя весь мой вес на правой руке. Шипы на холодной металлической перчатке прижимаются к моей щеке, беспощадно пронзая её. Слабый отблеск ярко-алого цвета сливался с тем, который светился на моей правой ладони, источая этот до тошноты сладкий запах. Передо мной одна за другой вспыхивали пламенные тени, но продолжительность жизни каждой из них была не долее секунды. Сотни и сотни голосов на разных языках мира, шумно о чём-то переговариваются. Или это они перекликаются между собой? Должно быть так, поскольку на более длинные предложения, в ответ летят лаконичные и чёткие «Si!», «Yes!», «Ja!». Среди них всех порой долетает звонкое, как колокольчик, японское «Да!». Самые первые силуэты мелькали в моих глазах со скоростью двадцать пятого кадра, но вот они начали замедляться, постепенно приобретая спокойный темп. Очередное мерцание. И прямо возле меня возникли две тени: одна высокая, судя по всему, мужская, с взъерошенными волосами, и вторая поменьше и более хрупкая, с пышной длинной шевелюрой. Они наклонились ко мне и сели рядом на колени. Одновременно протянув руки к моему лицу, коснулись моих век, заботливо закрывая их, защищая от своего пламенного сияния, выжигавшего глаза. И как только тьма повторно ударила в мои очи, раздирающая тело боль исчезла. Это тёплое чувство — когда я испытывал его? А в следующий момент, что-то бесцеремонно приземляется мне на спину и обхватывает шею. Но что бы это ни было, оно лёгкое как пёрышко и даже какое-то приятное. «Братик!» — звонкий голосок прозвучал настолько громко, словно шёл откуда-то из земного ядра. Моё тело, за столь короткий миг размякшее до предела, вновь занемело от болевой волны. Я распахиваю глаза и моментально слепну от тёмно-оранжевой вспышки. Пламя охватывает меня, поглощая видимость тех двух столь, почему-то, родных и знакомых силуэтов. Тело плавится. Металл перчаток чернеет ещё сильнее, адская температура превращает зловонную красную жидкость на правой руке в белый пепел, который непонятно откуда взявшийся ветер уносит прочь от меня. Последние мгновения, пока этот тёмный мир ещё держит меня привязанным к себе свинцовыми цепями, представили мне шесть фигур. Каждая из них ударяет себя по груди правой рукой и лопается в искры. Чёрная, отдающая соленью и гарью жидкость стекает по тому, что ещё осталось от моего лица, но я ничего не могу сделать — цепи, несмотря даже на демонический жар, остаются стойкими и неприступными. Снова тьма. Я остался один. «Но нет. Вру. Не один». Вдалеке от меня забрезжила белоснежная звезда, превратившаяся в столб белого пламени. Оно постепенно, но как-то мучительно долго, обрело девичьи очёрчивания. Хрупкая угловатая подростковая фигура, державшаяся на столь худеньких ножках, что, казалось, будто те вот-вот треснут под тяжестью этого вакуумного пространства. Тоненькие ручки, протянутые мне, мне, в жесте, готовом обнять всю планету. Недлинные каштановые волосы переливались золотистыми бликами, но они меркли в сравнении с этими серо-зелёными глазами, отражавшими весь пропавший из этого мира свет. «Эта улыбка». Милая-милая щербинка между передними зубами. Белое, сверкающее платьице, развевающееся на невидимом ветру, открывает ножки чуть более чем ранее, заставляя жар преисподней ещё сильнее ударить меня. «Са…» Я хотел позвать её. Хотел прикоснуться к ней. Хотел, чтобы последнее, что услышат мои уши, было это слово. Но стоило только протянуть руку, как этот хрупкий образ взорвался алой вспышкой. И последнее, что я увидел — стекавшую к моим рукам красную жидкость. «Ненавистную красную жидкость». Агония с новой силой охватила меня, разрывая спину. И снова мрак. Но на этот раз окончательный. Последнее, что предстало моим глазам — силуэт, охваченный тёмно-оранжевым пламенем. Он держал в руках объятый огнём меч. По щекам скатились алые капли. Отрицательно покачав головой, он занёс оружие над собой, и оно резко, со свистящим звуком, опустилось мне на голову. А вот и последнее слово. Грозное, словно собравшее в себе мощь всей земной гравитации, вместе с пламенным лезвием раскроившее мой череп: «Traditore!»*